Текст книги "Жизнь Чарли"

Автор книги: Жорж Садуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава вторая
ПОРТРЕТ АРТИСТА В ДВАДЦАТЬ ЛЕТ

Молодой актер невысок ростом. Голова, пожалуй, немного великовата для его хрупкого тела, изящного и мускулистого. Руки и ноги маленькие. Безбородое лицо, озаренное большими серо-голубыми глазами, прекрасно. Густые черные волнистые волосы отброшены назад. Особая примета: левша.

Сорванец, некогда бегавший по улицам Лэмбета, иногда появляется там и теперь, но уже в виде безукоризненно элегантного джентльмена в опрятной, тщательно выутюженной одежде. Он предпочитает костюмы темного цвета. Летом разрешает себе некоторую вольность – короткий пиджак и соломенную шляпу. Он питает пристрастие к туго накрахмаленным воротничкам с отогнутыми уголками и широким черным галстукам, которые выглядят весьма романтически и подчеркивают задумчивую сосредоточенность его лица с безупречно правильными чертами. Но порой он по-прежнему слоняется по улицам, как бродяга, в поношенной, рваной одежде.

В своем новом положении Чарльз Чаплин может позволить себе роскошь снимать отдельную квартирку с турецкими коврами и красными абажурами. Актер дебютировал у Карно и получает три фунта стерлингов в неделю. Это не так уж мало.

Каждое утро Сити заполняют служащие, идущие на работу в крупные банки. Они в пиджаках, панталонах «фантази», гетрах, цилиндрах, в руках у них тросточки. Эти джентльмены зарабатывают от пяти до шести фунтов стерлингов в месяц. Чаплин вдвое богаче их. Удача не слишком вскружила голову молодому человеку. Его единственная страсть, не считая элегантной одежды, – книги. Он читает все подряд: Шопенгауэра и Ницше, Диккенса и Шекспира, поэмы Уильяма Блейка и Юнга, труды по медицине и трактаты по политической экономии. Поговаривают, что он заражен анархическими идеями. Но откуда это могут знать? Чаще всего Чарльз Чаплин целыми днями молчит. Он курит, но в кабак – ни ногой. Никто не может похвастать, что уговорил его прикоснуться к рюмке спиртного. Быть может, его преследовало воспоминание об отце или о недавней нищете. Он тратит мало. Говорят, что еженедельно он относит большую часть своего жалованья в банк. Завистники называют его пуританином, скрягой… В всяком случае, воздержанность в самом широком смысле этого слова для него стала правилом жизни.

Фред Карно, этот поставщик мюзикхолльных номеров, хозяин «фабрики смеха», обширная клиентура которого состояла из владельцев бесчисленных зрелищных предприятий, не проявил особого восторга, когда, уступая настойчивым просьбам Сиднея Чаплина, согласился повидать, а затем и принять в свою труппу его брата.

«Это был тщедушный юноша, бледный, печальный – и ничего больше. Должен сказать, на первый взгляд он показался мне слишком робким, чтобы сделать из него что-либо подходящее для сцены. Особенно для комических пантомим, которые были моей специальностью. Он был каким-то скованным…»

Застенчивость выросшего в нищете и голоде ребенка не покидала Чаплина и в юности, когда он впервые узнал любовь. Он вспоминал впоследствии о своих встречах с шестнадцатилетней актрисой Хетти Келли. Он назначил ей свидание в Кеннингтон-парке, неподалеку от квартала Лэмбет.

«Я нахожу парки очень унылыми, – писал он в 1921 году, – они дышат одиночеством… А всякое одиночество всегда печально. Для меня парк – символ печали. И все же Кеннингтон-парк меня пленяет, там я не прочь побыть в одиночестве…

Именно здесь у меня было назначено первое свидание с Хетти. Каким же я был франтом в своем обтянутом пиджачке, в шляпе и с тросточкой! Я изображал из себя фата, но целых четыре часа наблюдал за всеми трамваями, надеясь, что вот-вот появится Хетти и улыбнется мне… Да, я помню себя таким – девятнадцатилетним юнцом, поджидающим той минуты, когда он. будет разгуливать по аллеям об руку со своим счастьем…

И еще сегодня я с волнением слежу, как к остановке приближается трамвай, и мне все чудится, что вот-вот я увижу нарядную, улыбающуюся Хетти.

