Текст книги "Серж Панин"
Автор книги: Жорж Онэ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Жорж Онэ
Серж Панин
I
В одном из самых больших и старинных отелей по улице Св. Доминика с 1878 года помещался торговый дом Деварен, один из солиднейших в Париже и известных среди французских торговцев. Конторы его были расположены в двух корпусах, выходящих на двор. При прежних владельцах, следы герба которых были уничтожены над дверями, здесь помещались людские. После приобретения отеля госпожа Деварен великолепно отделала его, собрав в широких и высоких комнатах со вкусом знатока самые редкие предметы искусства. «Дом Деварен», как опасный соперник Дарблей, известных французских мельников, имел громадную силу в торговой и политической сфере. Если желаете узнать о его благонадежности, спросите на любой площади Парижа об этом, и всякий скажет, не боясь, что его поднимут на смех: можно доверить ему 20 миллионов под простую расписку хозяина. А хозяином дома была женщина.
Эта женщина замечательная, Одаренная удивительным умом и непреклонной волей, она давным-давно дала себе клятву приобрести большое состояние и сдержала слово. Дочь скромного укупорщика по улице Neuve - Coquenard , она вышла в 1848 году замуж за Мишеля Деварена, служившего тогда в приказчиках у известного булочника из Шоссе д'Антен. Молодая чета, располагая тысячью франков, которые укупорщик имел возможность дать за свою дочь в виде приданого, смело сняла лавочку и начала небольшую хлебную торговлю. Муж приготовлял тесто, пек хлебы, а молодая жена, сидя за прилавком, заведовала кассой, Лавка не закрывалась ни по воскресеньям, ни по праздникам. Всегда можно было видеть через стекла между двумя пирамидами из связок розовых и голубых бисквитов строгое лицо госпожи Деварен, занимающейся вязанием шерстяных чулок своему мужу в ожидании покупателя, С выпуклым лбом и глазами, опущенными постоянно вниз, над работой, эта женщина являлась живым изображением настойчивости. Скопив по копейкам за пять лет неутомимой работы около 20 тысяч франков, Деварены оставили склоны Монмартра и переселились в центр города. Честолюбие овладело ими, да к тому же они всегда были самонадеянны. Они поселились в улице Вивьен в магазине, блиставшем позолотой, украшенном зеркалами. Потолок с орнаментами, разрисованными яркими красками, невольно обращал на себя внимание прохожих. Витрины были из белого мрамора, а касса, где царствовала госпожа Деварен, так прекрасно украшена, что вполне являлась достойной ежедневного дохода, который туда поступал, Дела шли бойко и имели значительный успех в своем развитии. По-прежнему в хозяйстве Деваренов царили усердие к работе и самый образцовый порядок; только состав покупателей стал иной: их было гораздо больше и они были богаче. Специализацией магазина были маленькие хлебцы для ресторанов. Мишель узнал от венских булочников секрет приготовления этих разукрашенных хлебцев в виде шариков, которые сильно возбуждали аппетит, а завернутые в камчатную салфетку, искусно сложенную, могли быть украшением любого прибора.
Госпожа Деварен, рассчитав, что мельники, должно быть, слишком наживаются на муке, которую поставляют булочникам, задумала устранить этих дорогих посредников для своей торговли и молоть хлеб самим. Мишель, робкий по характеру, испугался, когда жена его открыла ему составленный ею простой план, но не противоречил, привыкнув всегда повиноваться воле той, которую почтительно называл хозяйкой и у которой был не более, как главным приказчиком. Будучи рутинером по натуре и Ненавистником нововведений по слабости характера, он смутился и сказал только с грустью:
– Жена, ты нас разоришь.
Жена хотела успокоить встревоженного мужа, старалась ободрить его своей самонадеянностью, воодушевить его надеждой, но, не достигнув этого, продолжала свое.
