Текст книги "Голубая комната"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

ГЛАВА VI

Два дня он провел в каком-то отупении, из которого его выводили лишь недолгие приступы гнева – тогда он начинал метаться по своей камере, готовый разбить голову о стены.

Были выходные дни, и, вероятно, все уехали за город.

Как ни странно, он с самого начала приспособился к тюремной жизни, не возражая ни против распорядка, ни против инструкций, данных его охранникам.

Лишь на третий день он почувствовал себя брошенным. Никто не приходил к нему. Никто не собирался отвозить его на допросы во Дворец правосудия. Он нетерпеливо прислушивался к шагам по коридору, вскакивая каждый раз, когда они останавливались возле его камеры.

Лишь потом он осознал, что и улица была пустынна, на ней не было почти никакого движения, и только к четырем часам дня один из охранников сказал, что понедельник – праздничный день.

Во вторник в десять часов утра в его камеру проводили мэтра Демарье, у которого в выходные якобы случился солнечный удар. Тот долго выкладывал бумаги из своего портфеля, прежде чем как следует расположиться, предложить ему сигарету и зажечь свою.

– Вам эти три дня не показались слишком долгими?

Он кашлянул, потому что Тони не потрудился ответить и был не в лучшем расположении духа для продолжения разговора.

– Я получил копию протокола вашего последнего допроса и вашей очной ставки с Андре Депьер.

Верил ли он сам в невиновность своего клиента? Или он еще не составил определенного мнения?

– Я бы солгал, сказав, что это хорошо для нас. Эта история с письмами – просто катастрофа, и она произведет на присяжных еще худшее впечатление из-за того, что вы все отрицали. Депьер верно передала их содержание?

– Да.

– Мне бы хотелось, чтобы вы искренне ответили на один вопрос. Когда вы упорствовали, против всякой очевидности отрицая существование этих писем, вы хотели этим снять обвинения со своей любовницы или считали эти послания опасными для вас?

Зачем пытаться объяснить все снова? Люди склонны думать, что все могут мотивировать свои поступки при любых обстоятельствах. Когда впервые заговорили об этих письмах, ему просто в голову не пришло, что будут допрашивать почтальона.

Потребовались недели, чтобы он составил представление о неустанной деятельности инспектора Мани и его сотрудников, о том, сколько людей они день за днем допрашивали пока те наконец не заговорили.

Оставался ли хоть один житель Сен-Жюстена, хоть один окрестный фермер или завсегдатай ярмарок, особенно ярмарки в Триане, кто не сказал бы своего слова?

Вмешались и журналисты, и в итоге газеты печатали целые колонки признаний.

– Я виделся накоротке с Дьемом, и он сказал мне, что вы очень тяжело перенесли эту очную ставку. Кажется, под конец вы даже потеряли свое обычное хладнокровие. Андре же, наоборот, продемонстрировала спокойствие и уверенность. Полагаю, она будет держаться этой линии поведения и на суде.

Демарье старался вывести его из апатии.

– Я постарался узнать мнение следователя, хотя оно, возможно, и не будет решающим, когда следствие закончится. Он не скрывает своей симпатии к вам. Однако я готов поклясться, что за эти два месяца он так и не сумел составить о вас определенное мнение.

Зачем опять эта болтовня и ничего не значащие слова?

– Да, кстати, я, совершенно случайно, встретил Биго у друзей за бриджем. Он отвел меня в сторону и рассказал об одном довольно любопытном открытии, которое было сделано, к сожалению, слишком поздно. Вы показали, что с Андре не предпринимали мер предосторожности, как с другими женщинами, она со своей стороны тоже ничего не делала, то есть вы ни о чем не беспокоились, из чего присяжные должны заключить, что вы не боялись сделать ей ребенка.

Тони слушал, с любопытством ожидая продолжения.

– Вы знаете, что Андре отмечала в записной книжке даты своих месячных. Биго из любопытства сравнил их с датами ваших свиданий в Триане за все одиннадцать месяцев. Ни Дьем, ни я, признаюсь, об этом не подумали. И знаете, на какие дни они выпадали? Неизменно, без единого исключения, на дни, когда ваша любовница не могла забеременеть. Эта деталь могла бы говорить в вашу пользу, если бы вы не сделали предыдущих признаний. Я, конечно же, воспользуюсь этим аргументом, но он уже не будет иметь такого веса.

