Текст книги "20 лет дипломатической борьбы"

Автор книги: Женевьева Табуи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 5. Примо де Ривера принимает Лигу Наций в Мадриде

Франко-германский медовый месяц. – В королевском дворце, последний вечер Альфонса XIII. – Бриан и его слуга Эмиль на бое быков. – У герцога Альбы. – Святой дух и Бенуа XV. – Повариха Штреземана. – Гостиница на улице Вано.

А время идет…

Берлин, 3 июля 1928 года.

Министерская декларация нового канцлера Мюллера.

Немцы и англичане считают, что «после вступления Германии в Лигу Наций и специальных гарантий, которые она дала в Локарно, продолжение оккупации Рейнской области является “ненормальным”».

Статья 431 Версальского договора, которая устанавливает, что оккупационные войска должны быть выведены до истечения предусмотренных сроков, как только Германия выполнит все возложенные на нее обязательства, дает германскому рейху юридическое оружие, с помощью которого он может поддерживать свои требования.

В Париже Пуанкаре сопротивляется: «Оккупация является гарантией получения репараций, и вопрос о ней может быть урегулирован только одновременно с вопросом о репарациях и долгах».

Женева, 10 сентября 1928 года…

Бриан на трибуне в зале заседаний Лиги Наций. Канцлер Мюллер только что публично поставил вопрос об эвакуации.

Бриан начинает свою речь хорошо знакомым ему ораторским приемом: мягким голосом, почти тихо, он подтверждает свою преданность Лиге Наций и мирным переговорам. Затем внезапно его голос становится твердым. Он обращается к Мюллеру и разоблачает действия, которые предпринимает вермахт для своего тайного перевооружения.

Тяжкое обвинение.

Мюллер озадачен. Присутствующие рукоплещут Бриану.

– Я вижу, что франко-германский медовый месяц подходит к концу, – многозначительно говорит Политис.

На подготовительной комиссии по разоружению, работа которой, имеющая целью созыв всеобщей конференции, идет ускоренным темпом уже в течение восемнадцати месяцев, германская делегация с каждым днем все больший упор делает на статью 8 Устава Лиги Наций, предусматривающую разоружение победителей сразу же после разоружения побежденных.

В Риме Муссолини выражает явное удовлетворение договором о дружбе, который его министр иностранных дел, глава итальянской делегации в Лиге Наций Шалойя, только что подписал в Женеве вместе со Штреземаном; это договор о дружбе двух недовольных наций Европы, твердо решивших потребовать, чтобы учитывались их интересы.

Муссолини говорит о завоеваниях. В одной из своих претенциозных речей он даже предсказывает возникновение мирового конфликта в 1935 году.

«В этом году, – вопит он, – итальянская армия будет насчитывать четыре миллиона человек. Она будет располагать такой мощной авиацией, что гул ее моторов заглушит всякий ропот на полуострове, а крылья ее самолетов закроют небо Италии».

А в ожидании этого Муссолини демонстрирует свое активное сочувствие всем возникающим в Европе движениям, направленным против великих миролюбивых, демократических стран.

Он заигрывает с венгерским ревизионизмом. С каждым днем он все больше поддерживает движение молодого Адольфа Гитлера, находившегося в то время в заключении в австрийских тюрьмах.

Дело доходит до того, что в Австрии только что были задержаны вагоны с итальянским оружием, предназначенным для Баварии.

В противовес этому укрепляется франко-английская «антанта». Даже подписывают компромиссное морское соглашение. Франция будет поддерживать в вопросах разоружения морские позиции Англии в обмен на поддержку с ее стороны нашей точки зрения и наших интересов в области разоружения.

Но вот 4, 5 и 6 июня 1929 года на Мадридский вокзал один за другим прибывают поезда. Из Женевы приезжает вся Лига Наций со своими архивами, делегатами, стенографистками, переводчиками и секретарями.

Испания, которая вышла из Лиги Наций 10 марта 1926 года, вновь вошла в нее, после того как Германия вступила в эту организацию.

И чтобы отпраздновать возвращение блудного дитяти, Совет Лиги Наций решает провести свою 55-ю очередную сессию в Мадриде, у диктатора Примо де Ривера.