Трамвай останавливается. Сходят двое мужчин, дети, старушка. Но Хетти нет. Хетти ушла безвозвратно. Нет и ее поклонника с тросточкой, в обтянутом пиджачке…»

Эта поэма-воспоминание кажется эпизодом одного из фильмов о похождениях Чарли. Легкая грусть, которой она окрашена, часто овладевала в то время Чарльзом Чаплином, актером пантомимы, комедиантом из труппы Карно…

Пантомима, созданная греческим и римским плебсом, позднее, в век Людовика XIV, превратилась в благородный, высокий жанр балета. Но народная пантомима от этого не погибла. Она была возрождена во Франции в 1830 году Гаспаром Дебюрю, а в Англии в 1890 году – Дэном Лено, любимцем юного Чаплина.

Среди актеров труппы. Дэна Лено «Водяные крысы» самым знаменитым был Литтл-Тич, «более известный, чем принц Уэльский».

Это был маленький человечек в непомерно больших башмаках, с помощью которых он издевался над законами равновесия. Выступал он обычно в лохмотьях бродяги и в цилиндре. Когда Литтл-Тич возвратился после войны в Париж, кое-кто из несведущих людей обвинил его в подражании Чаплину, между тем как он был одним из его учителей.

На тротуарах Кеннингтон-род (1889 г.)

Обложка нот песенки Чарльза Чаплина-отца «Девушка была молода и прелестна» с портретом автора.

Афиша спектакля пантомимы Фреда Карно «Ночь в лондонском клубе» в театре «Импресс» (1913 г.)

Внизу в центре и третий сверху – Чаплин. На афише карикатура на Чаплина в роли элегантного пьяницы.

«Работа» (1915 г.) Приятель маляра (Педди Мак-Гайр), маляр (Чарльз Инсли) и Чарли (Чарли Чаплин).

Незадолго до того, как распалась прославленная труппа «Водяные крысы», молодой Фред Карно создал соперничающую с ней труппу «Безмолвные птицы».

Сидней, а за ним и Чарльз, поступив в труппу Карно, репетировали свои спектакли на окраине Лондона, в Кэмбервеле, на правом берегу Темзы, к югу от Лэмбета. Здесь, неподалеку от вокзала, находились три больших полуразрушенных здания, собственность короля мюзик-холла. В них размещались склады костюмов, декораций, бутафории. Для репетиций в распоряжении актеров было множество площадок. В каретных сараях стояли коляски, принадлежавшие Фреду Карно и служившие для переброски актеров из одного мюзик-холла в другой. На этой «фабрике смеха» Сидней и Чарльз были заняты целыми днями, подготавливая свои номера вместе с танцорами, акробатами, певцами и жонглерами.

Постановщик комических пантомим не имел своего театра. Он распоряжался несколькими актерскими труппами, подготавливая все новые и новые программы. Спрос на пантомимы со стороны английских мюзик-холлов, входивших в крупные театральные объединения, был велик. Стремясь к завоеванию новых рынков для сбыта продукции «фабрики смеха», Фред Карно посылал свои труппы в доминионы, в Америку, во Францию. Этот крупнейший постановщик клоунад сумел придать своей продукции отпечаток своеобразия, особый стиль, Луи Деллхок считал, что «всем лучшим в своем мастерстве» Чаплин обязан труппе Карно. По словам Деллюка, ее спектакли были классикой пантомимы, потому что у Карно «тщательно сохранялись традиции эксцентрической комедии. Акробатика, пародии, мрачный смех, смешная меланхолия, танцы, жонглирование – все эти номера объединялись одним нехитрым сюжетом… Комизм этих забавных фарсов строился только на безучастной невозмутимости исполнителей или оплеухах, пинках и пирожных с кремом… Английский фарс отличается прежде всего невероятной стремительностью ритма и композиционной законченностью. Здесь все выверено, подогнано, собрано. Все попадает в цель, как удар, нанесенный уверенной рукой боксера высокого класса. Все это в целом оглушает, как неожиданный пушечный выстрел» [4]4
  Lous Delluc, Charlot, Paris, 1921, р. 15–16.