Тони снова впал в апатию, и адвокат не стал настаивать.

– Думаю, сегодня вечером вас повезут во Дворец правосудия.

– Ее тоже?

– Нет. На этот раз вы будете один. Вы по-прежнему не хотите, чтобы я присутствовал?

А зачем? Демарье такой же, как и все – он понимает не больше остальных. Его вмешательство могло только осложнить дело еще больше. Тони, однако, было приятно, что он понравился следователю.

Он встретился с ним в три часа в его кабинете. Моросило, и в углу стоял мокрый зонтик, скорее всего, секретаря, потому что Дьем приезжал в суд на своем черном «ситроене».

У следователя не было солнечного удара, он прямо признался:

– Я воспользовался этим затянувшимся уик-эндом, чтобы еще раз тщательно изучить дело. Как вы себя чувствуете, Фальконе? Предупреждаю, сегодняшний допрос может затянуться, потому что мы подошли к среде, семнадцатому февраля. Могли бы вы мне рассказать как можно подробнее о том, как провели этот день?

Он был готов к этому. Каждый раз, когда его привозили во дворец, он удивлялся, что его все не спрашивали об этом.

Семнадцатого февраля наступил конец, конец всему, конец, которого он никак не мог предвидеть, даже в кошмарных снах, и который, тем не менее, теперь казался ему логичным и неизбежным.

– Хотите, я вам помогу? Буду задавать конкретные вопросы?

Тони кивнул, не зная, с чего начать.

– Ваша жена встала утром как обычно?

– Немного раньше. Во вторник все утро шел дождь, и белье просохло только к вечеру. Она собиралась весь день гладить.

– А вы?

– Я спустился в половине седьмого.

– Вы завтракали вдвоем? Говорили о том, с кем вам предстоит встретиться днем? Постарайтесь быть точным.

Дьем разложил перед ним протоколы прежних допросов, самых первых, когда его по очереди допрашивали лейтенант жандармерии Триана, Гастон Жорис, с которым он частенько сидел за аперитивом у своего брата, и инспектор Мани, корсиканец по происхождению.

– Я еще накануне сказал ей, что мне предстоит тяжелый день, что я не приеду к обеду и, возможно, опоздаю к ужину.

– Вы подробно рассказали, что собираетесь делать?

– Я сказал только, что поеду на ярмарку в Амбасе, где меня ждали клиенты, и что нужно кое-что отремонтировать в Болин-сюр-Сьевр.

– Далековато от вас, не правда ли?

– Болин находится всего в тридцати пяти километрах от Сен-Жюстена, а я уже начал расширять круг своих клиентов.

– Вы знали уже тогда, что это неправда?

– Это не было полной ложью.

– В семь часов вы поднялись наверх разбудить дочь. Вы часто это делали?

– Почти каждое утро. Я будил ее перед тем, как приступить к утреннему туалету.

– Вы выбрали свой лучший синий костюм, который надевали по воскресеньям.

– Из-за моей встречи в Пуатье. Я должен был выглядеть респектабельно в глазах Гарсиа.

– Мы поговорим о нем позже. Когда вы спустились, ваша дочь была на кухне и собиралась в школу. Перед тем как отправиться в Амбас и Болин-сюр-Сьевр, вы должны были заехать на почту и на вокзал, где вас ждала посылка.

– Да, поршень, который я заказал для моего клиента из Болина.

Два-три раза он машинально взглянул на пустой стул перед столом следователя, и Дьем в конце концов догадался, что на прошлой неделе там сидела Андре.

Этот совершенно обыкновенный стул, который так и стоял там с пятницы, казалось, раздражал Тони, и следователь, расхаживая по кабинету, переставил его к стене.

– Вы предложили дочке отвезти ее в школу на грузовичке.

– Да.

– Это было исключением из правил? Была ли у вас причина быть особенно нежным с ней в то утро?

– Нет.

– Вы спросили у жены, надо ли что-нибудь купить в деревне?

