Текст книги "Франсуа-найденыш"

Автор книги: Жорж Санд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

XVIII

Катрина побежала за Жанни, а Мариэтта, которой не терпелось узнать, что все это значит, поспешила вдогонку, чтобы ее порасспросить. Франсуа остался наедине с Мадленой, которая еще раз поцеловала его и расплакалась, а затем в изнеможении закрыла глаза и впала в беспамятство, еще более глубокое, чем раньше. Найденыш же, не зная, как привести больную в сознание, совсем растерялся – он лишь поддерживал ее на постели, называл милой матушкой и другом и умолял, словно это от нее зависело, не умирать и выслушать то, что ему надо ей сказать.

Однако его добрые слова, нежные заботы и ласковое обхождение привели ее в чувство. Она вновь увидела и услышала его. И Франсуа сказал ей, что словно угадал, как она сейчас в нем нуждается; он все бросил, пришел сюда и не уйдет, пока она сама его не прогонит; а ежели она согласна взять его в работники, он не желает ничего лучшего – для него нет большей радости и утешения, чем служить ей до самой смерти. И еще прибавил:

– Не отвечайте, не говорите ничего, милая матушка. Молчите – вы слишком слабы. Только смотрите на меня, если вам это приятно, а я уж сам пойму, принимаете вы или нет мою дружбу и услуги.

И Мадлена смотрела на него такими ясными глазами, слушала с таким радостным видом, что, несмотря на ее болезнь, оба они были довольны и счастливы.

Тут на крики Катрины прибежал Жанни и в свой черед разделил их радость. Теперь это был красивый паренек лет пятнадцати, не очень крупный, но на редкость живой и такой обходительный, что никто не слышал от него грубого или дурного слова.

– Ох, до чего же я рад тебя видеть, Жанни! – ликовал Франсуа. – Правда, ты не слишком рослый и крепкий, но это и хорошо: сдается мне, я еще пригожусь на то, чтобы подсаживать тебя на деревья да переносить на плечах через речку. Я вижу, ты все такой же хрупкий, но, надеюсь, не болеешь? Тем лучше: побудь еще немного моим сыном, если ты, конечно, не против. Да, я тебе еще пригожусь и буду, как в былые времена, исполнять все твои прихоти.

– Да, да, все четыреста моих прихотей, как ты говорил когда-то, – подхватил Жанни.

– Ого, какая у него память! Как это мило, Жанни, что ты не забыл своего Франсуа! Значит, у нас по-прежнему четыреста прихотей на дню?

– О нет, – поправила Мадлена, – Жанни поумнел: теперь их у него только двести.

– Всего-навсего? – удивился Франсуа.

– Ничего, с меня и двухсот хватит, – ответил Жанни. – Я на все согласен, лишь бы милая моя матушка снова смеяться начала. Скажу больше: мне пятьсот раз на дню хочется, чтобы она выздоровела.

– Хорошо сказано, Жанни! – одобрил Франсуа. – Вы только посмотрите, какой он стал речистый! Успокойся, сынок: господь услышит все твои пятьсот желаний. Мы будем так ухаживать за твоей милой матушкой, так подбадривать ее и помаленьку смешить, что усталость с нее как рукой снимет.

Между тем Катрина остановилась в дверях: ей тоже не терпелось увидеть Франсуа и заговорить с ним, но Мариэтта, удерживая ее за рукав, продолжала свои расспросы.

– Как! Он – найденыш? А ведь выглядит как человек порядочный, – удивлялась она, посматривая с улицы на Франсуа сквозь приотворенную дверь. – И почему у них с Мадленой такая дружба?

– Но я же сказала: она его вырастила, и он всегда был славный малый.

– Но она мне не рассказывала, ты – тоже.

– Ах, господи, да я о нем и не думала! Он ушел, я его почти позабыла; и потом, я знала, что у хозяйки были из-за него неприятности; и не хотела напоминать ей об этом.

– Неприятности? Какие?

– Ах, господи! Ну, она к нему привязалась и правильно сделала – у мальчишки было золотое сердце; а ваш брат потребовал его выставить; вы же помните – ваш братец не сахар.

– Не надо так, Катрина, – он умер.

– Да, да, верно, я об этом не подумала – память у меня больно короткая. А ведь и двух недель не прошло! Но пустите-ка меня, барышня: парня покормить надо – он наверняка проголодался.

