355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жорж Онэ » Серж Панин » Текст книги (страница 9)
Серж Панин
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 04:43

Текст книги "Серж Панин"


Автор книги: Жорж Онэ



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Кейроль на минуту задумался, затем обратился к госпоже Деварен со словами:

– Хорошо. Я вам верю, – и, повернувшись к Жанне, сказал: – Простите меня, и пусть все будет забыто.

Лицо хозяйки просияло от радости. Следя глазами за уходившими Кейролем и Жанной, она прошептала:

– Честные люди! – Затем, меняя выражение, прибавила: – А теперь примемся за другое.

И она вышла на террасу.

XII

Ночь была теплая, ясная, По большой аллее, темной от густолиственных больших деревьев, быстро катилась карета Кейроля, освещая по дороге темную листву колеблющимся светом своих фонарей. В то же время по шоссе, ведущем в Понтуаз, слышался стук экипажей, в которых запоздавшие гости спешили на поезд. Был первый час ночи. Соловей, разбуженный луной, озарившей белым светом большие деревья парка, начал напевать звездам песнь любви. Госпожа Деварен невольно остановилась слушать его. Глубокая тишина царила в природе. Чувство физического удовольствия овладело бедной матерью, так жестоко страдавшей от глубокой печали. Она думала, как она была бы счастлива в эту чудную ночь, если бы сердце ее было полно тишины и спокойствия. Обе ее дочери были замужем: ее последняя обязанность была исполнена. Ей только бы наслаждаться такой жизнью, спокойной и довольной, какую она себе устроила… И что же? Вместо этого страх и притворство овладели ее мыслями. Ей приходилось страшно бороться без пощады с человеком, обманувшим ее дочь и лгавшим ей самой. Корабль с ее счастьем был уже в гавани, но загорелся, и приходилось вновь начинать труд, вновь работая без устали.

Глухая злоба закипела в ее сердце, Построив так прочно здание для своего счастья и украсив его ежечасными стараниями, вдруг увидеть там постороннего, хитростью вошедшего, дерзко поселившегося и навязывающего свою ненавистную ей власть! И что же могла она предпринять против нового властелина? Ничего. Он был крепко защищен безумной любовью Мишелины. Нанести удар Сержу – это значит верно и смертельно ранить свою дочь. Итак, этот негодяй мог бы безнаказанно смеяться над ней и делать ей дерзости! Как ей следовало поступить? Отозвать его в сторону, сказать, что ей было известно его бесчестное поведение, высказать ему прямо раз навсегда все свое презрение и всю ненависть? А после этого что будет? Какой практический результат мог получиться из такого неистового проявления своей злобы? Князь, пользуясь большим влиянием на Мишелину, находившуюся в его власти, разлучит дочь с матерью. И вот она останется тогда одна в своем уголке, брошенная, как бедная собака, и умрет от отчаяния и гнева. В таком случае нужно было все скрывать, притворяться, быть равнодушной, а если бы потребовалось, то и ласковой, и начать трудную работу, чтобы отдалить Мишелину от человека, которого она обожала. Вот в чем должен состоять стратегический план ее действий: выставить на вид все погрешности мужа, осветить все его дурные поступки и доставить ей случай увериться в его ничтожестве. Одним словом, заставить молодую женщину понять, что ее муж – изящный манекен, недостойный ее любви.

Поставить западню для Сержа было бы легко. Он игрок, и следовало только не стеснять его в деньгах, чтобы он вполне мог удовлетворить свои страсти. Стоит только попасть ему в когти демона игры, как он станет пренебрегать своей женой; а тогда мать могла бы вернуть свое утраченное влияние. Если состояние Мишелины будет почато ее мужем, она вмешается между своей дочерью и ее мужем. Она образумила бы князя, зависевшего от нее в денежном отношении, и сумела бы направить его поступки по своему желанию.