* * *

Мадрид, 7 июня 1929 года. В глубине беломраморного зала дворца сената, неподалеку от огромной золотой короны, возвышающейся над двойным позолоченным троном, стоит стол Совета Лиги Наций, привезенный вместе с голубой скатертью сегодня утром из Женевы. Все готово для заседаний.

Вследствие серьезного заболевания Штреземан задержался в Сан-Себастьяне. Вместо него немецкую делегацию возглавляет статс-секретарь фон Шуберт.

* * *

Председательствует на сессии генерал Примо де Ривера, глава испанского правительства с 13 сентября 1923 года, когда король Альфонс XIII назначил его на этот пост.

У Примо де Ривера длинный нос, красное худощавое лицо и пронзительные голубые глаза. Он принимает делегатов в мундире цвета хаки, увешанном нашивками, орденами и знаками отличия. Он смеется, ворчит, хохочет, улыбается, говорит и опять повторяет все сначала. Он никогда не слушает своего собеседника. Выглядит он смешно и в то же время производит впечатление очень хитрого, но доброго малого. Каждому встречному он объясняет: «А вы знаете, я буквально изменил облик Испании. Мой министр общественных работ занимается оборудованием барселонского порта, он осуществляет ирригацию по всей Испании и трудится над сооружением туннеля под Средиземным морем, который свяжет Европу и Африку. А благодаря туннелю под Ла-Маншем вы увидите скоро, как откроется международная линия: Лондон – Париж – Мадрид – Танжер – Марракеш – Алжир – Каир!»

Вечером после открытия сессии Совета Лиги Наций король Альфонс XIII и королева устраивают пышный прием в парадных залах королевского дворца. Это тоскливое зрелище.

Вечер начинается шествием королевского кортежа. Вслед за длинной вереницей разряженных в пестрые одежды камергеров, отличительным знаком которых является маленький позолоченный ключ, искусно прикрепленный на правом бедре, появляются их величества. Одетая в платье из вышитой золотом ткани, королева все еще очень красива. У короля, который выглядит постаревшим и изношенным, явно скучающий взгляд.

Принцессы в своих тюлевых платьях свежи и красивы. У инфантов болезненный вид. Один из них, проходя мимо меня, говорит своему брату: «Сегодня вечером нас показывают, как слонов!»

Проходят придворные дамы королевы, все старые и некрасивые, но сверкающие драгоценными каменьями. Накануне марокканский принц, приезжавший с визитом в Мадрид, сказал о них: «В Испании все прекрасно, за исключением королевского гарема, который оставляет желать много лучшего!»

Двое сыновей диктатора замыкают кортеж. Они великолепны в своих мундирах ордена Сант-Яго, в белых доломанах с красной отделкой и головных уборах, украшенных белыми петушиными перьями.

Вся эта церемония производит на делегатов Лиги Наций удручающее впечатление. «Это агония монархии!» – говорит Лушер.

Затем все проходят в буфетный зал. Продолжительная беседа Альфонса XIII с мадам Штреземан, молодой брюнеткой, красивой и кокетливой, становится событием этого вечера. Что касается принцессы Изабеллы, тетки короля, то она появляется повсюду и старается занять любезным разговором иностранных корреспондентов. Немедленно зовут переводчика: «Ее высочество говорит вам, что на сегодняшнем вечере много народу». – «Г-н Веер, корреспондент кёльнской газеты, отвечает вашему высочеству, что действительно сегодня много народу и что королевский дворец в самом деле очень красив…» И принцесса Изабелла продолжает в том же духе устанавливать контакты с представителями крупнейших демократических газет мира!!!

* * *

На другой день в Мадриде бой быков. Французским делегатам не нравится это зрелище. Они с удовольствием не пошли бы, но не осмеливаются отказаться от столь почетного приглашения. Поэтому, сопровождаемый своим верным слугой Эмилем, который имеет «очень представительный вид», когда на нем надет сюртук, Бриан приезжает на это зрелище и тотчас же проходит в свою ложу, расположенную между ложами короля и диктатора.

