Текст книги "Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава третья

Она долго не могла решить, что же ей надеть – или брюки в обтяжку в стиле «тореадор», которые она носила с легкой блузкой, когда ходила на пляж, или платье в красный горошек, купленное как раз в той самой «Галери Лафайет», где Мадо украла лакированную сумочку. В конце концов выбрала платье. Сделав аккуратный и красивый макияж, тщательно причесавшись, она направилась полюбоваться витринами на улице Антиб.

Несколько дней стояла прохладная пасмурная погода, и казалось, что находишься в каком-то обычном провинциальном городке.

Достаточно было появиться солнцу, как сразу же чувствовалось, что это Лазурный берег: толпы туристов наводнили улицы, слышалась речь на самых разных языках, бросались в глаза мужчины в коротких, как у бойскаутов, штанах, обнажавших их волосатые ноги, женщины в шортах, хотя некоторые были весом в восемьдесят кило и более, немало людей прямо в купальниках фланировали по тротуарам и заходили в магазины, распространяя аромат крема для загара. Этот запах витал во всем городе.

Однажды, когда Селита прогуливалась с Мари-Лу, одетая приличнее большинства женщин, которые попадались на их пути, две явные домохозяйки по виду все же обернулись в их сторону и, очевидно, догадываясь, кто они, высказали несколько обидных замечаний достаточно громко. У Селиты на весь день испортилось настроение, а Мари-Лу философски заметила:

– Не принимай близко к сердцу, подружка! Как бы мы ни старались одеться, нас всегда распознают, догадаются, чем мы зарабатываем на жизнь.

Это было действительно так. Накануне, там, у церкви, во время брачной церемонии, хотя седоволосый мужчина был единственным, кто узнал в ней танцовщицу из «Монико», все остальные тоже чувствовали, что она принадлежит к своему особому миру.

Не оттого ли, что кто-то стал рассматривать ее с излишним любопытством, свернула она на соседнюю улицу, чтобы выйти на Круазетт? Издалека она узнала Франсину, которая шла по другой стороне, одетая в свой синий костюм, и какой-то мужчина уже в возрасте шел вместе с ней.

Селита могла заранее сказать, что они зайдут сейчас в дом с меблированными комнатами, который находился на этой улице. Там сдают комнаты и на ночь, и на час. Франсина вошла первой, мужчина, опустив голову, последовал за ней. И когда Селита поравнялась с этим домом, она посмотрела на его темный коридор, на дверь с матовым стеклом, ей тоже хорошо известную.

Она здесь бывала редко, в основном в конце месяца, когда не хватало денег для оплаты квартиры или же, как это было на прошлой неделе, когда ей нужно было купить платье.

Она ничего не просила у Леона, да он, вероятно, и ничего бы ей не дал. Но он не мог не знать, как она добывает необходимые ей деньги, ибо чаще всего посетители кабаре наводили у него справки, прежде чем обратиться с предложением к какой-нибудь из «завлекательниц».

Ну а может быть, он все-таки ревновал? Вряд ли. Не ревновал же он Флоранс в те времена, когда они оба жили на площади Пигаль в Париже. Он работал барменом в довольно подозрительном заведении, а она была тогда значительно моложе, чем сейчас, и без стыда занималась своим ремеслом, продолжая это делать в течение тех восемнадцати месяцев, которые он провел в тюрьме.

Никто здесь не знал точно, за что он был осужден. Об этом почти не говорили в «Монико», а если и говорили, то шепотом. Один из музыкантов утверждал, что в баре, где работал Леон, происходило сведение счетов между двумя бандами, которое закончилось тем, что один был убит и один ранен. Леона схватили имеете с остальными и увезли в тюрьму. Эту версию не разделял Людо, хорошо осведомленный обо всем, что касается корсиканских и марсельских банд. По его сведениям, нынешний хозяин «Монико» никогда не принадлежал ни к одному клану и вообще был мелкой сошкой и сутенером. Обе банды подозревали к тому же, что он связан с полицией.

Как бы то ни было, по выходе из тюрьмы Леон женился на Флоранс, и они с той поры стали коммерсантами, приобрели «Монико» и квартиру на бульваре Карно на имя жены, как это почти всегда бывает в подобных случаях.

