Текст книги "Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Стриптиз

Часть первая

Глава первая

Селита первая увидела новенькую.

В три часа дня, как обычно, ее разбудил будильник, что стоял на ночном столике между двумя кроватями. Устроившись поудобнее, Селита слышала, как Мари-Лу подошла к окну, раздвинула занавески, убрала брошенные на подоконнике трусики и бюстгальтеры. Затем она зажгла газ на кухне, чтобы приготовить кофе.

Мари-Лу спала совсем голой и, несмотря на открытые окна, имела обыкновение подолгу бродить по квартире, ничего не надевая. Солнца в этот день не было, и с низкого неба струился какой-то серовато-зеленый свет, предвещая близкую грозу.

– Ты не встаешь?

Решив однажды поселиться вместе, ибо так экономнее, они условились, что будут вместе готовить завтрак по очереди, но, натолкнувшись на непреодолимую инертность Селиты, Мари-Лу стала почти ежедневно покорно заниматься этим одна.

Ее посвежевшее после сна тело слегка поблескивало, и, может, поэтому она казалась еще более толстой и вульгарной, особенно при свете дня; становились заметными недостатки ее кожи, синева выбритых подмышек, бросалась в глаза коричневая бородавка под левой грудью. С бесстыдством, нередко свойственным толстухам, она продолжала ходить из спальни в столовую, совершенно не беспокоясь о том, что ее тяжеловесную наготу могут видеть люди из дома напротив.

В этот день Селита приняла наспех душ, собрала полосы в виде конского хвоста, поспешно натянула на себя одежду, разбросанную на стульях и на полу.

– Ты уходишь?

– Я должна починить красную юбку. Какой-то идиот вчера порвал ее. Он схватил меня, когда я проходила мимо него.

Это означало, что Мари-Лу не только предстоит одной готовить завтрак, но и брать на себя все остальные заботы по дому. Селита ограничивалась лишь тем, что забирала хлеб и молоко, которые им приносили.

Толстушка на это почти не жаловалась. И вместо того чтобы быть ей признательной, Селита презирала ее, она говорила иногда Наташе:

– Она в душе была и остается служанкой.

Дело в том, что Мари-Лу действительно больше трех лет работала служанкой.

В изящных балетных туфельках, набросив на плечи зеленоватое легкое пальто, Селита шла по улицам Канна, где немало людей возвращались домой, уже завершив дневные труды.

Поскольку ей нужно было купить красного шелку, она сделала небольшой крюк и оказалась на треугольной площади перед церковью Нотр-Дам и натолкнулась на толпу зевак, глядевших на свадебную церемонию. Она стала смотреть вместе со всеми, приподнимаясь даже на цыпочки, чтобы лучше разглядеть.

Невеста была в белом платье со шлейфом и вуалью, а жених во фраке. В руках он держал высокий цилиндр. Все было совсем как на фотографии в иллюстрированном журнале.

Из сумрака церкви доносились звуки органа. Вдруг откуда-то выскочили молоденькие девушки и принялись сыпать рис перед молодоженами, застывшими перед фотографом на ступенях храма. Женщины в толпе умилялись.

Почувствовала ли Селита внезапно свое отличие от других или же это был просто приступ дурного настроения? В ее покрасневших глазах защипало, и все вдруг стало расплываться. В этот момент среди людей, стоящих в толпе, она узнала мужчину с седыми волосами, которого видела два или три раза в «Монико». Он с ней никогда не разговаривал, она даже не знала, местный он или турист. Сидя на высоком табурете у стойки бара, мужчина постоянно наблюдал за ней.

Селита догадалась, что он не только узнал ее, несмотря на плохо причесанные волосы и отсутствие косметики, но и уловил на ее лице волнение, которого она стыдилась.

Селита терпеть не могла, когда на нее смотрели так снисходительно, почти с жалостью. Она чуть было не показала язык, выбралась из толпы, раздраженно расталкивая людей, с удивлением провожавших ее глазами.