– Нет. Я говорил об этом инспектору. Я уже вышел на крыльцо, когда Жизель меня окликнула: «Ты не мог бы зайти в бакалейную лавку купить килограмм сахара и два пакета стирального порошка? Тогда мне не нужно будет одеваться». Это ее точные слова.

– Такое бывало часто?

Так ли уж необходимо вновь обсуждать все детали их хозяйства? Он уже говорил об этом с Мани. Как и в любой семье, почти каждый день приходилось что-нибудь покупать, например, у мясника или колбасника. Но Жизель старалась не посылать его в эти лавки, потому что там почти всегда приходилось ждать.

– Это не мужское дело, – говорила она.

В ту среду ей хотелось поскорее начать гладить. Накануне они ели жаркое, и его хватило бы на обед, поэтому за мясом идти было не нужно, значит, покупки можно сделать только в одной лавке.

– Следовательно, вы уехали вместе с дочерью.

Он словно вновь увидел в зеркальце Жизель, как она стояла на крыльце, вытирая руки о фартук.

– Вы отвезли Мариан в школу и поехали на почту. Дальше?

– Я поехал в бакалейную лавку.

– Сколько времени вы там не появлялись?

– Наверное, месяца два.

– Вы не заходили туда после получения того письма, где было всего лишь два слова: «Теперь ты»?

– Нет.

– Вы были взволнованы, месье Фальконе?

– Нет. Мне просто не хотелось встречаться с Андре, особенно у всех на глазах.

– Вы боялись себя выдать?

– Я чувствовал себя не в своей тарелке.

– Кто был в лавке, когда вы вошли?

– Я помню, что там были какой-то мальчик, на которого я не обратил внимания, одна из сестер Молар и старуха, которую все зовут Поварешкой.

– Старая мадам Депьер была там?

– Я ее не видел.

– Вы дожидались своей очереди?

– Нет. Андре сразу меня спросила: «Что ты хочешь, Тони?»

– Она обслужила вас раньше других? И никто не протестовал?

– Это нормально. Почти везде мужчин обслуживают в первую очередь.

– «Килограмм сахара и два пакета стирального порошка».

– Она взяла все это с полок и сказала: «Подожди минуту. Я получила сливовый джем, который твоя жена спрашивала у меня еще две недели назад». Скрылась в подсобке и вернулась с банкой того джема, какой я обычно видел у себя дома.

– Ее долго не было?

– Не так чтобы очень.

– Минуту? Две?

– Мне показалось, недолго.

– Столько, сколько требуется, чтобы взять банку и принести ее в магазин? Или чтобы поискать ее среди нагромождения других товаров?

– Не могу сказать точно. Я не знаю.

– Андре Депьер была взволнована?

– Я старался не смотреть на нее.

– Тем не менее вы ее видели. И слышали ее голос.

– Я думаю, что она была очень рада меня видеть.

– Она больше вам ничего не сказала?

– Когда я уже выходил, она крикнула мне вдогонку: «Удачного дня, Тони!»

– Ее тон показался вам естественным?

– Тогда я не обратил внимания. Это был совершенно обычный день.

– А потом? Вы думали об этом после того, что произошло?

– Возможно, голос был нежнее обычного.

– Андре случалось раньше выказывать вам нежность?

Надо было говорить правду.

– Да. Не знаю, как объяснить. Примерно так я иногда разговаривал с Мариан.

– С материнской нежностью?

– Нет, это не совсем то слово. Скорее в ней было что-то покровительственное.

– Смотрите, вот первое совпадение: жена посылает вас в лавку, что бывало не так часто, вместо того чтобы пойти самой. Второе совпадение: джема, который ела только она одна, не было в магазине уже две недели. И в этот день как раз поступает товар, и вам вручают баночку. Третье совпадение, которое инспектор Мани не преминул подчеркнуть: в тот день вы пошли не прямо домой, а поехали на вокзал.

– Я заказал поршень с курьерским и…

– Это еще не все. Вокзал в Сен-Жюстене, как и большинство зданий, имеет четыре фасада – один выходит на пути, в противоположном – вход для пассажиров, в третьем, с левой стороны находится дверь в кабинет начальника вокзала, у четвертого, северного, нет ни окна, ни двери. Это совершенно глухая стена, и именно там вы и поставили свой грузовичок.