Прошло уже немало лет с тех пор, как Флоранс занималась проституцией. Ей было тридцать девять, скоро сорок. Она обрела вполне респектабельный вид и сильно располнела. Полнота ее, особенно в последнее время, казалась нездоровой.

А Селита в свои тридцать два года чувствовала себя старой…

Еще вчера битва, которую Селита рассчитывала выиграть, велась только между ней и Флоранс. Она вспоминала тот день, когда в первую же неделю ее работы в «Монико» хозяин явился в ее комнату в том же отеле «де Ля Пост», где жила сейчас Мадо. Поначалу у него был вид человека, который пришел за тем, что ему причитается в силу заведенного порядка.

– По-видимому, я обязана через это пройти? – сказала она спокойным голосом, когда он снимал пиджак и галстук.

– Тебя это удивляет?

Ее тон был неожиданностью и заинтриговал его.

– Я уже больше ничему не удивляюсь.

– Чего же ты в таком случае хотела бы?

– Ничего.

Она задернула занавеску на окне и улеглась. Все время она лежала, уставившись в потолок, тело ее оставалось инертным, на лице написано равнодушие.

– Ты это что, нарочно?

– Возможно.

– Ты всегда такая приятная?

Она чувствовала, что он растерялся и понимал, что ему самому особенно нечем гордиться.

– Ну а чего другого вы ожидали?

Позже, одеваясь, он пробормотал:

– Готов держать пари, что ты о себе очень высокого мнения.

Она с трудом скрыла самодовольную улыбку, ибо знала теперь совершенно точно, что задела его за живое, что он заинтригован, унижен и непременно вернется, полный решимости подчинить ее себе.

В тот же вечер все остальные, кроме Наташи, которой еще не было в Канне, уже знали о визите хозяина к ней.

– Значит, и тебя он навестил?

Мари-Лу по доброте характера предостерегла ее:

– Главное, не строй никаких иллюзий и не думай невесть что из-за того, что произошло. У него это вроде мании. Ему непременно нужно ощущать себя хозяином, доказывать, что он настоящий мужчина. Понимаешь? Он, может быть, зайдет еще пару раз к тебе между делом, но это настолько несерьезно, что его жена даже не испытывает никакой ревности.

Это было правдой. Можно сказать, что мадам Флоранс вела себя так, будто давала понять новенькой, а ею тогда была Селита, что она в курсе дела и ее это совсем не волнует.

– Ну что ж, посмотрим! – ответила Селита с вызовом.

– Посмотрим что? – спросила Мари-Лу.

– Да ничего.

Задумала ли она уже тогда что-либо? Она сама еще толком не знала. Поначалу это представлялось ей своего рода игрой. Для нее месье Леон был не месье Леон и даже не просто Леон. Он был прежде всего мужчиной. А рядом с ним находилась мадам Флоранс – женщина, которую предстояло устранить и нанять ее место.

Селита прекрасно знала, что за ее спиной начали шептаться, и Мари-Лу, не способная молчать, тем более что разделяла мнение других, говорила ей:

– Ты завистница, Селита. Все хорошее, что есть у других, причиняет тебе боль, и ты способна на все, что угодно, лишь бы помешать им быть счастливыми.

Это было не совсем верно. Однажды, когда Наташа только что появилась и они были еще близкими подругами, у них состоялся долгий разговор на эту тему. Наташа была умнее Мари-Лу, Кетти и всех других, что выступали в «Монико». Она много читала и единственная не спала никогда с посетителями. Даже трудно было утверждать, что ее посещал хозяин.

Наташа была замужем за коммивояжером, от которого у нее был ребенок – трехлетняя девочка. Она сама покинула мужа, возбудила дело о разводе. Она требовала, чтобы ей передали ее дочь, и ждала со дня на день решения суда.

– Они утверждают, что я завистница, только потому, что я не такая, как они.

– Люди не выносят, когда кто-то не такой, как они.

– У меня же не зависть, а ненависть к несправедливости.

Наташа в то время, казалось, понимала ее, и они обе чуть было не поселились вместе в квартире на улице Пастера.

