Текст книги "Дни и ночи"

Автор книги: Жильбер Синуэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Не уделите ли мне немного времени, сеньор Ортис?

– Разумеется. Почему бы вам не прийти к нам на ужин сегодня вечером? Ожидается несколько друзей. И если вы свободны…

– Буду очень рад.

– Мы живем неподалеку от вашего отеля. Минут десять пешком. Мой дом почти примыкает к Византийскому музею. Авеню Вассилис-Софиас, тридцать. Третий этаж. В восемь часов вас устроит?

– Прекрасно.

Он дал отбой. Сердце сильно билось. Не от тревоги, а от радости. Он только что поднялся ступенькой выше.

Теперь нужно было дышать. Он открыл настежь окно и несколько раз вздохнул полной грудью. Под ним раскинулась почти пустынная площадь Синтагма. Слева виднелся дворец, остаток монархии. Кроме двух-трех прохожих – никого. Стефанос был прав, утверждая, что солнце Греции может быть опасным. Ворвавшийся в окно воздух почти обжигал.

Он закрыл створки. Сейчас не больше часа. Тяжесть, сдавливавшая грудь, исчезла; Рикардо почувствовал голод. Одевшись за несколько минут, спустился в холл и подошел к портье. Тот наверняка посоветует ему ближайший ресторан.

В спешке Рикардо не заметил молодой женщины, хотя она была рядом, в шаге от него, и разговаривала с каким-то пожилым мужчиной.

Не увидел он ее и тогда, когда она шла вместе с ним к выходу из отеля. А у нее были черные волосы, подобранные и скрученные узлом на затылке, неяркие губы, короткий нос, родинка на левом крыле носа и миндалевидные глаза.

19

Эрнесто Ортис был очарователен. Его жена немного уступала ему. Высокая, стройная, элегантная от природы, Юлия Ортис не была лишена грации, она даже могла бы хорошо проявить себя в компании самых приятных женщин, если бы только не ее досадное стремление перебивать собеседников и не слушать ничего не относящегося к ней лично.

Одна из присутствующих пар была аргентинской, другая – греческой. Грека звали Никос Буатзар, он занимал пост советника при премьер-министре Элефтериосе Венизелосе. Страстный политик, вспыльчивый, яркий, с подчеркнутой склонностью к метафорам, Венизелос считал себя альфой и омегой всего! На самом деле он был самой крупной из живущих политических фигур. Рикардо не потребовалось много времени, чтобы установить, что он не преувеличивал свою значимость. Дело в том, что Рикардо раньше ничего не знал о страданиях этой земли. Никогда он не слышал истории о том, как десятки женщин, однажды, в 1821 году, предпочли убить себя, бросившись в реку, нежели подчиниться туркам. Впервые он слышал и о таком названии, как «Городок Ландов», или Миссолунги, на берегу залива. Этот городок, отрезанный от остального мира, сопротивлялся целых три года, выдерживая безжалостную осаду. Оголодавшие жители сначала съели всех собак, лошадей, потом питались соленой зеленью, росшей вдоль пляжей. В конечном итоге город был взят и его сровняли с землей, немногих из уцелевших предали мечу.

Рикардо узнал, насколько подло вели себя западные державы, не желавшие слышать о страданиях народа Греции. В этой борьбе за независимость Венизелос играл, бесспорно, огромную роль. Четыре века турецкого ига, четыре сотни лет принудительного подчинения христианства исламу. И масса мучеников, чья кровь орошала песок прибрежных пляжей.

Аргентина была далеко. Собственные заботы Рикардо, считавшиеся наиважнейшими и годами закрывавшие ему глаза на все остальное, не касавшееся его повседневной жизни, были песчинками по сравнению со всем этим.

Ужин затянулся до двух часов ночи, когда удалился последний из приглашенных.

– Итак, сеньор Вакаресса, что я могу для вас сделать?

Положение Ортиса было довольно высоким. Это чувствовалось и по выражению его лица, и по модуляциям голоса. Приветливый, но без теплоты, внимательный, но бесстрастный, он принадлежал к тому типу людей, которые предпочли бы скорее сгореть на костре, чем высказать откровенное мнение без обиняков.