Примо де Ривера еще более экспансивен, чем обычно. Смотря на арену, где пикадоры отражают своими длинными пиками нападения быка, он восклицает, то и дело вскакивая со своего места: «Это я заставил пикадоров привязывать маленький матрасик, который вы видите у их лошадей на том боку, которым они обращены к разъяренному животному. У меня разрывалось сердце, когда я видел, как быки распарывали животы бедным лошадям. Но какое сопротивление я должен был преодолеть, ибо публика не желала этого маленького матрасика!»

(Что касается нас, то нам кажется, что ныне этот маленький матрасик является тем единственным творением Примо, которое пережило его самого. – Примеч. авт.)

Из своей ложи Альфонс XIII обращается к Бриану: «Каково ваше впечатление, господин Бриан?» Бриана отнюдь не вдохновляет это зрелище, которое он видит в первый раз, и он говорит: «Ваше величество, уберите ваших матадоров, пикадоров и тореадоров, позвольте мне выйти на арену с маленькой охапкой сена, и я думаю, что сумею отлично поладить с быком!» Несколько разочарованный, Альфонс XIII сухо отвечает: «Не обольщайте себя такой надеждой, господин Бриан!»

Один из адъютантов его величества, приняв верного Эмиля за одного из французских делегатов, церемонно спрашивает его мнение о бое быков. Эмиль со своим неисправимым акцентом бретонского крестьянина говорит в ответ: «Тут уж ничего не скажешь, эти парни расторопны и выпутываются ловко!»

Весьма удивленный этим ответом, адъютант его величества слегка покашливает и не возражает.

Начинается пятая схватка. Примо говорит без умолку: «Да, я только что расторг свой брак с синьоритой Кастельянос, из-за того что она спекулировала на бирже… И знаете ли вы, почему я остался у власти, вместо того чтобы уйти в отставку этим летом, как я это обещал королю и парламенту? Потому что моя отставка снова привела бы Испанию к унижению и упадку, как это было до моего прихода к власти… И таким образом, полный веры и энтузиазма, я приношу моей родине эту новую жертву. Я сохраняю власть в своих руках».

Однако внешне веселый и добродушный Примо де Ривера вызывает настоящую ненависть короля и всех классов общества.

Вечером один банкир доверительно говорит Лушеру: «Почти везде в Мадриде и в стране уже думают о восстании, которое избавило бы нас от диктатора. Об этом думают даже в королевском дворце!»

* * *

А заседания Совета Лиги Наций продолжаются. Фон Шуберт требует расширения прав национальных меньшинств. Но преимущества в этой игре на стороне Бриана. Фон Шуберту не везет в Мадриде. Он является козлом отпущения для карикатуристов, которые рисуют его в виде старого быка, тогда как Бриана они изображают тореадором, пытающимся раздразнить его красным шарфом, под которым скрывается гротескная шпага.

На следующий день во дворце Годой, в своем кабинете, украшенном огромными портретами короля и королевы, Примо излагает пришедшим к нему с визитом делегатам свою «большую политику»: «Образование латино-испанской империи – федерации говорящих на испанском языке восьмидесяти миллионов граждан, – которая должна существовать на базе итало-испанской антанты».

Вечером большой обед у герцога Альбы. Трагикомедия. Штреземан, здоровье которого все ухудшается, привез с собой свою повариху, поскольку ему разрешается употреблять лишь кушанья, приготовленные согласно предписаниям его врачей. Предупрежденный об этом, герцог Альба иронически замечает: «Мой повар. – самый галантный из всех шеф-поваров Испании, он уступит место на своей кухне поварихе Густава Штреземана!» Но так как повар оказался не столь галантным, как утверждал герцог Альба, Штреземан остался без обеда. На протяжении всего приема, недовольно брюзжа, он вынужден был питаться одними фруктами, довольствуясь в качестве приправы бесконечными извинениями герцога Альбы.

Затем в этом старинном здании XVIII века состоялся вечер в стиле празднеств прошлого столетия. Роскошные сады, мягкое журчанье воды в фонтанах, невидимые оркестры, играющие менуэты и паваны.[8]8
  Паван – старинный испанский танец, медленный и торжественный.


[Закрыть]

На этом вечере Бриан и Лушер узнают, что полтора года назад был наконец подписан секретный итало-испанский договор о дружбе, переговоры о котором велись еще с 1923 года, то есть с того времени, когда Альфонс XIII представил Примо де Ривера Виктору-Эммануилу, говоря: «Рекомендую тебе своего Муссолини». Согласно этому договору в случае войны Италия имеет право установить военную базу на Балеарских островах, а Испания может отказать в «праве прохода» французским войскам.

