Текст книги "Моя семья, мой друг, мой брат (СИ)"

Автор книги: Жанна Даниленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

========== Саша ==========

– Сашенька, если бы ты знал, как страшно мне оставлять её одну, – обращалась женщина к своему лечащему врачу.

– Догадываюсь.

– Нет, ты поймёшь только тогда, когда у тебя будут свои дети.

– Дети? Может быть.

Он проводил с этой больной много времени. Дома его никто не ждал. Вернее, не дома, а в комнате в общежитии. Дома не было уже давно. Но была работа, люди вокруг и эта больная, которая так любила единственную дочь.

Вот эта безграничная материнская любовь и притягивала его к совершенно чужой и почти незнакомой женщине.

Его собственная мать его не любила – он не оправдал её надежд.

Саша оказался сначала просто не таким, а потом не тем, кто нужен. А, может быть, наоборот. Сначала не тем, кто нужен, а потом не таким.

Он приезжал к ней раз в месяц и привозил деньги. Матери нужно помогать, хотя бы потому, что она мать. Она родила его и вырастила, она дала образование… Но принять его не смогла.

Он был позором.

Дочь же этой женщины оправдывала все мыслимые материнские надежды.

Она была очаровательна внешне и очень умна. Нет, вовсе не житейским умом, а другим. Девушка поражала интеллектом и умственными способностями. Такой маленький, очаровательный гений. Она всё время выдумывала новые способы лечения, искала варианты и каждый раз бежала к нему – лечащему врачу своей матери с новыми предложениями и идеями. Некоторые имели смысл, что-то он даже использовал. Она в совершенстве знала биохимию.

Она просчитывала весь механизм действия лекарств, все перекрёстные эффекты. Она так хотела, чтобы мама жила…

А Саша восхищался ею. Скорее, умом, чем внешностью, и говорящими глазами. Она вызывала в нём новые, раннее неизведанные чувства.

Не только влечение – её хотелось защитить. Отгородить от мира, не дать пропасть и не оставить одну.

Саша прекрасно понимал: что бы он ни делал, мать этой чудесной девушки вылечить невозможно. Значит, надо просто продлить жизнь. На сколько? А кто знает – на сколько? Это не люди решают. Точно так же, как не люди решают кому жить, а кому нет.

Есть иной суд, только законы его непонятны и неизведанны. И кого он судит – тех, кто покидает этот мир, или тех, кто остаётся – тоже непонятно.

Девушка всё время придумывала варианты спасения матери и в теории они казались идеальными и действенными, только практика и теория – штуки всё-таки разные.

И каждый раз приходилось разочаровывать её.

А она смотрела своими полными слёз серо-зелёными глазами в обрамлении пушистых ресниц и умоляла попробовать то, что напридумывала этой ночью. Потому что оно именно то, и именно оно поможет!

А Саша удивлялся тому, что происходило у него в душе.

Там теперь была только эта девочка. Её мечты вылечить мать, и его стремление помочь ей и защитить любой ценой.

***

Сашина пациентка умерла у него на руках. Проводимые реанимационные мероприятия не вернули жизнь, это был конец.

Но самым страшным оказалось сообщить обо всём произошедшем Маше. Она всё понимала, но была не готова…

***

Её слезы давно пропитали Сашины халат и рубашку. Но он прижимал её к себе и не отпускал. О чём он думал в тот момент, он просто не запомнил. Только одно врезалось в память – ему было страшно её отпустить. Потому, что она одна не выживет. И если Саша был бессилен перед недугом матери, то дочери он способен помочь.

Он взял отгулы на работе и занимался организацией похорон. На могиле в результате стояли только он и она.

Как же её оставить? Её нельзя оставлять.

Он и на поминках слушал, как соседки говорили – хорошо, что у Маши есть он. Что на него вся надежда.

Какой ОН? Как ОН может быть у Маши? – это даже представить себе было трудно.

А потом соседки ушли, и он остался наедине с Машей.

– Можно, я буду называть тебя просто Саша? – спросила она.

– Конечно.

– Ты не уйдёшь?

– Ты хочешь, чтобы я остался?

– Да. Мне страшно одной… Или тебя кто-то ждёт?

