Текст книги "Интенсивная терапия (СИ)"

Автор книги: Жанна Даниленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

По дороге на работу молчали, только шли, держась за руки.

Он проводил её до отделения, сказав, что позже зайдёт.

А она нервничала.

Ей везло, с Самойловым она никогда один на один не оставалась. Да даже если бы и осталась, о её существовании он не знал. То есть о младшем научном сотруднике Говоровой знал, а о дочери Маше даже и предположить не мог.

Мать Маши была когда-то лаборанткой на его кафедре. Молоденькая, только после института, да и он тогда ещё доцент был, совсем не старый. Как между ними завязался роман, и на что оба рассчитывали – сказать трудно. Он женатый человек, она... Она была влюблена. А потом просто ушла, ничего не объясняя. Как говорила много позже – чтобы сохранить ребёнка. Он бы никогда не позволил ей родить. А так на свет появилась Маша. Сначала бабушка помогала с внучкой, потом, когда её не стало, они сами.

Как-то шли по улице, Маше лет десять было, и наткнулись на Самойлова.

Он же просто прошёл мимо. А мама расплакалась и всё рассказала Маше. И как любила, и как ушла, и что он, а ни кто-то другой – второй Машин родитель.

Вот тогда-то у девочки появилась цель: она решила, что переплюнет отца в науке, а потом придёт и скажет, кто она. А он удивится, обрадуется и гордиться ею будет. Другого сценария её детский ум не рассматривал. Только обрадуется и только гордиться станет.

После школы с отличием встал выбор между биофаком и медом.

Выбрала медицинский и училась, так училась, что всем на зависть только. Никто и не подозревал, что целью у этой очень симпатичной девушки была вовсе не карьера, а отец.

Мама болела последние годы, и пятый, и шестой курс. Всё началось с гриппа, казалось бы, такого обычного и практически безопасного, как всегда перенесённого на ногах, а закончилось миокардитом.

Причём и миокардит выявили достаточно поздно, когда уже развилась сердечная недостаточность. Мама лежала в терапии и умерла в терапии на руках у своего лечащего врача. Она много говорила с ним, рассказывала всё о себе и об единственной дочери, а он слушал, внимательно впитывая каждое слово. Она просила позаботиться о её девочке, он же обещал, потому что понимал, что уже любит...

Он был тем человеком, который принёс самую горькую весть Маше. И тем, у кого она плакала на груди, изливая горе. Он был тем, кто подставил свои руки вместо материнских, кто взял на себя заботу и кто вёл её к воплощению мечты.

Она никогда не сомневалась в нём. Никогда, до той ночи...

Ровно в два она стояла у кабинета Самойлова. Он опаздывал с обеда. Секретарша очень оценивающе осматривала её. Это было неприятно.

Маша любила, когда в ней видят личность, а вовсе не то, как она выглядит. Хотя она старалась.

Ждать пришлось около часа.

Он не извинился за опоздание, а просто пригласил её в кабинет. Пролистал бумаги, прочёл лишь выводы.

– Мария Викторовна, давайте начистоту. У вас хорошо выполнена работа, но я не верю женщине в науке. Я напишу рецензию на вашу последнюю статью, но поймите, перспективы у вас нет. Вы хотите после защиты работать под моим началом? Вы рассчитываете на профессиональный рост? Бросьте. Ваше дело – детей рожать. Неужели ваши мама с папой не потрудились объяснить вам, в чём предназначение женщины?

– Объяснили, особенно отец.

– Тогда о чём речь? Нет, конечно, ваш труд должен быть вознаграждён и кандидатом наук вы всё же будете, но... Милая моя, я же вам добра желаю.

– Я поняла, спасибо.

Маша вышла из кабинета, стараясь не хромать. И спиной чувствовала взгляд. Было ужасно противно. И мерзко.

Всю свою жизнь она мечтала, чтобы он оценил её как учёного и гордился, а он изначально уверен, что женщина – значит, курица или кошка, способная лишь к воспроизведению потомства.

Возвращаться на работу не было никакого смысла.

Рабочий день закончился, а на душе скребли кошки.

Достала телефон и набрала номер мужа.

– Саш, я тут у кафе «Венеция». Подходи, поговорим под спагетти.

Он пришёл довольно скоро. В руках была роза.

– Это мне?

– Да. Я вдруг подумал, что никогда не дарил тебе цветы.

– Спасибо! – она поцеловала его, сначала просто в щёку, но он не отпускал.

