Текст книги "Интенсивная терапия (СИ)"

Автор книги: Жанна Даниленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Перечитывать Глеб не стал. Он не Марии всё это писал. Он говорил это самому себе – потому что был уже готов точно так же валяться в ногах у Игоря. Письмо Говоровой словно показало Глебу, каким станет он сам, если не удержится и поддастся этому «не отказывай мне в своей дружбе».

Ни за что. Ни. За. Что.

Глеб отправил мейл Марии и открыл письмо Игоря. Теперь он точно знает, что нужно ответить. Только не в письменном виде.

«Игорь, давай встретимся. Назначь время и место, я подъеду».

====== Да катись ты, ещё другом назвался! ======

Вот если день начинается чёрт-те как, то ничего хорошего не жди.

То ли усталость от всяких дум сказалась, то ли нервотрёпка и неопределенность достали, но по дороге в детский сад Мария подвернула ногу. Каблук сломался. А ей ещё идти и идти. Не любила она материться, просто терпеть не могла, а тут выругалась.

– Мама, а плохие слова говорить нехорошо, – раздался голос дочери.

– А хромать без каблука нормально?!

Девочка пожала плечами и скривила ротик (совсем как папа).

– Так незачем на каблуках ходить, я же не хожу.

Марии стало смешно.

– Посмотрю я на тебя лет так через десять.

В детском саду ждало новое разочарование – группу закрыли на карантин по краснухе.

Пришлось брать такси и ехать на работу вместе с дочерью.

Заведующий был недоволен. Мало того, что младший научный сотрудник кафедры Говорова занимала целый стол и компьютер в его ординаторской, так ещё и ребёнок в отделении. Больным покой нужен, а дочь Марии не отличалась тихим характером.

Решила, что в обед сносит сапоги в ремонт: не так далеко, у магазина, есть сапожник, а до него как-нибудь в туфлях дойдёт. Правда, нога отекла в лодыжке и туфли тоже были неудобны. Надела тапочки. Позорище.

Оставить дочь в ординаторской и самой идти на обход не получилось. Та просто отказалась сидеть одна. Тогда решила отвести её на полдня к папе. Вот полдня он с ребёнком, а половину – она. Вечером же нужно будет поговорить с соседкой, у которой они периодически Анюту оставляли, когда ну совсем некуда. Платили ей, конечно, но оставляли хоть со спокойной душой.

Главное – продержаться день и сапог починить. Домой же в тапочках не пойдёшь.

Нога ныла. Анюта радостно скакала рядом с хромающей матерью, пока они шли во вторую терапию.

В дверях столкнулась с медбратом, который нёс пробирки в лабораторию. Он был явно новеньким, но его лицо показалось Марии смутно знакомо.

Не обратила внимания и прошла прямо в ординаторскую.

– И кто это к нам пожаловал? – приветствовала ребёнка одна из врачей.

– Я тут сегодня работаю, – важно выпучив глаза, заявила Аня.

Тут вошёл Саша.

– Маша, Анютка, что случилось?

– Папа, я с тобой сегодня буду!

– Вот оно и случилось, садик закрыт на карантин. Саш, делим родительские обязанности? Полдня с Анютой ты, а полдня я. Семёныч злится.

– Понял, а с ногой что?

– Подвернула ногу, каблук сломала. В обед схожу, сдам в ремонт.

– В тапочках? Маша, не смеши. Мы с Аней сходим, – Александр подмигнул дочери.

– Папа, ты мне фо-нен-до-скоп дашь?

– Дам. Аня, иди сюда, сядь на диван. Она ела, Маш?

– Догадайся с трёх раз. Я сейчас сбегаю в столовую и принесу.

– Сейчас ты тоже сядешь на диван и я посмотрю твою ногу, потом мы наложим тугую повязку. И тебе, вернее, твоей ноге, необходим покой. Поэтому ты перестанешь бегать и скакать, хотя бы сегодня. А ещё тебе нужен душевный покой, но об этом мы поговорим дома. Маша, я, может быть, согласен с тем, что ты гораздо способней меня, но не бери на себя всё. Понимаешь? Ты не одна живёшь.

Душу отпустило. Как камень огромный упал. Даже хромать в своё отделение с перебинтованной ногой стало легче. Обход сделала, истории написала.