И Катрина поспешила обнять Франсуа: он стал красивым малым, и она начисто забыла, как когда-то клялась, что скорей свое сабо поцелует, чем найденыша.

– Ох, как я рада видеть тебя, бедный мой Франсуа! – затараторила она. – Я уж думала, ты не вернешься. Да вы поглядите, хозяйка, какой он теперь видный! Просто удивительно, как это вы его сразу признали! Честное слово, не признай вы его, я еще долго не догадалась бы. До чего же, ну, до чего хорош! И борода уже пробивается. Не очень заметно пока, но чувствуется: когда ты уходил, Франсуа, она еще не кололась, а теперь колется. А здоровый ты какой, дружок! Что за плечи, руки, ноги! Такой работник троих стоит. Сколько же тебе там платят?

Мадлена лишь посмеивалась, слушая, как Катрина нахваливает Франсуа, и смотрела на него, радуясь, что он вернулся к ней в расцвете лет и сил. Не прочь была бы она, чтоб и ее Жанни вырос таким же. А что до Мариэтты, то девушка устыдилась той бесцеремонности, с какой Катрина глазела на парня, и она вся зарделась, хоть не подумала ничего плохого. Но чем упорней старалась она не смотреть на Франсуа, тем чаще бросала на него взоры и в душе соглашалась с Катриной, твердившей, что он красив на редкость и крепок, как молодой дуб.

И тут она, незаметно для себя самой, принялась обихаживать гостя, подливая ему самое лучшее вино этого года и потчуя его, когда он, заглядевшись на Мадлену и Жанни, переставал есть.

– Кушайте, кушайте на здоровье, – приговаривала она. – Вы же ничего не едите. А вы должны были нагулять аппетит – дорога-то не близкая.

– Да не обращайте вы на меня внимания, барышня, – вопросил наконец Франсуа. – Я так рад снова очутиться здесь, что мне ни есть, ни пить неохота.

– А теперь, – обратился он к Катрине, когда служанка прибрала со стола, – пойдем взглянем на дом и мельницу – мне показалось, что у вас тут все обветшало. Да и потолковать надо.

И, выйдя с ней на улицу, он стал расспрашивать ее о состоянии дел как человек, знающий в них толк и решивший во всем разобраться.

– Ох, Франсуа, – всхлипнула Катрина, – все у нас из рук вон плохо, и если моей бедной хозяйке никто не поможет, эта злая баба разорит ее тяжбами и по миру пустит.

– Перестань плакать, а то я ничего не пойму, – перебил Франсуа. – И говори пояснее. Кто эта злая баба? Севера?

– Кто же еще? Мало того, что она покойного хозяина догола общипала. Ей теперь подавай даже то, что после него осталось. Она сразу нам сто исков предъявила. Говорит, что Каде Бланше подписал ей векселя, и нам с ней ни за что не расплатиться, даже если она все остатки нашего добра с торгов заставит пустить. Что ни день насылает к нам судебных исполнителей, а издержки-то растут… Чтобы отвязаться от нее, хозяйка уже заплатила, что могла; но после болезни мужа она и без того с ног свалилась, а тут еще эта кутерьма, и боюсь я, как бы она не померла. Ведь еще немного, и мы без хлеба и дров останемся. Работник наш ушел – ему за два года задолжали, да так и не расплатились. Мельница встала, и мы того гляди всех помольщиков растеряем. Урожай и лошадей уже описали и с торгов пустят, а деревья вырубят. Ох, Франсуа, горе у нас, одно горе!

И служанка опять расплакалась.

– А тебе, Катрина, тоже задолжали? – осведомился Франсуа. – Или хоть тебе жалованье платят?

– Мне задолжали? – Тут жалобный голос служанки неожиданно стал похож на бычий рев. – Никто мне ничего не должен. Платят мне или нет – это уж мое дело.

– В добрый час, Катрина! Хорошо сказано! – похвалил Франсуа. – Ухаживай-ка получше за хозяйкой и не тревожься об остальном. Я кое-что заработал у новых хозяев и принес с собой достаточно, чтобы спасти лошадей, урожай и деревья. А насчет мельницы я сам позабочусь: если с ней что не так, она у меня и без мастера со стороны запляшет. Скажи-ка Жанни – он ведь на ходу, как стрекоза, легкий: пусть сегодня же до вечера и завтра с самого утра обежит всех наших помольщиков да шепнет им, что мельница вертится, как десять тысяч чертей, и мельник ждет зерна.