Они узнают также, что Примо де Ривера, желая получить поддержку папы Бенуа XV, побывал в Риме, чтобы вежливо напомнить его святейшеству, что «наличие восьмидесяти миллионов испанцев, проживающих во всех частях земного шара, должно было бы побудить папство назначить большее число испанских кардиналов». – «Мой дражайший сын, – ответил ему Бенуа XV, – когда папа назначает кардиналов, его вдохновляет святой дух. Надейтесь же, что святой дух вдохновит меня на исполнение вашей просьбы». Однако спустя некоторое время святой дух вдохновил Бенуа XV лишь на назначение целого ряда итальянских кардиналов.

* * *

Дипломатический корпус в большинстве своем полагает, что Бриан неправ, считая диктатора Примо де Ривера только гулякой и добрым малым!

Полтора года спустя изгнанный республиканской партией, влияние которой все увеличивалось, Примо де Ривера прибыл в Париж. Он поселился в маленьком скромном отеле на улице Вано.

Я приглашаю его к себе на обед. Наступает назначенный день.[9]9
  16 марта 1930 г.


[Закрыть] Мои гости собираются. 8 часов… 9 часов… 9 часов 30 минут! Примо де Ривера все нет. В конце концов я звоню в отель на улице Вано. «Господин Примо де Ривера умер!» – лаконично отвечает мне консьержка.

Действительно, стремясь забыть прошлое, бывший диктатор обращался к самым различным источникам утешения, какие только можно найти в Париже. И его силы не выдержали…

Тотчас же «Канар аншэнэ»[10]10
  Французский сатирический еженедельник.


[Закрыть] и куплетисты со всеми подробностями оповестили о подлинных причинах его смерти! И особенно много говорили о белом монашеском одеянии – форме испанского ордена, к которому принадлежал Примо. Его друзья из числа испанской аристократии добились, несмотря на всяческие препятствия, чтобы он был похоронен в этом одеянии согласно привилегиям, какими он пользовался в период существования угасающей испанской монархии.

Глава 6. Соединенные Штаты Европы

Красный цвет на карте Европы Штреземана. – Вагон-салон поезда Гаага – Женева. – Пюпитр евангелического стиля заменяет письменный стол Верженна. – Да здравствует Бриан! Долой Соединенные Штаты Европы! – «Штреземан умер, это значит, все кончено».

Пятого августа 1929 года, Гаага.

Аристид Бриан, ставший председателем Совета министров 26 июля, когда Пуанкаре подал в отставку, открывает Гаагскую конференцию, на которой все союзники – кредиторы Германии собираются попытаться разрешить запутанный вопрос о межсоюзнических долгах и заставить Германию принять основные положения плана Юнга.

Шестое августа. Штреземан излагает свои взгляды на будущее:

«Я полагаю, что будет проведена рационализация мировой экономики, которая заменит ныне существующую систему, систему мелочной лавки! Мы с улыбкой вспоминаем сегодня прежнюю Германию, раздробленную на мелкие государства, каждое из которых имело свои собственные таможенные границы и свою денежную систему. Я думаю, что также с улыбкой будут вспоминать позднее о раздробленности современной Европы».

Все взволнованы. Бриан поднимается с места и с воодушевлением протягивает обе руки Штреземану.

В полдень картина меняется. Министр финансов Сноуден утверждает, что решения экспертов ни к чему не обязывают правительства; что распределение ежегодных немецких поступлений между кредиторами не удовлетворяет Великобританию и что поставки натурой, предусмотренные планом Юнга, наносят ущерб английским экономическим интересам. Это скандал. Сноуден пожимает плечами и сквозь зубы произносит несколько нелестных выражений по адресу французских делегатов, которых это возмущает…

Несмотря на то что в Гааге он один защищает свою точку зрения, он одерживает верх.

Штреземан, всецело занятый лишь вопросом об эвакуации Рейнской области, убеждается во время закулисных переговоров, что английское правительство выведет свои войска, что бы ни сделали французы.