«Монико» находился всего лишь в двухстах метрах отсюда, недалеко от порта, на узкой улочке, заставленной машинами, – их обычно там оставляют на весь день. Двери были открыты, и Селита, раздвинув портьеру, увидела в зале двух уборщиц – мадам Бланк и мадам Тузелли, которые выметали серпантин и маленькие разноцветные шарики, а в воздухе еще не выветрился запах спиртного и шампанского.

Окно над банкетками гранатового цвета, задернутое ночью плотными шторами, сейчас было не занавешено, и помещение кабаре при свете дня казалось таким же неприличным, как и нагота Мари-Лу, когда она, неодетая, готовила завтрак в их квартирке.

Селита удивилась, не обнаружив хозяина, месье Леона, который обычно проводил в «Монико» вторую половину дня. Когда же она зашла в служебное помещение и увидела в конце бара открытый люк, то поняла, что он спустился в погреб.

Селита поднялась по винтовой лестнице, которой пользовалась множество раз за последние месяцы, и оказалась в небольшой комнате с низким потолком, выполнявшей роль артистической уборной.

Ей редко доводилось бывать здесь днем и видеть и окно двор, заставленный рядами бочек – изделия соседа. В стенном шкафу висели платья, разобранные по стилю и по расцветке. Она сняла с вешалки свою красную юбку испанской танцовщицы, сбросила с плеч пальто и, усевшись на табурет, принялась за шитье.

Вскоре она вспомнила об американской пудре, которую подарил Наташе какой-то морской офицер. Эта ценная коробка находилась в длинном туалетном столике, где каждая из женщин хранила свои личные косметические принадлежности. Селита распахнула окно, вытряхнула содержимое своей пудреницы и заполнила ее до краев Наташиной пудрой.

Она не задавалась вопросом, гложет ли ее печаль или у нее просто дурное настроение, но была хмурой, кик сегодняшнее небо. От этого черты ее лица заострились, взгляд сделался напряженным и тревожным. Селита была похожа на животное, напуганное приближающейся грозой, готовое кусаться и царапаться. Селита терпеть не могла шить, как и вообще заниматься хозяйством. Надо сказать, что она много чего не могла терпеть!

Снизу донесся какой-то шум. Через небольшое круглое застекленное окошечко, расположенное почти на уровне пола, она увидела, что из погреба поднимаются хозяин и Эмиль, нагруженные бутылками виски.

– Это ты расставишь в шкафу, – говорил месье Леон.

Свои бутылки он поставил на стол в баре. Эмиль тем временем разглядел через стекло Селиту и подмигнул ей, улыбнувшись ей с радостным изумлением.

Селита знала, чем они оба занимались в погребе: наполняли контрабандным дешевым виски бутылки из-под дорогих сортов напитка. Конечно, это ее не касалось, но она не имела бы ничего против того, чтобы хозяин когда-нибудь попался, ибо всей душой ненавидела мошенников и обманщиков. Если и ей самой приходилось порой идти на обман, когда это было необходимо, то она ненавидела и себя.

К чему об этом думать? Закончив работу, она перекусила нитку. Юбка, которую она надевала каждый вечер уже три года подряд, изрядно пообносилась и долго не протянет. Красный цвет юбки при свете дня казался погасшим. Эмиль внизу делал ей какие-то знаки, которые она не могла понять, и, приоткрыв дверь, спросила:

– Чего ты хочешь?

Приложив палец к губам, он приглашал ее спуститься и не шуметь.

Ему было семнадцать лет, но он был настолько маленьким и тщедушным, что ему можно было дать пятнадцать, и все обращались с ним как с мальчиком. Он помогал месье Леону делать закупки во второй половине дня, затем прыгал от машины к машине, подсовывая под дворники рекламные проспекты, прославляющие «Монико».

Вечером и ночью до четырех утра, утопая в слишком большой для него униформе, он стоял перед входом, открывая дверцы автомобилей и сопровождая посетителей в кабаре.

В данный момент он торчал у небольшого круглого отверстия, проделанного в двери, выходящей в зал. В него было видно, что там происходит.