– А как же с доктором для хозяйки?

– Об этом я тоже подумал, но сначала понаблюдаю за ней до ночи, а потом уж решу. Понимаешь, Катрина, я вот как считаю: врачи нужны лишь тогда, когда больному без них не обойтись; а ежели хворь не очень тяжелая, лучшее средство от нее не лекарство, а помощь божья. Не говорю уж о том, что сам вид врача богатых лечит, а бедных убивает. Тем, кто с жиру бесится, врач в забаву и радость; у тех же, кто сталкивается с ним лишь в минуту опасности, кровь от этого стынет. Я думаю, как увидит госпожа Бланше, что ей в делах помогают, так она и пойдет на поправку. Но прежде чем закончить разговор, еще одно слово, Катрина. Только не стесняйся и отвечай по правде. Дальше моих ушей это не уйдет: если ты помнишь, каким я был, а я не переменился, тебе должно быть известно, что чужой секрет в сердце найденыша все равно как под замком.

– Ну, еще бы! – согласилась Катрина. – Но зачем ты себя найденышем величаешь? Никто тебя больше так не обзовет, Франсуа, – не за что.

– Не обращай внимания. Я всегда останусь какой есть и голову себе над этим ломать не собираюсь. Скажи-ка лучше, что ты думаешь о Мариэтте Бланше, своей молодой хозяйке.

– А, вот оно что! Девушка хорошенькая. Вы что, задумали на ней жениться? У ней кое-что есть: братец до ее денежек не добрался, их не тронешь – она несовершеннолетняя. И если только вы не получили наследства, господин Франсуа…

– Найденыши наследства не получают, – отрезал Франсуа. – А что до женитьбы, то у меня столько же времени думать об этом, сколько у каштанов на жаровне. Я спрашиваю о другом – лучше ли эта девушка, чем ее покойный брат, и что принесет Мадлене ее пребывание в доме – радость или неприятности.

– Вот уж на это пусть вам господь бог ответит, а меня увольте, – сказала Катрина. – До сих пор я ничего дурного за ней не замечала, но и серьезности тоже. Любит наряды, кружевные чепцы, танцы. Не корыстная. К тому же Мадлена так ее холит и балует, что у ней просто случая не было зубы показать. Горя она в жизни не знала, а что из нее получится, никому не ведомо.

– К брату очень была привязана?

– Не слишком. Правда, когда он таскал ее с собой по разным местам, а хозяйка выговаривала ему, негоже, мол, честной девушке с Северой водиться, малышка – а у ней на уме одни забавы – ластилась к брату и дулась на Мадлену, так что той приходилось уступать. Поэтому Мариэтта не в таких больших неладах с Северой, как мне хотелось бы. Но сказать, что она с невесткой нехороша или груба, тоже нельзя.

– Ладно, Катрина, больше я ни о чем не спрашиваю. Только ни слова ей об этом нашем разговоре.

Франсуа на совесть выполнил все, что обещал Катрине. Уже вечером стараниями Жанни на мельницу начали подвозить зерно, а сама она была приведена в порядок: лед вокруг колеса расколот и растоплен, машина смазана, поломанные деревянные части заменены новыми. Франсуа без отдыху проработал до двух часов ночи, а в четыре снова был на ногах. Он на цыпочках зашел в комнату к Мадлене, нашел там добрую Катрину, бодрствовавшую у постели, и спросил ее, как больная. Мельничиха крепко спала – теперь, когда верный слуга пришел ей на помощь, она совершенно успокоилась. Когда же Катрина отказалась оставить хозяйку до того, как проснется Мариэтта, Франсуа поинтересовался, в котором часу встает красотка из Кормуэ.

– Не раньше, чем рассветет, – ответила Катрина.

– Выходит, тебе ее больше двух часов ждать и вовсе соснуть не придется?

– Ничего, я вздремну днем на стуле или в хлеву на соломе, когда пойду кормить коров.

– Нет, сегодня ты пойдешь спать, – распорядился Франсуа, – а я дождусь барышни и покажу ей, что кое-кто ложится попозже и встает пораньше, чем она. Тем временем просмотрю бумаги покойного и те, что после его смерти судебные исполнители сюда понатащили. Где они?