[Закрыть].

Спектакли Карно занимали иной раз целый вечер. По диалогу в этих спектаклях – по строгим законам английского мюзик-холла – отводилось не более двадцати минут; все основное актеры должны были выразить жестами. В этом театре, который был школой актерского мастерства для Чаплина, главным комическим приемом была незадачливость. Комики труппы Карно, эти современные сизифы, с забавным изумлением глядели, как скатывалась вниз глыба, только что поднятая их упорными, мучительными усилиями чуть ли не на вершину горы. Самозабвенный пианист продолжал играть на пианино, распадавшемся под его пальцами. Тучная певица торжественно готовилась спеть оперную арию – и не могла извлечь из горла ни одного звука. Неловкий грабитель сам привлекал внимание полиции, с грохотом разбивая посуду и опрокидывая мебель. Неизменный пьяница терпел поражение в своих столкновениях с лестницами и газовыми фонарями…

Ничего отвлеченного не было в этих клоунадах, где вещи боролись с людьми и побеждали их. Красные и белые бильярдные шары убегали от игрока; на глазах у элегантного пьяницы, поздно ночью вернувшегося домой, оживала лежавшая у кровати медвежья шкура и, превратившись в хищника, разрывала незадачливого джентльмена на части. Но никто и не думал оплакивать погибшего. Вся английская пантомима была окрашена беспечной жестокостью детских песенок. В колыбельных песенках британских кормилиц отрубленные головы и тела, пронзенные шпагами, столь же обычное явление, ка:; убийство судьи, полисмена и самого дьявола, совершаемое Панчем и Джуди – персонажами лондонского кукольного театра. Когда в мюзик-холле взрывом раскидывает на все четыре стороны разорванное на куски тело какого-нибудь зазевавшегося бедняги, то стоит лишь собрать и сложить все части вместе да приставить голову к плечам – и воскресший клоун продолжает свой танец.

Чарльз Чаплин дебютировал на «фабрике смеха» в спортивной пантомиме «Футбольный матч». Фред Карно не симпатизировал хилому юнцу и поручил ему роль предателя-негодяя. В Голливуде еще и сейчас, полвека спустя, продолжают соблюдать непременное правило английской драматургии: негодяй должен быть небритым. У негодяя Чарли – усики и большая, мягкая, надвинутая на глаза шляпа, подчеркивающая нелепый вид маленького, щуплого человечка. Ему надлежало преследовать по пятам вратаря, чтобы напоить его допьяна и, может быть, даже отравить. Но негодяй, стесненный в движениях чрезмерно длинным сюртуком, терпит неудачу за неудачей.

Фред Карно пригласил Чарльза Чаплина как талантливого танцора, однако тот доказал в «Футбольном матче», что способен на нечто большее.

«Фабрика смеха» выпускала свои спектакли целыми сериями; Чарльз Чаплин играл у Карно в пантомимах «Цирк», «Ключ не от тех дверей», «Ночь в лондонском клубе», «Добыча тюрьмы», «Безумный смех» – сами названия пантомим раскрывают их содержание. Чаплин выступал также в пьесе-пародии на знаменитый роман Чарльза Диккенса «Оливер Твист». Однако маловероятно, чтобы ему была поручена роль героя, столь похожего на мальчугана из квартала Лэмбет, каким был когда-то он сам. Чарльз Чаплин по-прежнему оставался на ролях негодяев и еще чаще – пьяных джентльменов; именно эту роль он исполнял в имевшей шумный успех пантомиме «Безмолвные птицы», которая дала название всей труппе. При постановке новой комедии «Джимми неустрашимый» в театре Брэдфорда «Альгамбра» Карно хотел было поручить главную роль рабочего юному Чарльзу. Но молодой актер, творческая индивидуальность которого начала уже складываться, вступил в спор о трактовке роли с этим властным человеком, любившим, чтобы актеры называли его «воспитателем». В негодовании Карно вернул Чаплина на амплуа дублера; он должен был лишь подражать игре более знаменитых актеров, с тем чтобы заменять их в турне.