Она видела уже свою власть вновь приобретенной, а дочь, свое сокровище, свою жизнь, вышедшей благополучно из печального положения. А затем родится ребенок, думала она, и если Мишелина была истинной ее дочерью, то будет обожать это маленькое существо. Слепая любовь ее к мужу будет ослаблена материнским чувством. Серж не знал еще, какой противник был у него. Плохо было тому, кто вставал на дороге госпожи Деварен, когда дело касалось ее интересов! Но теперь дело идет о счастии ее дочери! Улыбка скользнула по ее губам. С этого часа она приняла непоколебимое решение вступить со своим зятем в борьбу, которая должна была кончиться поражением того или другого.

Издали доносились среди ночи нестройные звуки труб с бала крестьян и рабочих, Госпожа Деварен машинально направилась к палатке, в которой слышался тяжелый топот танцующих. Яркий свет от ламп проникал сквозь полотно палатки, на котором отражались увеличенные тени бывших внутри людей. Веселые крики, шумный смех, смешанный с визгом веселящихся женщин, носились в воздухе. Голос распорядителя танцев громко и торжественно провозглашал: « La poule ! En avant - deux ! Balancez vos dames !» Вслед за тем слышался топот толстых сапог, выкидывающих разные антраша в пляске по дурно выстроганному полу под тихие звуки кларнетов, смешанных с резкими звуками корнет-а-пистона.

При входе в палатку, окруженную с одной стороны столами и скамьями, стояли на подставках две бочки с вином, предлагая краны желающим утолить жажду, Красная лужа под каждой бочкой показывала, что рука питухов не была достаточно тверда. Продавец хлебных лепешек, расположившись с другой стороны, приготовлял печенье из слоеного теста, в то время как его мальчишка ударял с силой в колокол, привязанный к железному пруту над чугунной печкой, призывая желающих в лавочку. В воздухе чувствовался неприятный запах прогорклого масла, вина и копоти от керосиновых ламп.

Недалеко от этой палатки находился балаган с каруселью, доставлявшей в течение всего дня развлечение деревенским шалунам. Оттуда слышался звук шарманки, играющей вальс из «Корневильских колоколов», чтобы привлечь посетителей. Шарманку вертела женщина в белой кофте.

Праздничное оживление, среди которого вдруг очутилась госпожа Деварен, дало счастливый поворот ее тяжелым, гнетущим мыслям; она вспомнила, что Серж и Мишелина должны были находиться тут… Выйдя из темной аллеи, госпожа Деварен подошла к освещенному месту. Узнав хозяйку, сидевшие за столом рабочие тотчас поднялись. Действительно, она была властительницей их, а сегодня они пили и ели у ней с самого утра.

Благосклонным жестом она пригласила их сесть, а сама, быстро подойдя к палатке танцующих, подняла у входа занавес из бумажной материи с красными и белыми полосами. Там, на пространстве около ста метров, она увидела более полутораста человек, из которых одни сидели, другие стояли, а третьи танцевали. В глубине на эстраде расположились музыканты, из которых у каждого в ногах стояло по бутылке вина, чтобы в антрактах между танцами прибавить себе веселости и бодрости. Из-под ног танцующих поднималась мельчайшая пыль, наполняя воздух. Женщины в светлых платьях, хорошо причесанные, и мужчины в праздничных нарядах отдавались всей душой любимому удовольствию. Госпожа Деварен вошла в палатку в то время, когда все с нетерпением ждали, что музыка заиграет шестую фигуру кадрили. У самого оркестра стоял Серж, танцуя с дочерью мэра, a vis - a vis ему был сам мэр с Мишелиной. Лицо мэра сияло от полного удовольствия. Он был в восторге, что княгиня перед всеми его подчиненными удостоила его такой громадной чести. Между тем его дочь, в платье от первого причастия, удлиненном теперь воланом из кисеи, с розой в волосах, в перчатках на одну пуговицу, не смела поднять глаз на князя и, сильно краснея, отвечала односложными словами на любезности Сержа, с которыми он обращался к ней.