Со стороны могло показаться, что это молодые влюблённые, но никак не муж с женой, прожившие вместе шесть лет.

А её отпустило, камень упал с души, и дышать и жить стало легче. Мир расцвёл, пусть в эту холодную промозглую погоду, но приобрёл цвета, краски. Она освободилась. Теперь уже точно и навсегда. Она больше не стремилась к любви отца, она забыла о предрассудках. Они сидели и ели пиццу, спагетти не хотелось.

– Расскажешь?

– Сначала ты.

– Он мудак.

– Что? Ты о профессоре Самойлове? – он не мог удержаться от восхищения и смеха.

– Да, но это так здорово. Понимаешь, я не хочу его любви, я свободна от него. Я не хочу, чтобы он мной гордился, я не хочу его покровительства, я видеть его больше не хочу.

– Значит, я обрёл полноценную жену.

– Ты тоже считаешь, что женщина и наука несовместимы?

– Нет, Маша. Я считаю, что его тень больше не будет жить в нашем доме. Я все годы с тобой старался создать тебе условия для работы. Наверно, не потому, что это твоя блажь, а потому, что ты достойна.

– Саша, давай вернёмся к тем фотографиям.

– Давай. Я не был девственником до тебя. У меня были и женщины, и мужчины. Тебе нужны подробности?

– Нет. С меня достаточно.

Они вместе шли домой, никуда не торопясь и ни о чём плохом не думая.

Тени прошлого остались где-то там... А здесь и сейчас начиналась новая жизнь...

Как же прав был Глеб, как прав.

Он был другом. Единственным настоящим другом. Она так виновата перед ним.

Но ничего, всё в жизни поправимо, пока живы все.

Не зря Господь свёл их, не зря она буквально наехала на него, а он оказался таким замечательным человеком.

И именно он видел в ней человека, видел личность. Сейчас дома, в первую очередь она напишет ему. Повинится, и он простит, потому что друг, а друзья всегда прощают – на то они и друзья.

Он же реальный, не призрачный. Да, и про сексуальные меньшинства надо почитать, и будет она с ним спорить, хотя она уже не была настроена на спор.

Нет предпочтений одних людей над другими, есть просто люди. А каждый человек индивидуален.

И наверно, не ей судить, кого любить правильно, а кого нет. Главное – любить и быть любимыми.

Она рассмеялась.

– Что, Маша?

– Нет, ничего. Просто подумала, что ещё неделю назад я была совсем другой.

Пришлось доплатить соседке за дополнительное время с Анечкой. Весь оставшийся вечер они играли втроём с ребенком.

А потом она наконец включила комп.

Она читала мейл от Глеба, улыбалась и плакала. Плакала от переполнявших её чувств. Потому что он действительно стал родным и близким.

Пальцы сами застучали по клавиатуре, печатая ответ:

«Прости меня, пожалуйста! Хорошо?

Я была тогда сама не своя. Я не имела права.

Ты не поверишь, сегодня произошло так много всего. Но всё к лучшему. Я выросла.

Детство закончилось, вместе с мечтами и глупыми идеями.

Я поняла, что доказывать что-то важное надо не кому-то, а самой себе. Я всю жизнь старалась быть лучшей, чтобы мой отец меня оценил. Я мечтала, понимаешь, Глеб?! Я жила этими мечтами, я думала, что он будет мной гордиться. Сегодня я встретилась с ним впервые с глазу на глаз.

А он высказался, что женщина и наука несовместимы. Что моё дело детей рожать. И мне стало стыдно, что он мой отец.

А потом будто и не было всех лет ожидания встречи с ним. Я стряхнула груз, который несла все годы своей жизни, и я готова идти дальше.

Кстати, буду признательна, если ты всё-таки посмотришь мою статью. Самойлова не хочу видеть рецензентом.

С мужем мы поговорили, ты и тут был прав, он бисексуален, хотя всё это в прошлом, это было до меня. А я не имею права судить то, что было до.

Что касается дискуссии, которую мы начали. Её можно продолжать, а можно найти другую тему. Я потеряла свою категоричность. Я просто считаю, что каждый должен быть достоин той любви, которая ему выпадает.

Ещё раз прости, что вот так ворвалась в твою жизнь. Но я рада, что это случилось. Видимо, Господь решил, что мне очень нужна родная душа и послал тебя.

Спасибо за всё! Пиши, не пропадай, ты мне очень нужен!»