19 августа Бриан получает от него письмо:

«Мы соглашаемся на выплату таких сумм, каких никогда не платила ни одна нация в результате проигранной войны. Возмещением этих жертв является наша политика, имеющая целью освобождение рейнских территорий.

Я чувствую, что не могу лично продолжать эту политику, когда вижу, что мои усилия, направленные, как и ваши, на то, чтобы покончить с оккупацией немецкой территории, обречены на столь очевидный провал…»

И после двадцати семи дней конференции Бриан совместно с союзниками принял решение относительно эвакуации Рейнской области. Он вручает Штреземану письмо, в котором указывается, что «эвакуация Рейнской области начнется в сентябре и будет закончена в восьмимесячный срок, не позднее конца июня 1930 года». Штреземан получает наконец в свои руки письменное обещание, которого он страстно желал. Его чрезмерная бледность поражает присутствующих. Тем, кто его окружает и поздравляет, он отвечает со слабой улыбкой: «Еще целый год! Я уже не увижу немецкой земли, освобожденной от оккупации иностранными войсками».

И вот 31 августа – церемония подписания.

Однако в Париже, в парламентских комиссиях национальной обороны, военный министр Поль Пэнлеве пытается доказать устами генерала Буржуа в палате депутатов и полковника Фабри в сенате, что «в настоящее время ни наша армия, ни оборонительные сооружения на наших границах не представляют собой серьезной гарантии».

В Женеве 4 марта под давлением Штреземана принимается резолюция, которая закладывает основы политики германской экспансии в Европе, разрешая национальным меньшинствам устанавливать культурные и другие связи с родственным им отечеством. И с этого момента Штреземан распространяет среди деятелей Лиги Наций карту Европы, на которой обозначенная красным цветом немецкая нация выходит за существующие границы рейха и распространяется на территориях Франции – в районе Эльзас-Лотарингии, Италии – в области Южного Тироля, Бельгии – в Эйпене и Мальмеди и Чехословакии – в Судетской области, населенной немецким меньшинством.

* * *

Поэтому первого сентября 1929 года, окруженный своими сотрудниками, Лушером и Жувенелем, в салон-вагоне, в котором французская делегация направляется из Гааги в Женеву на 10-ю сессию Ассамблеи Лиги Наций, Аристид Бриан проявляет озабоченность.

Констатируя, что почти все порожденные войной проблемы были мало-помалу разрешены, Бриан заявляет: «Теперь можно выдвинуть новые проблемы, путь свободен! В демократической стране всегда необходимо давать пищу мистицизму людей. Необходимо подкармливать их воображение. В этом отношении объявление войны вне закона пактом Бриана – Келлога от 27 августа прошлого года не дало тех психологических результатов, каких мы от него ожидали».

И тогда присутствующие, улыбаясь, вспоминают забавную церемонию подписания этого пакта.

…Правительство, дипломатический корпус – все собрались в тот день на Кэ д’Орсэ в салоне Больших часов. Распорядок церемонии был необычным. Перед знаменитыми часами вместо письменного стола Верженна, на котором в течение более чем двух веков подписывались все договоры, был поставлен маленький пюпитр евангелического стиля из светло-желтого дерева, и на нем лежал большой лист девственно чистого пергамента! Раздался троекратный стук, и вошел Бриан, предшествуемый двумя служителями с алебардами, как во время свадебной церемонии. За ним следовал внушительный кортеж из полномочных представителей, одетых в черные сюртуки.

Вместо новобрачной – этот девственно чистый лист пергамента, лежащий на таком смешном маленьком пюпитре! Молча делегаты подходили и ставили на нем свои подписи.

Бриан сидел под символическими часами. Справа от него находился известный американский юрист Келлог, а слева – Штреземан, жизнь которого явно угасала. <…>

И вечерние газеты вышли с заголовками: «Празднование духовной свадьбы Бриана и мира!»

* * *

И тем не менее сейчас, 1 сентября 1929 года, Бриан развивает свою мысль.

«Да, во Франции слишком много картезианцев.[11]11
  Последователи учения французского философа Декарта.


[Закрыть] Большая ошибка думать, что в области международных отношений может быть подобное же положение! Ныне наступил черед развивать воображение для Лиги Наций, которая более не прогрессирует. Что же касается нас, то нам следует воспользоваться моментом, когда Франция ослабляет свои военные позиции, чтобы укрепить свои позиции моральные! Несмотря ни на что, я собираюсь выдвинуть идею Соединенных Штатов Европы!»