– Есть люди, которым все время везет, и всегда сто совершенно незаслуженно. Вот Мари-Лу, например, тупа как пробка, а все ее любят.

Почему Наташа так быстро пресытилась их дружбой? Прошло несколько дней, и она стала избегать Селиту, которая в конце концов прямо спросила подругу:

– Я тебе сделала что-нибудь плохое?

– Ну что ты можешь мне сделать?

– Не знаю. Я просто хочу знать, почему ты так изменилась по отношению ко мне.

– Потому что я устаю от тебя.

После небольшой паузы Наташа добавила, тщательно подбирая слова:

– Понимаешь, ты слишком все усложняешь. У тебя просто потребность создавать вокруг себя разные драмы.

Ну ее ли вина в том, что драмы буквально преследуют ее? Разве не вкладывала она всегда страсть и увлечение в любое дело, которым ей приходилось заниматься.

Наташа должна была бы понять. Она же рассказала ей все о своем прошлом.

– В возрасте четырех лет, как сегодня Пьеро, я спала у соседки на улице Коленкур, пока моя мать танцевала в ночных кабаре. А в восемь лет она отдала меня в школу танцев, где я испытывала ужасные муки, обучаясь ходить на пуантах и всячески ломать свое тело. Тем временем мои брат и сестра в Голливуде жили как подобает детям богачей. Ты знаешь, как зовут моего отца?

И она открыла ей его имя: это Жозе Дельгадо – знаменитый певец, известный по многим фильмам. Его фотографии часто можно видеть во всех газетах.

– Я же родилась слишком рано, когда он еще никем не был и делил с моей матерью маленькую комнатку на Монмартре. Он не женился на ней и уехал в Соединенные Штаты, когда мне исполнилось два года. Там он был женат трижды, у него появились другие дети: говорят, что он собирается развестись в очередной раз, чтобы вступить в новый брак.

– Тебе-то что до того? – спросила Наташа.

Она не понимала Селиту. Ведь и она должна была чувствовать себя несчастной, поскольку рассталась с мужем и дочерью. Что же касается Мари-Лу, то той достаточно было перестать быть служанкой, не вставать больше в шесть часов утра, чтобы все проблемы для нее были решены. Время от времени она влюблялась в кого-нибудь недели на три или на месяц. Последней ее любовью был крупье мрачного вида, делающего его похожим на гробовщика.

С шестнадцати лет Селита в качестве танцовщицы театра оперетты стала разъезжать по маленьким городкам и второсортным казино, ела чаще в поездах и вокзальных буфетах, чем в настоящих ресторанах.

В ее жизни появился мужчина, когда ей было двадцать два года. Она жила с ним в отеле на бульваре Сен-Мартен и строила планы на будущее. Когда она забеременела, ей показалось, что он разделяет ее радость. На третьем месяце она еще танцевала в Шатле.

Ее любовник занимался бизнесом в области импорта и экспорта, и она уже мысленно поздравляла себя с тем, что скоро расстанется с театром. У них будет домик в пригороде, еще несколько детей, а позже появится автомобиль.

Казалось, все шло хорошо, когда одна женщина – хитрая брюнетка небольшого роста, даже не такая уж и привлекательная – сумела переманить к себе ее любовника.

– Понимаешь, Наташа, они поженились и живут счастливо. У них трое детей, они уже ходят в школу.

– Ну а твой ребенок?

– Мой умер. Это была девочка. Поскольку ее отец бросил меня, она принадлежала только мне одной.

Она ждала поддержки или хотя бы одобрения.

– Тебе это понятно?

– Что же с ней случилось?

– Мне не хотелось помещать ее у кого-нибудь в деревне, как это многие делают, я хотела видеть ее всегда около себя. Вечерами я, как и Франсина, оставляла девочку у соседки. С сыном Франсины ничего не случилось. Ничего с ним и не случится. Вообще с другими ни с кем ничего не случается. А моя малышка, когда ей было тринадцать месяцев, задохнулась под тяжестью тела соседки, которая положила мою дочку в свою кровать, так как она плакала. В тот вечер соседка была сильно пьяной, даже утром от нее разило алкоголем, и она ничего не заметила.