====== Не ведал, не гадал – где найду, что потерял... ======

С утра ушибленное колено ныло так же сильно, но Глеб уже притерпелся. Да и не хотелось оставаться дома – опять нахлынут мрачные мысли, тоска навалится. Лучше уж дохромать до работы.

Невыключенный с вечера ноутбук мигал значком оповещения – новое письмо в почтовом ящике. Поддубный поморщился. Опять какая-нибудь задержка оборудования?

То, что письмо было от Марии, а главное – каким оно было, оказалось началом целой цепочки событий, навсегда изменивших жизнь Глеба Олеговича Поддубного, так лихо переломленной вчерашним сумасшедшим днём.

– Глеб Олегович, можно?

– Да, конечно. Заходите, присаживайтесь. Что случилось, Максим?

– Я заявление принёс на подпись.

– Какое? – Глеб взял протянутый самым молодым биохимиком из своей группы лист формата А4. – Вот как, переводитесь… Не пожалеете?

– Пожалею, Глеб Олегович, сто раз пожалею! Но понимаете, у меня семья, маленький ребёнок… а там очень хороший оклад и сразу квартиру служебную дадут с правом выкупа.

– Понимаю, Максим. Очень хорошо понимаю ваши проблемы. Жаль, что наш институт не может помочь вам их решить. Надумаете возвращаться – позвоните, что-нибудь придумаем.

– Спасибо, Глеб Олегович! Было так замечательно здесь работать! Вы посидите с нами? Коллеги решили мне проводы устроить, я просил не беспокоиться, но вы же знаете, какие у нас боевые дамы… – Максим смущённо рассмеялся.

– Не обещаю, но постараюсь заглянуть. Всего вам хорошего, Максим.

– До свидания, Глеб Олегович.

В другой ситуации Поддубный не сдался бы так быстро и уломал бы перспективного молодого учёного отказаться от преподавания и остаться на кафедре. Но внезапно открывшаяся вакансия оказалась просто подарком судьбы. Кажется, капризная фортуна решила для разнообразия поиграть на стороне Глеба? Отлично!

– Дима, зайдите ко мне. Захватите форму запроса на нового научного сотрудника для моей группы.

Марии Глеб написал вечером. Совсем короткий мейл, не похожий на их предыдущую переписку.

«Спасибо, Маша. Искренне рад, что ты по-прежнему остаёшься моим другом. Надеюсь, что скоро мы сможем общаться не только по интернету.

Я забрал твою статью у Самойлова, напишу рецензию сам. Он будет кусать себе локти, что упустил такую перспективную разработку, а я с удовольствием за этим понаблюдаю.

Как ты смотришь на то, чтобы после защиты работать в моей группе? Запрос на вашу кафедру я уже отправил факсом и твоё начальство не возражает против перевода. Обсудите это с мужем – для терапевтов здесь много рабочих мест и зарплата выше, чем в вашем городе, я уточнял.

Буду ждать вашего решения».

– Коллеги, больше нет вопросов к Марии Викторовне? – председатель диссертационной комиссии обвёл присутствующих взглядом, все дружно закивали. – Вопросов нет. Что скажет оппонент? Глеб Олегович?

– Тема раскрыта хорошо, но некоторые разделы требуют дополнительных исследований. Я хотел рекомендовать диссертационную работу госпожи Говоровой сразу на докторскую, однако теперь вижу, что ей ещё есть над чем потрудиться. Таким образом, только на кандидатскую – с перспективой дальнейшей разработки.

– В вашей группе, само собой? – Самойлов не скрывал ядовитого сарказма в голосе. – У вас просто талант в нахождении самых многообещающих тем, господин Поддубный!

– А также в подборе талантливых сотрудников и уважительном к ним отношении, господин Самойлов, – Глеб исподтишка посмотрел на Марию и довольно сощурился – она пыталась сохранить серьёзный вид, но смешинки в глазах так и прыгали. – И вы правы, Мария Викторовна с завтрашнего дня работает у меня.

– Благодарю вас, коллеги, заседание диссертационной комиссии закончено, – после этих слов председателя комиссии все поспешно принялись вставать, шумно двигая стульями. – Мария Викторовна, поздравляю вас с успешной защитой диссертации. Сейчас сразу же зайдите в секретариат, возьмите список документов для получения кандидатского диплома.

Глеб не стал дожидаться Марию. Ни к чему его уважаемым коллегам, а уж тем более вечному сопернику Самойлову видеть, как теплеют её глаза при взгляде на своего уже нынешнего шефа, а сам Поддубный не может сдержать широкой, совсем мальчишеской улыбки.