Открыла комп: надо отправить письмо рецензенту статьи. Время идёт, а он молчит. Вошла в почту. Там было письмо от Поддубного. Вчерашнее. Причём по времени её отправленное письмо и это входящее почти совпадали. Как она не увидела?

Прочла. Перечитала ещё раз. Затем ещё.

Нет, первая часть письма была логичной и призывала её продолжить разговор на не совсем научную тему, как ей казалось. Ну не стоят геи такого внимания! Хорошо, допустим, чисто теоретически она согласна с Глебом. Да, все мы люди и все человеки, и у каждого свои особенности. Хорошо, пусть себе любят друг друга, пусть. Она не против. Главное, чтобы её это все не касалось, или касалось вот так, чисто теоретически. Чтобы можно было просто подискутировать с замечательным и очень умным человеком, с которым безумно приятно общаться и очень хочется общаться, и к которому тянет на каком-то подсознательном уровне.

Нет, он не прав, что не может протянуть руку помощи, он протянул.

Ещё как протянул. Только вот сам он ничем по большому счёту от неё не отличается. И если вопрос с Сашей всё ещё открыт, и предал он её или нет, так же остаётся загадкой, то вот его – Глеба – точно предали. И можно ли простить этого человека, то есть женщину, которая предала? Нет. Простить нельзя. Она бы никогда не простила предательства. Вычеркнула бы из своего сознания и из своей памяти всё, что с этим человеком связано! Только так, а не иначе! Какие же бабы подлые встречаются!!! Да ради такого как Глеб, можно всё, что угодно... Да за ним на каторгу пойти не грех! А она бросила его... А он её всё ещё любит... Вот это да!!! Глеб и его проблемы не шли из головы. Мария проклинала эту неизвестную ей тётку, которая настолько подло поступила с таким необыкновенным человеком. И как ему помочь? Как утешить, как подставить плечо и протянуть руку, чтобы ему было на что и на кого опереться?!

Конечно, она продолжит дискуссию. Ему это надо, так он говорит с ней, с Марией, и она нужна ему. Потому что она его друг, на все сто.

В обед зашёл Саша с Анютой принесли ей пюре с котлетой, сообщив, что сами уже поели в столовой. Взяли её сапоги и унесли в ремонт.

А она всё думала о Глебе. Думала, когда они вместе, втроём, вышли из больницы, и когда Саша поймал такси, помог ей устроиться с её больной ногой. Думала, когда Саша приготовил на всех незатейливый ужин, просто поджарив картошку. Но все поели, и всё было хорошо.

Они были вместе, втроём, и даже если ничего особенного не происходило, они всё равно были друг у друга.

Она уснула сразу после ужина, расслабилась и сон взял своё, снимая напряжение предыдущих дней.

Почувствовала легкие прикосновения, а потом тепло. Это Саша укутал её одеялом. Как было хорошо...

Проснулась от тишины. Кругом темно. Протянула руку и нашла плечо мужа.

– Я люблю тебя, Саша, – прошептала она.

Он услышал и ответил:

– Я тоже тебя люблю. Спи, Маша.

Но она выспалась. Во сколько завалилась-то? Часов в семь. А сейчас? Взяла в руки сотовый. Всего час ночи. Не уснуть, теперь точно не уснуть. Встала и поплелась к компьютеру. Надо написать Глебу. А то так неудобно, такое письмо пропустила и не ответила... Ну что за невнимательная и несобранная особа – комок эмоций! Женщина, одним словом.

И так он хочет продолжения дискуссии. Сейчас она почитает...

Открыв почту, наткнулась на другое письмо. Опять от Глеба. Прочитала... Из глаз полились слёзы. За что он с ней так? Если за то, что время заняла, так мог бы вообще не писать ей, или сказать о субординации и всё. Она бы больше никогда, никогда не посмела даже обратиться к нему. А он её просто раскатал, причём на правах друга. Как же так, разве друзья так поступают?! Он унизил её, а не кто-то другой, и ещё говорит, что хочет, чтобы она разозлилась! Да она убить его готова!

Она начала писать ответ:

«Знаешь что, Глеб! Меня никто никогда так не унижал, как ты. Я тебе не тряпка, чтобы так со мной обращаться.

Да, может быть, я погорячилась, написав тебе о своих личных проблемах! Может, отняла у тебя время! Ты же безумно занятой человек, а тут снизошёл до какой-то аспирантки! Но это вовсе не означает, что я согласна довольствоваться огрызками от яблока.