– Вот там, в сундуке у Мадлены. Сейчас зажгу вам лампу, Франсуа. Ну, в добрый час! Вызволяйте нас из беды, раз вы в этой писанине разбираетесь.

И Катрина послушно отправилась на боковую, словно признав, что найденыш – хозяин в доме. Не зря, видно, говорится: у кого хорошая голова да сердце доброе, тому и карты в руки.

XIX

Оставшись наедине с Мадленой и Жанни, потому что мальчик все еще жил в одной комнате с матерью, Франсуа, прежде чем приняться за дело, пошел взглянуть, крепко ли спит больная, и убедился, что выглядит она куда лучше, чем вчера, в день его возвращения. Он обрадовался при мысли, что она обойдется без врача и одно его появление, утешив ее, вернет ей здоровье и жизнь.

Затем он стал просматривать бумаги и быстро понял, на что притязает Севера и чем располагает Мадлена, чтобы удовлетворить эти притязания. Помимо всего, что Севера промотала сама и подбила промотать Каде Бланше, она утверждала еще, что ей должны двести пистолей – сумму почти равную всему теперешнему достоянию Мадлены, включая ее собственное имущество и наследство, доставшееся Жанни от отца и сводившееся к мельнице с угодьями и службами, то есть двором, лугом, строениями, садом, конопляником и деревьями, потому что все остальные поля и участки растаяли как снег в руках у Каде Бланше.

«Слава богу, что у господина кюре из Эгюранда лежат мои четыреста пистолей! – подумал Франсуа. – Даже если я не придумаю ничего путного, у Мадлены все равно останутся жилье, доход с мельницы и уцелевшая часть приданого. Но, сдается мне, можно отделаться и подешевле. Прежде всего выясним, не выманила ли Севера хитростью и обманом те векселя, что подписал ей Бланше; затем займемся проданными участками. Я-то знаю, как такие штуки устраиваются; даю голову на отсечение: судя по именам покупщиков, здесь можно погреть руки».

Суть дела была такова: года за два-три до смерти Бланше, обремененный своим долгом Севере и нуждаясь в деньгах, распродал свои владения по дешевке и кому попало, а векселя покупщиков передал Севере, надеясь таким путем развязаться и с ней и с проходимцами, помогавшими ей разорять его. Но тут получилась история, обычная при продаже мелких участков. Почти ни у кого из тех, кто, слетевшись на запах тучной земли, поспешил ее приобрести, не было за душой ни гроша, и они не только не рассчитались наличными, но проценты по векселям – и те выплачивали с трудом. Так могло тянуться и десять и двадцать лет: в сущности, это был капитал, вложенный на имя Северы и ее пособников, но вложенный плохо, и она, опасаясь, что никогда его не получит, сильно обижалась на Каде Бланше за его поспешность. Так по крайней мере она говорила вслух, хоть все это было просто заурядной спекуляцией. Крестьянин даже в крайней нужде не перестанет вносить проценты – он боится выпустить из рук доставшийся ему надел, который всегда может быть отобран кредитором в случае неуплаты.

Все это нам отлично известно, добрые люди, и мы сами не раз попадали впросак, задешево купив хорошую землю: как она ни дешева, а нам все равно не по карману. Глаза у нас завидущие, зато кошелек тощий, и как мы ни лезем из кожи, возделывая поле, доход с него не покрывает и половины процентов, которых требует продавец; когда же мы прокорпим и пропотеем над этим полем добрую треть нашей убогой жизни, оказывается, что мы разорены и все наши труды и старания пошли на пользу только самой земле. Теперь ей цена вдвое больше, и самое время ее продать. Продав выгодно, мы были бы спасены, но так не бывает. Проценты до того нас высосали, что приходится продавать наспех, за любую цену. Если мы заартачимся, нас заставят подчиниться по суду, и тот, кто продал нам землю, если он еще жив, или его преемники и наследники отбирают у нас участок в его теперешнем виде; словом, получается вот что: они как бы передают на много лет свое достояние в наши руки из восьми – десяти годовых и получают его обратно, когда оно удваивается в цене благодаря нашим усилиям и тщательной обработке, которая не стоит им ни сил, ни затрат, а также благодаря тому, что с годами стоимость любой недвижимости непременно возрастает. Вот так крупные рыбы и охотятся на нас, бедную плотву, попадающую к ним в пасть за свою жадность и глупость.