Начальник кабинета Бриана, Алексис Леже, возражает: «Однако этот французский проект произвел неблестящее впечатление в правительственных кабинетах!»

Рене Массильи, начальник французской канцелярии при Лиге Наций, комментирует историю создания Соединенных Штатов Америки и показывает, что в отличие от европейских государств английские колонии в Америке никогда не вели борьбу друг с другом. «Напротив, на протяжении полувека они боролись сообща. У них общая религия, общая идеология и один и тот же язык».

Бриан ворчливо замечает: «Все это вполне возможно! Но если я не предложу сейчас создать Соединенные Штаты Европы, существующее положение вещей будет укрепляться. И разве вас не поражает тот факт, что в каждой стране постепенно все более определенно выделяются две политические линии, две политические группы. С одной стороны, это те, кого посылают в Женеву и кто подписывает договоры, чтобы по возвращении подвергнуться грубой брани и дезавуированию. С другой стороны, это те, кто остается в своих столицах и осуществляет националистскую политику. Теперь или никогда следует дать этой идее новый импульс, вызвать всеобщий энтузиазм, в противном случае – все пропало!!!»

И Бриан, раздраженный и злой, поудобнее усаживается в своем кресле и раскрывает детективный роман, а его сотрудники отправляются спать!

* * *

На следующее утро перед вокзалом Корнавэн[12]12
  Вокзал в Женеве.


[Закрыть] собралось более пятисот человек, чтобы увидеть прибытие французской делегации. Со всех сторон раздаются возгласы: «Да здравствует Бриан!» Говорят, что отец мира привез с собой новую идею, которая приведет в восторг всю вселенную!

Но в Лиге Наций переговоры совсем не продвигаются. Алексис Леже не жалеет сил, беспрестанно повторяя в Генеральном секретариате: «Полноте, мы ведь спасаем Лигу Наций. Только этот проект позволит проводить в Европе политику сотрудничества».

Против проекта выступает прежде всего Британская империя.

Эмери, министр по делам колоний и доминионов, говорит: «Франция не может участвовать одновременно в двух Лигах Наций».

Делегаты Перу, Чили и Эквадора добавляют: «А как же мы? Вы преуменьшаете нашу роль. Вы пытаетесь подорвать международный характер Лиги Наций».

Что касается малых европейских стран, то они опасаются, что этот проект лишь укрепит всемогущество великих наций.

Фактически один только Бриан защищает свой проект!

* * *

И тем не менее 5 сентября, когда Бриан неторопливо подымается на трибуну Ассамблеи, его встречают продолжительной овацией.

Бриан говорит очень тихо и очень медленно. Он взвешивает каждое слово. Аудитория чрезвычайно взволнована.

Впервые рассматривая эту проблему со всех сторон, Бриан восклицает: «Только взглянув на эти вопросы под углом зрения политики, правительства смогут разрешить проблемы экономического сотрудничества. Между народами, являющимися в силу географического расположения соседями, каковыми являются народы Европы, должны существовать федеральные связи!»

Значительная часть присутствующих подымается и стоя долго аплодирует Бриану. Любопытное исключение среди глав делегаций представляют Макдональд, который, насупившись, остается на своем месте, и страшно исхудавший Штреземан, сидящий неподвижно, опустив голову.

Присутствующий на заседании французский социалист Ренодель плачет от радости! Слышно, как он пытается перекричать приветственный шум толпы: «Вы видите… вы же видите, что народам больше всего не хватает именно идей! Посмотрите, какой энтузиазм охватил их при провозглашении Соединенных Штатов Европы!»

* * *

При выходе из зала заседаний буря энтузиазма разражается у отеля «Виктория», откуда громкоговорители разнесли на всю Женеву весть о новой французской инициативе. Впервые раздаются крики: «Да здравствует Франция!»

Бриан, которого полиция с трудом защищает от народного энтузиазма, прежде чем сесть в свой автомобиль, задерживается на несколько минут на пороге отеля. Он тихонько шепчет: «Да… да… но успех ли это?»