Оркестр гремел, пол трясся; танцевали шестую фигуру. Госпожа Деварен, прислонившись к косяку деревянной двери, следила глазами за своей дочерью, которой легкая походка составляла контраст с тяжелой поступью окружавших ее женщин. Мэр, заискивающий и почтительный, следовал за ней, стараясь всеми силами держаться около нее так, чтобы не наступить на длинный шлейф платья. Слышны были его слова: «Извините меня, княгиня»… «Если, княгиня, соблаговолите дать мне руку, то нам проходить».

Серж неожиданно увидал тещу. Его лицо приняло радостное выражение и у него вырвалось восклицание. Мишелина, следя глазами за мужем, также заметила мать. Для нее радость теперь стала полнее. Серж насмешливыми глазами показал госпоже Деварен на усиленные старания мэра, галопирующего с Мишелиной в то время, как некоторые крестьяне, не твердо стоявшие на ногах, приняли смешные позы, чтобы исполнить фигуру.

Мишелина все время улыбалась, веселясь от души. Такое откровенное, простое веселье, причиной которого была она, доставляло ей большое внутреннее удовольствие. Она наслаждалась радостью всех окружающих. Ее глаза с нежной признательностью смотрели издали на мать, постаравшуюся устроить такой праздник в честь ее. Наконец кадриль была кончена, музыка стихла. Всякий провожал на место свою даму: мэр с особенными почестями, а Серж с таким вниманием, как будто бы он был на балу в посольстве и имел дело с молодой знатной девушкой.

Все окружили госпожу Деварен; раздались радостные восклицания, а музыка заиграла с воодушевлением «Марсельезу».

– Нужно спасаться! – сказал Серж. – Эти славные люди способны торжественно нас вынести на руках.

Увлекая за собой тещу и жену, он вышел из зала, преследуемый радостными криками присутствующих.

Они все трое шли молча. Воздух ночи показался им восхитительным, особенно после удушливой жары в палатке. Радостные крики прекратились, а оркестр уже заиграл польку. Мишелина взяла под руку мужа. Они шли тихо, прижавшись один к другому и не обменивались ни одним словом. Казалось, каждый углубился в самого себя. Подойдя к замку, они поднялись по лестнице и прошли в оранжерею, служившую гостиной госпоже Деварен.

Атмосфера после бала все еще оставалась теплой и ароматичной. Люстры светились, хотя гости все уже разъехались. Мишелина медленно посмотрела вокруг себя. Воспоминание об этом торжественном вечере по случаю ее свадьбы заставило ее сердце сильно биться. С лицом, сиявшим радостью, она бросилась в объятия матери, воскликнув:

– Мама, мама, как я счастлива!

При этом восклицании Серж вздрогнул. Из его глаз упали две слезы, и он, немного бледный, протянул госпоже Деварен свои руки, которые, как она чувствовала, дрожали.

– Благодарю! – сказал он с особенным чувством. Госпожа Деварен внимательно посмотрела на него.

Она не могла заметить и тени дурной мысли на его лице. Он казался чистосердечно взволнованным и искренно признательным. У нее мелькнула мысль, не обманула ли ее Жанна или не ошибалась ли она сама, думая, что князь ее любит. Она почувствовала громадное облегчение, но сомнение закралось навсегда в ее сердце. Она оттолкнула от себя заманчивую надежду. Бросив на своего зятя взгляд, который он понял бы, если бы был менее взволнован, она прошептала:

– Увидим!

XIII

Первые два месяца после свадьбы были проведены действительно очаровательно. Серж и Мишелина совсем не разлучались. Через неделю они вернулись с госпожой Деварен в Париж, и громадный отель на улице Св. Доминика, такой мрачный и молчаливый, сделался веселым и шумным. Во дворе слышны были движение лошадей, грумов и конюхов и шум карет, уезжающих и въезжающих. Великолепные конюшни, прежде слишком просторные для трех лошадей хозяйки, сделались малы для князя. Там стояло теперь восемь породистых лошадей для карет, два очаровательных пони, купленных нарочно для Мишелины, но править которыми молодая женщина никогда не решалась, четыре верховых лошади, на которых каждое утро около восьми часов, когда свежесть ночи наполняла благовонием Булонский лес, супруги объезжали озеро.