Ты сам говоришь о бессмертной душе, которая имеет право на любовь, так почему ты решил растоптать мою душу, ещё и другом назвался?! Знаешь, почему ты хочешь дискутировать со мной? Ты пытаешься что-то доказать себе самому, совершенно не беря в расчёт мои эмоции и чувства. Отчего? Я поняла отчего. Тебя бросила твоя женщина. Она предала тебя, всего такого умного и неповторимого! А ты нашёл, на ком отыграться. Нет, ничего ты не знаешь о человеческой душе, и о любви ты ничего не знаешь. Мне не нужно ничего выяснять у мужа, чтобы понять, что он меня любит. Мне достаточно того, что я вижу, а вижу я заботу, внимание, тепло, которое согревает! А ты бежишь! Только скажи – от кого? От своих сотрудников, которым ты сам устраиваешь праздники, не участвуя в них? От женщины, которая сбежала от тебя? Может, это тебе нужно с ней поговорить?! Тебе выяснить?! Или ты бежишь от себя самого?! Потому что сам с собой не можешь смириться?! Чего ты добиваешься, обижая человека слабее тебя?! И кому ты писал последнее письмо?! Мне?! Или себе?! Ты прикрываешься дружбой, не зная, что это такое! Может, и я не знаю, но в отличие от тебя, я умею чувствовать! Тебя это злит?! Пусть. Посмотрите на себя со стороны, профессор, и поймите, кто Вы есть на самом деле. Не нужна мне Ваша рецензия. Я скорее откажусь от защиты, чем стерплю унижение. Поймите разницу, в конце концов, между добровольным унижением перед любимым человеком, и принудительным, когда каждая клеточка организма против! А дискуссия про геев Вам была нужна, только чтобы поговорить и не быть таким одиноким.

Боже мой, я весь день думала о Вас, и переживала за Вас! А Вы?!»

Она нажала «отправить» и долго плакала от обиды, а потом похромала в постель под бок к мужу.

====== Давай, добей меня! ======

Проклятый мусорный мешок, так и валявшийся в прихожей, прямо с утра сбил Глебу весь настрой – в прямом смысле. Поддубный споткнулся об него, не удержался на ногах, грохнулся на одно колено и вдобавок чувствительно приложился лбом об стену.

Это была первая ласточка дня, которому суждено было стать переломным для Глеба Олеговича Поддубного. Но в этот момент Глеб ещё не проникся сакральностью такого предвестия. Знал бы, что будет дальше – поехал бы в травмпункт и взял справку, коленка-то распухла от ушиба. А потом не пошёл бы на работу, завалился бы спать, отключив телефон… Если б только знал!

Прихрамывающего шефа встретил секретарь. На этот раз без всяких неприятных новшеств, просто с расписанием дел на сегодня. Глеб мысленно вытер пот со лба и расслабился. Отсутствие новостей – самая хорошая новость. Как потом оказалось, расслабился Глеб рано. Потому что на этом хорошее закончилось.

На учёном совете профессора Поддубного поставили в известность, что для серии исследований, необходимых его научной группе, финансирование будет выделено только в конце года, и то если удастся выбить дополнительную дотацию из бюджета. Есть ещё один вариант для того, чтобы раздобыть денег – приостановить пока работу группы и всех специалистов, включая руководителя, подписать на циклы лекций. Кого куда – запросов много, оплата неплохая, и сами биохимики внакладе не останутся, и на продолжение тематической разработки вполне хватит.

Глеб не устроил скандал прямо на учёном совете только потому, что колено ныло просто адски, аж челюсти сводило. Как это уважаемое руководство себе представляет, интересно? Если сейчас бросить работу на полпути и разбежаться на заработки, данные устареют! Придётся заново перелопачивать горы и горы информации! И не факт, что молодые спецы, с таким трудом прикормленные, буквально за уши вытащенные из разных провинциальных колледжей и лабораторий, потом вернутся в группу Поддубного! Их же возьмут на преподавание в очень престижные вузы – а вдруг кто-то решит там остаться? Подпишет контракт на семестр, а потом вообще останется на постоянной основе! Снова носиться, высунув язык, в поисках талантливых самородков?! Да гори оно синим пламенем, такое решение вопросов финансирования!