– Если вы там были, то должны знать, что это самое подходящее место.

– Начальник вокзала, занятый расписанием поездов, отправил вас искать посылку в грузовое отделение.

– Все так делали.

– Сколько времени вы оставались на вокзале или возле него?

– Я не смотрел на часы. Несколько минут.

– Начальник вокзала утверждает, что слышал, как вы отъезжаете, спустя довольно продолжительное время.

– Я хотел убедиться, что мне прислали тот самый поршень, потому что часто случаются ошибки.

– Вы развернули упаковку?

– Да.

– В машине?

– Да.

– Где никто не мог вас увидеть? Еще одно совпадение. Вернувшись домой, вы положили покупки на кухонный стол. Ваша жена в это время была в саду. Она снимала развешанное белье и складывала его в корзину. Вы подошли к ней? Поцеловали ее перед уходом?

– У нас не было такой привычки – я же уезжал ненадолго. Я просто крикнул ей с порога: «До вечера!»

– Вы не сказали ей, что привезли джем?

– Зачем? Она нашла бы его на столе.

– Вы не задерживались в кухне?

– В последний момент я увидел кофеварку на огне и налил себе чашку кофе.

– Если я не ошибаюсь, то это по крайней мере пятое совпадение.

Почему Дьем так настаивал на этих совпадениях? Тони ничего не мог тут поделать. Может быть, они хотели, чтобы он начал возмущаться и протестовать? Это был пройденный этап, и теперь он равнодушно отвечал на вопросы. Сегодняшний день был такой же хмурый и мрачный, как и то семнадцатое февраля – низкое серое небо, тусклый свет, деревня, казавшаяся пустой, лужи после недавнего дождя.

– Почему вы поехали через Триан?

– Потому что мне было так удобнее.

– У вас не было другой причины?

– Я хотел поговорить с братом.

– Посоветоваться с ним? Вам и раньше случалось, хоть вы и старше, просить у него совета?

– Я часто говорил с ним о своих делах. Кроме того, он один был в курсе моих неприятностей с Андре.

– Вы считаете, что у вас были неприятности?

– Меня раздражали эти письма.

– Не слишком ли мягко вы выразились после того, в чем вы признались Мани?

– Предположим, они испугали меня.

– И вы приняли решение? Об этом вы совещались с Венсаном? Пока вы беседовали с ним, господин Фальконе, ваша невестка вышла за покупками, а Франсуаза убирала комнаты на втором этаже.

– Как и всегда по утрам. Когда я зашел в кафе, Венсана тоже там не было. Я услышал звон бутылок в подвале и увидел открытый люк за кассой. Брат доставал вино на день, и я подождал, пока он поднимется.

– Вы его не окликнули?

– Мне не хотелось ему мешать, а время еще было. Я сел у окна и стал размышлять, о чем я буду говорить с Гарсиа.

– Вы пришли посоветоваться с братом, но решение уже было принято?

– В какой-то степени.

– Объясните.

– Я предвидел, что Гарсиа будет колебаться, потому что он очень осторожен и его легко испугать. То есть для меня это была игра в орлянку.

– Вы были готовы разыграть свое будущее и будущее вашей семьи в орлянку?

– Именно так. Если бы Гарсиа согласился – я продал бы, если бы он отказался от этого предприятия, я бы остался.

– А какова роль вашего брата во всем этом?

– Я хотел поставить его в известность.

– Свидетелей нет – не было даже вашей невестки, так что никто, кроме Венсана и вас, не может рассказать нам об этой беседе. Вы очень дружны, не правда ли?

Тони вдруг вспомнились времена, когда он водил брата в школу, они шли по дороге то разбухшей от грязи, то заледеневшей, в тяжелых непромокаемых плащах. Зимой они уходили и возвращались по темноте. Бывало, уставший Венсан еле волочил ноги в своих подбитых гвоздями ботинках, и приходилось буквально тащить его. На перемене Тони издалека присматривал за братом, а когда они возвращались в Буазель, готовил ему бутерброды, поджидая отца.

Но о таких простых вещах не расскажешь, это надо пережить самому. Откуда Дьему было знать.