Яркое солнце заставляло блестеть широкую водную поверхность, края которой были темны от тени елей. Свежий ветерок играл вуалью Мишелины. Слышался скрип кожи седел. Лошади, закусив удила, с пеною у рта, дергали их с силою. Большая русская борзая собака весело бегала вокруг двух всадников. Это были счастливые утра для Мишелины, наслаждавшейся вполне, так как с ней был Серж, предупреждающий всякое ее желание, следивший за ней взглядом, чтобы применить к ее робкой неискусной езде быстрые движения своей чистокровной английской лошади. По временам лошадь ее мужа начинала скакать, и она следила глазами, любуясь изящным наездником, сдерживающим без особых усилий горячую лошадь только давлением на ее крепкие бедра. Затем молодая женщина уже сама желала ехать быстро. Ударив лошадь хлыстиком, она пускала ее галопом, причем прохладный ветерок ласкал ее личико. Она чувствовала себя очень счастливой, видя подле себя любимого ею человека улыбающимся и ободряющим ее. Это были безумные поездки. Лошади возбуждались, борзая так скоро бежала, что, вытягивая свое стройное тело, почти задевала животом песок и встречала их на повороте аллеи, темной и прохладной, по которой они следовали, заставляя испуганных кроликов, быстрых, как мячики, перебегать дорогу. Запыхавшись от такой неистовой верховой езды, Мишелина останавливалась и проводила по своему розовому лицу перчаткой, на которую с веток, задетых по дороге, упало несколько капель росы, и потом трепала округленную шею с выступающими жилами своей прекрасной рыжей лошади. И затем медленно, шагом оба супруга возвращались домой на улицу Св. Доминика. Когда они приезжали во двор отеля, то топот их лошадей привлекал всех служащих в конторах посмотреть на них через занавески окон. Утомленная немного Мишелина входила с улыбкой в кабинет матери, где та серьезно работала за большим письменным столом, и говорила ей: «Вот и мы, мама!». Мать быстро вставала и обнимала свою дочь, восхищаясь свежим приятным запахом, привезенным из леса. Затем все садились завтракать.

Подозрения госпожи Деварен немного утихли. Она видела, что дочь ее была счастлива, а ее зять был во всех отношениях к ней совершенно чистосердечен и очаровательно мил. Кейроль и его жена со времени их брака мало бывали в Париже, приезжая только на короткое время и тотчас опять уезжая. Банкир, вступив в компанию с Герцогом по устройству кредитного общества, путешествовал по всей Европе, основывая конторы и обеспечивая их средства. Жанна его сопровождала. Теперь они были в Греции. Письма молодой женщины к приемной матери дышали спокойствием и удовольствием. Она была очень довольна своим мужем, доброта которого к ней была безгранична. У нее не было никакого намека на то, что произошло в тот брачный вечер, когда она, убегая от рассерженного Кейроля, бросилась в объятия госпожи Деварен и позволила ей узнать ее тайну. Ее приемная мать могла думать, что эта мысль, смущавшая еще по временам ее ум, была плохо изглаженным воспоминанием о дурном сне. Удаление Жанны особенно способствовало успокоению госпожи Деварен. Если бы молодая женщина находилась около Сержа, то она все волновалась бы. Но прекрасная и соблазнительная соперница Мишелины была далеко, а Серж казался сильно влюбленным в свою жену.

Все шло как нельзя лучше. Страшные планы, составленные госпожой Деварен в минуту сильного гнева, остались пока без исполнения. Серж еще до сих пор не давал ни малейшего повода к неудовольствию. Сказать правду, он тратил безумные деньги, но его жена была так богата!