Всё это Глеб, сумевший сдержаться на учёном совете, злым шёпотом высказал монитору рабочего компьютера, одно за другим открывая письма, переполнившие его почтовый ящик. Ответы из всяких официальных учреждений по поводу анализаторов. «В ответ на Ваш запрос за входящим номером…», «Доводим до Вашего сведения, что…», «Согласно инструкции, утверждённой…», – господи, конкретно-то что всё это значит?! Где опять застряло оборудование?!

Продравшись сквозь дебри канцеляризмов, Глеб понял, что вчера переоценил быстродействие системы. Анализаторы привезут не сегодня, а в лучшем случае через неделю. И то, если повезёт.

Поддубный вызвал секретаря, попросил оповестить всех сотрудников об экстренном совещании через пятнадцать минут и закрыл почту.

Непрочитанными остались два письма в конце списка. От Марии Говоровой и от Игоря. Оба мейла отправлены глубокой ночью, вот же не спится людям! Глеб не стал их открывать. На работе Поддубный думал только о работе, и это давно уже стало непререкаемым законом.

Общее собрание научно-исследовательской группы под руководством профессора Поддубного превратилось в ожесточённый спор. Одна половина сотрудников ратовала за то, чтобы соглашаться на временный перерыв, вторая – протестовала, приводя те же аргументы, что и Глеб: потом всё придётся начинать с нуля. К согласию так и не пришли. Глеб дал всем неделю на размышления: пока не привезут анализаторы, всё равно работа стоит. Пусть думают, приводят в порядок уже накопленную статистику, дописывают отчёты. На этом собрание закончилось и Глеб, стараясь не хромать, вернулся в свой кабинет.

До обеденного перерыва Поддубный занимался организационными вопросами, не поднимаясь с кресла. Даже сидеть было больно, колено распухло так, что брючина стала жать. На обед тоже не пошёл, попросил секретаря купить ему в институтском буфете кофе и какую-нибудь булку. Глеб терпеть не мог, когда что-то разлаживалось, будь то рабочий процес или собственное тело. Сегодня, как назло, разладилось всё сразу. Надо было ехать в травмпункт, надо было! А по большому счёту – надо было просто выбросить этот чёртов мусорный пакет сразу же, не поддаваться иррациональному страху, будто выбрасываешь часть жизни. Тупая сентиментальность!

Колено ныло всё больше. Глеб решительно выключил компьютер, оставил секретарю записку на своём столе и поехал в травмпункт.

– Перелома мениска нет, сильный ушиб, гематома. Покой, компрессы, обезболивающие средства и потом на приём к хирургу в поликлинику, – дежурный травматолог протянул Поддубному рецептурные бланки. – Вот, это купите в аптеке, используйте по инструкции.

Глеб не смог зайти в аптеку рядом с травмпунктом. Там были слишком высокие ступеньки для его негнущегося от повязки колена. А пандуса не оказалось. И это называется заботой о населении?! К злости на таможенных чинуш, запарывающих его работу, присоединилась злость на власть предержащих в родном городе. Никакого толку от них, только обещаниями кормят! Говорите, согласиться на цикл лекций? Да хоть сейчас! И свалить за границу с концами! Поддубного везде ждут! И в Штатах, и в Европе, даже в Австралии! К чёрту! Уехать и послать всё к чёрту!

Мусорный мешок так и возвышался на пороге. Еды в доме опять не было – что купил вчера, сразу съел, в магазин не заехал. Глеб прямо в пальто и ботинках прошёл в комнату, завалился на диван. Как всё паршиво, а? Как же всё паршиво-то, а?!

Загудел мобильный. Глеб вытянул смарт из кармана пальто. Секретарь. Что-то срочное?

– Глеб Олегович, к вам пришёл посетитель, Находкин Игорь Алексеевич, с допуском от ректора. Говорит, что это срочно, очень просил вам сообщить.

– Где он, Дима?

– Здесь, рядом со мной.

– Передай ему трубку, пожалуйста.

Глеб не был готов к такого рода ответу на своё согласие встретиться и поговорить с Игорем. Особенно сегодня, чёрт возьми! Не сейчас, не сегодня, когда ему так больно и так паршиво на душе! Нет, а каков Игорь-то, а? Как он до ректора умудрился добраться?

– Глеб… Олегович, здравствуйте. Можете уделить мне буквально несколько минут? Вы ещё придёте на работу? Я дождусь.

– Игорь, я дома. Я болен. Давай позже.

