Текст книги "Мудрость психики. Глубинная психология в век нейронаук"
Автор книги: Жинетт Парис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 2
Сказка мама, папа и я, я, я
Мудрости можно научиться
Вернувшись из своего путешествия в царство боли, я обнаружила, что на конверте, содержащем выписку из моей истории болезни, нацарапана одна строка – центральная идея моих путевых заметок. Это было что-то вроде напоминания себе: мудрости можно научиться. Жизненные трудности дают возможность проникнуть через внешнюю оболочку нашей персоны и добраться до самой ее сердцевины – в пространство, где покоится и ждет нас наша собственная психологическая мудрость. Человек открывает для себя простую истину: не существует абсолютного психологического здоровья. У всех нас есть способность к мудрости, которая имеет множество разновидностей: одна из них – это психологическая мудрость. Она не возникает сразу в полном расцвете, а появляется сначала как зернышко, готовое прорасти, и существует в каждом человеческом существе. Будь наше общество настроено на потенциал и ценность этого зернышка, мы могли бы пестовать мудрость психики с самого раннего возраста. Мудрость – не предмет, который можно просто передать другому. Она больше похожа на ориентир. Точно так же, как зернышко прорастает и тянется к свету, душевная мудрость – это тот самый компас внутри каждого из нас, указывающий самое продуктивное направление нашего развития. Мудрость – это скорее пункт назначения, а не судьба; цель, а не устойчивое состояние.
Все направления знаний и духовные учения совпадают в одном: все мы начинаем свой путь как нуждающиеся, беззащитные, беспомощные дети. Если потребности ребенка должным образом не удовлетворены на первом этапе жизни, взрослому в конце концов придется вернуться в прошлое и исправить ситуацию. В этом заключается основная задача психотерапии: отправиться в прошлое и дать внутреннему ребенку то, что ему нужно, чтобы вырасти. Тем не менее возможность задействовать мудрость появляется, когда человек наконец оказывается способен отойти от модели развития. В этом месте буддизм сильнее всего сближается с психотерапией, заявляя: да, сострадание позволяет утешить и успокоить этого ребенка. Да, внимание к внутреннему ребенку поддерживает ту жизненную силу, которая естественным образом перерастает в зрелость. Все пророки, целители и мудрецы имеют качества Великой Матери. Они помогают нам расти, питая нас Ее молоком, молоком сострадания.
Мне довелось пить это сладкое молоко во взрослом возрасте; без этого дара я была бы сейчас мертва. Однако Великая Мать также персонифицирует бдительность матери, ожидающей, что ребенок будет расти, иначе внутренний ребенок превратится в тирана и взрослый человек останется инфантильным, эгоистичным, напыщенным, деспотичным большим младенцем, потерявшим зерно духовного знания. Мудрый психотерапевт работает не только с неудовлетворенной потребностью в материнской заботе, но также и с неудовлетворенной потребностью в сепарации. Материнская забота в психотерапии состоит одновременно из кормления и из отлучения от груди.
Каждая психологическая школа предлагает свое теоретическое понимание базовых понятий Мать – Отец– Ребенок. Некоторые определения кажутся странными и притянутыми за уши, но все они указывают на центр человеческой души, неизменно присутствующий практически во всех философских и духовных учениях на протяжении тысяч лет. Именно этот общий принцип, единая, универсальная архетипическая история будет отправной точкой для моих размышлений. Здесь, в этой главе, я задаюсь вопросом: в чем заключается общий для всех сюжет, что за орешек спрятан под скорлупой? Консенсусом часто оказывается истина, с которой все соглашаются в силу ее простоты. Тем не менее, эти «простые истины» уникальны, и они являются основополагающими, потому что они есть корень наших коллективных ценностей. Когда наука развивается так быстро и одновременно в стольких направлениях, как это произошло с психологией, скоро наступает момент, когда мы теряем из виду основы; мы больше не видим фундамент огромного здания теории; мы забываем проверять надежность креплений, удерживающих нас вместе. Время от времени бывает полезно напомнить себе, что все люди (не только мудрые психологи) разделяют вечные ценности, архетипические принципы – духовные и теоретические краеугольные камни, поддерживающие все здание.
В приведенной ниже сказке я пытаюсь обобщить это соглашение философов, психологов, гуру, мудрецов и духовных лидеров различных исторических этапов и стран. Оставляя в стороне теории, я представляю свои идеи в весьма субъективном жанре – жанре сказки. Я предлагаю сопоставить мое видение с вашим личным восприятием данной истории.