Он поставил свой дом на необыкновенную ногу. Все, что роскошь изобрела самого утонченного, у него было в повседневном употреблении. Несколько раз в неделю у него были роскошные большие приемы, во время которых госпожа Деварен оставалась у себя, не желая никогда показываться на них. До нее долетал только шум от этих собраний. Эта скромная и простая женщина, устроившая у себя великолепную, совершенно художественную обстановку, удивлялась, как можно тратить столько денег на такие пустые забавы. Мишелина была царицей этих блестящих собраний. В роскошном туалете, она приходила к матери раньше приема гостей, а та, восторгаясь и видя ее такой блестящей и довольной, не имела силы сделать ей замечания. На вечерах много играли. Многочисленное иностранное общество, собиравшееся каждую неделю у Панина, вносило туда необузданную страсть к карточной игре, к которой Серж и без того имел слишком сильное влечение. Эти аристократы, почти не снимая белых перчаток, проигрывали в разные азартные игры по сорока и пятидесяти тысяч франков в день. Прежде чем идти в клуб, они как бы желали возбудить в себе страсть к игре и кончали обыкновенно ночь за карточным столом в баккара.

В это время дамы, раскинувши свои великолепные платья по низкой и мягкой мебели, болтали о тряпках, закрываясь веерами, или слушали романс чужеземного певца, в то время как молодые люди нашептывали им комплименты.

Говорили, что князь несчастлив в игре, что было, правду сказать, совсем неудивительно: он был так счастлив в любви. Отголосок разговоров из передней, доходивший до госпожи Деварен, не пренебрегавшей никакими сведениями, повторял об огромных проигранных суммах. Очевидно, преувеличивали, но самый факт, что князь проигрывал, должен быть вполне верным. Госпожа Деварен не могла удержаться от желания узнать, подозревает ли Мишелина то, что происходит. Однажды утром, когда молодая женщина спустилась к своей матери в очаровательном розовом капоте, та, лаская свою дочь, сказала ей между прочим:

– Кажется, что твой муж проиграл вчера.

Мишелина посмотрела на госпожу Деварен с большим удивлением и ответила спокойным голосом:

– Хороший хозяин дома не должен выигрывать деньги у своих гостей, а то походило бы на то, что он приглашает их для того, чтобы обобрать их. Карточный проигрыш составляет часть расхода при приеме гостей.

Госпоже Деварен показалось, что дочь ее стала настоящей знатной дамой и быстро приобрела широкие взгляды, но она ничего не смела говорить. Она всего больше страшилась поставить себя в неприязненные отношения с дочерью и всем жертвовала, лишь бы сохранить ее нежную любовь.

Она занялась работой с двойным усердием.

– Если князь тратит значительные суммы, – говорила она себе, – то я заработаю гораздо больше. Сделанная им дыра никогда не будет так велика, что я не поспела бы ее заткнуть.

В один прекрасный день все большое общество, посещавшее отель на улице Св. Доминика, разъехалось по загородным замкам. Наступил сентябрь месяц – время охоты. Князь и Мишелина поселились в замке Серней, но не такими, как в первые дни их брака, влюбленными, ищущими уединения и таинственности, но людьми, уверенными в своем счастии и желающими жить на широкую ногу. Все экипажи были привезены в имение, где теперь господствовали шум и большое движение. Четыре егеря, одетые в ливрею князя, ждали приказаний по охоте. Каждую неделю приезжало множество гостей в больших шарабанах, запряженных четверкой лошадей. Дом княжеский был тогда во всем блеске. Приезд и отъезд изящных светских людей ни на минуту не прекращался. По лестнице сверху вниз сходила целая гирлянда красивых женщин, шелестя шелковыми юбками. Замок оглашался взрывами веселого смеха или напевами мотивов из новейших опереток. В громадном зале шли бесконечные партии на биллиарде и в кегли, причем один из этих господ извлекал из органа величественные звуки лютеранского хорала.