«Джимми неустрашимый» был сыгран не Чаплином, а другим тщедушным юнцом – Стэнли Джефферсоном, ставшим впоследствии знаменитым Стоном Лоурелом, неизменным компаньоном толстяка Оливера Гарди. А Чарльз уже несколько позже – в провинции – смог только повторить роль, созданную Стэном Лоурелом.

Восстанавливая, насколько нам это удается, сюжеты давно исчезнувших пантомим, можно заключить, что герои, которых играл юный Чаплин, были в большинстве случаев свирепы, а не покорны, отважны, а не робки, злобны, а не добры.

Юноша взрослел, и в характере его развивались все более противоречивые черты. Он был одновременно скромен и смел, застенчив и слишком самоуверен. Теперь он стал несколько жизнерадостнее, но порой на него находили приступы тоски. Обычная его замкнутость внезапно сменялась порывами откровенности, дружескими излияниями. К удивлению его товарищей, им ничего не было известно о его связях с женщинами. Разговаривал он только о своем ремесле, тяжелом ремесле актера. Молодой человек постоянно выезжал на гастроли в обществе двенадцати товарищей по труппе. Редко проводили они дольше недели в одном и том же городе. Один из его тогдашних приятелей, Берт Уильяме, так вспоминает о «добром старом времени»:

«Знаете ли вы, что это такое – разъезжать по английской провинции, играть в театрах на ледяных сквозняках, спать в помещениях, загроможденных декорациями, все время – и даже по воскресеньям – находиться в пути, с тревогой следить за тем, как воспринимают спектакли степенные крестьяне Йоркшира, недоверчивые шотландцы, скептически настроенные жители Уэльса, чтобы затем приспосабливать наши пантомимы к их вкусам?»

В этой трудовой жизни были и свои радости. Весной 1910 года труппа Карно, выступавшая в Глазго в помещении театра «Павильон», праздновала день рождения Чарльза Чаплина. Он радушно принимал друзей в меблированной комнате. Ели торт, украшенный двадцатью одной свечой, много пили и еще больше смеялись.

«Кто-то сел за пианино, – пишет Берт Уильяме, – и мы предоставили паркет Чарльзу Чаплину. Он плясал, прыгал, придумывал такие забавные антре и уходы, что мы буквально валились со смеху. Даже походка его, так хорошо знакомая нам по сцене, вызывала у нас безудержный хохот…

Мы громко кричали «еще, еще», а он внезапно– эти быстрые смены настроений всегда поражали пас – стал серьезен. Схватив свою скрипку, он начал играть. Под его волшебными пальцами рождалась волнующая, очень простая мелодия, напоминавшая каждому о его домашнем очаге, о друзьях, о любимой женщине, о сладостной тайне любви… Он кончил играть лишь на заре…»

Мало-помалу упорный труженик Чарльз Чаплин занял видное положение в труппе Карно. В 1910 году «воспитатель» был уже настолько уверен в своем ученике, что не побоялся послать его в заграничное турне, где нельзя было уронить честь и славу «Безмолвных птиц».

Первая большая гастроль привела Чарльза Чаплина весной 1910 года в Париж. Там публика аплодировала ему в «Фоли-Бержер», в «Олимпии» и в «Сигаль» – а ведь в этих первоклассных театрах показывались только номера, завоевавшие всемирную известность. Чаплин обратил на себя внимание публики исполнением роли пьяницы в скетче «Ночь в лондонском клубе».

Поездка во Францию была лучшим подарком Чаплину к двадцать первому году его жизни. Все нравилось ему в Париже с его гаммой мягких, серых тонов. Автомобили еще редко попадались на бульварах, где двигались запряженные могучими конями омнибусы «Мадлен – Бастилия» с пассажирами на империале. В воздухе стоял запах навоза и пудры, а когда наступал час абсента, вдоль бульваров на террасах кафе выстраивались бутылки с тусклой влагой. Дамская мода дозволяла все самые смелые причуды. Связывавшие движения фасоны платьев конца прошлого века сменились муслиновыми и бархатными туалетами, легко и любовно облегавшими тела молодых женщин, таких тонких, таких хрупких под огромными шляпами, украшенными цветами или страусовыми перьями.