* * *

Спустя час в зеленом салоне «Отель де Берг» устроен завтрак для журналистов. Во время десерта Бриан произносит примерно такую же речь, как на заседании Лиги Наций. На этот раз решается судьба лозунга «Соединенные Штаты Европы». Бриан ищет хоть какого-нибудь признака одобрения на лицах присутствующих. Но все упорно смотрят в свои кофейные чашки.

Бриан продолжает упорствовать.

Девятого сентября он приглашает на завтрак глав государств и министров иностранных дел двадцати семи европейских государств. Но все происходит так же, как на завтраке для журналистов.

В конце приема министры необыкновенно сдержанны. Штреземан, лицо которого мертвенно-бледно, а склоненная набок голова делает еще более заметным его огромный зоб, хранит молчание. Германский делегат, граф Бернсторф, в вежливых выражениях заявляет: «Во всяком случае, этот проект может быть осуществлен лишь после того, как Германия…» и т. д.

Граф Бонин Лонгаре, член итальянской делегации, подшучивает над инициативой Бриана, осыпая его в то же время похвалами. Эмери, английский министр по делам колоний и доминионов, почти оскорбительно холоден.

Уходя, Эдуард Бенеш отвечает на заданный ему вопрос: «Это похороны по первому разряду! Все эти министры обязуются информировать свои правительства и изучить этот вопрос. Будет создан комитет, а Бриан подготовит к будущему году меморандум». Меланхолично настроенный юрист Политис добавляет: «Эта попытка создания европейской федерации сделана слишком поздно или слишком рано! Слишком поздно, поскольку приближается конец благополучного положения Европы! Если бы это предложение было сделано тотчас же после Локарно и до провала первой экономической конференции, то мы могли бы прийти к соглашению и можно было бы заложить основы этого экономического, политического и юридического европейского союза. Слишком рано, ибо Европа еще не осознала тех ужасных последствий, какие повлечет за собой мировой экономический кризис. Сегодня нет больше веры в то, что народы и отдельные люди могут стать выше своих собственных интересов!»

Все безнадежно мрачно!

* * *

Спустя несколько дней происходит закладка первого камня Дворца наций на холме около Женевского озера. Эта церемония похожа на гигантский garden-party. (Приём гостей в саду. – Примеч. ред.)

В официальных речах председателя Ассамблеи и президента Швейцарской конфедерации не содержится ничего особенного.

Но пейзаж очарователен и полон романтики. Озеро нежно-голубого цвета, и все философствуют относительно того, что ожидает этот дворец в будущем.

Церемония закладки заключается в том, чтобы положить под первый камень текст Устава Лиги Наций, переведенный на тридцать два языка и написанный на веленевой бумаге.

«Итак, – говорит Форуги Хан, делегат Ирана и председатель Совета Лиги Наций, – когда наша цивилизация, в свою очередь, отойдет в область истории, археологи будут, таким образом, располагать тридцатью двумя ключами, которые откроют им двери мечты нашего времени, уставшего от войны и страстно желающего вечного мира!»

В целом взгляды на будущее довольно пессимистичны.

Предполагают даже, что будущий дворец переоборудуют в госпиталь во время предстоящей войны.

* * *

В конце недели я направляюсь в Витцнау, маленький швейцарский городок, где всегда лечится Густав Штреземан, теперь окончательно измученный.

Я хочу взять у него интервью. Мне передают его ответ: «Скажите мадам Табуи, чтобы она лучше ехала в Нюрнберг и увиделась с Адольфом Гитлером».

Пятого октября в полдень радио сообщает о смерти Густава Штреземана. Это вызывает волнение среди крупных французских политических деятелей. Жюль Камбон, бывший председатель конференции послов, заявляет:

«Я думаю, что это событие при нынешних обстоятельствах является наиболее серьезным, какое только можно себе представить!»

Лушер, Тардье и Эррио говорят:

«Густав Штреземан умер, а это значит, что отныне франко-германское сотрудничество становится невозможным. Германия возвратится к политике авантюр. Бесполезно обманывать себя, – это конец мира в Европе, но об этом не следует говорить!»

Что касается Бриана, то по возвращении в Париж он находится в угнетенном состоянии. Его сотрудники слышат, как он бормочет:

«Все кончено!»