– Не везет тебе, бедняжка!

На это Селита ответила:

– Дело не в невезении, а в несправедливости.

Она была полна решимости защищаться, если нужно, атаковать. Оперетт больше почти не ставят. Редко сейчас требуются танцовщицы в театры или же хотят иметь там только совсем молоденьких.

– Мне тридцать два года, скоро будет слишком поздно.

Селита не любила рассказывать о том, чем ей приходилось заниматься последние десять лет.

– Через некоторое время меня не возьмут даже продавщицей в универмаг!

Задумывалась ли о будущем Мари-Лу? А Кетти? А Наташа? Надеялись ли они еще найти мужчин в «Монико» или где-нибудь в другом месте?

«Никто никогда не считался со мной. И я не буду ни с кем считаться!»

Тем хуже для мадам Флоранс, если Селита одержит верх!

Борьба велась между ними тремя, ибо прежде всего нужно было победить Леона. Он хотел, чтобы его принимали за мужчину, и он считал, что обладает богатым опытом. В его глазах девушки, появляющиеся для работы в «Монико», заслуживали не более одного-двух его визитов. После чего он переставал ими интересоваться. Он был вроде скотовода, который отмечает своим клеймом принадлежащий ему скот.

Но вот прошло шесть месяцев, а он все еще не порвал с Селитой. И ему было бы трудно объяснить, как ей удалось этого добиться. Иногда ей приходило в голову, что он угадал, чего она хочет.

– Знаешь, малышка, – объявил он ей уже на вторую неделю, – ты зря стараешься. Ничего у тебя не получится. Так, иногда переспать с тобой разок-другой – это вполне возможно, но не более. Тут и похитрее тебя пытались зацепить меня, но ничего не вышло. Спроси лучше у моей жены.

Через месяц после этого, пристально вглядываясь в ее глаза, он спрашивал с яростью в голосе:

– Скажи мне, чего ты там вбила в свою маленькую башку?

Она тихонько посмеивалась.

– Ты самая порочная баба и самая хищная из всех, кого я когда-либо знал.

Он злился оттого, что не понимал ее, и его унижало, что ему оказывают сопротивление.

– Была ли ты хотя бы раз влюблена?

– Было бы странно, если бы я сейчас стала влюбляться.

Между Флоранс и Селитой война была более жестокой и мелочной, состоящей из мелких уколов и коварства, едва прикрываемых улыбкой. Бывали месяцы, когда Селита набирала столько штрафов по сто франков и ей почти нечего было получать, и прямо при посетителях хозяйка, не стесняясь, оскорбляла ее.

Но как бы то ни было, Селита продолжала оставаться любовницей Леона. Теперь опасаться стала уже Флоранс. Еще позавчера Леон провел два часа на площади Командант Мария и, уходя, сказал впервые за все время:

– Будет удобнее, если ты избавишься от Мари-Лу и будешь жить одна.

Может быть, это просто ее иллюзии, а может, он действительно начал испытывать потребность в ее постоянном присутствии?

Но вот теперь появилась Мадо…

Мадо была здесь, на пляже, около голубого тента. Селита вышла на набережную Круазетт, которая всего несколько дней как обрела свой обычный летний вид. Люди вели себя, как подобает отдыхающим: высыпали толпами из автобусов, гуляли, фотографировались или же лежали в купальниках на песке.

Неужели у каждого человека из этой пестро разодетой публики, с более или менее обгорелой кожей, есть свои проблемы и трудности?

Во всяком случае, одно не вызывало никакого сомнения: Мадо не находилась в своем отеле в обществе Леона, чего так опасалась Селита.

Кто-то сходил за ней и позвал на пляж, Кетти или Наташа. Они уже взяли ее в свою компанию, и она устроилась около тента на том месте, которое обычно занимала Селита.

Пока его мать находилась в меблированных комнатах, Пьеро играл под присмотром трех оживленно болтающих молодых женщин в бикини. Волосы мальчика золотились в лучах солнца.