Венсан, конечно, был ему ближе всех, а тот со своей стороны был ему признателен за то, что он не строил из себя старшего. Итальянский еще больше объединял их, потому что напоминал о детстве и о матери, с которой они говорили только на этом языке.

– Боюсь, если я останусь, мне не будет покоя.

– Сегодня утром она тебе ничего не сказала?

– Мы были не одни в магазине, думаю, через два-три дня я получу очередное письмо и одному Богу ведомо, что в нем будет.

– Как ты объяснишь все Жизель?

– Еще не думал. Если я ей скажу что здесь мало возможностей для расширения дела, она мне поверит.

Они выпили по стаканчику вермута, каждый со своей стороны стойки, потом пришел поставщик лимонада, и Тони направился к двери, оставшейся открытой.

– Бог в помощь! – бросил ему вслед Венсан.

Дьему не верилось, что эта встреча прошла так просто, возможно, из-за того, что оба брата с детства привыкли к трудностям.

– Он не попытался вас разубедить?

– Наоборот. Мне показалось, он вздохнул с облегчением. Он с самого начала смотрел неодобрительно на мои отношения с Андре.

– Продолжайте ваш рассказ об этом дне.

– Я совсем недолго задержался на ярмарке в Амбасе, которая оказалась всего лишь мелкой зимней ярмаркой, и, раздав несколько проспектов, поехал в Болин-сюр-Сьевр, где сразу пошел к моему клиенту.

– Одну минуту. Жена знала, как его зовут?

– Не помню, говорил ли я ей.

– Когда вы вот так разъезжали по окрестностям, вы не говорили ей, где вы будете, чтобы она могла вас найти?

– Не всегда. Когда я ездил по ярмаркам, все было просто – я всегда ходил в одни и те же кафе, что же касается фермеров, то она приблизительно знала мои маршруты и могла позвонить.

– Вы не сказали ей про Пуатье?

– Нет.

– Почему?

– Потому что ничего еще не было окончательно решено и я не хотел ее напрасно волновать.

– Вам не приходила в голову мысль просто сказать ей правду и признаться, насколько вам в тягость связь с Андре Депьер? Если, как вы утверждаете, эта связь закончилась, то не было ли это наилучшим решением вопроса? Вы не подумали об этом?

Нет. Может быть, его ответ и казался смешным, но это была правда.

– Мой клиент из Болин-сюр-Сьевр, богатый фермер по фамилии Дамбуа, пригласил меня к обеду, к двум часам я уже управился с работой и не спеша направился в Пуатье. – Каким образом вы договорились о встрече с вашим другом Гарсиа?

– В предыдущую субботу я написал ему, что буду ждать его на выходе из мастерских. Гарсиа был старшим мастером, когда я работал в центральном депо. Он лет на десять постарше меня, у него трое детей, один сын уже учится в лицее.

– Продолжайте.

– Я приехал намного раньше назначенного времени и, конечно, мог пройти в сборочный цех, но тогда было бы не избежать разговоров с моими прежними товарищами, а мне этого не хотелось. Мастерские расположены в двух километрах от города, по дороге на Ангулем. Я доехал до Пуатье и зашел в кинотеатр новостей.

– Когда вы оттуда вышли?

– В половине пятого.

– А когда расстались с братом?

– Незадолго до десяти.

– То есть, вопреки обыкновению, с десяти часов утра и до половины пятого вечера ни ваша жена, ни кто-либо другой не знали, где вас найти?

– Меня это не слишком волновало.

– А если бы, допустим, с вашей дочерью что-нибудь случилось… Ладно! Вы отправились ждать Гарсиа на выходе из мастерской.

– Да. Его заинтересовало мое письмо. Мы хотели пойти в кафе напротив, но там было очень много знакомых. Гарсиа на своем мотоцикле поехал за мной до города, до пивной «Глоб».

– И снова никто не знал, что вы находитесь в пивной «Глоб»? Даже ваш брат?

– Нет. Мы поговорили с Гарсиа о семейных делах, потом перешли к делу.

– Вы ему сказали, почему хотите уехать из Сен-Жюстена?