– Я занят поисками некоторых сведений, имеющих отношение к островам, и в частности к миру археологии.

Ортис моментально насторожился:

– Предупреждаю сразу. Если я и располагаю некоторыми сведениями по истории Греции, то не считаю себя специалистом, к тому же на этой должности я только год.

Будучи хорошим дипломатом, он начал с ограждения себя от возможных осложнений.

– Понимаю, сеньор. И все-таки попытаемся, если вы не против. Полагаю, вы слышали об одном английском археологе по фамилии Эванс?

– Сэр Артур Джон Эванс?

– Вот именно.

– Многого я о нем не знаю. Известно, что начало его карьеры связано с археологическими раскопками в Лапонии и на Балканах. Примерно в тысяча восемьсот восьмидесятом году он был назначен директором музея в Оксфорде. Он снискал себе известность тем, что проводил раскопки на Крите, потом жил там. С тех пор его репутация пошатнулась и угасла.

– Он все еще живет на Крите? Ортис неопределенно повел рукой:

– Вероятно. Но если не ошибаюсь, ему сейчас лет восемьдесят, и я удивился бы, увидев его на раскопках. – Он пошел на уступку: – Кое-что узнать можно. Среди моих знакомых есть один археолог, работающий в министерстве образования. Его зовут Мариос Стергиу. Я мог бы дать вам рекомендацию, но без всякой гарантии. У этого человека ужасный характер, и я подозреваю, что он в некотором роде мизантроп. Его интересуют только старые камни.

– Я как-нибудь выкручусь. Когда я с ним смогу встретиться?

– Прежде нужно получить его согласие. Но, независимо от ответа, я все равно поставлю вас в известность.

– Признателен вам, сеньор.

– Это вполне обычное дело – мы ведь соотечественники. И к тому же разве вы не друг Адельмы? Я очень привязан к ней. Вы давно знаете ее?

– Несколько месяцев.

– Где вы с ней встретились?

От неожиданности Рикардо невнятно пробормотал:

– У друзей. Однажды вечером… Ужин.

– Ясно…

Рикардо воспользовался моментом, чтобы перевести разговор на свои проблемы:

– Вам уже случалось видеть статуэтку с плоским лицом, без глаз, без рта?

– Да, конечно. Ее можно встретить повсюду. Ни один путешественник не минует ее. Она является символом Киклад.

Так же ответил и его коллега в Буэнос-Айресе.

– Она что-то символизирует? Известно, для чего она служила?

Ортис отрицательно покачал головой:

– Я предупредил, я не специалист. Но Стергиу сможет кое-что разъяснить.

Рикардо нервно прикусил нижнюю губу. Он не продвинулся ни на шаг.

– Последний вопрос. Предполагаю, что вы поездили по стране, побывали на островах.

– К сожалению, не столько, сколько мне хотелось бы. Моя жена плохо переносит жару, а еще меньше бедность, которую считает признаком плохого воспитания. Ведь некоторые области Греции еще очень бедны. Что вы хотите, нелегко встать на ноги после четырех веков оккупации. Мы говорили о Крите. Так вот, он получил независимость только восемнадцать лет назад. Однако задайте ваш вопрос, прошу вас.

– Во время ваших поездок приходилось вам слышать об острове круглой формы?

Серые глаза дипломата выразили недоумение.

– Круглой формы? И это все?

– Увы, все. На этом острове в отдаленные времена произошло землетрясение.

Ортис рассмеялся как ребенок.

– Сеньор Вакаресса, вы хоть имеете понятие о количестве островов в морях этой страны? Вместе с маленькими и большими, средними и крошечными, населенными и безлюдными их насчитывается больше двух тысяч! Вы слишком самоуверенны, если в этом наборе хотите отыскать тот, который соответствует вашему описанию. Да и где искать-то его? Вот в чем проблема. В Эгейском море? Среди Ионических островов? В заливе Сароникос? Или же среди островов Додеканес, которые, да будет вам известно, все еще принадлежат итальянцам? Выбор велик.