Здесь было необыкновенное сочетание полной непринужденности и строгого этикета. Густой дым русских папирос смешивался с сильным запахом духов. Вся эта изящная, беспорядочная, но очаровательная суматоха кончалась к шести часам, когда охотники с ружьями на перевязи возвращались домой. Все общество тогда расходилось, чтобы переменить туалеты, и через час собиралось уже в столовой. Дамы были в изящных платьях декольте, а мужчины в черных фраках и белых атласных жилетах с веткой резеды или белой розы в бутоньерках. Вечером страсть к танцам овладевала всеми, заставляя дам кружиться в бешеном вальсе с кавалерами, забывавшими усталость после шестичасовой прогулки под солнцем. Госпожа Деварен не участвовала в такой сумасшедшей жизни. Она оставалась в Париже, горячо отдаваясь делам. В субботу она приезжала в пять часов, но аккуратно в понедельник утром уезжала. Ее присутствие немного охлаждало это чрезмерное веселье. Ее черное платье выделялось пятном среди всех светлых шелков и атласов. Серьезный, строгий вид этой женщины, которой приходилось за все платить и видеть безумную трату денег, служил как бы порицанием, молчаливым, но очевидным всему этому шумному праздному обществу, преданному исключительно удовольствиям. Прислуга в людских насмехалась над ней. Однажды камердинер князя там объявил с лукавым равнодушием человека, уверенного в своем остроумии, что «брюзга» приехала, и вся прислуга разразилась смехом. Грум [2]2
  Грум– слуга, сопровождающий верхом всадника, или мальчик-лакей.


[Закрыть]
и горничная княгини, парижанка, развращенная до мозга костей, но умеющая держать себя перед хозяевами, говорили с насмешкой, что мать их госпожи была помехой для всякого веселья. Тогда раздался общий возглас: «Ну ее, старую! Что ей за нужда приезжать сюда и каждому надоедать? Лучше ей следовало бы оставаться в ее конторах, чтобы зарабатывать деньги, так как она только и способна на это!..»

И голоса всей прислуги сливались в один гул. Подобное презрение, заимствованное слугами у господ, все увеличивалось, и в одно прекрасное утро, около 9 часов, когда госпожа Деварен вышла на главный двор и искала глазами карету, которая должна была отвезти ее на станцию, – эта обязанность лежала на втором кучере, – то не нашла ее. Полагая, что кучер немного замешкался, она направилась к конюшням. Там вместо своей коляски, в которой ездила по понедельникам, она увидела обширное ландо, в которое два конюха впрягали четверых породистых гнедых лошадей князя. Главный кучер князя, англичанин, взятый у герцога Руайомонт, одетый джентльменом, со своим круглым воротником до ушей и с розой в бутоньерке, наблюдал с важным видом, как запрягали лошадей.

Госпожа Деварен прямо подошла к нему. Он исподлобья посмотрел на нее, не посторонившись.

– Почему карета не готова, чтобы ехать на железную дорогу? – спросила хозяйка.

– Я не знаю этого, сударыня, – соблаговолил ответом этот человек не снимая шляпы.

– Но где же кучер, который возит меня обыкновенно?

– Я не знаю. Если вы, сударыня, желаете посмотреть в людской…

И с небрежным видом англичанин показал госпоже Деварен на великолепные здания, которые возвышались в глубине двора.

Кровь бросилась в лицо хозяйки. Она так посмотрела на кучера, что он на два шага попятился назад. Затем, посмотрев на часы, госпожа Деварен сказала холодно:

– Мне остается только четверть часа до отъезда на поезд. Эти лошади, я вижу, должны скоро бегать. Сядьте на козлы, любезный, и свезите меня на поезд.

Англичанин покачал головой.

– Эти лошади, – отвечал он, – не рабочие, а для катанья. Что касается меня, то я вожу князя и княгиню, но я здесь совсем не для того, чтобы вас возить, милостивая государыня.

И, с дерзким видом надев шляпу на голову, он повернулся спиной к госпоже Деварен.

В ту же минуту от быстрого удара легкой тросточкой шляпа его покатилась по мостовой. Быстро повернувшись, англичанин, красный от гнева, очутился лицом к лицу с князем, шагов которого ни он, ни госпожа Деварен не слыхали. Серж, в изящном утреннем костюме, шел в конюшни, как вдруг шум спора привлек его внимание. Англичанин начал было извиняться, но князь сказал ему сухо:

– Молчите. Ждите моих приказаний. – Потом обратился он к теще: – Так как этот человек отказывается вас везти, то я буду иметь удовольствие сам вас отвезти на станцию, – сказал он с очаровательной улыбкой.