– Только дал понять, что из-за женщины. Я знал, что у него были сбережения и он собирался открыть свое дело. Я предлагал ему раскрученное дело, готовый дом, ангар, инструменты, не говоря уж о весьма неплохой клиентуре.

– И он клюнул?

– Он не дал мне окончательного ответа. Гарсиа попросил неделю на размышление, в основном чтобы посоветоваться с женой и старшим сыном. Больше всего его удручало то, что придется уехать из Пуатье, а сыну уйти из лицея – он хорошо учился, у него были там друзья. Я сказал ему, что в Триане есть хороший коллеж. Он ответил: «Каждый день пилить пятнадцать километров туда и столько же обратно, или придется отдать его в интернат!»

– Сколько времени продолжался ваш разговор?

– Около семи Гарсиа предложил пойти к нему, но я сказал, что меня ждет жена. – Каковы были ваши планы на тот случай, если бы на следующей неделе Гарсиа дал свое согласие?

– Я бы попросил у компании место представителя на севере или на востоке, например в Эльзасе, как можно дальше от Сен-Жюстена. И мне бы не отказали, потому что я был на хорошем счету. Возможно, со временем я бы снова открыл свое дело.

– И вы бы оставили отца одного в Ла-Буазеле?

– Венсан был неподалеку.

– Хотите немного отдохнуть, господин Фальконе?

– Можно открыть окно?

Ему не хватало воздуха. С самого начала этого допроса, такого обычного на первый взгляд, он чувствовал, что задыхается. Было что-то нереальное и угрожающее в этих вопросах и ответах, которые просто перечисляли события, но на самом деле имели отношение к драме, которую невозможно было и вообразить.

– Сигарету?

Он закурил, встал, глядя на улицу, на окна напротив, на мокрые крыши. Если бы это было в последний раз! Но даже если Дьем больше не вернется к этой теме, все равно придется все заново рассказывать на суде.

Тони снова сел, покорившись судьбе.

– Мы почти добрались до конца, Фальконе.

Он кивнул, грустно улыбнувшись следователю, в котором, ему казалось, он угадывал некоторое сочувствие.

– Вы поехали прямо в Сен-Жюстен, нигде не останавливаясь?

– Мне вдруг захотелось оказаться дома, увидеть жену и дочь. Думаю, я ехал очень быстро. Обычно на эту дорогу уходит часа полтора, а я доехал меньше чем за час.

– Вы пили с Гарсиа?

– Он выпил два аперитива, а я один вермут.

– Как и с братом.

– Да.

– Вы проезжали мимо его дома и даже не вышли рассказать ему о результатах поездки и переговоров?

– Нет. К тому же в это время в кафе обычно много народу, и Венсан наверняка был занят.

– К этому времени уже стемнело. Вы издалека увидели огни Сен-Жюстена. Вас ничего не удивило?

– Меня насторожило, что все окна моего дома освещены, чего никогда не бывало, и я понял, что случилось несчастье.

– О чем вы подумали?

– О дочери.

– Не о жене?

– Естественно, Мариан казалась мне более слабой, и несчастье скорее могло произойти с ней.

– Вы не стали ставить машину в ангар и остановили ее в двадцати метрах от дома.

– Возле нашей ограды столпилось половина деревни, и я понял, что на самом деле случилась беда.

– Вам пришлось продираться сквозь толпу.

– Она расступалась, когда я шел, но на меня смотрели не с жалостью, а со злостью, чего я никак не мог понять. Кузнец, толстяк Дидье в кожаном фартуке, даже встал у меня на пути, уперев руки в бока, и плюнул мне на ботинки. Я шел через лужайку и слышал за собой угрожающий ропот. Дверь открылась сама собой, не успел я к ней прикоснуться, и меня встретил жандарм, которого я знал в лицо, я часто встречал его в Триане.

«Сюда!» – сказал он мне, указав на дверь моего кабинета.

Там я увидел бригадира Лангре, который сидел за моим столом. Вместо того чтобы назвать меня Тони, как обычно, он прорычал: «Сядь там, скотина». Я закричал: «Где моя жена? Где дочь?» – а он ответил: «Ты не хуже меня знаешь, где твоя жена!»