Селита пропустила начало, но совсем немного, судя но тому, что она услышала. Обе уборщицы продолжали работать. В центре помещения, освещенного дневным светом, стояла молоденькая девушка с перепуганным видом. Глядя на нее, никогда не подумаешь, что она может оказаться здесь, в кабаре. Она была бы уместнее в толпе любопытных, восхищающихся брачной церемонией.

Месье Леон, без пиджака, в рубашке с засученными рукавами на волосатых руках, стоял, прислонившись к стойке, и внимательно разглядывал гостью тяжелым и медленным взглядом.

– Кто тебя сюда прислал?

– Никто, месье. Я пришла сама.

Эмиль слегка подтолкнул локтем Селиту, предлагая встать рядом с ним у отверстия в двери. Ее близость заметно волновала его.

– Ты сказала, что из Бержерака?

– Да, месье.

– Это в Бержераке ты услышала о «Монико»?

– Нет. Я попала сюда к вам не сразу.

Одета девушка была очень просто: скромное черное платье, красная шляпка и белые нитяные перчатки; в таких обычно ходят в церковь.

– Расскажи подробнее.

– Что я должна рассказать?

– Где ты была, прежде чем добралась до нас.

– Сначала в Тулузе, где есть кабаре «Голубая мельница».

– Знаю. Ты там работала?

– Нет.

– Почему?

Она замешкалась с ответом, покраснела, стала нервно вертеть в руках черную, покрытую лаком сумочку, которая казалась совсем новенькой и никак не низалась с ее одеждой.

– Они меня не приняли.

– А ты не врешь, утверждая, что тебе девятнадцать лет?

– Я могу показать документы.

Пальцами, неловкими из-за лихорадочной поспешности, она с трудом открыла сумочку, к которой еще явно не привыкла, и протянула хозяину свое удостоверение личности. Месье Леон прочел вполголоса:

– Мадо Леруа, родилась тринадцатого мая… – Вот видите.

– Вижу. Ну а после Тулузы?

– Я села в поезд и отправилась в Марсель, где проработала одну неделю служанкой в баре.

– В каком баре?

– «У Фредди».

– Ты спала с Фредди?

Эмиль снова толкнул локтем Селиту, ибо месье Леон все больше смахивал на кота, играющего с мышью.

– Как вы догадались?

– Я знаю Фредди. А до того?

– Что вы хотите сказать?

– Сколько у тебя было мужчин?

Чувствовалось, что она отвечает совершенно искренне:

– Двое.

Селита почувствовала, что плечо Эмиля упирается в ее грудь, но не отодвинулась.

– Это Фредди тебе рассказал обо мне?

– Нет. Один из посетителей. А так как я уехала из Бержерака, чтобы заниматься стриптизом…

– Почему?

Сбитая с толку вопросом, она не знала, что отвечать.

– Ты, наверное, вообразила, что это совсем не трудно?

– Я думаю, что смогла бы…

– Когда ты приехала в Канн?

– Сегодня утром, ночным поездом. Я уже приходила в одиннадцать, но двери были закрыты. Я сняла комнату совсем рядом, в отеле «де Ля Пост».

– Сними платье.

– Прямо сейчас?

Он только пожал плечами. Новенькая посмотрела с беспокойством на двух женщин, которые, казалось, не обращали на нее никакого внимания.

– Ну что же ты ждешь?

– Ничего.

Она наконец решилась, поставив сперва на стол свою сумочку. Ей удалось изобразить на губах улыбку, и медленно, не сводя глаз с месье Леона, стала снимать свое черное платье через голову так, как она раздевалась бы в своей спальне.

– Через голову снимать не следует, лучше его спустить вниз. Женщина с задранными руками и лицом, скрытым в платье, – зрелище отталкивающее.

– Я не знала.

– Будешь теперь знать.

– Комбинацию тоже снимать?

Эмиль плотнее прижался к Селите, вроде бы для того, чтобы лучше все увидеть, а она сделала вид, будто не заметила его уловки.

Комбинация упала к ногам девушки. На ней оставались только бюстгальтер и маленькие трусики. Ее обнаженное тело выглядело белым как мел в красноватом полумраке ночного заведения. Это раздевание среди бела дня, когда через открытое окно доносился шум оживленной улицы, обретало какой-то непристойный вид. Селита почувствовала, что ей стыдно.