В то время продавалась мельница Жуйи на берегу Уазы. Она купила ее за наличные деньги. Через несколько недель булочная в Вивьенской улице уже не зависела ни от кого и сама приготовляла для себя необходимый материал. С этой минуты дела приняли еще более широкие размеры. Чувствуя себя способной вести большие дела и желая освободиться от мелочей маленькой торговли, госпожа Деварен в один прекрасный день решила взять подряд на доставку хлеба для военных госпиталей. Ей удалось это, и с той поры ее торговый дом был причислен к самым значительным. Наблюдая такое скорое, смелое развитие торговли Деваренов, люди сведущие говорили:
– У них порядок, они деятельны, если не случится с ними несчастья, они достигнут большего.
Казалось, что госпожа Деварен имела дар предвидения: она действовала только наверняка. Когда что-нибудь она задумывала, то можно было уверенно сказать, что успех на ее стороне. Действительно, во всех ее предприятиях удача была если не вполне, то наполовину на ее стороне. Неудачу она предугадывала заранее, а потому торговый дом никогда не начинал де ла, в успехе которого не был заранее уверен. Все шло прекрасно, а Мишель продолжал тревожиться. За покупкой первой мельницы приобретено было много других. Как и всегда, госпожа Деварен не довольствовалась настоящим, а хотела идти вперед. Она построила образцовые паровые мукомольни, которые перемалывали хлеба на 100 миллионов в год.
Богатство в доме росло, а Мишель все волновался. По временам, когда жена пускалась в новое предприятие, он говорил свою обычную фразу: «Жена, ты разоришь нас». Но чувствовалось теперь, что это говорилось только для виду, а сам он думал совсем другое. Госпожа Деварен слушала с гордой усмешкой такие жалобные предостережения и отвечала, как мать ребенку: «Ну, ну, не бойся». Затем она снова принималась за работу и управляла с непреодолимой стойкостью целой армией служащих, наполнявших ее контору. После пятнадцатилетней энергичной, неутомимой работы, благодаря сильной воле, госпожа Деварен перебралась из грязной и мрачной улицы в отель на улице Св. Доминика. О булочной не было и речи. В один прекрасный день лавка в Вивьенской улице была передана первому приказчику дома. Госпожу Деварен занимали теперь только дела с мукой. Она была уже законодательницей на бирже. Главные банкиры приходили в ее бюро советоваться с нею, как с равной, о торговых делах. Несмотря на это, она не сделалась более надменной, зная очень хорошо силу и слабость жизни. Ее прежняя прямота не уступила места спеси. Какой ее знали при начале дела, такой она осталась и на высоте славы. Как всегда, она была одета в черное платье, только теперь в шелковое, а не в шерстяное. Речь ее по-прежнему оставалась скорой и простой. После пятнадцатиминутного разговора со значительным лицом она не могла удержаться, чтобы не назвать его «мой милый», желая как бы сблизиться с ним. Ее приказания в точности исполнялись. Отдавая их, она имела вид главнокомандующего. Никто не решался ей противоречить, и всякий считал самым лучшим быстро повиноваться ей во всем, насколько было возможно. Эта чудесно одаренная женщина, находись она в политическом мире, стала бы второй госпожой Роллан; родись она около трона, она была бы Екатериной II. Происходя из низшего звания, она своим превосходством над другими приобрела богатство; при более благоприятных условиях ее великий ум управлял бы миром. Между тем она не была счастлива. Создавая все для своего богатства, она в семейной жизни оставалась бесплодной. Казалось, ее мозг поглотил все плодородные силы ее существа. Перенося чисто мужские труды, с целью насильно завоевать счастье, она перестала быть настолько женщиной, чтобы сделаться матерью. После пятнадцатилетнего замужества ее очаг был пуст. В первые годы она радовалась, что не было детей. Где она нашла бы время, чтобы заняться маленьким существом? Дела занимали все ее время. Материнство казалось ей роскошью богатой женщины. Задача ее жизни заключалась в том, чтобы сколотить состояние. Вступая в борьбу против затруднений в начатом предприятии, она не имела времени осмотреться вокруг себя и почувствовать пустоту семейного очага. Она работала с утра до вечера. Вся ее жизнь была поглощена этой работой. Когда же приходила ночь, удрученная усталостью, она засыпала, полная забот, которые наполняли все ее воображение. Мишель горевал, но втихомолку. Для такой слабой и замкнутой натуры, несомненно, недоставало ребенка. Свободный от всяких забот, он думал о будущем и говорил себе, что настанет тот день, когда они достигнут богатства, но все же самым дорогим приобретением явится наследник, которому можно было бы передать его. «Для чего быть богатым, – думал он, – если нет прямых наследников?».