Действующие лица
В моей сказке действуют три персонажа: Архетипический Ребенок, Великая Мать, Архетипический Отец.
Архетипический Ребенок
Ребенок воплощает в себе универсальное состояние беззащитности и потребность в психологической поддержке, характерные для новорожденного. Юнгианцы, склонные к античной изысканности, называли этот архетип Puer (дитя) или Puer Æternus (Вечное Дитя). Этот архетипический Ребенок существует в нас на протяжении всей нашей жизни и несет в себе одновременно и уязвимость, и жизненную силу молодости. Мы регрессируем к этой беззащитности каждый раз, когда жизнь причиняет нам боль. Мы чувствуем радость Ребенка каждый раз, когда нас охватывает желание учиться, открывать, пробовать новое. Архетип вступает в действие, когда солдат не может уснуть, потому что его мучают ночные кошмары, когда профессиональное выгорание приводит к слезам на работе, когда страдающий от неразделенной любви человек не может выбраться из постели и встретить рабочий день. Архетипический Ребенок кричит: «Позаботьтесь обо мне, сам я не могу и не буду. Любите меня, радуйте меня, иначе я умру».
Великая Мать
Она – воплощение сострадания, составляющего самую суть материнства. Материнство и сострадание – синонимичные понятия, и они могут быть присущи мужчине или женщине, сестре или дяде, другу, любимому, соседу по камере или, если очень повезет, биологической матери. Иногда биологический отец играет скорее роль Великой Матери, чем роль Отца. Вот почему нам нужен архетипический язык, а не буквальные обозначения. Архетипическая роль отличается от социальной или биологической функции; что действительно важно, так это переживание архетипа. Человек нуждается в том, чтобы ощутить ласковое прикосновение руки Великой Матери, почувствовать на себе ее взгляд, полный нежности, не осуждающий нас за нашу слабость. Великая Мать – это опыт безусловной любви, без которой ничто маленькое, ранимое, младенческое не может выжить, даже «зародыш» идеи и первые пробные беспомощные строчки, с которых началась эта книга. Ни один писатель в здравом уме не рискнет показать черновик критику, пока текст не «дозреет» и не будет хоть немного отредактирован. Все новое, молодое, уязвимое – даже первый росток того, что станет огромным дубом, – впервые появляется как слабый побег, требующий защиты и заботы; иначе он будет сломлен и погибнет.
Великая Мать имеет множество наименований: материнский принцип, способность к состраданию, нежная забота, и даже «целительная сила куриного бульона». Я предпочитаю не связывать Великую Мать с женственностью, так как это уже привело к многочисленным недопониманиям. Мысль о том, что женский пол в большей степени одарен материнскими качествами, является философским заблуждением, несущим трагические последствия для обоих полов. Сострадание есть человеческое качество, и Мать его олицетворяет. Если бы матери не обладали материнскими качествами, человечество не выжило бы, потому что человеческие дети являются самыми уязвимыми созданиями животного мира. Тем не менее, это архетипическое качество живет в каждом из нас и может с равной вероятностью развиться или не развиться.
Послание Великой Матери – это, прежде всего, милосердие: «Я люблю тебя, малыш, просто за то, что ты есть. Не плачь. Я здесь. Я позабочусь о тебе, накормлю тебя, вылечу, приласкаю и дам почувствовать вкус доброты». Когда Великая Мать отказывается отдавать себя (это означает, что настоящая мама раздражена и говорит: «Отстань и позаботься о себе сам»), архетипический Ребенок переживает тот запредельный ужас, что являет собой сущность и источник всякого страха.
Архетипический Отец
Этот всесильный Отец, или Космический Отец, или БогОтец, является третьим и последним героем нашей сказки. Отец объясняет Ребенку, что такое обусловленная любовь и что такое принцип закона и порядка (они могут называться иначе, однако они универсальны). В мифологии архетипический Отец наделен громовым голосом и грозно сдвинутыми бровями – так римляне представляли себе Юпитера, греки – Зевса, а христиане – Бога-Отца. Эти отцовские божества олицетворяют власть и ответственность. Ребенок получает от могущественного отца ощущение силы и защищенности. Именно об этом говорят все дети, когда хвастаются: «Мой папа сильнее твоего» (богаче, выше, смелее, у него самая большая машина, самая лучшая пушка, самые увесистые кулаки или самый современный компьютер). Это чувство проецируется на каждого, кто обладает властью (монарх, генерал, президент, руководитель, директор, капитан, шериф). «Наш президент имеет больше влияния, чем ваш, и я поддерживаю его, поскольку понимаю, что нуждаюсь в защите, которую он предлагает».