Рикардо не мог не признать его правоты. До этого момента разум сознательно отвергал все, что могло бы поколебать решимость. Возможность неудачи даже не приходила в голову. Теперь же все обстояло по-другому. «Больше двух тысяч островов», – сказал его собеседник. Да это настоящее созвездие, и в этом скоплении предстоит отыскать маленькую звездочку.

Голос дипломата вывел его из задумчивости:

– Сеньор Вакаресса, а что вы, собственно, ищете? Щеки Рикардо запылали. Смутившись, он отвел глаза. Он всегда знал, что рано или поздно, но этот вопрос возникнет. Он не нашел ничего лучшего для ответа:

– Меня просто интересует этот остров.

Ортис нахмурился и с понимающим видом произнес:

– Этот остров… И только… – Затем, преодолев любопытство, закончил фразу: – Успокойтесь. Это меня не касается. Прошу простить мою нескромность.

Явно подчеркнуто он посмотрел на часы, и Рикардо понял, что предел должен быть всему. Он тотчас поднялся:

– Еще раз благодарю за помощь. Могу я рассчитывать на ваш звонок?

– Абсолютно. Завтра в первом часу я свяжусь со Стергиу.

Дипломат проводил его до двери, незаметно подавив зевок. Было уже половина третьего, почти утро.

Ортис сдержал свое слово, но позвонил три дня спустя. За эти три дня Рикардо не раз переходил от самого радужного оптимизма к самому черному пессимизму. Он закрылся в номере, не осмеливаясь далеко отходить от прикроватного столика, вздрагивая при малейшем звуке, похожем на телефонный звонок. Так что, когда дипломат подтвердил намерение археолога принять его, он встретил эту новость с ликованием.

«В десять часов в среду, комната 109, третий этаж, в министерстве образования». Рикардо еще раз перечитал записанную на бланке отеля информацию и вышел из здания.

Археолог полностью соответствовал описанию Ортиса. Когда Рикардо вошел в комнату, тот едва среагировал. Если лицо – зеркало души и если перевоплощение существует, душа Стергиу должна была принадлежать в незапамятные времена бурому медведю. Большой и толстый, с круглым лицом, он весьма внушительно выглядел за маленьким столом, еле там помещаясь.

– Садитесь, – бросил он, указывая на стул. И предложил больше по привычке, чем из любезности: – Кофе?

– Охотно.

– Сахар? Средний? Без сахара?

– Немного сахару.

После приезда в Грецию Рикардо узнал и полюбил эту смесь густого мокко, его привкус кардамона и непременные ритуальные вопросы, относящиеся к кофепитию. Ритуал этот, скажем мимоходом, мог резко прерваться, если новичок совершал чудовищную ошибку, показывая себя знатоком кофе по-турецки вместо кофе по-гречески.

Археолог снял трубку, что-то неразборчиво сказал и дал отбой.

– Вы прибыли из Латинской Америки? – небрежно спросил он на ломаном английском, ужасно коверкая «р».

– Да. Из Аргентины.

– Сейчас там осень.

Рикардо послышались критические нотки в его голосе.

Стергиу продолжил:

– Как тут людям понять друг друга, если живут они в разных климатах. У вас – бело, у нас – черно. Солнце, дождь. Какой-то хаос!

– Вы говорите по-французски? Археолог явно удивился и обрадовался:

– Конечно же. Вы тоже прекрасно говорите…

– Моей заслуги в этом нет. Моя мать была француженка. А вы? Где вы учились?

Археолог бросил на него негодующий взгляд:

– Месье, сразу видно, что вы не знаете Грецию. Семья, в которой не говорят на французском, считается невежественной. Как можно воспитывать ребенка, не обучая его самому красивому языку на свете? – И, немного помолчав, уточнил: – После греческого, разумеется.

– Безусловно.

Что-то подсказывало Рикардо: этот человек несколько расслабился, и между ними установилось взаимопонимание! То, что они оба знали французский, немало способствовало этому. Взяв янтарные четки, археолог ловко перебирал их.

– Итак, если я хорошо понял, вам нужна информация о Кноссе и об этом нехристе Эвансе?

– Да. Среди всего прочего.

– Задавайте мне вопросы. Тема довольно объемная.

– В первую очередь мне хотелось бы знать, каков смысл этой плоской фигурки без глаз. Она, как мне кажется, довольно часто встречается в вашей стране.