У него был племянник Савиньян, неприятный шалун, к которому он относился совершенно безучастно. К тому же у него было предубеждение против своего брата, который несколько раз терпел неудачу в делах и которого он неоднократно выручал, чтобы спасти честь своего имени. Жена его, обладая добрым сердцем вместе с большим умом, не осуждала родственников и часто помогала им, делая это отчасти с той целью, что и муж. Но Мишель чувствовал себя оскорбленным, видя, что его ближние относятся легко к богатству, приобретенному с таким трудом его женой.
Вследствие этого недовольство против Деваренов другой линии мало-помалу росло. Всякий раз при встрече с братом, приходившим в сопровождении Савиньяна, он показывал к нему великое равнодушие, втайне завидуя, что тот был отцом.
К чему, казалось ему, дан был сын такому неспособному человеку, которому не удавалось ни одно из его предприятий и который не мог жить без посторонней помощи? У него же, Мишеля, уже называемого теперь Девареном-богачом, детей не было. Разве это справедливо? Но есть ли справедливость на этом свете?
В первый же раз, когда жена, видя его скучное лицо, спросила его о причине этого, он откровенно высказал ей свои мысли и огорчения. Но он был так жестоко отвергнут своей женой, в сердце которой в одну минуту явилось страшное беспокойство, тотчас же подавленное, что более уже не осмеливался возвращаться к этому предмету. Он страдал молча, но уже страдал не один. Как река, вышедшая из берегов, распространяясь по долине, заливает ее, так и чувство материнства, так долго заглушенное заботами о делах, охватило внезапно госпожу Деварен. Будучи сильной и стойкой, она боролась и не хотела признать себя побежденной. Между тем она сделалась грустной. Ее голос звучал не так звонко в бюро, когда она отдавала приказания. Ее стойкая натура как будто ослабела. Теперь она осматривалась вокруг себя, видела, что ее благосостояние было упрочено посредством непрерывного труда, большое уважение достигнуто посредством непоколебимой честности. Она достигла цели, которую наметила в своих честолюбивых мечтах, и перед ней как бы открылся рай. Действительно, был рай, но недоставало ангела: не было дитяти.
С этого дня в женщине этой началась перемена, незаметная для посторонних, но легко понятная окружавшим ее. Она сделалась благотворительницей и давала значительные суммы преимущественно на детские приюты. Когда же монахи, заведующие этими учреждениями, польщенные ее щедростью, приходили к ней, прося принять участие в их заседаниях и комитетах, то она сердилась, спрашивая, не смеются ли над ней? Неужели эти ребята могли ее интересовать? Разве у нее мало было забот? Она давала столько, сколько хотела. Не следовало просить более. На самом же деле, она чувствовала себя слабой и смущенной в присутствии детей и боролась усиленно, чувствуя себя удрученной при своей обычной твердости. В глубине же сердца слышался сильный и незнакомый голос, и близок был тот час, когда поток всех ее горестей готов был вылиться и распространиться.