Архетип Отца присутствует в преподавателе, который отправляет вас на пересдачу, но может и помочь подготовиться к экзамену. Он (или она) может быть банковским служащим, который объясняет, что вы банкрот, или дает кредит для нового дела. Это полицейский, который выписывает штраф, но спасает от воров и убийц. Он – судья, который выдает вам штрафной и отправляет вас на скамейку, но при этом следит, чтобы игра шла честно. Архетипического Ребенка пугает появление этой наделенной властью фигуры, которая принуждает его к соблюдению правил и указаний. У Отца имеются четкие представления о поощрении и санкциях, и он упорно придерживается принципа порядка. Архетипический ребенок в бешенстве: «Что?! Я, Маленький Король в своем Дворце, должен соблюдать правила? Иначе будет хуже? Мне это совсем не нравится!»
Теперь нам известны действующие лица, давайте рассмотрим сценарий.
Испытание первое: родился нуждающимся в поддержке
Ребенок: Я такой маленький, Великая Мать. Я умоляю тебя, заботься обо мне. Я только пришел в этот мир.
Я даже не знаю, как отличить голод от холода, боль – от страха. Мое сознание не развито. У меня нет культуры и языка. Все, что есть, это мое тело, подчиненное своим потребностям. Оно чувствует удовольствие или боль. Это не Я, потому что у меня еще нет Я. Честно говоря, я не представляю, кто Я и кем могу стать. Прошу тебя, найди нежные слова для моих ушей, чтобы у меня появилось желание выучить язык. А когда ты подаришь мне слова, я захочу слушать сказки. Я хочу, чтобы они были содержательными и сложными. Я хочу, чтобы эти истории дали мне ощутить присутствие человечества, плотное, имеющее множество защитных слоев, созданных поколениями мудрецов. Мне нужно стать частью большого, развитого, населяющего многие страны племени, достаточно щедрого, чтобы сохранить мою жизнь и защитить от зла. Больше всего, Великая Мать, я хочу, чтобы ты помогла мне определить, что есть Я. Смотри на меня с обожанием. Стань зеркалом, в котором я буду отражаться как твой Король-Солнце, источник света, главная радость твоей жизни.
Великая Мать: Не бойся, дитя. Я дам тебе все это. Моя цель в том, чтобы убедить тебя родиться, почувствовать радость телесной жизни, желание получать удовольствие и быть счастливым.
Ребенок: Ласка, колыбельные, крепкие объятия, нежный голос и поцелуи – ты дашь мне все это?
Великая Мать: Тебе это нужно так же, как пища, тепло, язык и семья. Если не будет радости, ты не захочешь по-настоящему прийти в мир, ты не сумеешь расцвести. Итак, у тебя будет все необходимое. Но послушай! Ты должен сейчас же начать меняться и взрослеть, чтобы стать полноценным человеческим существом.
Ребенок: А что, если я этого не сделаю?
Великая Мать: Я брошу тебя, дитя! А если я тебя брошу, ты умрешь.
Ребенок: Хорошо! Я готов! Что мне предстоит?
Великая Мать: Будет множество испытаний, все они интересны и сложны.
Ребенок: Если они сложны, я хочу, чтобы ты все сделала за меня.
Великая Мать: Если я все сделаю за тебя, ты никогда не сможешь сказать про себя Я. Нет Эго – нет самостоятельности. Нет Эго – нет свободы.
Ребенок: Я хочу Эго. Я хочу свободу. Я хочу мир, и я хочу все это прямо сейчас. Каким будет первое испытание? Давай его сюда.
Великая Мать: Вот оно: учись отделять одно от другого! Начинай прямо сейчас, учись отличать чувство голода от чувства холода. Учись опрятности, потому что твои грязные пеленки плохо пахнут, даже для мамочки. Узнай, что «ты» и «я» значит двое, а не один. Пойми, что я буду все меньше и меньше соответствовать твоим требованиям. Пока ты растешь, тебе придется постепенно отрекаться от престола.
Ребенок: Я не хочу.