– Что не бреешь волосы под мышками?

– А это нужно?

– Конечно же, черт побери! Ну а теперь продемонстрируй свою грудь.

Кончики ее грудей были светло-розовые и казались гладко отполированными. Тяжело опершись о стойку, месье Леон имел вид скорее барышника, чем похотливого любителя голых женщин. Но Селита все же пробормотала:

– Какая свинья!

И она тут же отодвинулась немного от Эмиля, который, смутившись, не мог больше смотреть в зал так же увлеченно, как это делал до того.

– Ты можешь одеться.

– Я вам не подхожу?

– Я сказал тебе – одевайся. Ты прочитала афишу рядом около входа?

Поправляя бретельки комбинации, она молча кивнула.

– Каждую пятницу мы сверх нашей программы проводим сеанс любительского стриптиза. Ты придешь пода к десяти часам вечера и сядешь вот за этот стол.

Он указал ей место в глубине зала рядом с оркестром.

– Ты будешь вести себя как обычная посетительница. А когда наш трепач-конферансье обратится к тебе, ты встанешь неохотно, будто очень стесняешься. Поняла?

– А потом?

– Не беспокойся. Остальное касается только меня. Если все будет хорошо, я тебя возьму на работу.

Одетая, она производила впечатление скромной девушки из приличной семьи, и было немыслимо вообразить, что она только что спокойно, не моргнув глазом раздевалась.

– Благодарю вас.

– Не за что. Значит, не позже десяти.

– Да.

– И не опаздывай.

– Не опоздаю.

В тот момент, когда она уже приподнимала бархатный занавес, чтобы выйти на улицу, месье Леон окликнул ее и сурово спросил:

– А у тебя есть на что поужинать?

Она обернулась и еще раз покраснела.

– Я ни в чем не нуждаюсь.

– Сколько у тебя осталось денег?

– Двести франков.

– Возьми вот это, как аванс.

Он протянул ей пятьсот франков. Она молча опустила ассигнацию в сумку.

Эмиль уже отошел на цыпочках. Селита вновь поднялась наверх, чтобы взять свою сумку, а когда, спустившись, проходила по залу, месье Леон стоял уже за стойкой бара, пытаясь расслышать по радио результаты скачек.

– Где ты была?

– Там, наверху. Я приходила починить мою испанскую юбку.

Он подозрительно посмотрел на нее, ибо они хорошо изучили друг друга и он уже привык к ее лжи.

– Сегодня вечером будет новенькая, – объявил хозяин, как бы проверяя ее.

– Тем лучше, а то все это уже становится монотонным. Танцовщица?

– Нет, только стриптиз.

– Ее наняла мадам Флоранс?

Конечно, было подло с ее стороны лишний раз напомнить ему, что настоящим хозяином заведения был не он, а его жена, которую все звали мадам Флоранс.

Он ничего не ответил, но если бы их не разделяла стойка, наверняка отвесил бы ей пощечину. Такое уже случалось. И все же он был не в состоянии обходиться без нее. Да и сама Селита, разве могла она с легким сердцем обойтись без Леона?

Сейчас Селита сердилась на него и даже ненавидела из-за того, что ее начинали терзать опасения и тревоги всякий раз, когда появлялась какая-нибудь новенькая. Подобные чувства испытывала и мадам Флоранс.

Она вышла, не попрощавшись, и проделала в обратном направлении путь к площади Командант Мария, где они жили с Мари-Лу. Наведя порядок в квартире, ее подруга возлежала на канапе и делала себе маникюр.

– Сегодня вечером будет новенькая.

– Кто?

– Да совсем никто. Девчонка, прибывшая утром на поезде.

– С ней будет, как с другими.

Уже не в первый и, конечно, не в последний раз проводились подобные пробы. Некоторые выдерживали всего один вечер. А одна вдруг ударилась в панику и в момент, когда нужно было выходить на сцену, убежала и заперлась в туалете.