Кетти заметила Селиту и дала знать остальным. Несомненно, они как раз о ней и говорили, и Кетти воскликнула:

– Внимание! Вот и она…

Женщины не поздоровались с Селитой и сделали вид, будто не замечают ее. Она надела темные очки, которые придавали лицу некоторую жесткость, замедлила шаг, казалось, вот-вот опустится на песок, затем села с независимым видом в одно из кресел рядом с балюстрадой как раз напротив них.

Пьеро, заметив ее, бросился к Наташе, чтобы сообщить ей:

– Ты знаешь, наверху Селита.

Наташа, должно быть, сказала:

– Оставь ее! Не смотри в ее сторону! Мы не хотим с ней иметь дело.

– Почему?

– Ни почему. Не пытайся понять.

– Она злая женщина?

Кожа у Мадо была более белой, чем у остальных, и вместо бикини она надела строгий купальник из латекса.

Пьеро, казалось, не удовлетворился ответами, которые получил, и мигающими от солнца глазами уставился на Селиту, затем нехотя отвернулся и отправился побродить босиком по воде.

Зная, что на них смотрят, три женщины принялись разыгрывать комедию и делать вид, будто увлеченно нашептывают друг другу какие-то секреты.

Селита недолго ходила в школу, но все же помнит, что точно так же происходило в младших классах, как и позже до и после уроков танца, с той лишь разницей, что в этих случаях вмешивались матери, еще более злые, чем их дочери.

Молодожены на соседней скамье держались за руки, глядя на море; они, вероятно, видели его впервые. А один пожилой господин, сидящий чуть подальше, не сводил глаз с довольно полной женщины, которая лежала на животе, сняв бюстгальтер.

Выступление Мадо во втором сеансе было не столь триумфальным, как первое. Она воспроизвела примерно те же жесты, в том же порядке, но создавалось впечатление, что она вроде бы повторяет заученный урок, а когда должна была обнажать грудь, застыла в растерянности, как если бы забыла, что от нее требуется, или же вдруг осознала неуместность и неприличность того, что готовилась сделать.

Ей все же аплодировали. Она не стала дожидаться хозяина, быстро подобрала одежду и бросилась к двери с окошечком. Чуть позже к ней в артистическую поднялся месье Леон, несомненно, для того, чтобы оказать ей моральную поддержку.

Он, очевидно, навестит ее, как навещал других. Оставалось только узнать, способна ли будет она заставить его приходить к ней дольше, чем неделю.

Леон сердился на Селиту за то, что она вызвала полицию. Он дулся на нее всю остальную часть ночи и не попрощался, когда она уходила. Может быть, зря она покинула квартиру, вдруг он придет к ней, чтобы осыпать ее упреками?

Три женщины продолжали разыгрывать комедию, правда, уже без особого энтузиазма. Наташа подозвала Пьеро, чтобы дать ему булочку, которую только что купила у бродячего торговца.

– Привет, мадемуазель Селита!

Она вздрогнула от неожиданности, хоть и сразу узнала голос Эмиля. Он был в джинсах, в хлопчатобумажной рубашке зеленоватого цвета и держал в руке пачку рекламных проспектов.

– Вы одна?

Прежде чем она ответила, он заметил на пляже остальных артисток из «Монико».

– Я так и знал, – сказал он.

– Чего ты знал?

– Что они так с вами поступят. Они вчера вечером решили с вами не разговаривать и делать вид, будто мае просто нет.

Он стоял, держась рукой за спинку свободного кресла.

– Посиди немного.

– Спасибо. Я боялся вас побеспокоить, да и вид у меня уж больно непредставительный. Мари-Лу пыталась вас защищать.

– Ты в этом уверен?

– Да. Я слышал, как она сказала: «В конце концов, не так уж она и виновата. Она же чувствует себя несчастной…»

– Хозяина нет в «Монико»?

– Это, наверное, вы звонили около четырех часов? Я так и подумал, но мадам Тузелли уже повесила трубку. Он уехал в Ниццу с мадам Флоранс на консультацию к врачу.

– Она заболела?