Она вовсе не любила племянника Савиньяна, а всю свою любовь обращала на сына одной из их прежних соседок с улицы Neuve - Coquenard , мелкой торговки, которая не умела нажить себе богатства, а продолжала скромно торговать бумагой и иголками в своем квартале. Торговка, мать Делярю, как ее звали, осталась вдовой через год после замужества. Пьер, ее сын, поступил в булочную, колыбель богатства Деваренов. По воскресеньям госпожа Деварен давала ему пряник и забавлялась болтовней ребенка. Оставив Вивьенскую улицу, она не упустила его из виду. Пьер поступил в начальную школу в квартале и не отставал, благодаря своему не по летам развитому уму и особенному прилежанию, а был первым в классе. Мальчик вышел из школы с наградой, полученной на конкурсе от города, и поступил в Шапталь. Прилежный к работе, он имел надежду сам составить себе положение и ничем не обязываться своей семье. Госпожа Деварен сильно интересовалась им, находя поразительное сходство между этой натурой, строгой к работе, и своей. Заранее обдумывая будущее Пьера, она уже видела его поступившим в Политехническую школу и кончившим в ней первым учеником. Молодому человеку предоставлен был выбор между горным инженером, путей сообщения или морским. В то время, когда он колебался в выборе, явилась госпожа Деварен и предложила ему войти в ее дом в качестве участника, обещая горы золота. Со своими необыкновенными способностями он не замедлил бы дать новый толчок делам дома: он усовершенствовал бы машины и этим устранил бы всякую конкуренцию. Это был ее чудный, счастливый сон, в котором Пьер был ее настоящим сыном. Ее дом сделался его домом. Она вполне обладала им. Но вдруг тучка налетела на это призрачное счастье. Мать, мелкая торговка, гордая своим сыном, да разве позволила бы она посторонней обладать им ради ее выгоды? О, если бы Пьер был сиротой! Но нельзя было взять сына от матери. Госпожа Деварен укрощала свое сильно разыгравшееся воображение. С грустью она отказывалась от обладания ребенком, который не принадлежал ей.
Сердце этой женщины, достигшей 35 лет, сохранилось совсем юным при трудной работе, но было глубоко измучено глухой тревогой, которую она старалась сдерживать, но напрасно. Она скрывала все, особенно от своего мужа, жалоб и болтовни которого она боялась. Если бы она хоть однажды показала свою слабость, он ежедневно надоедал бы ей своими жалобами. Между тем совсем непредвиденный случай заставил ее высказаться Мишелю.
Пришла зима, наступил декабрь, а с ним холода и снега. Погода в этом году была отвратительная, движение по улицам становилось почти невозможным, и дела были почти приостановлены на некоторое время. Госпожа Деварен рано возвращалась из бюро домой, и супруги проводили вечера наедине. Они сидели у к а мина друг против друга, чувствуя в комнате приятную теплоту. Густой абажур заставлял падать свет от лампы на стол, уставленный ценными вещами. Темный потолок время от времени неясно освещался мерцанием от камина, от которого блестела и позолота карнизов. Сидя в глубоких креслах, оба супруга, не говоря ни слова, лелеяли свою любимую мечту. Госпожа Деварен видела возле себя беленькую, маленькую, розовую девочку, которая ступала по ковру не совсем уверенными шагами. Она слышала ее слова. Она понимала ее лепет, понятный только для матери. Между тем наступило время спать. Дитя с отяжелевшими веками склонило свою белокурую головку к ней на плечо. Госпожа Деварен взяла ее к себе на руки, тихонько раздела, целуя ее голенькие, пухленькие, свеженькие ручки. Это было чудное наслаждение, которое приятно волновало сердце. Она видела колыбель, она не сводила глаз с малютки. Госпожа Деварен знала хорошо, что эта картина один обман, но для нее было все равно: она хотела видеть это долго, наслаждаясь вполне, чтобы заставить себя забыть скучную действительность. Голос Мишеля прервал ее размышления:
– Жена, – сказал он, – сегодня рождественская ночь. Хотя мы и вдвоем только, но поставила бы ты свою туфлю в камин.
Госпожа Деварен взволновалась. Ее глаза обратились к очагу, в котором потухал огонь, и она увидела мельком, в продолжение секунды, маленький башмачок дитяти, которого она любила в своих мечтах. Затем видение исчезло, и перед нею не было более ничего, кроме пустого очага. Острая боль терзала ее наболевшее сердце, рыдания подступили к горлу, и две слезы медленно покатились по ее щекам. Мишель, весь бледный, молча смотрел на нее. Он протянул ей руку.
– Не правда ли, ты думала о нем? – сказал он дрожащим голосом.
Госпожа Деварен молча кивнула головой. Не говоря ни слова, оба супруга, рыдая, упали в объятия друг друга.