– Нет. Меня никто не ждёт. Но Маша, если я останусь…

Она не дала договорить.

– Останься, мне всё равно, что скажут. Ты родной, понимаешь? Может, это трудно понять, но я тебе верю. Ты надёжный, ты не подведёшь. Я так благодарна тебе, что ты у меня есть.

– А ты? Ты у меня есть?

– Да. Ты не веришь?

– Верю.

Так случилась эта странная любовь, взращённая на горе и одиночестве.

***

Она училась, занималась так, как никогда не занимался он. То есть он, естественно, занимался в институте, но у него времени хватало и на гулянки, и попойки с друзьями, и на девчонок, и на все прелести студенческой жизни.

Она же была другой. Она мечтала превзойти своего великого отца, который и не догадывался о существовании совсем уже взрослой дочери. Этот секрет доверила Саше её мать, и он не собирался раскрывать его никому. Захочет Маша –сама расскажет, не захочет – он к ней в такие глубины души лезть не будет.

Ничего плохого в её стремлениях он не видел, тем более, что амбиции опирались на нестандартные способности, а значит, его задача – поддержать и помочь. Он слишком хорошо знал, как бывает больно от неприятия тебя близкими людьми. А он Маше близкий, единственный близкий.

Они вместе ходили в церковь и читали молитвы на девять дней, а потом сидели за столом и вспоминали её маму. Маша опять плакала.

Больше отдавать дежурства он не мог, и ему пришлось оставить её одну на ночь. Конечно, она боялась, боялась остаться одной в пустой квартире и очень боялась, что он не придёт завтра. Он звонил ей несколько раз и понял, что она сидит рядом с телефоном и ждёт его звонка.

Это было странно. Непривычно, но очень приятно. Он был по-настоящему нужен. Первый раз в жизни настолько.

После сорокового дня он сделал ей предложение, а потом брал дополнительные дежурства, чтобы заработать на кольца.

Комнату в общежитии он не сдавал ещё месяца четыре. Всё боялся – вдруг его оттолкнут.

Но Маша не оттолкнула. Он стал её первой и единственной любовью. Он стал её миром. Она без всяких вопросов взяла его фамилию и государственные экзамены уже сдавала Говоровой.

Она благодарила Бога, пославшего ей его. А она была очень верующим человеком. Такой её воспитала мать. И не обращала внимания на восемь лет разницы в возрасте, и совсем не интересовалась его прошлым.

Прошлое есть прошлое и на него права она не имела. Захочет – расскажет. Но он не рассказывал, предпочитая жить здесь и сейчас.

Ей предложили место на кафедре. Сначала лаборантом.

Она не приняла предложение, пока не посоветовалась с Сашей. Он же в это время старался заработать на Машино выпускное платье. Его девочка должна была блистать, ведь она лучшая.

Она не разделяла этих его стремлений. Ей казалось, что абсолютно всё равно, в чём она будет на выпускном, но ему было не всё равно. Он отвечал за неё, она была его лицом. Он являлся её семьей и это было очень важно. У него случилась семья, в которой его любили и уважали. ЛЮБИЛИ и УВАЖАЛИ!

***

После регистрации на следующий день Саша поехал к матери. Очень хотелось поделиться своим счастьем. В душе сидело сомнение, будет ли она рада, но всё равно поехал.

Та рассмеялась в ответ на его новость.

– Так ты больше не будешь давать деньги?

– Почему? Буду. Тебя не интересует, кто она?

– Странно, что ты вообще женился. Я всегда думала, что ты гей.

– Думай что хочешь.

– Ты не спросишь о брате?

– Как Коля?

– Хорошо, у Коли всё хорошо, у него родился сын! У меня внук, представляешь?!

– Поздравляю, – Саша достал портмоне и вытащил ещё десять тысяч рублей.

– И что он купит на эти деньги? Памперсы?

– Хотя бы памперсы, тоже не так плохо. Мама, с неба деньги не падают.

– Жалко, так не давай!

– Нет, не жалко.

Домой Саша возвращался совершенно расстроенный, он отдал в общей сложности большую часть заработанных за месяц денег. Это при том, что Маша только вышла на работу и первую зарплату получит не раньше, чем через месяц. Но обеспечивать-то семью должен он.