– Я не знаю. Он позвонил какому-то неизвестному мне доктору, чтобы договориться о приеме… Вы не будете на меня сердиться, мадемуазель Селита, если я воспользуюсь случаем, чтобы сказать вам…

Он колебался, заметно смущенный, повернулся лицом к морю и продолжил:

– …чтобы сказать вам, что я с вами?

– Ты, значит, не считаешь, что я сделала гадость?

– Не мне судить, не так ли? Я же в ваших глазах просто мальчишка и мало что значу. Поэтому мое мнение вас вряд ли заинтересует.

– Ну а какое твое мнение?

Там, на пляже, они подталкивали друг друга локтями, следя исподтишка за странной парой, которую представляли собой Эмиль и Селита.

– Не бойся, говори! – настаивала она.

– Я не верю, что вам удастся с хозяином то, что вы хотите.

– А что я хочу?

– Место хозяйки. Это все знают. В том числе и мадам Флоранс.

– Она тебе об этом говорила?

– Я слышал, как она об этом говорила со своим мужем.

– Что же она ему говорила?

– Вы непременно хотите, чтобы я это повторил?

– Да.

– «Неужели ты воображаешь, что я когда-нибудь позволю этой шлюхе занять мое место у кассы!»

– И ты в это поверил?

В ответ Эмиль лишь покраснел. Наступила довольно неприятная пауза. Помолчав, он вздохнул и пробормотал смущенно:

– Когда я вам понадоблюсь, я всегда буду с вами.

– Ты воображаешь, что мне понадобишься?

– Я хорошо знаю хозяина. Мне было пятнадцать лет, когда я пришел работать в это заведение. Он разыгрывает из себя крутого парня, почти гангстера. Только с Людо держится потише, потому что Людо, видать, много о нем известно, что касается мадам Флоранс, то уж она-то знает мужа как облупленного. Если она и ослабляет иногда поводок, то потому, что прекрасно понимает, что он непременно вернется к ней. Вы позволите задать один вопрос, который очень меня беспокоит?

– Давай спрашивай.

– Вы его любите?

Она посмотрела на него с неприязнью.

– Признайтесь, – настаивал он, – что вы его не любите, что он вызывает у вас отвращение.

– Все мужчины вызывают у меня отвращение.

– И я тоже?

– Но ты еще ребенок.

– Вы тоже так считаете, я это знаю, но вы понимаете, что я единственный человек, который вас любит. Вы спите с другими мужчинами. Я это говорю не для того, чтобы вас обидеть. Некоторые после даже хвастаются передо мной, делятся подробностями…

Он говорил вполголоса, но горячо.

– Почему вы продолжаете обращаться со мной как с мальчишкой? Послушайте меня! Не смотрите на меня так! Что мешает вам делать со мной то, что вы делаете с другими?

Она не стала отвечать, только пожала плечами, удивленная и раздраженная одновременно.

– Так ли уж много я у вас прошу? А я, вот вы увидите, как я буду счастлив!

– К кому ты уже обращался с подобной просьбой?

Он невольно улыбнулся с самодовольным видом и добавил:

– А есть такие, которых и просить не надо.

– Что ты говоришь!

– Вы, наверное, удивитесь.

– Кого ты имеешь в виду? – спросила она.

– Вот одна из них недалеко отсюда.

– Кетти?

– Кетти не в счет, она занимается этим со всеми подряд…

– Наташа?

Он утвердительно кивнул. Селита задумалась. Что же, наверное, так оно и было. И поразмыслив, она, калилось, смогла понять, что толкнуло Наташу соблазнять Эмиля.

– Клянусь, мадемуазель Селита, что к вам я отношусь совсем по-другому. Я вам все это рассказал только для того, чтобы вы поняли, что я не мальчик. А вас я люблю…

Она улыбнулась. Что же еще ей оставалось?

– Это именно так, поверьте мне, если бы я добился хорошего положения и если бы не нужно мне было идти на военную службу, я бы, не задумываясь, женился на вас.

– Спасибо.

– Почему вы отвечаете мне в таком тоне?

– Да просто так, Эмиль. Нет, я действительно благодарю тебя.

– Значит, да?

– Значит, нет.

– Но по какой причине?

– Без всякой причины. Теперь оставь меня.