– Это не просто фигурка, – незамедлительно поправил археолог. – Мы называем это киклидической статуэткой. Она представляет собой некий персонаж, мужчину или женщину во весь рост, со скрещенными руками. Вероятнее всего, это какой-то погребальный предмет или подношение, предназначенное для богов Киклад. Особой уверенности у нас нет.

– Любопытно, но я никогда не видел статуэтку целиком, только верхнюю…

– Ничего удивительного. Большинство выкопанных фигурок были частично разбиты – то ли случайно, то ли потому, что некоторые были слишком велики и не умещались в могилах. Напомню, что могилы никогда не превышали одного метра в длину, так как покойников в основном хоронили в положении эмбриона. Но самое любопытное в этой истории – их сходство с другими статуями, найденными за тысячи километров отсюда. Между прочим, недалеко от вас, в Тихом океане, близ Чили, на острове Пасхи. Вы, вероятно, слышали об этом. Конечно, размеры их несопоставимы; некоторые моаи – так их окрестили – весят больше семидесяти тонн! И тем не менее выражение лиц, или, скорее уж, отсутствие выражения, удивительно близко нашим кикладическим статуэткам. Там мы тоже столкнулись с неизвестностью. Для чего эти моаи? Как и в каких условиях можно перемещать гигантские блоки на острове, насчитывающем едва ли тысячу жителей, из которых почти половина – женщины? Тайна… – Он с трудом выпрямился. – Я сбился с дороги… Продолжайте…

– Эванс? – уронил Рикардо.

– Иконоборец. Варвар! А что вы хотите: когда в дело вступают деньги, никто не может устоять.

Улыбка появилась на лице Вакарессы. Уж он-то хорошо это знал.

– Еще задолго до него, – продолжал Стергиу, – многие археологи интересовались островом Крит, в частности Кноссом. Вам известен Шлиман? Генрих Шлиман.

Увидев смущенную физиономию посетителя, он пояснил:

– Он настоящий гений. Чистейшей воды. Мы все считаем его своим отцом. Я хочу сказать, отцом-основателем доэллинической археологии. Еще в тысяча восемьсот восьмом году он доказал существование цивилизации, описанной Гомером в «Илиаде» и «Одиссее». Несравненное упорство одержимого привело его по следам Улисса на Итаку, потом, в тысяча восемьсот семидесятом году, на азиатский берег Дарданелл, где он открыл – может, и не точное, я признаю – место-нахождение города Трои. В тысяча восемьсот восемьдесят шестом году он нацелился на остров Крит и хотел начать раскопки в местечке Кносс. Для этого необходимо было закупить землю. К несчастью для него и большой удаче для Эванса, непомерные запросы владельцев вкупе с критским восстанием против турецкой оккупации вынудили Шлимана отказаться от этого проекта. У каждой медали есть обратная сторона. Эванс этим воспользовался. Через семь лет Англия вступила во владение землями. – Он вздохнул. – Увы…

– Но почему вы столь критически настроены? Стергиу так стремительно встал, что Рикардо подумал, что он сейчас бросится на него.

– Почему? Если вы уж задаете подобный вопрос, значит, ноги вашей не было в Кноссе! Там провели не реконструкцию и даже не реставрацию. Они все испоганили! По собственной инициативе Эванс осмелился перекрасить тысячелетние фрески, и причем совершенно необдуманно. Фиолетовый цвет, охра, желтый, зеленый – цыганщина, да и только! Это уже не дворец, а дом терпимости! Сверх того, он самовольно дал комнатам экстравагантные названия: «туалет царя», «уборная царицы» или «тронный зал»! Я не говорю о чрезмерном использовании бетона и о других вульгарных ошибках.

Выдохшись, он тяжело упал в кресло, лицо налилось кровью.

«Такие археологические баталии, – подумал Рикардо, – не очень-то продвинут дело. Надо быть поспокойнее».

– Эванс работал один или с бригадой?

– С бригадой, конечно. В его возрасте одному ему уже не потянуть. По слухам, его заменят неким Пенделбери. Вы хотите с ним встретиться?

– Не исключено.