Тони замолчал. Он не мог говорить. Он не больше волновался, стал даже слишком спокоен. Дьем не торопил его, а секретарь внимательно изучал кончик своего карандаша.

– Не помню, господин следователь. Все смешалось. В какой-то момент Лангр мне сообщил, что Мариан забрали сестры Молар, и я перестал о ней беспокоиться.

«Скажи лучше, что ты не думал застать их в живых! Поганый иностранец! Падаль!»

– Он встал, и я понял, что он только ждет случая меня ударить. Я все время повторял: «Где моя жена?»

«В Триане, в больнице, если ты еще не догадался».

Потом, посмотрев на часы, он сказал: «Если только она еще жива. Мы скоро узнаем об этом. Где ты был весь день? Ты скрывался, а? Ты не хотел этого видеть? Все думали, что ты уже слинял и не вернешься».

«С Жизель что-то случилось?»

«Случилось? Ты что? Ты убил ее и сделал все, чтобы не присутствовать при ее агонии».

Прибыла машина лейтенанта жандармерии.

– И что он говорит? – спросил он у бригадира.

– Разыгрывает из себя невинного, как я и предполагал. Эти итальянцы такие вруны. Послушать его, так он и представления не имеет о том, что здесь произошло.

Лейтенант испытывал к нему не больше симпатии, чем его подчиненный, но старался сохранять хладнокровие.

– Откуда вы приехали?

– Из Пуатье.

– Где вы были весь день? Вас искали повсюду.

– В котором часу?

– Начиная с половины пятого.

– А что случилось в половине пятого?

– Нам позвонил доктор Рике.

Тони совсем растерялся:

– Скажите, лейтенант, что произошло? С моей женой случилось несчастье?

Лейтенант Жорис посмотрел ему в глаза:

– Зачем вы разыгрываете комедию?

– Нет, клянусь каждым волосом на голове моей дочери! Бога ради, скажите, что с моей женой? Она жива?

Тот взглянул на часы:

– Она была жива еще сорок пять минут назад. Я был с ней до последнего.

– Она умерла!

Он не мог в это поверить. Дом был наполнен посторонними звуками, на втором этаже слышались тяжелые шаги.

– Что делают в моем доме все эти люди?

– Они производят обыск, хотя мы уже нашли, что искали.

– Я хочу увидеть свою жену.

– Вы будете делать то, что мы прикажем. С этого момента вы арестованы, Антуан Фальконе.

– В чем меня обвиняют?

– Вопросы здесь задаю я.

Совершенно раздавленный, он сидел, обхватив голову руками. По-прежнему ничего толком не понимая, он был вынужден рассказывать в подробностях, как провел день с самого утра.

– Вы признаетесь, что принесли эту банку с джемом?

– Да, конечно.

– Жена вас об этом просила?

– Нет. Она просила купить сахар и стиральный порошок. Эту банку дала мне Андре Депьер, сказав, что Жизель спрашивала о нем еще две недели назад.

– Вы поехали домой прямо из лавки?

Он заезжал на вокзал… Осматривал поршень…

– Это именно та банка?

Ему сунули ее прямо под нос. Банка была открыта и почти наполовину пуста.

– Думаю, да. Этикетка та же самая.

– Вы сами лично вручили ее жене?

– Я поставил ее на стол в кухне.

– И ничего не сказали?

– Нет. Жена была занята – она снимала белье в саду. – Когда в последний раз вы заходили в ангар?

– Утром, около восьми, чтобы взять машину.

– Вы оттуда ничего не захватили? Вы были один?

– Дочка ждала меня возле дома.

Все это было так недавно и так давно! Весь тот день, со всеми событиями вдруг стал нереальным.

– Вы узнаете это, Фальконе?

Он смотрел на знакомую коробку, которая уже года четыре стояла на самой верхней полке в ангаре.

– Наверное, это моя. Да, точно.

– Что в этой коробке?

– Яд.

– Вам известно, какой именно?

– Мышьяк или стрихнин. Она появилась еще в первый год, когда мы только обосновались здесь. На месте ангара раньше были очистные сооружения, и мясник сбрасывал туда отходы с бойни. Туда стали ходить крысы, и мадам Депьер…

– Минуту! Которая? Старая или молодая?