С этих пор они не скрывали ничего друг от друга, а делились своими огорчениями. Госпожа Деварен вознаграждала себя за свое долгое молчание полным признанием, и Мишель только теперь узнал до мельчайших подробностей истинную, глубокую душу своей супруги. Эта женщина, такая твердая, такая настойчивая, была как будто надломлена. Энергия ее ослабла. Она не знала до тех пор ни уныния, ни утомления, а теперь работа ее утомляла, и она не ходила более в бюро и даже совсем хотела удалиться от дела. Ее манила деревня. Она думала: не были ли они уже настолько богаты, чтобы при своих нетребовательных вкусах ограничиться имеющимися средствами? Действительно, ни в чем не нуждаясь, они удалились бы в какое-нибудь прекрасное имение в окрестностях Парижа и жили бы там. Зачем трудиться, если у них не было ребенка? Мишель соглашался с такими доводами. Давно уже он желал покоя и часто опасался, как бы честолюбие его жены не увлекло их слишком далеко. Теперь жена уже сама хотела спокойствия, а это было вполне согласно с его желаниями.
Тем временем их нотариус известил, что близ их завода назначено в продажу имение Серней. Очень часто проезжая по дороге в Жуйи на свои мельницы, госпожа Деварен замечала замок, который красиво выступал из зелени со своими башенками, покрытыми аспидными крышами. Граф Серней, последний потомок знатного рода, умирал от истощения после бешеной жизни, оставляя после себя только долги и маленькую двухлетнюю девочку, дочь итальянской певицы, его любовницы, которая в одно прекрасное утро уехала, не желая больше обращать внимания как на девочку, так и на отца. Теперь все продавалось по распоряжению судьи.
Печальное положение дела отравляло последние часы графа. Судебный пристав прибыл в замок почти одновременно с гробовщиком. Немного недоставало, чтобы они начали действовать зараз: один налагать запрещение на имущество, а другой приготовлять траурную обстановку к погребению. Маленькая сиротка Жанна, испуганная водворившимся в доме беспорядком при таких печальных обстоятельствах, видя незнакомых людей, вошедших в зал со шляпами на головах, и слыша их громкий, надменный говор, спряталась в кладовой для белья. Госпожа Деварен нашла ее там играющей. Бедно одетая в платье из альпака, с прекрасными волосами, распущенными по плечам, с удивленным взглядом от всего, что пришлось видеть ей, она молчала, не смея бегать и петь, как прежде, в этом большом, опустошенном доме, хозяин которого исчез из него навеки, По неопределенному инстинкту покинутых детей, которые ищут новой привязанности, маленькая Жанна подошла к госпоже Деварен. Последняя, всегда готовая к покровительству и жаждущая материнства, приняла ребенка в свои объятия. При осмотре замка жена садовника служила ей провожатой. Осматривая имение, госпожа Деварен спросила садовницу о ребенке, но та ничего не знала, так как это не касалось ее обязанностей, а когда случалось, что по вечерам говорили о господах, то называли ее незаконнорожденной. О родителях ее ничего не знали. У графа была только тетка замужем за знатным вельможей в Англии, с которой он давно уже перестал видеться. Для малютки требовалось пристанище, так как замок продавался. Садовница, честная женщина, хотела присмотреть за ребенком до перемены владельца, но как только новый владелец прибыл бы, она должна была непременно передать ребенка мэру, чтобы поместить ее в детский приют. Госпожа Деварен слушала молча садовницу. Слова последней поразили ее. Ребенок был без опоры, без места, покинутый всеми, как бедная заблудившаяся собака. Малютка была красива. Когда же она останавливала взгляд больших, глубоких глазок на своей импровизированной матери, нежно прижимавшей ее к своей груди, то, казалось, умоляла не оставлять ее никогда более отцу, увезти далеко от этой печали, смущающей ее ум, далеко от этого траура, леденящего сердце. Госпожа Деварен, очень суеверная, как все простые женщины, думала, что, может быть, Провидение привело ее в Серней именно в этот дом и поставило на ее дорогу это дитя. Быть может, это было воздаяние, посланное ей небом в лице этой девочки, которую она так давно желала иметь. Как всегда, не колеблясь ни минуты, она назвала свое имя садовнице, посадила маленькую Жанну в свою карету и увезла ее в Париж, обещая постараться отыскать ей ее родных. Спустя месяц, когда поиски родных Жанны не имели никакого успеха, а имение Серней очень понравилось госпоже Деварен, она сделалась обладательницей замка и вдобавок ребенка. Мишель встретил маленькую девочку равнодушно, думая при этом, что если надо усыновлять ребенка, то он предпочел бы лучше мальчика, Наоборот, его жена была в восторге. Ее материнское чувство, так долго сдерживаемое, нашло, наконец, себе приложение. Ее энергия вернулась, теперь она говорила громко и твердо, причем у нее появилось внутреннее чувство удовлетворения, которого не замечалось до тех пор и которое делало ее более нежной и более доброй. Она уже не желала удаляться от дел, От уныния, овладевшего ею, не осталось и следа. Дом, такой скучный в течение нескольких месяцев, сделался опять шумным и веселым. Дитя, подобно солнечному лучу, разогнало все тучи.