– Вы, случаем, не журналист?

Спроси он «вы, случаем, не змея?», тон был бы менее подозрительным.

– Нет. Совсем нет. Я ищу одного человека, в частном порядке. Вы полагаете, Эванс сейчас все еще в Кноссе?

– Несомненно. Подозреваю, что он хочет умереть в Греции, чтобы составить конкуренцию несчастному Шлиману, который, скончавшись в Неаполе, завещал похоронить его тело здесь.

– Раз уж мы говорим о фресках, что вы думаете о «Принце с лилиями»?

– Ничего. Кроме того, что она была восстановлена Эвансом по разрозненным фрагментам других фресок. Он назвал ее, неизвестно почему, «Царь-жрец», а отнес к периоду недавний минойский первый-А, то есть между тысяча пятьсот восьмидесятым и тысяча четыреста пятидесятым годами до нашей эры.

– Первый-А? – удивился Рикардо. – Что это значит?

– Эванс составил таблицу, которая позволяет определить хронологию минойской цивилизации; термин «минойский» был введен легендарным Царством Миноса. Он разделил весь ансамбль на три периода: минойский древний, минойский недавний и субминойский; каждый содержит три фазы – первую, вторую и третью.

– А этот Минос и в самом деле существовал?

– На деле, кажется, были два человека с таким именем. Самым знаменитым был не первый, который царствовал в Кноссе в середине пятнадцатого века до Рождения Христа, а второй, внук первого. Именно его жизнь и обросла легендами. Самая известная об архитекторе Дедале, построившем лабиринт, дабы спрятать там плод любви Пасифаи, дочери Гелеоса, и Минотавра – чудища с головой быка и человеческим телом. По этому поводу Эванс утверждал, что вышеупомянутый лабиринт был не чем иным, как дворцом Кносса. Доказательство тому, по его мнению, – архитектурный замысел сооружения, состоящего из серии комнат, залов, коридоров, в которых запросто мог затеряться чужеземец. Я лично не верю ни одному слову. Я уверен, что лабиринт – лишь ансамбль из искусственных или естественных галерей, где проходили культовые церемонии. Но прошу прощения, меня опять заносит.

– Не стоит извиняться. Эти легенды очень интересны. – Рикардо подался вперед. – Теперь я прошу вас быть снисходительным. Мой последний вопрос покажется вам наверняка одним из самых нелепых. Существует ли на архипелаге Киклады круглый остров?

– Круглый остров? – повторил озадаченный Стергиу. – Вы знаете, сколько островов…

– Знаю, – позволил себе перебить собеседника Рикардо, – больше двух тысяч. Но есть слабая уверенность, что круглых среди них не много. Кроме того, они могли стать жертвой естественных катаклизмов.

– Круглый остров… В буквальном смысле круглый? Рикардо улыбнулся при виде потерянного лица археолога.

– В буквальном.

– Это все равно что выбрать пару идеальных рогов в козлином стаде. Я сожалею, что не могу ответить.

– Ничего. Вопрос мой, вероятно, абсурден.

Он вернулся к тому, с чего начал. Оставалось только попрощаться с археологом.

– Я очень признателен за то, что вы уделили мне время.

Стергиу слегка приподнялся, протягивая ему руку:

– Не стоит благодарности, месье. Прощайте. – С раздражением он заметил: – Эти шалопаи забыли про кофе…

Закрывая за собой дверь, Рикардо услышал, как тот бормочет:

– Круглый остров?..

Около четырех утра в номере отеля раздался телефонный звонок, сразу разбудивший Рикардо. А ведь он заснул с таким трудом!

– Алло? Месье Вакаресса?

– Я у телефона.

– Говорит Стергиу.

Должно быть, у археолога поехала крыша, раз он звонит в такой час.

– Круглый остров… Я нашел его!

20

За исключением нескольких утренних клиентов, ресторан был пуст.

Удобно устроившись перед блюдами с обильным завтраком, Стергиу в третий раз проворчал:

– Вы родились под счастливой звездой, месье. На вашем месте я поставил бы свечу Святой Деве. – Он скользнул подозрительным взглядом по Рикардо: – Вы верующий, не правда ли?