Молодому человеку, впервые покинувшему спой родной остров, казалось, что он попал (и этому немало способствовали восточные моды, заимствованные из русских балетов) в страну «тысячи и одной ночи», где господствует свобода нравов и мнений, в мир, представляющий полную противоположность строгому и суровому викторианскому миру его детства.

Многое успело произойти на свете, пока Чаплин из мальчугана становился взрослым. Королева Виктория умерла, так и не узнав результатов жестокой колониальной войны против буров. Земля меняла свое лицо. Балканские конфликты, дело Дрейфуса – пробуждение общественной совести, захват Соединенными Штатами испанских колоний – Кубы и Филиппин – все говорило о наступлении резких перемен. Черты XX века ярко проявились в русской революции 1905 года, которая пошатнула трон последнего русского царя…

И во Франции все было не так уж спокойно, как это могло показаться юному Чарльзу Чаплину, восхищенному бульварами президента Фалльера. Сатирические журналы, разбросанные на столиках кафе, пестрели карикатурами на Пато, секретаря профсоюза электриков. Забастовки погружали Париж во мрак на долгие часы, прерывая спектакли в «Олимпии» и «Фоли-Бержер». Карикатуристы высмеивали соперничество немецких и английских адмиралов, спорящих, чей броненосец будет лучше. Бешеная гонка вооружений охватила Европу.

В день приезда Чарльза Чаплина в Париж газеты сообщили о кончине Эдуарда VII, положившего несколько лет тому назад при посещении президента Лубе начало политике «сердечного согласия» (Антанта), чтобы противостоять своему кузену Вильгельму II. В Европе сложились два враждебных друг другу тройственных союза. Первый министр Британии Ллойд-Джордж стремился покончить с германскими домогательствами, угрожавшими господству Великобритании на море, в промышленности, в торговле, в колониальном мире. Кайзер хотел овладеть Балканами, Украиной, половиной Франции, частью Азии и Африки. Николай II мечтал венчаться на царство в Константинополе короною византийских императоров и водворить своих казаков и свой кнут на Балканах и в Малой Азии. Парижская биржа собиралась вытеснить из Центральной Европы и с Востока прусских экспортеров с их плохими товарами и пушками.

За голубизной парижского неба, за этой весной, которая видела закат эдуардовской эпохи, угадывал ли молодой актер Чаплин дыхание близкой грозы? В последние дни «благословенной эпохи» народ, который всегда стремится к миру, начал пламенную борьбу против королей и банкиров, лихорадочно подготавливавших «свеженькую, веселую войну». Надвигался 1914 год… Но роковой час еще не успел пробить, когда в никому не известном американском городке молодое кинематографическое искусство вызвало к жизни образ Чарли – порождение и двойник Чарльза Чаплина.

Глава третья
РОЖДЕНИЕ ЧАРЛИ

В фильмотеках, которые смело можно назвать музеями кино, и сейчас еще хранится очень старый фильм – вернее, тень фильма – под названием «Между ливнями». Фильм в том виде, в каком он сохранился, не длится и десяти минут. Явные купюры делают подчас действие совершенно непонятным. О фотографических качествах фильма говорить не приходится. После каждой перепечатки – или, как выражаются кинематографисты, после каждого контротипирования – кадры становятся все более неразборчивыми.

В этом комическом фильме производства фирмы «Кистоун» предприимчивый бродяга и галантный волокита с бородкой оспаривают друг у друга зонтик и благосклонность некой красотки. На бродяге – котелок, узкий пиджак, слишком широкие брюки, пестрый жилет, галстук и пристежной воротничок. Одежда его засалена и изорвана. Бедняга силится выдать себя за джентльмена, но для этого ему явно многого не хватает…

При помощи какой-то хитрости человечку удается наконец захватить зонтик. Он встречает красотку, которую собирался соблазнить. Вот они одни в укромном уголке безлюдного парка. Внезапно человечек поворачивается спиной к публике и уходит, переваливаясь с ноги па ногу; он бредет утиной походкой, опираясь на зонтик, как на тросточку… Зрители, видевшие 28 февраля 1914 года на экране этот комический эпизод из фильма «Между ливнями», могут теперь сказать: «Мы видели рождение Чарли…»

Это был четвертый фильм с участием Чаплина, который незадолго до этого дебютировал на экране, подписав контракт с американской компанией «Кистоун».

Чарльз Чаплин отплыл в Соединенные Штаты в начале 1911 года. Фред Карно послал в артистическое турне по Америке труппу под руководством Альфреда Ривса, ветерана пантомимы «Безмолвные птицы». Четырнадцать английских актеров, и среди них Чарльз Чаплин, сели в Саутгемптоне на судно «Каирнрона», на котором везли скот. Труппа не ждала баснословных сборов. Артисты экономили на путевых расходах.

Путешествие продолжалось добрых две педели. Актеры, пользуясь свободным временем, репетировали на палубе новую пантомиму «Ночь в английском тайном обществе», которую рассчитывали поставить в Ныо-Йорке. Они были приглашены туда па открытие нового мюзик-холла «Колониальный театр».

«Каирнрона», кроме мулов и свиней, везла также и эмигрантов. Четырнадцать актеров спали на нижней палубе вместе с толпой бедняков, покинувших навсегда лачуги царской России, гетто Центральной Европы, разоренные деревни Южной Италии, истерзанную голодом Ирландию… В те времена Европа миллионами выбрасывала в Соединенные Штаты людей, бегущих от безработицы и погромов. Эмигранты были уверены, что в Америке они найдут свое счастье. Артисты труппы Карно разделяли их иллюзии.

Чарльз Чаплин чувствовал себя на борту «Каирнроны» как дома. Население этой плавучей вавилонской башни отличалось от населения Лэмбста лишь некоторыми этническими чертами. Актеры близко сошлись с эмигрантами и часто устраивали веселые игры и представления. Однажды Чарльз Чаплин страшно перепугал, а потом насмешил всех женщин и детей. Он переоделся индейцем и ворвался на нижнюю палубу, размахивая кухонным ножом…

Надежды актеров на быстрое обогащение рассеялись через неделю после их высадки в Квебеке. Пантомима, премьеру которой они приберегали для Нью-Йорка, с треском провалилась в «Колониальном театре». Пришлось снять ее с репертуара после одиннадцатого представления и без подготовки возобновить пользовавшийся верным успехом «Вечер в английском мюзик-холле».

Чарльз Чаплин играл в этой пантомиме одну из главных ролей. Вместе с ним были заняты актер-директор Альфред Ривс, Майк Эшер, Стэн Лоурел, Фредди Карно, Берт Уильяме, Тэд Бенкс, Чарльз Гриффит, Фрэнк Мелройд, Альберт Остин, Артур Уэбб, Симен и хорошенькие актрисы Мериэлл Палмер и Эми Министер.

Турне труппы Карно по Соединенным Штатам продолжалось около полугода. Это были месяцы изнурительной работы, не принесшие ни большой славы, ни больших доходов. Труппа, а с ней и Чарльз Чаплин, вернулась в Лондон в конце 1912 года.

На следующее лето Альфред Ривс и Чарльз Чаплин присутствовали на конкурсе детских травести, устроенном на острове Джерсей. В это время там шла съемка кинохроники. Чарльз и его друг с любопытством рассматривали деревянную камеру, установленную на высоком треножнике, усатого оператора в кепке, надетой «по-авиаторски» козырьком назад. Оба актера прошлись несколько раз перед камерой. Им хотелось «увидеть себя на экране». Незадолго до этого представитель американской компании «Любэн», которому нужен был комик на главные роли, искал его среди актеров труппы Карно. Кино как бы предчувствовало появление Чарльза Чаплина.

Но контракт подписал его товарищ, Чарльз Ривс, брат Альфреда. Впрочем, контракт этот ничего не прибавил к его актерской репутации.

Чарльз Чаплин не раз говорил, что если на двадцать третьем году жизни у него появилось желание сниматься в кино, то причиной тому было его восхищение французским киноактером Максом Липдером.

В 1912 году французское кино еще господствовало на экранах всего мира. Кроме французской школы, в кино не было ни одной комической школы, заслуживающей внимания. Макс Линдер намного превосходил всех своих соперников (различных Ри-гаденов, Леонсов, Онезимов, Розали, Литтл-Морицев). Он был самым выдающимся комиком, и Чаплин мог восхищаться им на экранах Лондона, Парижа или Нью-Йорка. Линдер познакомил весь мир с типичным французом – элегантным, галантным, насмешливым, завсегдатаем бульваров, вечно готовым впутаться в самые эксцентричные приключения, если речь шла о покорении какой-нибудь красотки. В таких делах Линдер обычно преуспевал. Его богатый оттенками сдержанный комизм резко отличался от пантомим Карно, построенных на бесконечных падениях и бешеной, сумасшедшей погоне за спортивным рекордом, деньгами или должностью. Иронический, меланхоличный Макс никогда не прибегал к «неожиданным пушечным выстрелам». Он предпочитал галантное ухаживание, построенное на острой и тонкой сатирической наблюдательности. Причудливый рисунок его игры был подобен кружеву, брошенному к ногам красавицы.

Смелости у молодого Чаплина было достаточно. Вскоре после конкурса травести на Джерсее он вторично отправился в Соединенные Штаты. Новым турне труппы Карно опять руководил его друг Альфред Ривс. Некоторые актеры взяли с собой жен и детей. Предстояло длительное пребывание в Америке, и многие семьи задумывались, не обосноваться ли в Соединенных Штатах навсегда. Контракты были сравнительно выгодны. На этот раз труппа путешествовала не на грузовом судне, а на пакетботе, направлявшемся в Нью-Йорк.

Чарльз Чаплин тоже подумывал об окончательном переезде в Америку. С волнением ждал он, когда па горизонте появится Статуя Свободы, подаренная Францией к столетию американской революции. Пакетбот встал на рейде в нью-йоркском порту, и молодой актер повторил в драматически шутовском тоне вызов знаменитого героя бальзаковских романов Растиньяка, созерцавшего Париж с высот кладбища Пер-Лашез. Первые успехи иной раз кружили голову Чаплину, и на молчаливого юношу находили приступы высокого красноречия.

«С пафосом и заносчивостью юности, – писал он позже, – я восклицал, указывая товарищам на нью-йоркские небоскребы: «Держись, Америка, я покорю тебя!..»

Мечтая о славе, молодой актер рассчитывал на кино. Едва лишь определился успех труппы Карно в Нью-Йорке, Чаплин обратился к своему другу Альфреду Ривсу с предложением: нельзя ли во время следующих турне по Соединенным Штатам выделить одну-другую тысячу долларов? Можно было бы купить камеру, ставить и выпускать фильмы с участием своих же артистов. В те времена этот план не был утопией. В 1910 году бывшим букмекерам Кессолю и Баумену хватило трех тысяч долларов, чтобы основать кинофирму. Теперь они уже являлись видными деятелями американской кинопромышленности.

В свободное от спектаклей время актеры Карно не раз заглядывали в маленькие кинотеатры, называвшиеся тогда «никель-одеонами» [5]5
  Никель-одеон – общедоступный кинотеатр (никель – монета в десять центов). – Прим. ред.


[Закрыть]. Берт Уильяме вспоминает об одном сеансе, на котором он был вместе с Чаплиным. В зале было накурено, пахло потом и апельсиновыми корками, под ногами трещала скорлупа земляных орехов. После каждого фильма (длились они не больше четверти часа) на экране появлялось объявление. Оно призывало дам снять свои огромные шляпы, чтобы не мешать соседям…

Чарльза Чаплина никак нельзя было назвать спокойным зрителем. В самых драматических местах он испускал комические вопли, а во время любовных сцен, воспроизводя движения губ артистов, превращал немые фильмы в звуковые, подражая то голосу мужчины, то голосу девушки. Некоторые зрители смеялись, другие протестовали. Фарс закончился небольшим скандалом. Служащий кинотеатра весьма нелюбезно выпроводил Чаплина из зала, который посещали главным образом эмигранты.