В это время совершилось чудо, которое должно было возыметь сильное влияние на жизнь госпожи Деварен. В ту минуту, когда она мысленно назначила случайно приобретенную девочку своею наследницей, испытывая полное счастье, она с удивлением и смущением почувствовала, что беременна. После шестнадцатилетнего замужества такое открытие было для нее почти несчастьем. То, что привело бы ее прежде в восторг, теперь испугало ее. Ведь она уже пожилая женщина, до сих пор никогда не производившая никого на свет. Эта новость наделала много шума в торговом мире. Если бы госпожа Деварен не слыла за честнейшую женщину в мире, то стали бы искать для этого столь удивительного случая объяснений, которые были бы невыгодны для Мишеля. Пришлось всем поверить чуду и не видеть здесь никакой ошибки. Деварены по младшей линии, встретившие с неудовольствием прибытие и водворение маленькой Жанны в дом, были совсем подавлены, когда узнали, что приходится отказаться от громадного наследства, о котором они так часто мечтали. Но они еще не теряли надежды, Можно ли было предвидеть в 35 лет, как кончатся роды? Случайность была возможна. Но все шло как нельзя лучше. Госпожа Деварен, физически столь же сильная, как и нравственно, победоносно перенесла страшное испытание и произвела на свет маленькую девочку, названную Мишелиной в честь своего отца. Госпожа Деварен нежно любила обеих девочек. Она оставила у себя сироту, которую приняла, и воспитала ее, как настоящую дочь.
Все-таки была громадная разница в любви, которую она чувствовала к Жанне и к родной своей дочери Мишелине. Эта женщина, сделавшись матерью, полюбила свое дитя настолько сильно, пламенно, безумно, как только тигрицы любят своих детенышей.
Она никогда не любила своего мужа.
Все ласки, какие скопились в ее сердце, расцвели теперь, как цветы весной. Эта никогда не терпевшая противоречия повелительница, перед которой все приближенные теряли свою волю и силу, совсем изменилась. Ее твердый характер делался мягким, как воск, при виде розовых ручек своей дочери и ее белокурой головки.
Ничего не было в недостатке для Мишелины. Все ее желания исполнялись. Мать, обладавшая весьма многим, готова была всем жертвовать для нее. Одна слеза этого обожаемого создания страшно волновала ее. В самых важных случаях, когда матери приходилось говорить «нет», стоило Мишелине сказать «да», и непоколебимая до этой поры госпожа Деварен подчинялась капризу своего ребенка. Это знали все окружающие и этим пользовались. Такой маневр удавался каждый раз, хотя сильно раздражал госпожу Деварен. Казалось, что мать испытывала тайную радость, доказывая во всех случаях безграничную любовь к своей дочери. Она часто говорила: «Какой муж будет достоин такой красивой и такой богатой, какой я сделаю ее? Но если она положится на меня, когда придет время выбирать, я выберу человека замечательного по уму, я дам ему свое богатство для достижения всего, чтобы он стал так высоко, как только он пожелает». Внутренне она думала о Пьере Делярю, который первым шел в политехнической школе и, казалось, обещал составить себе карьеру. Эта женщина, происходя из простых, гордилась своим происхождением и желала сыскать зятя тоже из своего сословия, чтобы передать ему свое богатство, могущественное орудие для того, чтобы овладеть миром.