– Верующий. Но признаюсь, что совсем не религиозен.

– Не смущайтесь. Я такой же. Тем не менее Дева священна. Она намного превосходит всех святых и воронов в сутанах.

Рикардо попытался скрыть нетерпение. После Стергиу он не смог сомкнуть глаз.

– Найти ваш круглый остров оказалось детской игрой. Сразу-то я и не сообразил. Но позже все прояснилось. Детская игра… – Он умолк, чтобы придать вес своему открытию. – Круглый – это его название.

Глаза Рикардо расширились.

– Да, – снова повторил Стергиу. – Круглый – так его называли. Круглый на греческом звучит как «стронгили». Так и называли ваш остров. Название это, без сомнения, происходит от его прошлого внешнего вида. Его звали еще и Калисте, что означает «красивый». Сегодня он больше известен под названием Тира, это основной остров группы вулканических островов, имеющих общее название Санторин, от итальянского Санта-Ирена.

– Чушь какая-то, – пробормотал Рикардо. – Круглый… Но почему вы сказали «от его прошлого вида». Он что, изменил форму?

Археолог наклонил голову в знак согласия и вытащил из кармана янтарные четки.

– Это подтверждает мою уверенность. Вы оговорились в моем кабинете, что ваш остров мог подвергнуться природному катаклизму. Так знайте, что над Тирой возвышался вулкан. Извержение его произошло около тысяча пятисотого года до нашей эры, и остров сместился. Апокалипсис. Ужасное явление природы. Мы привыкли сравнивать это извержение с извержением Кракатау. – Не переставая перебирать четки, Стергиу продолжил: – Активность индонезийского вулкана пробудилась в мае тысяча восемьсот восемьдесят третьего года. Вообразите столб дыма высотой в пятнадцать тысяч метров, камни, вылетающие на высоту семьдесят километров, – заметить их можно было в небе Греции и дальше, вплоть до Северной Европы. Катаклизм породил цунами высотой двадцать – тридцать метров; берега многих островов были разрушены, погибло тридцать пять тысяч человек. Примерно то же самое произошло и на Тире.

Рикардо слушал, в голове стучало, сердце билось, разрывая грудь.

Наслаждение, смешанное с безумием, с жаром объятий. По меньшей мере было ли это адским огнем? Я больше не слышу ее. Время застыло.

– Что происходит?

– Слушай…

Глухой гул поднимается из неведомой бездны и яростно вплетается в наши слова.

Комната равномерно покачивается. Статуэтка вибрирует на столе. Увеличивающаяся вибрация раскачивает стены.

Дрожание оканчивается грохотом. Статуэтка опрокидывается, стены рушатся, вдребезги разлетается мрамор с прожилками, покрывающий пол.

– И что осталось от Тиры? – наконец смог спросить Вакаресса.

– Большая арка, достигающая метров ста в высоту, из черной застывшей лавы. Страбон, известный греческий географ, назвал это место «железным островом». Из текстов, оставленных им, мы узнали, что последнее извержение произошло примерно в сто девяносто седьмом году до рождения Христа и привело к образованию острова диаметром около двух километров, который древние назвали священным. Остров этот потом поглотили волны. Было и новое извержение в сорок шестом году нашей эры, и еще одно в семисотом году.

– Вы назвали цифру погибших при Кракатау – тридцать пять тысяч. Думаю, что полторы тысячи лет назад Тира не была столь заселена. Выживших наверняка не осталось.

– Вполне вероятно. Во всяком случае, известно, что остров был необитаемым около двухсот лет. Затем, предположительно, там обосновались финикийцы.

– Но до… до извержения?

Стергиу прожевал вареное яйцо и ответил:

– Нам известно только, что Тира была обитаема дорьенами начиная с третьего тысячелетия, это этническая группа неизвестного происхождения, встречают их сейчас в основном в Пелопоннесе. В остальном история острова не вошла в историю Античности, и, если бы не эта катастрофа, он, вероятнее всего, остался бы незамеченным.

– У вас обширные знания, месье Стергиу. Я знаю, этого требует ваша профессия. Но все же… Вы, должно быть, размышляли об этом всю ночь.