Большинство же хотели во что бы то ни стало перещеголять профессионалок, и делали это так неуклюже и до такой степени непристойно, что публике становилось не по себе. Две или три продержались несколько дней. Одна совсем юная итальянка через неделю уже обосновалась в апартаментах отеля «Карлтон».

– Ты ее видела?

– Да.

После паузы, во время которой Мари-Лу водила пилкой по ногтям, толстушка спросила тихим голосом:

– И это все?

– Что ты хочешь сказать?

– Я удивляюсь, что ты не говоришь о ней никаких гадостей.

– Спасибо.

– Не за что.

Обе хорошо знали друг друга.

В восемь тридцать вечера они надели платья, в которых танцевали с посетителями, когда не были заняты на сцене, и побуждали их заказывать выпивку. Потом пробрались на своих высоких каблуках сквозь толпу мимо освещенных витрин. Для большинства прохожих день уже закончился. Многие из них парами или семьями входили в кинотеатры.

«У Жюстина» – в баре-ресторане на Рыночной площади – они увидели сидящих за столом Кетти и Наташу, которые тоже жили вместе в одной квартире.

– Спагетти, Жюстин! – объявила Селита, проходя мимо стойки, обитой цинком.

Они ужинали здесь почти каждый вечер, и их хорошо знали постоянные посетители ресторана: торговцы из близлежащего квартала, водители тяжеловозов, прибывшие к ночи на рынок мясники и крестьяне, которые на своих грузовиках привозили на продажу продукты.

Новости на сей раз сообщила Мари-Лу:

– У нас новенькая.

Любопытно, что все посмотрели на Селиту, будто она непременно должна быть в курсе дела.

– Ну и какая она? – поинтересовалась Наташа.

И Селита процедила сквозь зубы:

– А такая, что сможет занять место одной из нас. Чье именно, мы скоро увидим.

На улице теперь покрапывало, мокрая мостовая слегка поблескивала. И поскольку тротуар был не широким, они шли парами, как скромные школьницы, опустив глаза и не произнося ни слова. Когда в девять тридцать они вышли на улицу, где находилось кабаре, вывеска «Монико» еще не была освещена. И тем не менее какой-то мужчина неопределенного возраста, приникнув к стеклянной витрине, рассматривал фотографии при свете уличного фонаря.

Четыре женщины находились примерно в тридцати метрах от него, когда вдруг осветились и вывеска, и витрина. Мужчина вздрогнул от яркого света и, устыдившись того, что его застали разглядывающим фотографии обнаженных женщин, поспешил уйти.

– Ты видела? – спросила Мари-Лу.

– Ну и что?

– Да ничего.

Выскочил Эмиль в униформе, обшитой галунами, и встал на краю тротуара. Внутри мадам Флоранс уже сидела у кассы, а бармен Людо расставлял свои бутылки.

– Добрый вечер, мадам Флоранс.

– Добрый вечер.

– Добрый вечер, мадам Флоранс.

– Добрый вечер.

Они проходили одна за другой, как монастырские воспитанницы перед матерью-настоятельницей, и испытывали такой же страх. Музыканты настраивали свои инструменты.

– Мари-Лу!

– Слушаю, мадам.

– Ваши ногти?

Мари-Лу, торжествуя в душе, показала свои руки со свежим маникюром, ибо накануне мадам Флоранс сделала ей замечание по поводу ее грязных ногтей.

– А ваши волосы?

Они были явно жирными, а приглядевшись, можно было различить белые точки перхоти.

– Я сегодня не могла попасть к парикмахеру. Я пойду к нему завтра.

– И чтобы это было сделано!

Наташа и Кетти уже вошли в служебное помещение, куда направлялась и Селита, как вдруг услышали, что ее окликнули:

– Селита!

– Да, мадам Флоранс.

– Кажется, вы приходили сюда сегодня днем?

Эмиль не мог ей рассказать, ибо он страстно влюблен в нее, как школьник, и сегодня подвел ее к отверстию в двери, то не столько для того, чтобы насладиться сообща зрелищем, сколько для того, чтобы очутиться рядом с ней.

Леон тоже не заинтересован говорить, учитывая отношения, которые существуют между ними.