– Мать. Она дала мне такой же яд, какой она продает всем фермерам. Я даже не помню теперь, что это…

– Это стрихнин. Сколько вы подмешали его в джем?

Тони не сошел с ума. Он даже не закричал, но так сильно сжал челюсти, что сломал зуб.

– В котором часу обычно ваша жена ела джем?

Он был почти как помешанный, но ему удалось выговорить:

– Около десяти часов.

С тех пор как они поселились в деревне, и приходилось рано вставать, у Жизель вошло в привычку перекусывать до полудня. Пока Мариан не ходила в школу, они лакомились вместе. Теперь она еще раз полдничала, когда Мариан возвращалась из школы.

– Значит, вы знали об этом!

– О чем?

– Что она будет есть джем в десять часов? Вы знали, какова смертельная доза стрихнина? Два сантиграмма. Вам, без сомнения, было известно, что яд начинает действовать через десять-пятнадцать минут и начинаются первые конвульсии. Где вы были в десять часов?

– Я выходил от брата.

– Ваша жена лежала в это время на полу в кухне и оставалась там без помощи, пока не пришла из школы ваша дочь, у которой уроки заканчиваются в четыре. То есть она агонизировала в течение шести часов, прежде чем ей пришли на помощь. Не правда ли, все было хорошо организовано?

– Вы сказали – она умерла?

– Да, Фальконе. Не думаю, что вы этого не знали. Вполне возможно, после первого приступа наступило некоторое облегчение, как полагает доктор Рике. Не знаю, почему она не позвала на помощь. Впоследствии, когда конвульсии возобновились, спасти ее уже было невозможно. Вернувшись из школы немногим позднее четырех, ваша дочь обнаружила мать лежащей на полу в таком состоянии, которое я бы предпочел вам не описывать. Она выбежала из дома и, совершенно обезумев, стала изо всех сил стучаться в дверь сестер Молар. Пришла Леонора и позвонила доктору. Где были вы в четверть пятого?

– В Пуатье, в кино.

– Рике поставил диагноз – отравление – и вызвал «скорую помощь» из больницы. Было уже слишком поздно для промывания желудка, и ей могли только ввести успокоительное.

Рике позвонил мне и рассказал о банке с джемом – пока он ждал «скорую помощь», он осмотрел кухню. Хлеб, нож, чашка с остатками кофе с молоком, тарелка, испачканная джемом, все еще стояли на столе. Он даже попробовал джем на язык.

– Я хочу ее увидеть. Я хочу видеть свою дочь. – Сейчас не время встречаться с дочерью – боюсь, толпа вас растерзает. Леонора, уж конечно, поспешила обежать всех и сообщить новость. Мои люди обыскали ангар и нашли эту коробку со стрихнином, тогда я связался с прокурором республики в Пуатье. Вы последуете за мной г-н Фальконе. В жандармерии нам будет удобней продолжить допрос по всем правилам. Поскольку маловероятно, что вы скоро сюда вернетесь, я советую захватить смену белья и другие необходимые вещи. Я пойду с вами.

Задавая вопрос за вопросом, Дьем вынуждал его снова и снова начинать рассказ, вспомнить отъезд из Сен-Жюстен-дю-Лу, как он шел с чемоданом в руках, продираясь сквозь толпу любопытных, которую жандармы едва сдерживали. Одни выкрикивали ему вслед ругательства, другие смотрели испуганно, словно, узнав, что в деревне появился убийца, думали о том, что тоже могли бы стать его жертвами.

– Закон требует, чтобы вы опознали тело.

Ему пришлось ждать в коридоре больницы вместе с жандармом и лейтенантом. На него уже тогда надели наручники, он еще не привык к ним, и при каждом резком движении они больно впивались в руки.

Дьем, особенно пристально глядя на него, заметил:

– Перед телом вашей жены, которое только что привели в порядок, вы стояли совершенно неподвижно и молча, на расстоянии нескольких шагов. Так ведут себя виновные, не правда ли?

Как объяснить судье, что в тот момент в самой глубине души он чувствовал себя действительно виновным? Он сделал попытку:

– Я все же виноват в ее смерти.