Стергиу пожал плечами:

– Вы ошибаетесь. Оказывается, я знаю этот остров лучше, чем самого себя.

Модуляция его голоса была странной. Ответил он так, будто обращался к самому себе.

Воцарилось молчание.

Тира… Значит, там мог умереть Рикардо. Там же он мог узнать Сарру.

И тотчас в его мозгу прозвучало предостережение Майзани: «Вы не можете довериться только одной интуиции. На нее нельзя полагаться, когда речь идет о перевоплощении».

Но здесь было нечто большее, чем интуиция… Круглый остров не оказался плодом его воображения. Он существовал реально. «Она существовала». Брызнул свет, частично освещая темные зоны. Частично. Как были связаны Крит и Тира? При чем здесь Крит? При чем здесь «Принц с лилиями»?

– Вы читали труд Платона «Тимей»? Или «Критий»? – И, не дожидаясь ответа, он объяснил: – Трагедия Тиры упоминается там косвенно. Платон считает ее ответственной за исчезновение континента, о предполагаемом существовании которого изведено немало чернил. Я хочу говорить об Атлантиде. Философ написал, что было землетрясение и ужасное наводнение, и за один злосчастный день и одну роковую ночь поглотилась вдруг земля и Атлантида ушла в бездну морскую, исчезла сама собой. На деле Платон смешивал разные вещи. Его текст только доказывает, что устное предание широко разнесло известие о трагедии, потрясшей Тиру. Возьмите потоп из Ветхого Завета, и все историки скажут вам, что он навеян вавилонскими и особенно шумерскими мифами. У шумеров Ноя звали Зиусудрой, в вавилонской версии он носит непроизносимое имя Ут-Напишти. Так распространяются легенды. Само собой разумеется, что Атлантида существовала лишь в умах мечтателей. Не исключено, что Платон путает этот мифический континент с островом Крит, где в те времена уже была развитая цивилизация. – Стергиу допил кофе и поинтересовался: – Есть у вас еще вопросы?

– Только один. Если, как вы сказали, Тира была обитаема в третьем тысячелетии, то могли остаться следы этой цивилизации? Монументы? Дома? Храмы? Что-нибудь еще?

– Несомненно. Но ни один археолог не заинтересован этим. Тира ждет своего Шлимана. – Легкая улыбка тронула его губы. – Вас, может быть?

– Или вас, месье Стергиу.

Археолог вздрогнул. Выражение горечи появилось на его лице.

– Раскопки слишком дороги. Я знаю, о чем говорю. Почему, как вы думаете, я стал чиновником? Посмотрите на Шлимана и Эванса, оба они состоятельные люди. Не со скудной зарплатой министерского сотрудника пускаться в такую авантюру. – С трудом он поднялся. – Позвольте мне удалиться. Меня ждет работа.

Рикардо проводил его до выхода из отеля. У дверей Стергиу остановился и сказал:

– Дерзайте, месье. Я что-то недопонимаю в вашем деле, точнее, совсем не понимаю. Тем не менее какова бы ни была ваша цель, я искренне желаю вам достичь ее, так как вижу, что помыслы ваши чисты.

– Вы правильно видите, – только и вымолвил Вакаресса.

Археолог пристально посмотрел на Рикардо:

– Когда будете на Тире, обязательно попробуйте местное вино – букет его бесподобен. И еще: повидайтесь с Александром Влазаки. Это друг. Он может вам быть полезен, тем более что говорит по-французски. Живет он на острове уже четыре или пять лет. Когда увидите его, попросите сводить вас на юг острова… – Голос его почти оборвался: – … в Акротири. – Он ободряюще взглянул на Рикардо. – Ведь вы поедете на Тиру, не правда ли?

Толстые тучи, подталкиваемые ветром, катились над Эгейским морем. А ведь какой-то час назад небо было прозрачно-голубым. Всегда поражали резкие скачки погоды в конце мая. Даже бывалые моряки, видавшие и не такое, подобного не помнят. Несчастные кайки взлетали на волнах, как пробки, под скрипение снастей. Хотелось бы знать, хватит ли времени у старенького кайка преодолеть несколько сотен морских миль, еще остававшихся до Тиры. Осунувшийся, пожелтевший, Рикардо нашел себе убежище на корме, вжавшись спиной в бухту намокшего троса. Рядом, не обращая внимания на бортовую качку, пристроился молодой чело-век, игравший на невиданном инструменте, напоминающем мандолину. Он пощипывал струны кусочком вишневой коры, извлекая металлические звуки, такие же резкие, как и скачки ветра и волн.