Наверное, мадам Флоранс заходила в «Монико» еще до ухода уборщиц. Она иногда так делает, но как бы то ни было, ничто не ускользало от ее внимания.

– Вчера я забыла взять с собой мою юбку, которую порвал один из посетителей. Он вцепился в нее, когда я проходила мимо. И я заскочила сюда днем, чтобы починить ее.

В отличие от Мари-Лу Селита не опускала глаз. Напротив, она смотрела прямо в лицо хозяйке, пряча при этом насмешку в уголках губ.

Невозможно было не почувствовать иронию в ее тоне. Уже в течение нескольких месяцев между ними шла скрытая борьба. И трудно было предугадать, кто из них победит. Единственно, что можно было сказать определенно к настоящему моменту, это то, что одна из них – законная жена месье Леона, а другая таковой не является.

– Чего же вы ждете?

– Я не поняла, что вы уже кончили задавать вопросы.

Мадам Флоранс не могла не знать о визитах ее мужа в квартиру на площади Командант Мария в те часы, когда Мари-Лу ходит по магазинам. Бывало такое у Леона и с другими, но не так долго и совсем иначе.

В «Монико» он не уделял особого внимания Селите, а когда обращался к ней, то чаще всего в грубой форме. И он это делал даже не для того, чтобы усыпить бдительность супруги, но, несомненно, потому, что нередко испытывал прилив ненависти к танцовщице.

На улице Эмиль бросился с красным зонтом к какой-то машине, которая остановилась, и только он изготовился открывать дверцу, как машина, водитель которой просто закуривал сигарету, тронулась с места. Раздосадованный, он вновь занял свое место у входа в кабаре, откуда доносились звуки музыки. Это было похоже на рыбную ловлю, когда бывают удачные и неудачные дни. При виде каждой машины, которая сворачивала на улицу, где находилось кабаре, Эмиль испытывал то же волнение, что и рыбак, когда его поплавок начинает дергаться и погружаться в воду.

– Скоро начнется, дамы-господа!..

– В котором часу?

Он не решался чересчур нагло врать, поскольку спектакль практически не начинался раньше полуночи, а иногда и позже, если не набиралось достаточно народу.

Некоторые прохожие раздвигали занавес у входа, но при виде пустого зала отходили, несмотря на зазывные звуки оркестра.

– Мы скоро вернемся.

– Будет лучше, если вы закажете столик заранее.

Бывали дни, когда, напротив, буквально за несколько минут как бы происходило чудо, и посетителей набиралось столько, что некоторые из них из-за нехватки мест в зале толпились у стойки бара.

Наверху, в артистической комнате, четыре женщины были заняты косметикой. Наташа сразу же обратилась к Селите:

– Это ты у меня украла пудру?

Селита ничего не ответила. Остальные не обращали на них внимания.

– Если бы ты у меня ее попросила, я бы тебе сама дала, а ты…

Наташа схватила сумку Селиты, извлекла оттуда пудреницу и высыпала ее содержимое в корзинку для бумаг, где валялись грязные куски ваты.

Этот поступок не вызвал у Селиты никакого протеста. Она только бросила злой и пронзительный взгляд, не прекращая расчесывать волосы.

Кто-то быстро шел по темной улице, нарушая тишину ритмичным постукиванием каблуков. Эмиль посмотрел на часы и, когда женщина поравнялась с ним, прошептал с тревожной интонацией:

– Поторопитесь, мадемуазель Франсина!

Это была красивая девушка, свежая и плотная, с вьющимися волосами. Дойдя до бара, она перестала спешить, ибо понимала, что на нее смотрят все – и Людо, и музыканты, и официант Жюль, ставящий на столы ведерки с шампанским.

– Прошу прощения, мадам Флоранс. Я немного опоздала.

– Одиннадцать минут.

Не дожидаясь объяснений, хозяйка вынула из ящика стола блокнот, где были записаны фамилии всего персонала. Около некоторых стояли крестики.

– Это из-за соседки, у которой я оставляю моего сына на ночь. Она не вернулась вовремя, и я не могла оставить Пьеро.

– Сожалею, Франсина.