Тогда, раздосадованный, но неспособный отказаться от надежды, он пробормотал:

– Хотя бы пять минут?

– Что ты хочешь сказать?

– Побыть вместе где-нибудь пять минут…

Эмиль не понял, почему она вдруг встала и молча удалилась. Она покинула своего единственного союзника, который остался сидеть, с недовольным видом перебирая в руках пачку розовых проспектов.

Он наивно попросил у нее пять минут!

Она была готова к тому, что может что-нибудь произойти, но, несмотря на это, отправилась обедать к Жюстину в обычное время, только постаралась прийти чуть позже, чтобы быть последней. Франсина питалась дома вместе с сыном, остальные четверо находились там, за столом в глубине зала. Мадо занимала место, на котором сидела всегда Селита.

Когда она вошла, Жюстин, как ей показалось, выглядел смущенным.

– А мне сказали, что вы не придете.

– Неважно, Жюстин. Обслужите меня здесь.

Она была уверена, что руководство операцией взяла в свои руки Наташа. Было заметно, что Мадо стало не по себе, когда Селита усаживалась одна за стол, стоящий рядом с выходом.

Никакого контакта между столами.

Женщины пытались продемонстрировать свое презрение Селите, вести веселый и непринужденный разговор, но он давался с трудом, возникали паузы. Они были похожи на неумелых любительниц, которые участвуют в благотворительном спектакле.

– И тогда я сказала этому старичку… – рассказывала Наташа.

– Тому, что с бородой?

– Нет, другому, который пришел с женщиной в новом платье и сделал вид, будто идет в туалет, чтобы встретиться со мной в коридоре.

Вмешалась Кетти:

– И ко мне он приставал, хотел, чтобы я пришла к нему на свидание. Я ответила, что я артистка, а для того, что он желает, я могу дать подходящий адресок.

Нарочно или случайно она обернулась при этом в сторону Селиты? Разве не было в ее взгляде вызова?

– Какой адрес ты ему дала?

– Он не захотел брать. Впрочем, старик не успел меня выслушать. Через окошечко он заметил, что его жена идет через танцевальную площадку в сторону двери, и опрометью бросился в туалет.

– Жюстин! У тебя торт с клубникой имеется?

– Он кончился, мадемуазель Наташа. Но у меня еще есть пирожное «наполеон».

Было трудно есть и при этом не глядеть в их сторону, трудно было и смотреть на них, сохраняя отсутствующий вид. Селите показалось, что обед длился вечно. В конце концов, чтобы отвлечься, она стала считать окурки в опилках на полу ресторана около стойки бара, потом перешла на бутылки, стоящие на полках.

Необходимо было выдержать не только здесь, но вскоре и в «Монико», где ей придется, без сомнения, еще хуже. Во второй половине дня на пляже у них было достаточно времени, чтобы все обсудить и придумать еще бог знает какое коварство.

– Жюстин! Сыру и кофе!

– Пожалуйста, мадемуазель.

Вошел продавец газет, и Селита воспользовалась возможностью погрузиться в чтение на все то время, что оставалась еще в ресторане. Она вышла последней, сознательно задержавшись, из-за чего опоздала на три минуты, и еще в дверях увидела, как мадам Флоранс вынимает черную тетрадь.

– Добрый вечер, мадам Флоранс.

Та указала ей на будильник, стоящий на полке. Селита не дала ей времени заговорить.

– Пятьсот франков, я знаю.

Людо даже вытаращил глаза, ибо впервые он услышал, чтобы отвечали хозяйке с такой наглостью. Мадам Флоранс вспылила и собралась было окликнуть Селиту, уже открывшую дверь в служебное помещение, но в конце концов удовлетворилась тем, что поставила около ее имени крест, потом, подумав, добавила еще один.

Была суббота, когда обычно приходят посетители помоложе и появляются они пораньше. До девяти тридцати ничего не произошло, если не считать, что все продолжали игнорировать Селиту и обменивались взглядами сообщников.