Таким манером Севера надежно поместила свои деньги в свою же землю, да еще под хорошие проценты. Тем не менее она запустила коготки и в наследство Каде Бланше, которого так ловко обвела вокруг пальца, что он поручился за тех, кто купил у него участки, а значит, и был в ответе за уплату ими долга.

Разобравшись в этих махинациях, Франсуа раскинул умом, как вернуть эти участки задешево и никого не разоряя, а заодно хорошенько проучить Северу и ее пособников, сведя на нет все их уловки.

Задача была не из легких. У Франсуа хватало денег, чтобы выкупить почти все по прежней цене. Ни Севера, ни остальные не могли отмахнуться от подобного предложения: покупщикам было только выгодно поскорее сбыть участки с рук и избежать неминуемого разорения, потому что, повторяю вам это, молодежь и старики, земля, приобретенная в кредит, – порука нищеты под старость. Впрочем, напрасно я вас увещеваю: вы все равно не излечитесь от приобретательства. Кто хоть раз вдохнул пар, дымящийся на солнце над свежей бороздой, тот обязательно лихорадку собственничества подхватит. И Франсуа опасался именно этой болезни крестьянина, который не в силах стряхнуть с себя крепостное ярмо земли.

Знаете ли вы, что такое это ярмо, дети мои? Было время, в наших приходах шло немало разговоров о нем. Люди твердили, что прежние сеньёры прикрепили нас к земле, чтобы мы потели и подыхали на ней, но революция перерезала наши путы, и мы перестали быть волами, впряженными в господский плуг; однако, по правде сказать, теперь мы сами впряглись в ярмо и так же потеем, так же подыхаем, как раньше.

Наши буржуа уверяют, что от этой беды одно лекарство – отказ от всех потребностей и желаний. Не дальше, как в воскресенье, я славно отбрил одного такого проповедника. «Если бы вы, маленькие люди, – разглагольствовал он, – были настолько благоразумны, чтобы не есть, не спать, работать без передышки и пить сырую воду, да еще не обижая при этом лягушек, вы бы все давным-давно скопили по кругленькой сумме, прослыли паиньками и удостоились всяческих похвал».

Рассуждая точь-в-точь как мы с вами, Франсуа-найденыш ломал себе голову в поисках способа, который помог бы ему уговорить покупщиков продать землю обратно. В конце концов он додумался распустить слушок, будто Севера прикидывается более богатой, чем на самом деле, хотя долгов у ней, что дыр в решете, и не за горами день, когда кредиторы опишут все ее добро, а заодно имущество ее должников. Он шепнет все это на ушко покупщикам, а когда те струхнут, напустит на них Мадлену Бланше, которая на его деньги выкупит участки по первоначальной цене.

Однако совесть стала грызть его за эту ложь, и он решил дать бедным покупщикам надбавку, которая возместит им уже выплаченные проценты. Таким манером он поможет Мадлене вернуть свои права и достояние, а покупщиков избавит от разорения и убытков. Что же до Северы, кредит которой будет подорван таким слухом, то на этот счет совесть найденыша не беспокоила. Курица вправе выдернуть перо у коршуна, ощипавшего ее цыплят.

Тут проснулся Жанни и осторожно, чтобы не разбудить мать, поднялся с постели; он поздоровался с Франсуа и, не теряя времени, побежал извещать остальных помольщиков, что беспорядок на мельнице кончился и у жернова стоит надежный мельник.

XX

Было уже совсем светло, когда Мариэтта Бланше выпорхнула из своего гнездышка в таком нарядном трауре, что красивое черное с белым платье придавало ей сходство с сорокой. У бедняжки хватало забот. Дело в том, что траур не позволял ей некоторое время ходить на танцы, и это, без сомнения, огорчало ее поклонников, а она их сильно жалела – такое уж было у нее доброе сердце.

– Как! – удивилась она, застав Франсуа за разборкой бумаг в комнате Мадлены. – Чем вы тут только не занимаетесь, господин мельник! И муку мелете, и дела ведете, и питье для больной готовите. Скоро, пожалуй, за шитье и прялку сядете…

– А вот вас, барышня, – ответил Франсуа, прекрасно заметивший, как нежно она на него поглядывает, хоть и поддразнивает на словах, – я еще ни за прялкой, ни за шитьем не видел; сдается мне, скоро вы до полудня спать будете, и правильно сделаете. Это сохраняет цвет лица.

– Ого, господин Франсуа, мы уже друг друга поучаем!.. Смотрите, это опасная игра; я ведь тоже найду, что сказать.