Мишелине было 10 лет, когда умер ее отец. Увы, потеря Мишеля не была заметна в доме, как и вся его жизнь. Носили траур, но никто не вспоминал его. Госпожа Деварен – грустно признаться в этом – почувствовала себя более полной обладательницей своей дочери, когда сделалась вдовой. Она ревновала ко всякой привязанности свою Мишелину. Каждый поцелуй ребенка своему отцу казался матери похищенным у нее. При такой дикой и исключительной нежности надо было жить в пустыне вдвоем с любимым существом.
В это время госпожа Деварен была в полном блеске величия. Она как бы выросла, ее стан выпрямился победоносно и могущественно. Ее волосы с проседью придавали ее лицу величественный вид. Окруженная постоянно множеством клиентов и друзей, она казалась самодержавной правительницей. Богатство ее было так велико, что не могло быть определено точно. Говорили о ней, что она и сама не знала размеров своего богатства.
Жанна и Мишелина росли среди громадной роскоши. Одна – высокая брюнетка с синими глазами, меняющими блеск, как море. Другая – хрупкая блондинка с черными задумчивыми глазами. Жанна – гордая, капризная и подвижная. Мишелина – простодушная, нежная и тихая. Брюнетка наследовала от своего отца жажду наслаждений, а от своенравной матери – настойчивый и страстный характер. Блондинка была добра, как и Мишель, но решительна и непоколебима, как мать. Эти две противоположные натуры жили в согласии. Мишелина искренно любила Жанну, а Жанна чувствовала необходимость жить в добром согласии с Мишелиной, кумиром своей матери, но в душе с трудом переносила неравенство, которое начало проглядывать в отношениях к ним близких людей. Она находила такое предпочтение для себя оскорбительным, равно как находила несправедливой особую нежность, оказываемую госпожой Деварен Мишелине.
Вследствие накопившихся обид, Жанна однажды надумала покинуть дом, где она воспитывалась, но где теперь чувствовала себя оскорбленной. Под видом желания повидаться в Англии с богатой родственницей своего отца, которая, находясь в блестящем положении, могла бы вспомнить о ней, она попросила у госпожи Деварен позволения уехать на несколько недель. Она хотела погостить в Англии, чтобы осторожно осведомиться о том, не могут ли ее родные обеспечить ее будущее. Госпожа Деварен согласилась, не подозревая истинных мотивов молодой девушки, и, хорошо снарядив Жанну, отправила ее в Шотландию в замок ее родственницы.
Все желания госпожи Деварен исполнились, но между тем одно случайное событие отвлекло ее от всяких других соображений. Мишелина, уступая желанию матери, решилась сделаться невестой Пьера Делярю, у которого перед тем умерла мать и положение которого в то время с каждым днем улучшалось. Молодая девушка, привыкшая обходиться с Пьером, как с братом, легко согласилась быть его женой, Жанна, находясь в отъезде почти шесть месяцев, возвратилась более степенной и сильно разочарованной относительно своей родни. Ее встретили с приветствиями и ласками, говорили ей много комплиментов насчет ее красоты, которая действительно была замечательна, но она не нашла никакой поддержки своему бессильному желанию быть самостоятельной и вернулась домой, решив остаться у приемной матери до замужества. Она приехала в дом на улице Св. Доминика в то время, когда Пьер Делярю, полный честолюбия, оставил невесту, друзей и Париж, чтобы заняться выгодной работой в Алжире и на границах Туниса, которая должна была выдвинуть его. Уезжая, молодой человек не предполагал, что в то же время Жанна возвратилась из Англии, привозя для него несчастье в лице очаровательнейшего кавалера, князя Панина. Серж Панин представлен был ей в Лондоне на большом сезонном балу. Мадемуазель Серней, пользуясь английской свободой, возвратилась в сопровождении только горничной и в обществе князя. Путешествие было очаровательно. Разговор наедине нравился молодым людям, и при выходе из поезда они обещались опять увидеться. Благодаря официальным балам они сблизились. Серж, представленный госпоже Деварен как знакомый друг из Англии, вскоре сделался самым постоянным кавалером для Жанны и Мишелины. Случайно познакомившись под самым ничтожным предлогом, этот человек впоследствии должен был сыграть в доме Деваренов выдающуюся роль.