К тому же Марию уже ждали. Глеб на ходу обменялся рукопожатием с мужем Говоровой, меряющим шагами коридор перед дверью конференц-зала. Александр ничего не стал спрашивать – довольное лицо Поддубного было вполне исчерпывающим ответом. Точно так же широко улыбаясь, как сам Глеб, Саша подхватил с кресла букет цветов и поспешил к двери, из которой выходили члены диссертационной комиссии.

Год спустя.

– Игорь, ты слушаешь? Так вот, я ей говорю… Игорь, здесь нельзя парковаться, что ты делаешь?!

Находкин, не обращая внимания на возмущённые крики жены, выскочил из машины и побежал к подземному переходу. Быть такого не может… Да нет, он обознался, точно обознался!

Возле подземного перехода пара, за которой спешил Игорь, остановилась. Женщина, улыбаясь, что-то быстро проговорила, обращаясь к своему спутнику, и тот рассмеялся. Таким знакомым смехом… Таким знакомым и таким беззаботным смехом!

Игорь будто примёрз к тротуару, ноги отказывались двигаться дальше. Этого просто не может быть. ОН не может так смеяться. ОН не может так бережно поддерживать под руку женщину – беременную женщину! Новое действующее лицо в этой невозможной фантасмагории окончательно лишило Игоря самообладания. Из перехода выскочила девочка в красном плащике, подбежала к женщине. Та наклонилась к ребёнку, расцеловала в обе щёки, а потом… А потом ОН подхватил девчонку на руки! И они ВТРОЁМ пошли куда-то прочь от подземного перехода, вдоль длинного здания Исторического музея, и ОН снова смеялся, и его смех переплетался со звонким смехом девочки в красном плащике. Таком ярком на фоне его тёмно-синего элегантного пальто.

Добежавшая до мужа Ирина что-то гневно говорила, дёргала его за рукав, но Игорь не слушал. Он стоял и смотрел вслед уходящим до тех пор, пока они не исчезли за поворотом.

– Спасибо, Глеб, что встретил моих. Анютка, слезай уже, дядя Глеб тебе не такси! Ты же уже большая, в школу идёшь осенью!

– А можно, ты меня в школу будешь водить, дядя Глеб? – Аня неохотно расцепила руки на шее Поддубного, и тот осторожно опустил девочку на землю. – А то маме тяжело, а папа всё время на рабо-о-оте!

– Аня, дядя Глеб тоже работает, – Саша взял дочь за руку. – Сама будешь ходить, школа рядом с домом.

– Ну мо-о-ожно?

Глеб рассмеялся. Он за всю жизнь столько не смеялся, сколько за прошедший год. С семьёй Говоровых они теперь жили в одном доме, только в разных подъездах – очень удачно нашлась квартира на продажу, как раз к их окончательному переезду в этот город.

– Конечно, Анют. Будем вместе выходить с утра, ты меня буди.

– Я тебе буду письмо писать, как мама!

– Договорились.

Мария тихо улыбалась, тоже держа дочку за руку. Поддубный полностью оправдал свою репутацию начальника-тирана – даже в декретном отпуске Маша продолжала работу над своей темой, сортируя данные исследований, анализируя их и составляя статистические отчёты. И почти каждое Машино утро начиналось одинаково – она включала компьютер, открывала почту и…

«Выспалась? Надеюсь, что да, потому что у тебя сегодня много работы. До двенадцати часов пересчитай заново таблицы № 3, 7, 12 – там что-то не сходится. И да, чтоб ты не забыла – тебе сегодня нужно на приём к четырём. Саша отвезти не сможет, позвони мне. И дождись, пока я приеду! Не ходи одна, поняла? Премии лишу!»

Когда-то, давным-давно маленькая Маша Говорова мечтала о том, что отец будет ей гордиться.

Когда-то, давным-давно студент-третьекурсник Глеб Поддубный стоял над маминой могилой, отчётливо понимая, что у него больше не осталось родных людей на всём белом свете.

Когда-то, давным-давно Александр Говоров смотрел в лицо старшего брата, искажённое ненавистью, и по ушам больно били злые слова: «Ты мне больше никто, понял? Никто! И не смей даже близко ко мне подходить!»

Они все пережили так много утрат и разочарований. Не потому ли судьба решила дать всем им что-то взамен потерянного и свела вместе – таких непохожих, чужих по крови, но моментально сроднившихся душами?

Кто знает. Жизнь покажет. Ведь жизнь всегда всё расставляет по своим местам.