Зал был на две трети полон, и почти все танцевали. Селита попала в руки зубного врача из Лилля, который прибыл на Лазурный берег, чтобы развлекаться, и хотел развлекаться во что бы то ни стало. В ожидании начала спектакля, по поводу которого он задал множество вопросов, врач выбрал столик у самого края танцевальной площадки и за двадцать минут опустошил первую бутылку шампанского.

К сожалению, хотя он и любил танцевать, однако не сумел этому научиться. Но был убежден, что его импровизации всегда великолепны… Каждые пять минут он подходил к Джианини и заказывал музыку по своему вкусу.

– Вы, по крайней мере, позволите вас вести, – с удовлетворением говорил он Селите, навязывая ей самые экстравагантные па. – Я не выношу женщин, которые считают своим долгом давать уроки танцев кавалеру.

Его мало волновало то, что он задевал другие пары и наступал на ноги партнерше, которую несколько раз крайне резко запрокинул. Даже напротив, чем сильнее толкал он танцующих, тем больше веселился, как если бы развлекался на ярмарке, сидя в маленькой машинке на автодроме.

Щупая бедра Селиты, врач разглагольствовал:

– Смешно подумать, что я вас увижу голой на этом же самом месте, где мы сейчас танцуем. Интересно знать: а как это на вас действует? Вас это возбуждает?

Все же время от времени он испытывал необходимость присесть, чтобы немного отдохнуть, а главное, для того, чтобы еще выпить. Это давало возможность Селите хоть немного перевести дух.

Пока она так отдыхала, она явственно ощущала по некоторым взглядам, улыбкам, тостам, что скоро должно что-то произойти. И она ломала голову, пытаясь угадать, какой неприятный сюрприз ей приготовили. Они были здесь в полном составе, почти все занятые с посетителями. Только Наташа и новенькая танцевали вдвоем.

– Ну, продолжим! – воскликнул дантист, вытирая губы.

Поскольку за ней наблюдала мадам Флоранс, Селита не осмелилась отказаться и снова оказалась среди танцующих со своим неистовым кавалером. Велел ли кто-то оркестру нарочно ускорить ритм румбы? Или Джианини, увидев снова на площадке пьяного дантиста, просто решил поразвлечься?

Селита двигалась в танце как могла, партнер ее толкал то вправо, то влево, и вдруг нога ее подвернулась, она сначала даже не поняла почему. Ей все стало ясно, когда она упала на колени: это Наташа, танцуя с новенькой, сумела зацепить один из ее высоких каблуков и сорвать с ноги туфлю.

Инстинктивно она пыталась ее схватить, но не могла долго ползать на корточках среди ног танцующих, которые тем временем уже далеко отшвырнули ее туфлю.

Дантист толком ничего не понял и спросил ее:

– Вы вывихнули ногу?

– Нет… Моя туфля…

На одной ноге не потанцуешь, и она попыталась покинуть танцевальную площадку, но не могла прочиться сквозь толпу.

Три, четыре раза она наклонялась, чтобы схватить свою туфлю из черной замши, уже заметно запылившуюся, которая приближалась к ней, но всякий раз кто-нибудь отпихивал ее подальше. Это стало похоже на игру вроде футбола, и все в конце концов приняли в ней участие.

– Прошу прощения…

Она раздвигала пары, направляясь, прихрамывая, к своему столу, в то время как кругом все смеялись. Разве может вызвать жалость женщина, оказавшаяся и смешном положении?

– Как это случилось? – спрашивал ее спутник, вынужденный покорно следовать за ней.

– Неважно! Не беспокойтесь из-за меня.

Мадо, по-прежнему танцующая с Наташей, не смеялась, не пыталась даже пинать замшевую туфлю, у которой в ее злоключениях уже потерялся каблук. Что касается Мари-Лу, то она первой прекратила игру и повела своего кавалера к стойке бара.

Музыка прекратилась. Площадка опустела. В самой ее середине бросалась в глаза жалкая туфля, лежащая среди серпантиновых лент, и все взирали на нее, пока Жюль не решился ее подобрать.

– Это ваша, мадемуазель Селита?

Разве не ироническим был этот вопрос, когда было и так заметно, что у нее одна нога босая?

– Я попытаюсь найти каблук. Он, должно быть, где-нибудь под столом.