Еще один крест добавился к трем другим. Каждый означал пятьсот франков вычетов из зарплаты Франсины.

– Я бежала так быстро, как могла.

И действительно, она еще задыхалась.

– Идите снимайте пальто.

Франсина не была танцовщицей, не пела, не выступала ни с каким номером. В ее обязанности входило развлекать посетителей, танцуя и выпивая с ними, кроме того, она же принимала и выдавала верхнюю одежду.

Месье Леон пришел без пяти десять, уселся на табурет у стойки и огляделся, чтобы удостовериться, что все в порядке.

– Ты подготовил шляпы? – спросил он у Жюля-официанта.

Обычно раздавали посетителям бумажные и картонные шляпы, иногда ковбойские головные уборы или матросские береты, а порой и цилиндры, ярко окрашенные в разные цвета.

– Ты думаешь, она придет? – спросила его жена, которой он рассказал о новенькой.

– Я в этом уверен.

Эмиль ввел наконец двух посетителей. Они собрались было устроиться у стойки, но к ним подбежала Франсина и усадила их за столик, теперь они уже никуда не денутся.

Почти в то же время Мадо Леруа – девушка, что приходила днем, – раздвинула двойную бархатную портьеру и остановилась в дверях, с трудом узнавая помещение.

Мадам Флоранс тоже была несколько удивлена, так как новенькая была совсем непохожа на тот сорт девиц, к которым привыкли в «Монико». Нахмурив брови, она вопросительно посмотрела на мужа.

Первым заговорил бармен Людо.

– Есть хороший столик в глубине зала, мадемуазель.

Появился еще один посетитель, из числа завсегдатаев. Он уселся на самый крайний табурет у стойки и, прислонившись к стенке, спросил:

– Виски, Людо.

– Сию минуту, доктор.

Он почти всех называл доктор, и некоторым это льстило.

Мадам Флоранс приоткрыла находящуюся рядом с кассой дверь служебного помещения и крикнула в сторону железной лестницы:

– Эй вы, там, наверху!

На втором этаже торопливо задвигались. Наташа и Кетти спустились первыми. Подходя к лестнице, Мари-Лу спросила:

– Ты действительно украла у нее пудру?

Селита ничего не ответила, только пожала плечами.

Внизу новенькая сидела в напряженной позе за столиком, где уже стоял стакан с какой-то желтоватой жидкостью.

Кетти, толстая не меньше, чем Мари-Лу, но с более чувственной и агрессивной вульгарностью, направилась к двум мужчинам.

– Кто из вас пригласит меня на танец?

Наташа подошла к стойке бара и собралась последовать ее примеру.

Тем временем в зале также появились Селита и Мари-Лу.

Им предстояло завлекать клиентов, создавать веселую и непринужденную обстановку.

Эмиль с ликующим видом раздвинул занавес, чтобы ввести в зал целых три пары – каких-то голландцев, которым даже скверная погода не помешала, судя по их лицам, обгореть на солнце.

Пять минут спустя дирижер оркестра Джианини начал выкрикивать в микрофон слова каких-то песенок, и все принялись танцевать на небольшой площадке, задевая друг друга.

К полдвенадцатому уже три четверти столиков были заняты, тогда мадам Флоранс дала сигнал, позвав вполголоса:

– Кетти! Мари-Лу!

Подошло время им идти переодеваться для выступлений. А две другие плюс Франсина пока оставались в зале, продолжая до последнего момента играть роль «завлекательниц».

Не танцевала только новенькая, и никто из посетителей не решался заговорить с ней.

Танцуя или выпивая у стойки, девушки имели возможность внимательно разглядеть ее, равно как и музыканты, и бармен Людо, который трижды посылал напитки на ее стол. Она машинально выпивала то, что ей приносили. И хотя она сидела на стуле по-прежнему прямо, словно находилась в церкви, слушая исповедь, цвет ее лица был уже менее бледным.

Мадам Флоранс, которая не упускала из виду ничего из того, что происходило в зале, чаще обычного поглядывала на Леона.

Ей было почти сорок лет и уже случалось уставать от борьбы.