Госпожа Деварен была против этого.

– О, не бойтесь! Я умею прекрасно управлять четверкой. Хоть один раз в жизни это уменье принесет пользу. Прошу вас, садитесь.

Отворив дверцу ландо, он усадил госпожу Деварен, затем, вскочив на высокие козлы, взял вожжи в руки и с сигарой в зубах, с апломбом опытного кучера пустил свою четверку, описав правильный полукруг на песке, на глазах испуганных конюхов.

Этот эпизод был рассказан всем и обсужден очень лестно для князя. Все соглашались, что он поступил, как настоящий вельможа. Мишелина торжествовала, Она видела, что уважение, оказанное ее мужем матери, доказывает только любовь его к теще. Что касается госпожи Деварен, то она хорошо поняла, что этот искусный и ловкий маневр доставил большую пользу князю. Но в то же время она почувствовала, как велико расстояние, отделяющее ее с этих пор от людей, среди которых вращалась ее дочь. Наглость этого слуги была настоящим открытием. Ее презирали. Княжеский кучер не соблаговолил даже унизиться до того, чтобы везти такую мещанку, как она, на станцию. Ничего не значило, что ее же деньгами платили жалованье этой прислуге. В глазах всех ее простое происхождение, ее торговая буржуазия были громадным недостатком. Ее терпели, но не принимали за свою.

Она сделалась угрюмой, постоянно раздражалась, хотя зять и дочь ее были к ней очень внимательны, и стала бывать очень редко в Сернее. Она чувствовала, что стесняла всех своим присутствием, а потому и сама стеснялась. Наружная предупредительная вежливость гостей князя раздражала ее нервы. Эти люди были слишком хорошо воспитаны, чтобы не быть вежливыми с тещей Панина, но она чувствовала, что их вежливость была искусственной и что под ее утонченностью скрывалась насмешка. Она начала всех ненавидеть.

Серж, сделавшись полновластным хозяином Сернея, чувствовал себя истинно счастливым. Он испытывал великое наслаждение, что мог удовлетворить свои стремления к роскоши. Его страсть к лошадям все усиливалась, так что требовались на это огромные расходы. Он велел построить в парке, среди великолепных лугов, орошаемых рекой, образцовый конный завод, для которого выписывал за очень большие деньги у знаменитых английских коннозаводчиков замечательных жеребцов и кобыл. Он намеревался устроить у себя ипподром для бегов.

Приехав однажды в Серней, госпожа Деварен была очень удивлена, увидав поставленную на лужайках деревянную ограду с белыми столбами. Она спросила с любопытством, что означали эти воткнутые в землю колья. Мишелина отвечала ей спроста:

– А, ты уже видела? Это места для бегов. У нас сегодня были скачки. «Мадемуазель Серней» с «Ричмондом» и «Искрой». Это кобыла с прекрасным ходом, на нее Серж очень рассчитывает, что она получит приз.

Мать остолбенела. Дочь, воспитанная ею так просто, несмотря на огромное богатство, простой мещанкой, говорила теперь о «кобыле с прекрасным ходом», о «ставках на скачках». Какая перемена произошла в ней, и какое громадное влияние оказал легкомысленный и тщеславный Панин на этот молодой, здоровый и прямой ум! И это в какие-нибудь несколько месяцев! Что же будет дальше? Он достигнет того, что привьет ей свои склонности, заставит ее исполнять все его желания и из девушки такой тихой и скромной, какую он получил из рук матери, сделает пустую, наслаждающуюся только удовольствиями женщину. Возможно ли, чтобы Мишелина была счастлива, живя такой глупой и пустой жизнью? Ей достаточно было любви ее мужа, а ко всему остальному она относилась равнодушно. Это от нее-то, постоянной труженицы, родилась такая страстная, влюбленная женщина! Весь жар, с каким мать отдавалась работе, Мишелина отдавала любви.