Дома дал объявление о выведении из запоя. Так может быть сможет ещё что-то заработать. Речь о роскоши не шла, дай Бог продержаться месяц.

Брат не позвонил и не сказал спасибо. И не поздравил…

Правда, Саша на это и не рассчитывал.

Маше просто объяснил, что дал деньги матери и брату на рождение сына. А потом добавил: «Прости».

Она обняла его и тихо произнесла: «Я люблю тебя, муж. Ты правильно сделал. Мы проживём как-нибудь». И он был благодарен, что не надо выворачивать душу и демонстрировать свою изнанку. Что она принимает его таким, какой он есть, и не требует ничего невозможного.

Когда она получила зарплату, они устроили праздник. С мясом и вином.

А потом, ещё через месяц выяснилось, что их уже не двое. Саша был счастлив. Просто необыкновенно счастлив. Жизнь приобретала новые краски и новые прелести. Саша мечтал о сыне, но родилась дочь. Назвали Аней.

С появлением дочки жизнь окрасилась в более радужные цвета, но возросла и ответственность. И увеличилась потребность в деньгах.

Маша с Анютой ещё были в роддоме, когда он в очередной раз приехал к матери.

– Мама, у меня родилась дочь.

Он смотрел в её глаза и ждал появления хоть каких-то эмоций. Но она восприняла всё ровно.

– Хорошо, можешь больше не давать мне денег. Теперь сам узнаешь, что такое дети.

Он хотел оставить пять тысяч, но она не взяла. Долго рассказывала, как Коле тяжело, как много запросов у его жены, а её бедный мальчик тянется из последних сил. И глаза при этом были такими добрыми. Она даже не спросила, как Саша назвал дочку. А он молча выслушал про все «несчастья» Коли и ушёл навсегда.

Он никогда никому не говорил о конфликте с матерью и братом. Никогда и никому. Носил этот груз в себе, чувствовал себя ущербным, но молчал. Протесты молодости давно закончились. Теперь есть семья и ответственность перед семьёй, и больше ничего. Только Мария и Аня.

Он так старался вычеркнуть прошлое из своей жизни. Потому что без этого прошлого он был счастлив настоящим.

Он жутко боялся одного: что рано или поздно Маша узнает.

Да и рассказать всё, как оно было и как случилось, он смог только одному человеку, и то потому, что он спросил. Но он был другом. Вернее, стал другом.

***

Глеб Поддубный буквально ниоткуда появился в их семье в тот самый день, когда брат прислал на его почту фотографии.

Сколько лет прошло с тех пор, как были сделаны эти фото? Но Коля вспомнил и решил напакостить. Просто ему кто-то из общих знакомых сказал, что видел Сашу с женой и дочкой, и что у Саши всё хорошо.

Сашино «хорошо» старший брат перенести не мог. Может быть, потому, что сам этого «хорошо» и не знал никогда. Вернее, не мог оценить то хорошее, что было в его жизни. Это потом Саша выяснит, что с женой Коля развёлся и уже какое-то время жил вместе с матерью. На этот раз Саши рядом не было и обвинить его в своих неудачах Коля не мог.

Колю мать любила вот прямо больше жизни, он рос избалованным и эгоистичным. А Саша был нежданным и нежеланным. Он был ошибкой. Только исправлять ее не стали – поздно было.

Вот и родился. И сразу не такой. «Коля красивый, а ты… глянуть страшно! Коля умный, а ты!..» Вот так всё, что ни делалось, было не то. И Коля, которому стукнуло всего два года, когда появился Саша, быстро смекнул, что все шалости и неудачи можно валить на младшего брата. Он так и делал. Саша огребал за всё и за всех. Сначала пытался оправдываться, потом перестал, легче было отстоять в углу и получить по заднице, чем что-то доказывать. Привык постепенно, только лет в десять пытался выяснить, может, он не родной. Но оказалось всё проще – просто нежеланный.

Его появление нарушило все планы, и в результате у всех членов семьи судьба сложилась не так, как они того хотели. Мать растолстела. После Коли не прибавила в весе, а после Саши набрала больше двадцати кило. Отец нашёл другую и постоянно попрекал мать лишним весом. Он не уходил из семьи и не жил в ней. Скандал заканчивался вечером, чтобы утро началось следующим скандалом.

В своей разбитой жизни мать винила Сашу.

А потом произошло то, что совсем испортило его отношения с домочадцами. Колю сбила машина. Саша видел, как всё происходило, но был далеко. Но Коля сказал, что это Сашка из ненависти толкнул его под колеса.

После травм и перелома ноги Коля заметно хромал. Виновником же сделали всё того же Сашу. Он и в медицинский пошёл, чтобы вылечить Колю. Только Коле лечение было ни к чему, ему нужен был тот, кого можно было обвинить.

А для Саши в институте началась новая жизнь. И он с головой окунулся в полную свободу.

Он перестал быть изгоем.

Его признали, его любили и он посчитал, что наконец можно оторваться за все прошедшие годы.

Он кидался из одного романа в другой, но не чувствовал духовной близости с партнёршами. И тогда он решил, что, может быть, его просто не устраивают девушки. Появились парни. Медики всегда охочи до экспериментов.

А потом появился он, Колин институтский друг. Вот с Олегом Саша наконец почувствовал себя человеком, вот ему он смог открыть душу и подумал даже, что это настоящее чувство. Саша оживал, когда в их доме появлялся Олег. А тот был так нежен.

Они были одни в квартире и в комнате одни. Целовались, просто целовались…

Но вдруг глаза ослепили вспышки фотоаппарата, и раздался вопль матери.

А затем Саше указали на дверь – на выход, с вещами…

Олега он больше не видел, да и играть в любовь желания не возникало. Саше ещё повезло, дали комнату в общежитии. Устроился в приёмный покой, так что на жизнь хватало, а потом и диплом подоспел.

Жил, работал, в порочащих связях замечен не был.

Как только стал зарабатывать деньги, так посчитал, что должен помогать матери. Отец к тому времени совсем ушёл из семьи. Вот Саша и привозил ей раз в месяц четверть того, что зарабатывал.

Когда приехал впервые, она его в дом пускать не хотела, но услышав про деньги, приняла и даже борщом накормила.

Так и повелось. Встречи раз в месяц в день зарплаты. Она даже улыбалась иногда и рассказывала про Колю.

Но не разу не спросила, как он живет, с кем, где работает.

А он перестал ждать и надеяться, что может быть кому-то нужен. Пока не встретил Марию.

И всё так замечательно шло. И вполне можно было жить, но тут возник Коля с фотографиями, а следом тёмная лошадка по имени Глеб Поддубный.

Глеб слишком сильный и влиятельный человек. А Машка, она же наивная, ребёнок в душе. Очень умный и эмоциональный ребёнок. Но Глебом она восхищалась.

Ещё бы, кто-то менее умный не смог бы покорить её сердце, а Глеб смог.

Возникла ревность, поселилась в душе у Саши и корни свои зловещие пустила. И сказать он ничего не мог, и спросить не мог, потому что не хотел знать ответ, и с работой у Маши полный швах, и защита на носу, а тут ещё этот самый Глеб работу предлагает и переезд в другой город. И пусть город центральный, и перспектив там больше, и матери и Коли там нет. Зато есть Глеб. А это зло похуже всех остальных будет.

Потерять Машу Саша не мог.

Но сказать ей, что он против переезда, что не хочет, чтобы она работала у Поддубного, только из собственного эгоизма и страха тоже не мог. Вот и мучился, стал часто звонить домой с работы, когда дежурил. Только толку – Глеб совсем в другом городе и переписка по интернету, и роман по интернету.

И тогда Саша решил, что перед защитой, когда Глеб приедет к ним в город, он с Поддубным серьёзно поговорит и всё выяснит. Должен же тот понимать, что переезд – это очень серьёзный шаг, и что Саша свою жену уступать никому не намерен.

Тем временем Маша перебирала шкафы и паковала вещи. Она собиралась ехать.

***

За день до защиты нервничали оба, она – потому что это был самый важный экзамен, а он – потому что надо было решение брать в свои руки.

И Саша пошёл прямо в гостиницу. Сказал Маше, что погуляет с дочкой и за руку с Анечкой дошёл до гостиницы. Позвонил в номер и вызвал Глеба.

Тот пригласил Говорова подняться в номер.

Они остановились в дверях. Довольно долго смотрели друг на друга.

– Здравствуйте, Александр… простите, не знаю, как по батюшке. А дочка на папу похожа, – Поддубный улыбнулся доброй и открытой улыбкой. – Я ждал вас.

– Добрый вечер, Глеб Олегович. Я хотел поговорить насчёт Маши.

Анюте включили телевизор, а сами расположились в креслах.

– Я очень надеюсь, что вы примете моё предложение о работе для неё.

– Я не о работе, я понимаю, что Маше нужна работа, но мне нужна Маша. Я не готов её отпустить.

– Коньяку? Вы знаете, из нашей с Марией переписки я понял, что она любит только одного мужчину, и этот мужчина – вы.

– Можно и коньяку, – теперь Саша уже тоже улыбался. – За знакомство.

– Вас что-то держит в этом городе?

– Меня – нет. Я для Маши готов переехать. Ей рост нужен, а у нас без перспектив. Меня только одно беспокоило, с тем и пришёл. Но всё решилось.

– Вот и договорились. Ещё встретимся.

***

Позже они часто вспоминали этот разговор и смеялись.

Маша с Анютой уехали сразу после защиты и оформления всех документов. Глеб снял им квартиру на первое время. А сам Саша оставался продавать квартиру Маши и всё ещё работал в больнице.

Перед самим отъездом хотел поехать попрощаться с матерью и с братом. Но потом вспомнил про фотографии, и решил, что не стоит. У них своя жизнь, а у него – своя.

========== Глеб ==========

– Дима, на сегодня ещё что-нибудь важное запланировано?

– Нет, Глеб Олегович.

– Тогда иди домой пораньше, я сам тут всё выключу и закрою.

– А я как раз хотел отпроситься.

– Какой-то хороший повод, Дима? Улыбаешься уж больно радостно.

– Годовщина свадьбы у нас, Глеб Олегович. В ресторан с женой идём.

– И сколько вы уже вместе?

– Десять лет.

– Поздравляю, Дима, вы оба просто молодцы.

– Спасибо, Глеб Олегович! До свидания.

– До завтра.

***

Вычитка новой статьи для институтского альманаха затянулась – Поддубный обнаружил ошибку в одной из таблиц, пришлось поднимать данные месячной давности. Всего за две недели, которые Маша лежит в больнице – на сохранение отправили, давление заскакало – бестолковый интерн, взявший её тему, уже напортачил будь здоров! Как же бесит подобная небрежность!

Словно в ответ на мысли о Маше звякнул мобильный, принимая смс-ку. Ну конечно, помяни чертовку! Глеб сам не заметил, как начал широко улыбаться, даже ещё не открыв сообщение.

«Глеб Олегович, скажите Виталию, чтобы делал пересчёт на миллилитры, а не на миллиграммы! В жидкой и плотной средах скорость распространения ионов калия разная!»

Вот неугомонная… Всё ещё улыбаясь, Поддубный набрал в ответ: «Обязательно скажу, не волнуйся, тебе вредно! И вообще, кое-кому пора спать!» За окном уже совсем стемнело. Кафедральные все разошлись? Похоже на то.

В последнее время Глеб стал задерживаться на работе допоздна. Не хотелось возвращаться в свою неуютную, пустую квартиру. А сидеть каждый вечер у Говоровых неудобно, хотя они сами его постоянно зазывают – то послушать, как Анютка читает стихи, то попробовать какой-то особенный пирог по новому рецепту. Да и сегодня Саше не до гостей, дочка без мамы плохо засыпает, наверняка сейчас читают очередную сказку.

С тех пор, как Маша с семьёй живёт в соседнем подъезде, Глеб перестал приводить к себе домой случайных партнёров. О своей ориентации Глеб Говоровым всё ещё не рассказал, хотя иногда хотелось Машку подколоть – типа, на взгляд стопроцентного гея, в её обожаемом муже градус гетеросексуальности аж зашкаливает, вероятность совратить такого – ноль целых, ноль десятых. Но Поддубный так ни разу и не решился пошутить на подобную тему. И вообще – он элементарно не хотел из-за кого-то из «ночных мальчиков» устраивать каминг-аут перед людьми, внезапно ставшим очень близкими. Если уж решаться на такой шаг, то только ради кого-то настоящего, который надолго, а не на одну короткую ночь. Правильно же?

Но жизнь идёт, хочется перемен, да и физиологию никто не отменял. Рано или поздно кто-то переступит порог Глебовской квартиры со вполне определённой целью. И лучше бы не слишком поздно, не тогда, когда Поддубный окончательно превратится в старого лысого импотента-маразматика.

Почему-то будущая лысина Глеба особенно насмешила. При его росте наверняка будет сверкать даже в пасмурный день, отлавливая солнечные лучи среди просветов в тучах.

***

Возвращаться домой не хотелось всё так же категорически. Оглядев свой повседневный деловой костюм, Глеб решил, что в ресторан идти не стоит, а посидеть в каком-нибудь тихом кафе вполне можно. Заодно решится вопрос с ужином – в холодильнике царит уже ставшая привычной пустота.

Выбор Поддубного пал на заведение, в широких окнах которого мягко мерцали лампы под зелёными абажурами. Пятна золотого света по-домашнему уютно ложились на тёмно-серый асфальт тротуара. Наверное, так здорово сидеть за столиком в этом кафе, пить горячий сладкий чай и неспешно разговаривать, или просто молчать – с кем-то по-настоящему хорошим, интересным, умным. И как по заказу, парковка рядом с кафе была полупустой.

Подходящий свободный столик нашёлся быстро, в кафе негромко звучала музыка. Отбивная и салат оказались на редкость вкусными, а чай – действительно крепким и сладким. Глеб мимолётно пожалел, что курить тут нельзя и тут же забыл об этом – за окном пошёл дождь и город волшебно преобразился в урбанистический пейзаж, нарисованный акварелью на мокрой бумаге.

– Глеб… Олегович?

В нерешительно шагнувшем к его столику молодом человеке Поддубный не сразу узнал Лёню – тот уволился с кафедры почти сразу после переезда Говоровых и больше Глеб ничего о нём не слышал. Год прошёл с их последней, такой странной встречи? Даже больше года, надо же.

– Здравствуй, Лёня. Присядешь?

***

– На каком ты курсе? На последнем?

– Да.

– Куда думаешь потом? Уже нашёл место?

– Нашёл. Только это не здесь, в смысле, не в России. Поеду в Венгрию.

– Почему именно туда?

– К нам представители приезжали от одного венгерского фармакологического концерна. Условия очень хорошие, оплата. Я уже подал заявку.

– Надолго? На сколько предлагают контракт?

– Можно на пять лет, можно на десять. Посмотрю, как всё пойдёт. Там сначала два месяца стажировки. Если передумаю, вернусь обратно. Возьмёте к себе обратно младшим лаборантом, Глеб Олегович? – Лёня уже переборол своё смущение, даже улыбаться начал – с еле заметным лукавством.

Глеб тоже улыбался. Лёня изменился. Повзрослел, что ли. Не было больше худого студентика, сквозь подступающие слёзы кричавшего на весь подъезд: «Я люблю вас!» Интересно, у Лёни ещё сохранились какие-то чувства к профессору Поддубному? Вряд ли. В молодости так легко клясться в вечной любви и забывать о клятвах, едва эта любовь исчезнет с горизонта.

– Младший лаборант с университетским дипломом? Слишком большая роскошь даже для нашей передовой кафедры.

– А вы… ждёте кого-то, Глеб Олегович?

Глеб медленно покачал головой. Не ждёт. Он уже даже забыл, каково это – сидеть в кафе и кого-то ждать. Из-за дождя такое настроение, что ли? Так и прёт философская меланхолия.

– А ты тут какими судьбами? Даже не ожидал, что встретимся.

– У друга день рождения, хотели отметить в узком кругу. Но он не пришёл. Я уже уходить собирался, а тут смотрю – вы. Часто сюда приходите?

– Сегодня в первый раз.

– Надо же! Я тоже в первый раз здесь!

Говорить, в общем-то, было не о чем. Не рассказывать же Лёне про кафедральные дела или про новости в семье Говоровых. И уж тем более обсуждать последние открытия в биохимии – студенту-химику вряд ли будет интересно слушать про белковые компоненты плазмы крови.

Но не было нужды в разговоре. Лёня вписался в этот неожиданный для Глеба вечер в незнакомом кафе так же естественно, как осенний дождь в переплетенье мокрых липовых ветвей за окном. Он просто оказался рядом в нужный момент, не дав Поддубному соскользнуть в глухую раздражённую тоску, обычную его спутницу по вечерам. И он не требовал от Глеба ничего – ни вымученных улыбок, ни фальшиво-бодрых слов. Просто сидел напротив, молчал, тоже смотрел в окно и тихонько постукивал пальцами по столешнице.

«А у него красивые руки, – Глеб поймал себя на том, что не может отвести взгляд от Лёниных пальцев, выбивающих какой-то только ему понятный ритм. – На самом деле красивые руки».

– Не хочешь поехать ко мне?

Лёнины пальцы замерли, и Глеб сумел оторваться от их разглядывания. Лёня смотрел прямо в глаза Поддубному – очень серьёзно, почти строго.

– Вас опять надо спасать от кого-то из бывших?

– Да нет. Ты уже спас.

– Глеб Олегович… Простите, я не могу.

– Ну, нет так нет, – Глеб поднял руку, подзывая официантку. – Было приятно повидаться с тобой, Лёня. Заходи как-нибудь на кафедру, коллектив у нас всё тот же. Пропуском тебя обеспечу по старой памяти. Только позвони, предупреди.

– У меня нет вашего номера, Глеб Олегович.

– Держи, – Поддубный положил на стол перед Лёней визитку. Ректор недавно в приказном порядке обязал весь преподавательский состав обзавестись визитками, даже деньги бухгалтерия выделила. – Звони, не пропадай. Всего хорошего, Лёня.

– До свидания, Глеб Олегович.

***

Почему-то собственная всё такая же пустая квартира больше не казалась Глебу неуютной. Он прошёлся по кухне, вспоминая, как стоял возле стола и смотрел на Игоря – разозлённого, с потемневшими глазами – а рядом, позволяя обнимать себя за плечи, стоял Лёня. У Лёни тогда были такие костлявые плечи, даже сквозь куртку чувствовалось. Интересно, сейчас такие же?

Поддавшись неясному наитию, Глеб распахнул окно и долго-долго курил, вглядываясь в дрожащие за дождевыми струями огни уличных фонарей.

***

Если бы Глеб Олегович Поддубный догадался посмотреть вниз, в тёмный колодец двора, он бы увидел неясный силуэт стоящего под козырьком углового подъезда человека. Но вряд ли с высоты десятого этажа Глеб узнал бы Лёню. Поэтому тот не боялся, что его вычислят. А просто стоял и смотрел на огонёк сигареты в распахнутом окне квартиры Поддубного. До тех пор, пока этот неяркий красноватый огонёк не погас.

========== Маша ==========

– Ешь, пожалуйста.

– Ем. Спасибо, вкусно. Какой ресторан готовил?

– Маша, какая разница, хороший ресторан. Тебе нужна печень, вот и ешь печень.

– А ты сам где ешь?

– Не волнуйся, с голоду не умираю. И как это я жил до твоего переезда сюда, и чем же питался?

– Не знаю, как жил, но жил плохо. И питался тоже плохо!

– Маша!

– Ты к нам заходи, Саша вкусно готовит.

– Спасибо, я захожу. Может, мне к вам вообще переехать?

– Анюта будет рада. Глеб, там Виталий такие вещи творит! Ошибка на ошибке!

– Я видел, я исправляю. Лежи спокойно и не звони Виталию, он тебя замучает вопросами. Мы справимся. Ты не избавишься от скачков давления, если будешь думать о работе.

– Я не могу не думать.

– Я заметил, и смолчать ты тоже не можешь. Маша, сейчас главное – твой сын!

Глеб перевёл разговор на Машино самочувствие, потом тепло распрощался с ней и ушёл.

– Какой у тебя муж красивый, – раздался голос соседки, которую вчера положили. – И заботливый.

– Это не муж.

– А кто?

– Друг.

Женщина с соседней койки вытаращила глаза и отвернулась, всем своим видом показывая осуждение.

Через пару часов в палату вошёл Саша – в халате и с фонендоскопом на шее.

– Маша, ты поела?

– Поела. Глеб принёс какую-то умопомрачительную печень.

– Хорошо, молодец. Машенька, слушай… Давай попросим его быть крёстным нашему сыну.

– Давай! Ты после дежурства его на ужин пригласи, не забудь. У него дома холодильник пустой.

– Я всегда зову, но он отказывается, его Анютка только может убедить. Маш, знаешь, я ведь ревновал к нему, даже отношения ходил выяснять.

– Глупый ты, Сашка. Ты моё всё, а Глеб – родственная душа.

– Я понял, давно понял, и давно не ревную. К Глебу точно не ревную.

Он тоже ушёл, а Маша осталась одна, под осуждающим взглядом соседки. И предалась воспоминаниям. Потому что разговаривать с ней Маше точно не хотелось.

Машино лицо озарила улыбка. Да, ситуация тогда была аховая, и как она волновалась! Боже, как волновалась!

***

Переезд ей дался тяжело, морально тяжело. Новое место, новый город, новые люди. Порой дружелюбные, а порой не очень.

На работу вышла сразу: сегодня приехала, а утром уже на работу. Даже вещи распаковать времени не было.

Так всё в чемоданах и пролежало, пока свою квартиру не купили.

В лаборатории её появление восприняли настороженно. Уж больно ласково на неё шеф смотрел. Женщины просто возненавидели сразу, а мужчины остались недовольны тем, что Поддубный её поставил руководителем проекта. Слишком молодая и слишком протеже.

Пришлось доказывать своё право занимать эту должность. Ощущение было такое, что она находится между молотом и наковальней. Глеб не был добрым и понимающим начальником. Добрым и понимающим он становился после работы, когда показывал Маше и Анютке город, когда гуляли в парках, когда девочка ездила у него на шее, когда носил её на руках. Вот тогда он становился просто замечательным и искренним другом.

А на работе – только работа.

Она справилась. Она заслужила уважение коллектива. Проект пошёл. С души камень свалился.

Тут квартира подвернулась. В одном доме с Глебом, только подъезд соседний и этаж первый, что делало её значительно дешевле, чем она могла бы стоить.

Приехал Саша. Глеб помог ему с работой. Врача с периферии брать не очень то и хотели, даже если он трудяга, каких поискать.

Жизнь налаживалась, и всё шло так гладко… Но гладко долго не бывает.

В один прекрасный день, вернее утро, Маша убедилась, что беременна. Не к месту и не вовремя, но что есть, то есть.

Больше часа ревела над тестом с двумя полосками, а придя на работу, сразу попросила Диму записать ее на приём к Глебу.

Ждать пришлось недолго. Часа через два, как только шеф вернулся с совещания у ректора, её вызвали к нему.

Она вошла и плотно закрыла за собой дверь. И так и стояла, прижавшись спиной к двери.

А он смотрел на неё и ждал, сидя за столом в кресле.

– Глеб Олегович, всё плохо, – слёзы навернулись на глаза.

– Маша, говорить нужно конкретно, с блокнотом и ручкой.

– Да не по работе… – она махнула рукой. – Но я не виновата! Почти… – последнее слово Маша произнесла тихо-тихо.

– Что-то с Сашей?! С Анюткой?! Сядь, а?

– Нет-нет! Саша ещё не в курсе. Он дежурил и не знает. Я не хотела, честное слово! Оно само!

– Что само? – Поддубного уже разбирало любопытство.

– Ладно, скажу… Тяни не тяни – результат один. Я беременна.

– Поздравляю! Всё?

– Всё… И ты не будешь мне рассказывать о безответственности?! О том, что думать надо было? О том, что проект начат, а я тут? Что всего этого не будет?

– Ты хочешь ребёнка?

– Да!

– Тогда о чём речь? Ты, беременная, не можешь работать? С органикой – не можешь и не будешь, а всё остальное можно. Ты молодая женщина, это естественно. Не виновата она, почти. Оно само! – Глеб рассмеялся так заразительно, что Маша тоже начала смеяться и все её слёзы высохли в одну минуту.