За пять лет в Соединенных Штатах было открыто 20 тысяч «никель-одеонов». Программа в менялась чуть ли не каждый день. Эти доступные кинозалы поглощали в неимоверном количество фильмы самых разнообразных жанров. Особенно велик был спрос на комические фильмы. За две недели до высадки Чаплина в Америке компания «Кистоун» выпустила свой первый фильм – «Коуэн на Кони-Айленд».

Фирма «Кистоун» была новым предприятием кинопромышленников Кесселя и Баумена. Бывшие букмекеры поручили руководство студией молодому Мак-Сеннету, перешедшему к ним из труппы самого знаменитого американского режиссера Дэвида Уорка Гриффита. Мак-Сеннет был одновременно режиссером, постановщиком, сценаристом и актером. «Кистоуновские комедии» начали пользоваться успехом в Соединенных Штатах, когда звездой компании стал актер Форд Стерлинг.

Стерлинг был высок ростом, созданный им герой был груб, вспыльчив, язвителен. Обычными его атрибутами были сюртук, цилиндр и козлиная бородка. Внешне он напоминал «дядю Сэма» – карикатурное олицетворение Соединенных Штатов.

Облик Форда Стерлинга был, несомненно, американский, что, однако, не исключало влияния французских фильмов на кистоуновские комедии. Мак-Сеннет не раз повторял, что знаменитых «кистоун-копс» – полицейских в своих фильмах с погонями – он создал, приспособив к американским условиям жандармов и шпиков из комических лент фирм «Гомон» и «Патэ». Сеннет-актер начал с подражания Максу Линдеру. А экстравагантность его первых сценариев немало обязана экстравагантности Онезима, Бабила, Литтл-Морица и других комических персонажей, созданных в Париже или Ницце Жаном Дюраиом или Бозетти – этими чародеями комической нелепости. Я слышал, как Мак-Сеннет рассказывал в Каннах во время фестиваля 1952 года о конфликте, который сорок лет назад произошел у него с требовательным Фордом Стерлингом:

«С тех пор как он начал пользоваться успехом, он возомнил себя незаменимым. Однажды он явился ко мне в контору и предъявил новые требования. Мы им дорожили, дела шли хорошо… в конце концов я предложил ему баснословную сумму – 500 долларов в неделю.

Форд Стерлинг изменился в лице, когда я назвал цифру. Я решил, что он согласится. Но после минутного молчания он пересилил искушение и ушел из конторы: ему нужно было подумать. Через три дня он отказался. Таким образом я присутствовал при рождении фантастической карьеры. Сорвись с губ Форда Стерлинга ожидаемое мною «да», и Чаплин, несомненно, стал бы величайшей звездой мюзик-холла, но никогда не появился бы в кино…»

Стерлинг расторгнул свой контракт с фирмой «Кистоун» осенью 1913 года, и нужно было тут же найти ему замену.

«Чаплина открыл я, – говорил в 1952 году Мак-Сеннет. – Я был проездом в Нью-Йорке вместе с кинозвездой фирмы «Кистоун» Мэйбл Норман. Мы много ходили по мюзик-холлам. Чаплин выступал тогда в пантомиме Карно, в третьеразрядном театрике. Мы так хохотали, глядя на его игру, что в антракте пришли к нему и предложили подписать контракт. Он отказался…»

Адам Кессель, один из владельцев фирмы «Кистоун», тоже безуспешно предлагал Чаплину ангажемент после того, как увидел его на сцене «Виктория Хальмерстайн театр» в Нью-Йорке. Труппа, где Чаплин стал звездой, пользовалась огромным успехом и часто выступала в лучших американских мюзик-холлах.

Перед актером Чарльзом Чаплином во время его второго турне по Америке открылись блестящие перспективы. В Сан-Франциско он сфотографировался в котелке, белом галстуке и черном костюме на фоне афиш, на которых огромными буквами было написано его имя. Он исполнял тогда роль пьяницы в пантомиме «Ночь в лондонском клубе». Выход комика вызывал сенсацию. Он появлялся спиной к публике. Долгое время был виден только силуэт элегантного джентльмена. Потом он внезапно поворачивался, и при виде его огромного пунцового носа раздавался взрыв бешеного хохота.