– С удовольствием послушаю, барышня.

– Не бойтесь, прекрасный мельник, за мной остановки не будет. Но, видно, Катрина куда-то запропастилась, коли вы сами сиделкой стали. Не дать ли вам чепец и юбку?

– А вы, конечно, потребуете себе колпак да блузу и отправитесь на мельницу. Раз женское занятие не по вам и вы не можете малость посидеть с невесткой, значит, вам больше нравится солому убирать да жернов ворочать. Что ж, воля ваша! Поменяемся платьем.

– Вы вроде как наставление мне читаете?

– Нет, это вы мне его прочли, а я человек честный – что получил, тем и плачу.

– Ладно, ладно, я вижу, вы не прочь посмеяться да пошутить. Только вот время выбрали неподходящее – нам не до веселья. Мы совсем недавно с похорон вернулись, и если вы не уйметесь, ваша болтовня не даст моей невестке покоя, а он ей очень нужен.

– Потому вам и не след повышать голос, барышня. Я-то говорю тихо, а вот вы – не так, как полагалось бы в комнате, где больная.

– Однако довольно, господин Франсуа, – бросила Мариэтта, понизив тон, но заливаясь краской от досады. – Потрудитесь-ка посмотреть, где Катрина, и узнать, почему она бросила на вас мою невестку.

– Прошу прощения, барышня, – невозмутимо ответил Франсуа, – раз она не могла оставить ее на вас, потому как вы любите поспать, ей поневоле пришлось положиться на меня. А звать ее я не подумаю – бедняжка из сил выбилась. Не в обиду будь вам сказано, она уже две недели все время на ногах. Я отослал ее спать и до полдня буду работать за себя и за нее: справедливость велит помогать друг другу.

– Вот что, господин Франсуа, – резко переменила тон девушка, – вы говорите со мной так, словно я лишь о себе думаю, а всю работу на других взваливаю. Может быть, мне вправду следовало посидеть с больной, но тогда Катрина должна была мне сказать, что устала. Она же уверяла, что нет; кроме того, я не считала, что невестка в опасности. А вы решили, что я бессердечная, хотя непонятно, с чего вы это взяли. Вы знакомы со мной всего сутки, и мы еще не на такой короткой ноге, чтобы вы меня попрекали. Вы ведете себя как глава семьи, а ведь…

– Ну, ну, прекрасная Мариэтта, договаривайте, что у вас на языке вертится. А ведь меня подобрали и вырастили из милости, не так ли? И я не могу быть членом семьи, потому что не имею на это права – я, безродный найденыш! Это и все, что вы хотели сказать?

И, выложив Мариэтте правду в глаза, Франсуа так посмотрел на нее, что она покраснела до корней волос, потому что поняла: он человек строгий и серьезный, хотя держится так спокойно и мягко, что его не выведешь из себя и не заставишь подумать или сказать что-нибудь несправедливое.

Бедная девушка несколько оробела, хотя обычно за словом в карман не лезла; но даже робость не подавила в ней затаенного желания понравиться этому красивому парню с таким открытым взглядом и такой твердостью в речах. Пристыженная и смущенная, она еле сдержала слезы и торопливо отвернулась, чтобы Франсуа не заметил ее смятения.

Но он прекрасно его заметил и дружелюбно сказал ей:

– Я на вас не сержусь, Мариэтта, и вы на меня не злитесь. Я о вас плохо не думаю. Просто я вижу, что вы молоды, а в доме беда, и вы с этим не считаетесь; вот мне и пришлось выложить вам, что я думаю.

– И что же вы думаете? – спросила она. – Да говорите начистоту, чтобы я знала, кто вы мне – друг или недруг.

– Я думаю так: если вам не по нраву заботы и тревоги, которые терпишь ради тех, кого любишь и кто попал в беду, отойдите в сторонку, смейтесь над всем, мечтайте о нарядах, воздыхателях, предстоящем замужестве и не сердитесь, что вам здесь находится замена. А если у вас, милая девушка, есть сердце, если вы любите свою невестку, чудесного племянника и даже их верную беднягу служанку, которая надрывается на работе, как лошадь в упряжке, вставайте чуть пораньше, обихаживайте Мадлену, подбадривайте Жанни, помогайте Катрине и, главное, не слушайте госпожу Северу, врага этой семьи. Поверьте мне, она плохой человек. Вот как я думаю, и все тут.