– Ты не здешний, – уверенно выговорил музыкант на ломаном английском.

Рикардо пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответить:

– А что, заметно?

– Будь ты здешний, ты бы не мучился. Во всем мире люди рожают в больницах. В Греции детей рожают в море. Не дрейфь. Все дело в привычке. Чем больше плаваешь, тем меньше страдаешь от морской болезни. Ты куда направляешься?

– В Тиру.

– А я сойду в Паросе. И он возобновил игру.

– Что это за инструмент?

– Бузуки. Он всегда со мной. Он – часть меня. Когда я умру, он будет со мной и в могиле. Так будет лучше.

– Лучше?

– Я натворил в своей жизни много глупостей и не рассчитываю попасть в рай. Но если я им там сыграю на бузуки, тогда… Кто знает?

Несмотря на оцепенение, Рикардо невольно улыбнулся. Ему бы такой бузуки, чтобы задобрить судьбу.

– Что тебе делать на Тире? Остров почти пуст. Там нет даже электричества.

– Я кое-кого ищу.

– Женщину наверняка… Ни один мужчина не будет так мучиться, если тут не замешана женщина.

– Верно, женщину…

– В мире столько женщин. Зачем привязываться к одной? Знаешь, что говорил мой дед? Он говорил: «Малыш, берегись. Никогда не говори женщине, что она единственная на всю жизнь. Вдумайся, жить можно и сто лет». Мудрый человек был мой дед.

Рикардо одобрительно кивнул.

Если буря не утихомирится, ему никогда не удастся проверить справедливость этих слов. Он погибнет здесь, на палубе кайка.

Но боги, у которых иногда появляется сострадание, сжалились над ним. В часе от Тиры ветер стих, море снова стало почти спокойным, солнце разорвало тучи.

Придя в себя, Рикардо первым делом закурил сигарету. Предложил он и музыканту.

– Видишь, я был прав, когда говорил, что в музыке есть тайная сила. Она усмиряет даже бурю, – сказал тот. – А ты знаешь, в наших мифах написано, что человек по имени Орфей очаровывал игрой на лире диких животных и заставлял двигаться деревья и камни. К сожалению, он был легкомысленным.

– Это почему?

– В легенде говорится, что Орфей был безумно влюблен в одну женщину, Эвридику. Однажды в лесу ее ужалила змея, и она умерла. Безумец Орфей отказался поверить в смерть возлюбленной. Он спустился в ад, чтобы найти ее, и, играя на своей лире, убедил богиню Персефону отпустить Эвридику. Персефона поставила условие: ни в коем случае он не должен оборачиваться, чтобы взглянуть на любимую, когда та пойдет за ним. Увы, приближаясь к миру живых, Орфей оглянулся, и в тот же миг Эвридика исчезла навсегда. Музыкант взял резкий, диссонирующий аккорд, подчеркнув тем самым свои слова.

– У всех наших легенд есть мораль.

«Не могу утверждать, но мне кажется, что, заплакав, несмотря на запрещение женщины и белочки, вы нарушили слово. Да, вы нарушили слово, потеряв тем самым всякую надежду найти вашу возлюбленную».

Примерно это сказал Толедано в тот день, когда Рикардо пытался разъяснить ему свой индейский сон? Странная вещь: две легенды, родившиеся в разных концах света, пересеклись…

– А по-твоему, в чем мораль легенды об Орфее?

– Во-первых, никогда нельзя отступать от правил, установленных Богом. Жизнь и смерть связаны. Тут что-то вроде богохульства. Рано или поздно Бог наказывает ослушников. Во-вторых, никогда нельзя позволять страсти ослеплять себя. Я знаю, о чем говорю. Страсть подобна буре: когда дует ураган, перед ним не устоит даже огонь. А легонький ветерок долго-долго поддерживает пламя.