Великая Мать: Конечно, не хочешь. Именно это сопротивление и является первым шагом в твоем обучении. Я буду заботиться о том, чтобы не переполнить тебя новым опытом, буду регулировать количество трудностей. Однако если ты будешь упорствовать в своей зависимости, все люди вокруг станут избегать тебя. Это твой первый выбор: либо ты отделишься, либо навсегда останешься без Эго, без себя, без ориентиров и идентичности.
Ребенок: Ладно, в таком случае, я попробую. Это испытание действительно такое ужасное, как мне кажется?
Великая Мать: Да. И многие сдаются. Но одновременно оно может быть потрясающим, так как именно здесь начинается твоя свобода.
Ребенок: Я готов. Испытай меня.
Великая Мать: Видишь яблоко на столе? Если ты голоден, не зови меня. Схвати его и кусай своими молодыми зубами. Ешь яблоко, а не мать. Оно вкусное. Ты почувствуешь свободу.
Испытание второе: сущность Материи
Ребенок: Я готов ко второму испытанию.
Великая Мать: Оно пройдет на моей территории, но я не буду указывать тебе путь. Материя будет твоим учителем. Открой для себя твердость железа, жар огня, свежесть утренней росы, мягкость бархата, красоту и опасность воды. Иногда материя сопротивляется, а иногда помогает. Она требовательна. Если ты покажешь свое неуважение, она отомстит, испортив ту материю, из которой состоишь ты сам.
Ребенок: Мама, где и как я найду эту Материю?
Великая Мать: Просто играй. Все, что ты должен делать сейчас, это играть со всем вокруг, изучать различные формы существования материи. Результат наступит позже, в мире Отца.
Ребенок: Это я могу! Давай играть!
Испытание третье: встреча с Отцом
Отец: Твое третье испытание связано со мной, твоим Отцом. Ты должен узнать, что на свете есть такие вещи, как война, соперничество и борьба. Ты приходишь в мир, где многое покупается и продается, в мир сотрудничества и управления, закона и порядка, правил и инструкций, поощрений и наказаний.
Ребенок: Это значит, что мне придется работать? И прекратить играть?
Отец: Это по-прежнему может быть похоже на игру, но твоя активность должна быть результативной, приносить что-то взамен. Ты можешь строить, творить, делать открытия, изобретать, сочинять, проповедовать, учить, готовить, вырезать из дерева, рисовать, создавать блага, управлять ими, преумножать их, распределять. Работай для себя и для других. Старайся изо всех сил, проверяй свои возможности, отдавай, достигай, действуй, давай, давай, пошел!
Ребенок: Хорошо. Дай мне работу.
Отец: Нет, найди ее сам.
Ребенок: А вдруг я все испорчу?
Отец: Если ты не справишься, то станешь одним из тех слабаков, которые постоянно жалуются: «Система нечестная, и зачем работать, если невозможно победить. Отец требует от меня слишком многого, и все это так трудно; если я не могу победить систему, я ухожу!»
Ребенок: Что, если я не справлюсь с одним из испытаний?
Отец: Чтобы заглушить унижение от неудачи, ты обесценишь все, что связано с проваленным испытанием. Например, если ты не справишься с правилами Матери, ты будешь обесценивать желание. Зачем желать чего-то, если Мать не удовлетворяет желания? Если ты не научишься уважать материю, ты не сможешь постичь радость чувственного мира, потому что природа материальна. Если ты не будешь следовать моим законам, ты потеряешь дом, станешь слабым, ненадежным, бесполезным.
Ребенок: А что, если я не справлюсь со всеми тремя испытаниями?
Отец: Ты никогда не почувствуешь себя по-настоящему живым, никогда не найдешь смысл. С тобой будет что-то происходить, хорошее или плохое. Однако ты будешь занят поддержанием своей самооценки и сведешь все события к их буквальному содержанию, теряя при этом самый сок жизни. Не будет разговоров – только монологи. Никаких отношений, только ловкое манипулирование. Ты не сможешь давать и брать – только воровать, нападать и убегать.
Ребенок: Ого! Не будет побед, богатства, радости, а только одиночество? Думаю, я понимаю, что ты имеешь в виду, потому что я знаком с девочкой, которая как раз такая. Я испек ей торт на день рождения, по рецепту Великой Матери, такой сладкий-вкусныйпитательный-полезный-для-здоровья-потрясающий торт. А она увидела только торт, только еду, а не любовь, которую я пытался выразить. Я думаю, она не справилась со всеми тремя испытаниями.