Надо было отдать справедливость Сержу: он был безукоризненно верен жене. Даже могло казаться невероятным, чтобы такой человек, как он, не давал никакого намека на измену. Он никогда не показывался в свете без жены: это была пара голубков. Даже смеялись над ними: «Княгиня надела нитку на лапку красавца Сержа», – говорили кокетки, за которыми прежде Панин так усердно ухаживал. Сознание счастья своей дочери, конечно, стоило чего-нибудь. Правда, это счастье обходилось очень дорого, но, как говорит пословица, «дороже счастья ничего нет». Кроме того, было верно, что князь не отдавал себе отчета в расходуемых суммах: он тратил без счета. Никогда еще самый знатный вельможа не умел с таким достоинством тратить свое богатство. Женившись на Мишелине, Панин имел в своем распоряжении кассу тещи.

Эта удивительная касса казалась ему неиссякаемой, и он черпал из нее, как принц в «Тысячи и одной ночи».

Может быть, достаточно было бы ему доказать, что он принимал капитал за доход и тратил состояние своей жены, чтобы заставить его переменить поведение? Во всяком случае минута была неблагоприятна, да кроме того и сумма была еще не настолько велика, чтобы кричать из-за какой-нибудь тысячи франков! Госпожу Деварен сочли бы за жадную и сконфузили бы ее. Следовало ждать.

Запершись в конторе на улице Св. Доминика со своим самым верным Марешалем, она работала изо всех сил, с полным увлечением и страстью. Интересно было состязание в работе между этими двумя существами: один занимался полезным, вполне отдаваясь работе, другой – вредным, посвящая все удовольствию.

Погода изменилась в Сернее к концу октября, и Мишелина жаловалась на холод. Князю так понравилась широкая жизнь в замке, что он притворялся, будто не слышит ничего. Но Мишелина, оставшись в этом огромном жилище, слышала, как осенний ветер жалобно завывал в аллеях парка, деревья которого сильно пожелтели, и сделалась печальной. Князь понял тогда, что пора было возвратиться в Париж. Город показался Сержу пустым. Между тем вторичное водворение в своем великолепном помещении доставляло ему большое удовольствие, против которого он не мог устоять. Все ему казалось новым, когда он осматривал удивительные обои, роскошную мебель, редкие картины и разные произведения искусства. Все приводило его в полный восторг. Действительно, все было удивительно хорошо, и клетка показалась ему достойной птицы. В течение нескольких вечеров он с удовольствием оставался с Мишелиной дома, сидя у камина в ее маленьком сером будуаре, любимой ее комнате. Он смотрел альбомы, а молодая жена, сидя за роялем, тихо играла или пела.

Они ложились рано, а вставали поздно. Князь сделался разборчивым в еде. Он проводил целые часы, составляя меню и придумывая неизвестные блюда, о которых советовался с главным поваром, большим знатоком своего дела.

Днем он ездил кататься в Булонский лес, но никого там не встретил, кроме двух пустых карет на аллее, ведущей к озерам, и одного фиакра, утомленная лошадь которого бежала тихой рысцой, с опущенной головой. Он закончил прогулку в Булонском лесу и отправился пешком на Елисейские Поля. Перейдя мост Согласия, он быстро прошел боковой аллеей со стороны цирка.

Серж начал страшно скучать. Никогда еще жизнь не казалась ему такой однообразной, как теперь. Прежде, по крайней мере, у него была забота о будущем. Он спрашивал себя, как бы ему выйти из этого скучного прозябания. Проводя жизнь такую счастливую, беззаботную, спокойную, он начал теперь мучиться от скуки, как арестант в темнице. Он жаждал какой-нибудь неожиданности. Жена его только раздражала: она была всегда в хорошем расположении духа и с постоянной улыбкой. Счастье ей принесло пользу: она стала толстеть.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю