Текст книги "20 лет дипломатической борьбы"

Автор книги: Женевьева Табуи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 11. Левый блок и Лозаннская конференция

Претенденты в министры, ванная комната и зубной врач. – Красивый барон фон Папен и новые господа. – Полицейский роман фон Нейрата. – «Конгресс веселится». – Котелок Жермена Мартэна и пируэты канцлера. – Эррио и гасильник. – Фейерверк 8 июля. – Палуба «Минотавра» и новый демарш Шлейхера и фон Папена. – Германия вновь обретает свою свободу.

Париж, пятница 6 мая 1932 года. Елисейский дворец. Национальный траур.

В комнате на первом этаже на скромном ложе покоится президент республики Поль Думер; на его левой щеке красное пятно, отмечающее одну из полученных им ран. В ногах лежат цветы. На лице печать спокойствия. Сумасшедший по фамилии Горгулов[24]24
  Русский белогвардеец. Убийство президента Думера было организовано «Русским общевоинским союзом», во главе которого стоял один из главных организаторов интервенции против СССР генерал Миллер. Горгулов сам признался, что убийство президента имело целью спровоцировать войну Франции против СССР.


[Закрыть] выстрелил в него на книжном базаре во время распродажи произведений писателей – ветеранов войны. Г-жа Думер, горестно склонившись у смертного одра, держит в своих руках руку президента.

Париж, утро 8 мая. Эдуард Эррио и левый блок выходят победителями на выборах, нанося таким образом прямой удар политике правых. Андре Тардье, главный противник, побежденный на выборах, восклицает саркастически и в то же время равнодушно:

– Ну что ж, это спорт! В жизни мне случалось проиграть не одну партию в крокет. И в конце концов небольшой «курс лечения» для оппозиции не ведет к смертельному исходу!

Эдуард Эррио с большими неудобствами устроился в двух совсем маленьких комнатках «Отель де Пари», но он сияет:

– Чудесный народ во Франции. Ему всегда можно доверять. У него бывают приступы гнева, но он благороден. Чем больше я живу на свете, тем больше люблю его, – говорит он, принимая некоторых из многочисленных «претендентов в министры», которые заполонили холл отеля, лифты, коридоры, небольшие салоны, телефонные будки и т. д.

Некоторые из них даже стоят на страже у дверей комнаты Эррио. Чтобы избежать встречи с ними, он вынужден через балкон проходить в другие комнаты отеля и оттуда на грузовом лифте спускаться до подвального помещения. Затем он выходит на улицу через потайную дверь.

Конкуренты на министерские должности смотрят друг на друга с забавной подозрительностью. Жермен Мартэн, депутат от центра, известный профессор политической экономии с твердо установившимися консервативными взглядами, выходит из лифта и встречает Пернэ, депутата-радикала от Парижа, с большой бородой, вечного кандидата в министры.

Последний окидывает Жермена Мартэна подозрительным взглядом.

– Скажите, там, наверху, должно быть, много народу?

– О-ля-ля! Чудовищно много. Во всех уголках, даже в ванной комнате.

– Вы преувеличиваете! Что касается меня, то мое посещение естественно, – продолжает Пернэ, – так как вот уже три недели, как я не видел председателя, тогда как вы, как я полагаю, навещаете его очень часто.

И Жермен Мартэн, уже уверенный в том, что получит портфель министра финансов, подтрунивая, отвечает, насмешливо глядя на собеседника своими маленькими, колючими и хитрыми глазками:

– О, у меня все идет хорошо. Единственное, что меня беспокоит, – это то, что мне предстоит проводить мучительные минуты на приемах у зубного врача.

И Пернэ метнул грозный взгляд на своего счастливого соперника. Он понял!

Седьмого июня 1932 года в Бурбонском дворце происходит торжественное заседание. Лидер партии радикалов и радикал-социалистов Эдуард Эррио представляет палате депутатов свое правительство. Он берет на себя обязанности министра иностранных дел, в то время как Поль-Бонкур, Поль Пенлеве и Жорж Лейг становятся министрами национальной обороны,[25]25
  Поль-Бонкур – военный министр; Поль Пенлеве – министр авиации; Жорж Лейг – министр военно-морского флота.


[Закрыть] а Жермен Мартэн министром финансов. За доверие правительству было подано триста восемьдесят четыре голоса.

Доминирующим фактором во всем мире является всеобщий упадок экономики. Уже насчитывается более двадцати пяти миллионов безработных (в странах Европы. – Примеч. ред.). Англии угрожает кризис. В Париже Французский банк и казначейство сообщают новому председателю Совета министров тревожные сведения.

В Берлине канцлер Брюнинг требует в рейхстаге восстановления «равноправия», отмены долгов и выступает против идеи, что даже и после моратория Германия смогла бы снова платить репарации.

Эдуард Эррио приступает к рассмотрению международных проблем именно под углом финансовых вопросов.

– Я согласен с французским общественным мнением, – говорит он, – которое полагает, что было бы несправедливо платить военные долги Соединенным Штатам теперь, когда мораторий Гувера отменил репарации и когда Франция не получает больше ни одного су от Германии. Необходимо в срочном порядке окончательно выработать совместно со всеми союзниками соответствующий план.

Именно на конференции в Лозанне новое французское правительство будет прилагать все усилия, чтобы убедить всех принять эту точку зрения.

* * *

Пятнадцатого июня в Лозанне великолепнейшая погода. Вслед за французской делегацией, сопровождаемой экспертами по финансовым вопросам и представителями крупных промышленных компаний и банков, прибывают в «Отель Палас» председатель Совета министров Франции Эррио, Жермен Мартэн, Поль-Бонкур и Жорж Боннэ.

Цветет катальпа, сверкает голубизной озеро, повсюду слышится игра небольших швейцарских оркестров. Но Эррио, который прибыл сюда из Женевы, где он провел двое суток на конференции по разоружению, настроен мрачно.

– Я был поражен переменой, которая произошла в Лиге Наций с 1924 года, – говорит он и затем добавляет: – Позиции великих держав на Лозаннской конференции резко расходятся. Что касается нас, то мы знаем, что Французский банк только в той мере признает долги Америке, в какой Германия будет платить Франции. Я потребую от Берлина выплаты крупной суммы долга. По всей вероятности, нам придется вести жестокую борьбу на конференции.

* * *

Международная обстановка крайне накалена.

В Монтечиторио итальянский министр иностранных дел Гранди заявляет:

– Италия требует права на экспансию и на отмену ныне существующего в Европе порядка, при котором сорок миллионов итальянцев являются пленниками в закрытом море.

Председатель конференции Макдональд ворчливо замечает:

– Это совещание, которое должно было состояться в январе, проходит сегодня под знаком самого пагубного экономического кризиса, какой когда-либо испытывало человечество в мирное время.

Что же касается нового канцлера Германии фон Папена, то, выступая со своей министерской декларацией, он восклицает: «Прежде всего мы хотим уничтожить парламентский режим в Германии, а в международной политике добиться свободы экспансии и перевооружения».

В Лозанне вечером в день открытия конференции, когда фон Папен потребовал аннулирования долгов, Эррио говорит своим сотрудникам:

– Сегодня у меня нет больше иллюзий в отношении Германии. За семь лет многое изменилось! Германия будет требовать от нас уступку за уступкой до самой катастрофы.

* * *

На конференции всеобщее внимание привлекает новый канцлер фон Папен, человек, к которому никто никогда не относился серьезно. Однако всем делегатам известна его достойная сожаления прошлая деятельность, когда он был военным атташе в Вашингтоне, и его активность в Южной Америке, где во время войны он помогал германскому адмиралтейству организовывать потопление морских конвоев союзников.

Молодой, стройный, с волосами, подстриженными бобриком, со светло-голубыми глазами, выступающими вперед зубами и искусственной улыбкой на устах, фон Папен представляет собой человека хитрого и весьма склонного к интригам. Будучи председателем могущественного политического клуба в Берлине – «Клуба господ», он делает сегодня свои первые шаги на международной арене, возглавляя тех, кого называют в Лозанне «кабинетом баронов».

Первый из «этих новых господ» – это министр иностранных дел барон Константин фон Нейрат, толстый вюртембергский юнкер в перламутрово-сером жилете, с соответствующего цвета галстуком и в лакированных ботинках. Неповоротливый, он кажется всегда сонным, но на самом деле очень хитер. Он приехал из Рима, где был послом, и не имеет ничего против того, чтобы в Лозанне рассказывали о его последнем приключении в Риме с секретной итальянской полицией.

…Муссолини знал, что в сейфе германского посольства в Риме хранится большая кожаная папка, где собраны документы, свидетельствующие о связях, которые германское посольство тайно поддерживало с крупными итальянскими деятелями.

В свою очередь, фон Нейрат был информирован, что с помощью заранее подделанных ключей агенты Муссолини должны были проникнуть ночью в посольство, пробраться в архив, открыть знаменитый сейф и завладеть драгоценной папкой.

Поэтому фон Нейрат вынул из этой папки все документы и вместо них положил чистую бумагу. Затем в назначенное время он сам лично подстерегал приход взломщиков.

В 2 часа ночи дверь открывается и в помещение проникают два таинственных субъекта. Они открыли сейф и взяли кожаную папку. И тотчас же были схвачены, связаны и обезоружены. Обыскав их, установили, что это были не кто иные, как два итальянских правительственных чиновника: лейтенант и комиссар полиции!

* * *

Рядом с бароном Нейратом сидит министр финансов граф Шверин фон Крозиг, который на самом деле и не граф и не Шверин, а всего-навсего очень богатый человек по фамилии Крозиг, усыновленный очень бедным графом Шверином.

Заседания проходят и накаленной атмосфере. Макдональд, который в очень плохом настроении, все время заявляет, что «следует аннулировать все долги»! Он обвиняет прессу. Впервые журналистам запрещено присутствовать на заседаниях международной конференции.

Макдональд упрекает также и малые страны (доминионы, Чехословакию, Польшу, Португалию, Югославию), которые жалуются, что они всегда узнают о решениях великих держав только через печать. И на пышном завтраке, устроенном лозаннским муниципалитетом, он торжественно, с высочайшим презрением заявляет:

– Подданные стран с населением менее десяти миллионов человек не стоят того, чтобы к ним были внимательны, они всего лишь туземцы!

* * *

Таким образом, обстановка оставляет желать лучшего.

И делегаты тщетно пытаются отдохнуть от напряжения, отправляясь на просмотр фильма «Конгресс веселится».

– Им здорово везло во времена Меттерниха! Не то что нам, – недовольно замечает толстый португальский министр де Мата.

Однако каждый день около полудня, несмотря на зной, господа делегаты направляются к озеру купаться на Лозанн-пляже, где в прекрасном цветущем саду, недалеко от вышек для прыжков в воду, расположен прекрасный спортивный городок.

Жермен Мартэн с большим зонтом в руках, в черном сюртуке, в котелке и белом жилете каждое утро является сюда, чтобы совершить прогулку. Заметив красивого атлета в маленьких светло-голубых плавках – единственной дани, отдаваемой законам стыдливости, – который, прыгая с вышки, мастерски исполнил в воздухе тройной пируэт, а затем, выйдя из воды, стал упражняться на гимнастических кольцах, Жермен Мартэн, узнавший в этом человеке фон Папена, прямо остолбенел! Он бормочет:

– Меня порядком беспокоит этот молодой немецкий канцлер… Какие пируэты он умеет делать! Боже мой, какие пируэты!

По вечерам «великий французский финансист», окруженный своей когортой экспертов, всегда направляется на берег озера и заглядывает в маленькие ресторанчики, полные мошкары. В этот вечер Эррио сидит в «Кафе дю лак». Он только что получил письмо от посла Клоделя, который неизвестно почему нацарапал ему неопубликованные стихи «Эпитафия пострадавшему в пути». Эррио читает их:

 
Славный пешеход Годфруа,
Увы, спит под мрамором холодным.
Говорят, что он был прав.
Но если бы он даже был неправ,
Он все равно мертв.
 

– Вы говорите о репарациях? – спрашивает вошедший в этот момент Жермен Мартэн, не зная, о чем идет речь.

* * *

В середине работы конференции фон Папен приглашает однажды вечером на чашку чая в отель «Карлтон» двух французских экспертов и двух журналистов.

Любящий поговорить канцлер весьма любезен и сам разливает чай своим гостям. Он объясняет на превосходном французском языке:

– В настоящее время в Берлине генерал фон Сект, наиболее влиятельные круги рейхсвера, реакционные круги – все выступают за союз с Советами. Но я и вместе со мной члены «Клуба господ» и промышленные объединения – мы предпочитаем союз с Францией. – И фон Папен продолжает в льстивом тоне: – Разве не настал час, когда моя и ваша страны должны похоронить тысячелетний спор о Рейне? Поверьте мне, обе наши страны обладают гением, взаимно дополняющим друг друга.

Провожая нас до лифта, фон Папен уточняет:

– Эта идея не нова. Людендорф и генерал-майор Макс Гофман уже пытались предложить вашему маршалу Фошу создание общего франко-германского генерального штаба… Франко-германский союз продолжает оставаться ключом к разрешению всех европейских проблем.

Лифт подошел, но фон Папен еще не исчерпал доказательств правильности своей идеи. Вместе с нами он входит в лифт и продолжает:

– По моему мнению, в настоящее время существует только две возможности: либо Франция будет преобладать над Германией, либо между этими странами будет царить полное и тотальное взаимопонимание, с тем, чтобы в будущем никогда не мог встать между нами вопрос о войне.

Об этих любопытных доверительных заявлениях канцлера немедленно сообщают Эррио, который приходит в негодование:

– Друзья мои, но это гасильник для свечей… Ни слова больше! 16 июня Папен пришел ко мне и говорил о «прямом соглашении» между Францией и Германией, о контактах генеральных штабов и т. д. 24 июня он еще раз повторил мне эти же самые предложения. Поверьте мне, канцлер ищет только предлога, чтобы втянуть нас в переговоры, которые изолировали бы нас от наших союзников. Мы не должны этими предложениями вводить в заблуждение французский народ! Это гасильник… гасильник!

* * *

Конференция продолжает свою работу.

Наконец 8 июля на полном драматизма ночном заседании Макдональд и Невиль Чемберлен окончательно присоединяются к французской точке зрения. Они соглашаются: что Германия обязана выплатить сумму в три миллиарда золотых марок поставками натурой; что Франция и Англия обязуются консультироваться между собой в случае, если мир во всем мире окажется под угрозой; что принятие немецких поставок натурой будет зависеть от того соглашения относительно долгов, которое должно быть заключено впоследствии с Соединенными Штатами.

– Мы спасли свою честь, но мы теряем репарации, – ворчит Жермен Мартэн.

В этот вечер на озере устраивается замечательный фейерверк. Вместе с Невилем Чемберленом, крупным английским финансистом и своим опасным противником, Жермен Мартэн меланхолически наблюдает, как светящийся дождь огней фейерверка падает в озеро. Он вздыхает:

– Столько золота и серебра бросают в воду! Неужели вы в самом деле можете выносить это зрелище, господин министр финансов?

– Увы! Это вошло у нас в привычку! – отвечает ему Невиль Чемберлен.

* * *

Двадцать девятого августа в Берлине барон Нейрат и генерал Шлейхер вручают французскому послу Франсуа-Понсэ проект соглашения о разоружении, основывающийся на базе франко-германского военного союза, который должен быть ратифицирован всеми другими странами.

Тридцатое августа. Ла-Манш. Палуба «Минотавра». Эррио, примостившись на связке канатов, курит трубку. Он возвращается с группой журналистов из поездки на Нормандские острова.

– Господа… страсти Виктора Гюго… и т. д.

Внезапно к «Минотавру» с предельной скоростью приближается моторная лодка. На ее борту кто-то размахивает пакетом. Лодка быстро пристает к кораблю, и вот уже начальник кабинета председателя Совета министров выходит на палубу.

– Что вы привезли нам, Альфан? Новости из Германии? – спрашивает Эррио.

– Да, господин председатель, очень важное сообщение из Берлина!

Эти две реплики авансом разбивают искусный маневр, который вчера был предпринят в имперской канцелярии генералом Шлейхером и фон Нейратом в их беседе с Франсуа-Понсэ.

– Прежде всего, я желаю, чтобы мой демарш оставался секретным, – сказал генерал. – Германия хочет двухсторонних переговоров с Францией, хочет искать вместе с ней основу для соглашения. Франция, крупная военная держава, которой свойственно чувство чести, должна понять, что рейх не сможет бесконечно пребывать в таком унизительном положении, когда ему разрешают иметь смехотворную армию, недостойную великого народа. Желания Германии скромны: пусть только согласятся признать принцип ее равенства в правах, и я могу вас заверить, что она будет применять его лишь в ограниченной степени.

Германская нота, которую в Париже спокойно и обстоятельно изучили, вызывает серьезные возражения.

– Если мы публично возражали против того, что принцип равенства в правах может вытекать из статей Версальского договора, то мы это делали не для того, чтобы согласиться с этим принципом во время сепаратных переговоров. Намерения Германии не могут не вызывать подозрений, – заявляет Эррио, направляя 11 сентября в Берлин вежливый отказ.

Таким образом, большие замыслы рейхсвера потерпели провал, и это поражение отнюдь не осталось в секрете, а было демонстративно выставлено напоказ. Шлейхер и Нейрат задыхались от гнева.

В тот же день в Женеве фон Нейрат посетил Поль-Бонкура в «Отель де Берг».

– Мне поручено передать вашему превосходительству ноту о том, что отныне Германия не будет больше присутствовать на заседаниях конференции по разоружению. Она вновь обретает свою свободу… Мы объявляем о начале строительства крейсера водоизмещением в десять тысяч тонн, которое до сего времени канцлер Брюнинг откладывал по вашей просьбе!

Сенсация!

– Это политика свершившихся фактов, провозглашенная еще два года назад Бернсторфом! – восклицают союзники.

В Лиге Наций ходят упорные разговоры:

– Германия от нас ускользает, и ответственность за это несет Франция! Это Франция противится предоставлению Германии равноправия. И именно Франция будет отвечать за перевооружение Германии.

* * *

В это время фон Папен спешит, чтобы попытаться еще преградить Гитлеру путь к власти.

Но Гитлер побеждает по всем спискам, Гинденбург почти уже на его стороне, а Герман Геринг стал председателем рейхстага.

Глава 12. Эррио и уважение подписи Франции

Число 13 и символический оркестр. – Испанская республика устраивает прием. – Беззаботный Асанья. – Тот, кто сажает оливковые деревья, не собирает с них урожая. – Большой прием во французском посольстве. – Равенство в правах и новый план Эррио – Бонкура. – Капля синильной кислоты. – Падение Эррио и уважение американского народа.

– Число тринадцать всегда приносит несчастье, – заявляет министр иностранных дел Чехословакии Бенеш, прибыв 6 сентября 1932 года на 13 сессию Ассамблеи Лиги Наций и найдя зал заседаний почти пустым.

Ораторы отказываются выступать.

Председатель Ассамблеи этого года Политис, открыв общую дискуссию, был вынужден отложить ее на несколько дней.

От прежних делегаций осталась лишь одна тень, ибо их состав уменьшен, по крайней мере, на три четверти. Делегации внимательно наблюдают друг за другом.

Трибуны для публики почти пусты.

Макдональд отсутствует, а фон Нейрат отказывается брать слово.

Но только что открылся новый ресторан. Он расположен напротив кладбища Сен-Жорж и называется «Кладбищенский ресторан».

– Все это весьма символично, – вздыхая, говорят делегаты, поедая камбалу-меньер и цыплят в сметане.

Суеверные люди вспоминают, что в прошлом году по случаю открытия 12 сессии Ассамблеи Секретариат Лиги Наций устроил концерт по радио, исполнители которого находились в разных городах Европы: «Оркестр, который вы сейчас услышите, – объявил по радио женский голос, – выступает в следующем составе: фортепьяно – в Париже, первая скрипка – в Вене, гобой – в Лондоне, кларнет – в Риме, корнет-а-пистон и контрабас – в Цюрихе. Дирижер находится в Берлине».

– Ну, уж если это символ, то я с большим удовольствием предпочел бы ему какой-либо другой, – говорит Бенеш, садясь на свое место.

– Несомненно то, – замечает в заключение Политис, – что Германия, уйдя теперь с конференции по разоружению, будет спокойно продолжать перевооружение рейха!

* * *

Французская делегация не присутствовала до конца сессии Ассамблеи. Глава правительства Эдуард Эррио был первым официальным лицом, приглашенным молодой Испанской республикой, созданной в результате выборов 12 апреля 1931 года.

Двадцать первого октября, находясь на Кэ д’Орсэ, Эррио углубляется в чтение длинной статьи-меморандума Адольфа Гитлера, опубликованной в «Фёлькишер беобахтер» и перепечатанной прессой всего мира.

Гитлер требует всеобщего возрождения немецкого народа силами новой национал-социалистской партии, выступающей против существующей политики унижения. «Я не верю в эффективность конференций, – пишет Гитлер, – потому что силы, преобразующие жизнь, не находятся за зеленой скатертью столов. Нет никакого сомнения в том, что Германия имеет абсолютное право на равенство в вооружениях. Но поскольку здесь речь идет об изменении соотношения сил в жизни народов, то это право не получит международного признания, если только оно не станет уже “свершившимся фактом”».

Затем Эррио подчеркивает красным карандашом следующую фразу:

«Мощь держав определяется не бюллетенями, которые они могут опускать в урну во время международных конференций, а силой, которую они могут бросить на чашу весов истории».

– Разошлите документ по всем отделам, – говорит Эррио вошедшему на звонок служителю.

* * *

Мадридский вокзал, 30 октября. Правительство в полном составе уже здесь. Для встречи председателя Эррио готово все, за исключением национального гимна. Постоянный представитель Испании в Лиге Наций Сальвадор де Мадарьага говорит Эррио:

– У нас еще нет своего Руже де Лиля, который сочинил бы «Марсельезу» для Испании. За неимением лучшего, мое правительство вызвало духовые оркестры Кастилии и Арагона и выбрало в качестве приветственного гимна для вашей встречи «Пассодобль», который в торжественные дни служит нам национальным гимном.

Но, проезжая с вокзала во французское посольство, Эррио, которого сопровождало около дюжины членов парламента, был сильно удивлен, заметив то там, то здесь полицейских, сдерживающих крикунов, неустанно скандирующих: «Не бывать военному пакту, никакого права на проход французских войск… Долой Эррио!»

Очень смущенный, министр внутренних дел объясняет:

– Это один из результатов интриг посла Германии графа Вельчека, большого друга фон Папена, который мстит, как может, за конференцию в Лозанне.

Действительно, Вельчек особенно опасается союза между Французской и Испанской республиками.

* * *

Вечером в сенатском дворце президент республики Алкала Самора, на груди которого красуется лента ордена Почетного легиона, устраивает большой прием.

На вопросы Эррио относительно первых результатов установления демократического режима в Испании председатель Совета министров Асанья, человек высокой культуры, отвечает:

– Наша республика делает все очень серьезно и вдохновенно. Идеи истинной демократии воодушевляют всю нашу политику!

Министр внутренних дел Маура с улыбкой добавляет:

– Вот почему наши почтальоны получили приказ не доставлять писем, на конвертах которых будет указан дворянский титул. Что же касается друзей испанских грандов, то если они хотят, чтобы их корреспонденция попадала по назначению, они не должны больше писать: “Его светлости герцогу Вальядолид”, а просто: “Господину Вальядолид”».

В свою очередь, министр иностранных дел господин Сулуэта, говоря об одном из направлений антиклерикальной политики правительства по отношению к представляющему большую опасность духовенству, являющемуся до сего времени полновластным хозяином внешней политики Испании, рассказывает:

– Однажды в Севилье два священника возвращались с похорон. Мэр города позвал их и сказал: «Я не хочу больше слышать, как вы читаете нараспев по-латыни, потому что с этим вашим жаргоном не знаешь, читаете ли вы молитвы или говорите что-нибудь другое… Хватит латыни… довольно!» – «Мы сожалеем, – сказал один из священников, – но в этом вопросе мы не можем признавать никакой другой власти, кроме власти святого отца». Тогда мэр ответил: «Кто осмеливается утверждать, что папа имеет здесь больше власти, чем я? Я сейчас вам докажу обратное». И он позвал двух полицейских, которые повели обоих священников в участок.

После обеда, на котором были произнесены многочисленные тосты во славу Французской и Испанской республик, Эррио задает Асанье вопрос относительно двух мятежей монархистов, уже подавленных им.

Асанья с беззаботным видом оптимистически отвечает:

– О, десятого августа, в день мятежа монархистов, я не дал даже разгореться бунту. На подавление мятежа ушло ровно столько же времени, сколько требуется, чтобы в чудесную летнюю ночь выкурить папиросу на балконе министерства. Впрочем, новых волнений подобного рода больше не будет.

Зная, что монархисты продолжают свою тайную деятельность, Эррио был огорчен счастливой беззаботностью этого человека, впрочем чрезвычайно умного. Асанья рассказывает также о том, как в 1930 году, сразу же после своего назначения военным министром, он собрал офицеров монархистской армии и сообщил им, что будет продолжать платить им жалованье пожизненно и уважать их привилегии при условии, что они добровольно оставят занимаемые ими посты и удалятся в частную жизнь.

– А не опасаетесь ли вы, – с недоверием спрашивает Эррио, – что эти офицеры употребят все свое время на то, чтобы вести заговорщическую деятельность против Испанской республики, используя денежные средства, которые вы так щедро предоставили в их распоряжение пожизненно?

– Я этого не думаю! – отвечает Асанья. – Да и к тому же не более трети офицеров в армии согласились воспользоваться этой новой рентой, все остальные служат мне лояльно! Да, да!!

Накануне отъезда состоялся большой прием в посольстве Франции. Традиционная скупость посла, хорошо известная всему дипломатическому корпусу, превзошла себя. Шампанское подается в строго ограниченном количестве лишь на стоящий отдельно небольшой столик председателя Совета министров. А подача кушаний на другие столики идет по нисходящей линии, пропорционально их отдаленности от официального стола. Таким образом гости, сидящие за наиболее отдаленными столами, вынуждены довольствоваться большими невкусными пирожными, эклерами или бриошами, похожими на бутафорские, ярко раскрашенные и сделанные из ваты, которые продают шутки ради.

Здесь собрались все знаменитости Испанской республики. Среди них – лидер правых радикалов Лерус, писатель Аракистайн, романист Перес де Айяла, журналист Дель Вайо, известный профессор Мадридского университета доктор Мараньон.

На вопрос Эррио о его прогнозах на будущее Мараньон отвечает меланхолически:

– Вспомните нашу испанскую пословицу: тот, кто сажает оливковые деревья, не собирает с них урожая!!! Очевидно, мы не увидим результатов того, что мы делаем сегодня, но наши дети будут пользоваться плодами нашего труда.

Вечером в день отъезда главы французского правительства можно было видеть, как к мадридскому вокзалу стекались многочисленные вереницы людей с флагами, знаменами и с музыкантами впереди колонн.

Это были организации республиканцев. Полные энтузиазма, они даже забирались в вагоны, а когда под мощные раскаты «Марсельезы», от которых дрожат оконные стекла вокзала, поезд трогается, то все скамейки в вагонах оказываются заваленными самыми различными подарками: мандолинами, сигарами, вышитыми шалями, клетками с птицами, шапочками тореадоров.

Однако в Женеве дело совсем не двигается! Возобновляется игра в «не нести ответственности». С 11 июля Германия ушла с конференции по разоружению под предлогом, что Франция отказала ей в равноправии.

Зная, что Франция не может принять план Гувера (согласно которому за Францией с ее 40-миллионным населением признавалось право иметь армию всего лишь в 62 тысячи человек, причем это число должно было быть сокращено еще на одну треть), все страны принимают американский план. Таким образом, Франция будет нести ответственность за его отклонение.

С другой стороны, Поль-Бонкур и Эррио имеют основания беспокоиться по поводу антифранцузских настроений, господствующих в Лиге Наций! Неприятно поражает то, что по-прежнему с успехом продается во всех помещениях Лиги Наций номер французского еженедельника «Кандид» от 2 ноября – Дня памяти погибших, несмотря на то, что на его первой странице изображена убитая горем Марианна, возлагающая огромный венок на могильную плиту, на которой большими черными буквами написано «Победа».

* * *

Одиннадцатое ноября, 15 часов, гостиница «Бо Риваж». В маленьком салоне Макдональда, где потолки работы 1880 года испещрены изображениями птиц, голубого неба и цветов, Поль-Бонкур, фон Нейрат, Макдональд, Гранди и американский делегат Норман Дэвис с мучительным трудом в течение многих часов вырабатывают формулировку, признающую за Германией право на равенство в вооружениях в рамках подлежащей международному контролю системы безопасности, равной для всех стран!.. То есть новый план Эррио – Бонкура.

Поль-Бонкур взволнован. Он находит эту формулировку слишком краткой, а потому и слишком опасной. Она его пугает!

Сразу же следуют телефонные звонки из маленького салона гостиницы «Бо Риваж» в салон Бовэ на Кэ д’Орсэ, где Эррио собрал правительство, чтобы проголосовать за декларацию.

– Это вы, Бонкур?.. Мне стоит большого труда убедить моих министров, – сообщает по телефону Эррио, – и тем не менее я им все время повторяю, что, отказывая Германии в праве на равенство в вооружениях, они льют воду на ее мельницу! Но все против меня: сенат, банки, националисты, – все, вплоть до моего большинства!

– Да, – стонет Бонкур. – Но могу я или нет подписывать эту формулировку?

К вечеру Эррио убедил своих министров. Он звонит по телефону:

– Бонкур? Подписывайте декларацию в том виде, как она есть.

Поль-Бонкура, возвратившегося в «Отель де Берг», по-прежнему не покидает чувство растерянности: формулировка признания равенства в правах кажется ему слишком краткой. Он говорит своим сотрудникам:

– Когда я подписывал декларацию, я вспоминал слова Поля-Луи Курье: «Капля синильной кислоты в бочке не чувствуется… в чашке она вызывает рвоту, а в ложке – убивает!»

Месяц спустя, 12 декабря, перед Бурбонским дворцом в Париже собирается толпа.

Вечерние газеты пестрят крупными заголовками: «Кабинет Эррио не переживет предстоящего заседания!» Наблюдая за толпой, полицейские говорят: «Народ всегда приходит смотреть, как падают министерства! Это все равно что смотреть на то, как звери пожирают укротителей!»

Американское правительство требует возмещения долгов, установив 15 декабря в качестве последнего срока уплаты очередного взноса в сумме четырехсот восьмидесяти миллионов франков!