Отец: Именно! Представь эту девочку, когда она вырастет: секс будет разменной монетой, замужество – всего лишь сделкой, работа – только ради денег, успех превратится для нее в обязанность перед обществом. Если ты не пройдешь три этих испытания, ты будешь думать: «И это все? Именно такой должна быть жизнь? Не очень-то много!». У нас есть множество названий для тех, кто проиграл: самовлюбленные, эгоистичные, ограниченные люди, инфантильные взрослые, которые остались корыстными, эгоцентричными и одержимыми, какими имеют право быть лишь младенцы. Эгоизм – это проклятие, лишающее способности к плодотворному взаимодействию с миром. Ты живешь в бедности, потому что не можешь видеть жизнь как бесконечный обмен энергиями, не понимаешь, как это – заниматься любовью с миром. Эгоист проклят. Все, что ты хочешь, это любить себя, других, весь мир. Твоя Мать и я благословляем тебя, Дитя. Аллилуйя.
Глава 3
Терапия как лекарство: медицинская модель
Очень заманчиво поверить в то, что душа может быть избавлена от страданий, что анализ эмоций решит проблемы психики. «Пожалуйста, доктор, вылечите меня, я так больше не могу». Именно с этого обычно и начинается психотерапия. Поиск «лекарства» продвигает вперед психотерапевтический бизнес: пациент пробует разнообразные способы «починки», некоторые тратят на это лучшую часть взрослой жизни. Печальная ирония заключается в том, что настоящая польза от расширения сознания достигается лишь после того, как человек поймет, что вера в исцеление – это экзистенциальный тупик. Стремление к осознанности, мудрости, к счастью по своей сути противоположно лечению. Отношения между людьми и боль, которую они причиняют, были предметом анализа представителей самых разных общественных наук. Их открытия завораживают, но для изучения тех аспектов отношений, которым свойственна глубина и сложность, научные методы не годятся. Научные модели отлично работают для ученых, но оказываются не пригодными при попытке «интерпретировать» душу, как невозможно описать ночное небо языком современной космологии. Психологические констелляции нестабильны, потому что основаны на личных мифах тех, кто в них включен, а миф всегда может быть заменен на другой. Вот пример ситуации, когда подход, нацеленный на лечение симптомов, совершенно упускает из виду более глубокий слой проблемы. Эта молодая бабушка была моей студенткой и очень гордилась тем, что остановила попытку школьного психолога «вылечить» ее внука.
Бабушка, кто-то убил мою собаку
Щенка моего семилетнего внука сбил насмерть неосторожный водитель. Мальчик был так расстроен, что у него возник нервный тик, который усиливался с каждым днем, и в конце месяца школьный психолог позвонил его матери (моей дочери). Консультант утверждал, что симптом является признаком патологии1, что ребенок не справляется, не может нормально общаться, что он замкнутый и мрачный, и спросил, не могла бы мать предложить мальчику зайти на следующий день к психологу для лечения. После такого приглашения внук вообще отказался ходить в школу. Он почувствовал, что «повестка» явиться в кабинет психолога была нападением на его душу.
Я не сомневаюсь, что школьный психолог сделал бы все возможное, чтобы помочь ребенку, который явно нуждался в поддержке, но я посчитала «вручение повестки» возмутительным. Для меня было совершенно неприемлемо, что с моим внуком обращаются так, как будто он «заболел», из-за того, что он месяц горюет по своему щенку. Итак, я села в машину, проехала 200 миль, поселилась у дочери и на неделю забрала внука из школы. Мы говорили о жизни и смерти, обсуждали насущные философские вопросы: «Есть ли у собак душа? Почему существует смерть? Действительно ли все мы смертны? Даже мама и папа, и ты, бабушка? Зачем и как мне жить с мыслью о таком конце?» В последний день мы устроили прощальную церемонию и похоронили вместо тела щенка последнюю пару тапочек, которую он сгрыз. Мы вставили его фото в рамку. Мы решили, что весна – хорошее время, чтобы взять другого щенка, потому что весна – это начало новой жизни, новый щенок продолжит историю любви между людьми и собаками, подобно тому как жизнь моего внука продолжает ту жизнь, которую я получила от поколений наших предков и передала ему. Тик пропал через три дня сам собой и никогда больше не появлялся.