– Рада слышать, – сухо отозвалась Мариэтта. – А теперь ответьте, по какому праву вы требуете, чтобы я думала на ваш манер.

– Что ж, отвечу, чтобы вы все знали, – сказал Франсуа. – По праву найденыша, ребенка, взятого и воспитанного из милости госпожой Бланше; по этой причине мой долг – любить ее как мать, мое право – поступать так, чтобы отплатить ей за доброту.

– Мне возразить нечего, – сдалась Мариэтта, – и остается одно: пока что уважать вас, а со временем и подружиться с вами.

– Идет, – согласился Франсуа. – Пожмем-ка друг другу руки.

И он направился к Мариэтте, протягивая ей свою большую руку и делая это не без изящества. Но тут девочку укусила муха кокетства, и, отстранившись, она ответила, что девице негоже давать руку молодому человеку.

Франсуа расхохотался и оставил ее: он видел, что она лукавит и больше всего на свете хочет ему приглянуться.

«Ну, красавица моя, – подумал он, – это вы бросьте; если уж мы станем друзьями, то не так, как вам того хочется».

Он подошел к Мадлене, которая проснулась и, взяв его за руки, сказала ему:

– Я хорошо поспала, сынок, и господь бог явил мне милость: первый, кого я увидела, пробудившись, был ты. А где мой Жанни? Почему он не с тобой?

Когда Франсуа объяснил, где мальчик, она дружелюбно заговорила с Мариэттой, беспокоясь, что та просидела с нею всю ночь, и уверяя, что не нуждается в такой заботе, – болезнь ее не настолько уж серьезна. Мариэтта ждала, что Франсуа скажет, как поздно она встала, но он промолчал и оставил ее наедине с Мадленой, которой захотелось попробовать встать, потому что жар у нее спал.

Дня через три она почувствовала себя так хорошо, что смогла заговорить с Франсуа о делах.

– Да успокойтесь вы, милая матушка, – ответил он. – Живучи в людях, я малость поумнел и в делах теперь разбираюсь. Я вытащу вас из беды и со всем справлюсь. Вы только не мешайте мне: подтверждайте все мои слова и подписывайте любую бумагу, которую я принесу. Здоровье ваше меня больше не тревожит, и я немедленно отправлюсь в город посоветоваться с законниками. Сегодня базарный день, я обязательно разыщу тех, кто мне нужен и, надеюсь, не потеряю время даром.

Франсуа как сказал, так и сделал: навел справки у законников, посоветовался с ними и убедился, что последние векселя, выданные Бланше Севере, дают все основания для судебного разбирательства, потому что мельник подписал их, одурев от лихорадки, вина и собственной глупости, – словом, только что не в беспамятстве. Севера тешила себя надеждой, что Мадлена, боясь издержек, не посмеет начать тяжбу. Франсуа тоже не посоветовал бы госпоже Бланше положиться на удачу и начинать дело в суде, но он рассчитывал добиться полюбовного соглашения, для чего Мадлене следовало прежде всего проявить необходимую твердость; а так как ему нужен был человек для переговоров с их противницей, он придумал план, который удался наилучшим образом.

Он уже три дня присматривался к маленькой Мариэтте и заметил, что она ежедневно ходит гулять в сторону Доллена, где жила Севера, с которой девушка была в лучших отношениях, чем хотелось бы найденышу; она поступала так потому, что встречалась там со знакомыми молодыми парнями и горожанами, которые нашептывали ей разные сладкие слова. Не скажу, чтобы они так уж сильно действовали на Мариэтту – она была еще простодушна и не знала, что волк вечно вокруг овчарни бродит. Но лесть она любила и была падка на нее, как муха на мед. Прогулки свои она совершала в строгой тайне от Мадлены, и так как мельничиха всегда старалась поменьше болтать с соседками, а сейчас к тому же не выходила из комнаты, она ничего не видела и не подозревала. Толстуха же Катрина была вообще не способна что-либо заметить или угадать. Таким манером эта девчоночка, сдвинув чепец набекрень, отправлялась пасти овец в поле, где оставляла их на кого-нибудь из пастушат, а сама шла красоваться в дурную компанию.

Франсуа, сновавший туда и сюда по делам мельницы, приметил это, дома ничего не сказал, но воспользовался своим открытием, а как – сейчас расскажу.