Конечно, проявившееся у этого мальчика «внезапное, быстрое, повторяющееся, нерегулярное, стереотипное движение лицевой мышцы»2 действительно может быть названо симптомом, однако медицинский подход к такой проблеме бывает абсолютно неуместен. Если мы говорим о симптоме, значит, предполагается, что его надо вылечить. Но что конкретно требует лечения? Чутье подсказало мальчику, что его душа не нуждается в лечении, и он совершенно обоснованно воспротивился вторжению. Модель «вылечите это» совершенно адекватна в отношении того, что годится для лечения, например, применительно к сломанной кости или больному зубу. Но симптом этого мальчика скрывал проблему, которую невозможно вылечить: ребенок узнал, что все мы смертны.
Попытка «починить душу» обесценивает жизнь, она вредна для психики и губит ростки мудрости. Дети тоже сталкиваются с глубокими философскими вопросами. Смерть щенка может заставить их задуматься о серьезных проблемах, таких как смертность, чувство трагичности жизни, страдания невинных. Когда такое важное открытие происходит в семь лет, требуется не лечение, но инициация, и именно это и устроила для мальчика бабушка, проведя с ним неделю за философскими разговорами. Инициация была противоположностью лечению. Мудрость бабушки помогла мальчику стать мудрее и осознать, что все мы смертны и что несчастья могут случиться и с хорошими существами. Что касается церемонии, то она окончательно подготовила мальчика к появлению весной другого щенка.
Клиническая компетентность школьного психолога может иметь большое значение для общества. Никто не отрицает, что медицинские исследования позволяют разрабатывать все более совершенные лекарства для лечения психических расстройств, вызванных нейрогормональными или химическими нарушениями. На примере биполярных расстройств была впервые продемонстрирована целесообразность нейрохимического подхода. Разговорная терапия не могла бы конкурировать с правильным медикаментозным лечением проблем, вызванных физиологическими причинами. Школьный врач должен распознавать детей с проблемами. Это не простая задача – отличить психическое расстройство, которое требует внимания клинициста, от философской дилеммы, для решения которой нужен разговор с мудрым взрослым. Однако умение отличать одно от другого играет существенную роль в эволюции или деградации нашей культуры.
При всей своей полезности классификация DSM остается более или менее упорядоченным набором неясных понятий вроде «расстройств настроения», «тревожных расстройств» и «личностных расстройств», хотя никто из профессионалов в области психического здоровья не знает наверняка, что это такое и какие существуют культурные и исторические предпосылки для их появления. Во введении к DSM сказано: «Термин „психическое расстройство“, к сожалению, предполагает разделение психических и физических нарушений, что является редукционистским анахронизмом, оставшимся со времен господства дуализма «разум/тело». Объемный массив данных подтверждает, что в психических расстройствах существует физическая составляющая, а в телесных нарушениях присутствует значительная психическая компонента. Проблема, поднятая термином «психическое расстройство», более понятна, чем ее решение, и, к сожалению, термин оставлен в оглавлении DSM-IV, так как ему не найдено подходящей замены. Более того, хотя это руководство содержит классификацию психических расстройств, следует признать, что не существует определения, адекватно устанавливающего точные критерии понятия «психическое расстройство»3.
История полна примеров людей с личностной организацией, которая могла бы послужить поводом для госпитализации и интенсивного медикаментозного лечения, однако плоды их деятельности стали настоящим даром всему человечеству; это Виржиния Вулф, Хелен Келлер, Альберт Эйнштейн, Леонардо Да Винчи, Оскар Уайльд, Амадей Моцарт, Джеймс Джойс, Генри Торо, Вуди Аллен. Я лично знаю нескольких безумцев, маргинальных, чудаковатых, плохо приспособленных к жизни людей, которые непременно получили бы диагноз по DSM, при этом друзья и общество ценят их за выдающиеся человеческие качества. И в то же время, к примеру, Адольф Эйхман по результатам психиатрического освидетельствования оказывается совершенно нормальным.
На протяжении последних 60 лет психологию и психиатрию снова и снова критикуют за попытки стандартизировать всех в угоду господствующим ценностям. Жан-Поль Сартр, Мишель Фуко, Томас Саас, Рональд Лэйнг, Дэниел Купер и многие другие оказали влияние на целое поколение интеллектуалов, решивших доказать относительность критерия оценки психического здоровья. Их открытия и критические идеи до сих пор актуальны, но были оценены по достоинству преимущественно профессорами университетов, оставшись почти незамеченными практикующими терапевтами, Американской психологической ассоциацией, страховыми компаниями и культурой в целом. Вот один пример: множество влиятельных компаний в США, Европе и Канаде до сих пор используют личностные тесты для определения пригодности к работе и классификации сотрудников. Тестирование проводится психотехниками, а результаты считаются объективными. Вычисления, безусловно, объективны; и статистический анализ может помочь выявить психологические нарушения или психосоциальную патологию. И все же чтобы эти тесты отвечали своей задаче (найти наилучшего кандидата на должность), необходимо иметь определение нормальной личности. У нас его нет, и мы не можем его получить, потому что как только мы пытаемся определить психическое здоровье, мы попадем на огромную территорию, которая не может быть представлена в виде точных категорий по той простой причине, что эта область постоянно изменяется. При таком тестировании простота смешивается с упрощенностью, ясность – с шаблонностью, а когда речь идет о сложности психики, упрощения совершенно неуместны.
Если бы встал вопрос, каким прилагательным лучше всего определить психику, больше всего подошло бы слово «сложная». Эта сложность неизбежна, потому что психика каждого индивида является целым миром. Сложности не избежать и по другой причине: душа никогда не застывает в неподвижности, это не фиксированный объект. Она танцует, развивается или регрессирует в процессе эволюции культуры. Например, врачу в викторианской Англии никогда не пришло бы в голову интересоваться у женщины, фригидна ли она. Хорошему доктору сексуальная холодность казалась совершенно нормальной. Представления того времени о характере женщины благородного происхождения приписывали ей природную слабость, фригидность, зависимость. Нормальной считалась женщина хрупкая, имеющая слабое либидо, совершенно неспособная оценить умение заниматься любовью. Порядочный муж не ожидал от жены проявлений чувственности. Если женщина не была готова выглядеть нимфоманкой, проституткой или сексуально озабоченной, ей не следовало показывать, что секс для нее может быть сколько-нибудь приятным занятием. Пары, которые открыли для себя способность к взаимной страсти (их было довольно много даже в викторианскую эпоху), скромно умалчивали о своем открытии. Эти обычные люди научились смотреть сквозь так называемый личностный профиль «нормальной» женщины и потому стали более свободными.
Тот факт, что нормальная идентичность не может быть четко определена, сам по себе не является проблемой, скорее даже наоборот. Отсутствие ясности в определениях позволяет нам исправлять свои ошибки и избегать идеологических штампов. Ужасы расизма и сексизма основаны именно на жесткости понятий. «Белые» – такие-то, а «черные» – такие-то. Арийцы отличаются от евреев. Мужчины – с Марса, женщины – с Венеры. Женщины по преимуществу настроены на природу, тело и эмоции, а мужчины больше знают об обществе, личности и мышлении. Везде сплошные стереотипы. Жесткие рамки идентичности в конце концов раскалываются на мелкие осколки, и это значительно удобнее, потому что идентичность должна быть подобна комфортной одежде, достаточно свободной, чтобы не сковывать движения и рост.
Невозможность дать определение нормальной личности лучше всего иллюстрирует история клинической интерпретации гомосексуальности. Отношение к этому явлению как к болезни остается одной из самых известных грубейших ошибок в истории психологии, причем принятых с удивительной легкостью, хотя этот пример убедительно показывает ненаучность основ DSM. Это увлекательная история с драматическим концом. До издания DSM в 1968 году гомосексуальность (женская и мужская) считалась болезнью. Психологи опубликовали огромное количество теорий о возможных причинах этого «заболевания». Типичный пример – много раз переизданная работа Фрэнка С. Каприо4, которая содержала ложные доказательства, сфабрикованные клинические случаи и много истерии по поводу предполагаемой опасности гомосексуальности для общественной морали. Причиной часто считалось неправильное воспитание (обвинения в нем обычно были адресованы матери). В случае мужской гомосексуальности мать подозревалась в соблазняющем поведении, вызывающем у сына инцестуальную панику; альтернативная версия состояла в том, что мать была слишком властной, что привело к возникновению у мальчика страха кастрации. В случае с женской гомосексуальностью мать обвинялась в эмоциональной холодности, которая заставляла дочь тосковать по женскому вниманию, путая близость с матерью с сексуальной близостью.