– Я сейчас приеду.

– Не надо! – Глеб почти прорычал последние слова, но Игорь уже положил трубку.

Трижды чёрт! Только этого не хватало – чтобы бывший увидел его в таком состоянии, расклеившегося, хромого! Что за день сегодня, а?!

Звонок в дверь застал Глеба на полпути между диваном и прихожей, куда тот ковылял, чтобы хотя бы снять уличную одежду. Так быстро? Да нет, Игорю по любому добираться от института до дома Поддубного минут сорок. Кого там ещё могло принести так некстати?

За дверью оказался какой-то смутно знакомый молодой парень. Глеб в хмуром молчании уставился на нежданного гостя, не спеша с приветствием. А тот вдруг жарко покраснел и так же молча протянул Поддубному белый пакет-майку.

– Что это?

– Ваш кофе и горячие бутерброды. Только всё уже, наверное, остыло, простите.

– Что?..

– Вы попросили вашего секретаря… Дмитрия… чтобы он вам купил. А ему некогда было, он мне велел сходить. В буфете кофе закончился, а я пока до кафе бегал, вы уже уехали.

– Так, стоп. Вы вообще кто?

– Младший лаборант с вашей кафедры. Я недавно устроился.

– Я вас откуда-то знаю, молодой человек. Учились у меня?

– А вы совсем меня не помните, Глеб Олегович? – гость, ещё больше покраснев, поднял на Поддубного глаза. И Глеб вспомнил. Это тот самый студент, единственный из «ночных мальчиков», оставшийся с ним до утра. Тот самый, которого Глеб оттолкнул и равнодушно запер за ним дверь, когда мальчишка выскочил из квартиры, давясь слезами.

– Какого чёрта?! Преследуешь меня? Что тебе нужно? Для чего устроился на кафедру? Шантажировать собрался?!

– Да как вы… Да как вы могли такое подумать! – голос у гостя сорвался от возмущения. Он больше не смущался, глаза засверкали. – Мне бы и в голову не пришло! Просто я…

– Что – просто ты?

– Я люблю вас! – выкрикнул студент, и по всему подъезду отозвалось гулкое эхо. – Я вас просто люблю, понимаете? – уже тише добавил он.

Глеб схватил гостя за руку и затащил в прихожую. Вот только соседей не хватало повеселить бесплатным цирком с клоунами! Тот не сопротивлялся. Глеб забрал пакет, поискал глазами, куда пристроить, и водрузил на мусорный мешок сверху.

– Как тебя зовут?

– Леонид… Лёня.

– Послушай меня, Леонид. Ты что-то себе напридумывал и сам в это поверил, ясно? Тогда, со мной – это же в первый раз у тебя было с мужчиной? Ладно, не отпирайся, я же понял, что в первый. Так вот. Это не твоё. Просто забудь и живи нормальной жизнью. Не бывает никакой любви, особенно между мужиками, ясно тебе? Нет её. Ты слушаешь?

– Вы ничего не понимаете, Глеб Олегович… – Лёня больше не опускал глаз. – Вы испугались, что я буду к вам лезть, жизнь портить? Не бойтесь. Мне от вас ничего не нужно, я знаю, что я вам не пара. Мне хватает того, что я теперь вас могу видеть – каждый раз, когда прихожу на работу. Понимаете? Мне этого достаточно, Глеб Олегович. Я пойду. Простите, что побеспокоил. Больше такого не повторится.

Глеб не знал, что сказать. Поддубный ведь на самом деле испугался, что мальчишка сейчас начнёт истерить, что-то требовать у него, чего-то добиваться. Но к такому повороту событий Глеб не был готов.

– Постой…

– Да?

– Раз ты… раз уж ты теперь работаешь на нашей кафедре, можешь помочь? Я потом попрошу Дмитрия дописать тебе рабочие часы на оплату.

– Хорошо. Что нужно сделать? – Лёня, кажется, обрадовался, что появился повод ещё немного побыть рядом с Поддубным, даже слегка улыбнулся.

– Дотащи вот этот хлам до мусоропровода. И вот, это надо купить в аптеке, – Глеб вытащил из внутреннего кармана пальто рецепты. – Сейчас деньги достану, подожди немного.

– Не надо денег, у меня есть! – Лёня сгрузил пакет с продуктами на пол и так лихо подхватил огромный мусорный мешок, что полиэтилен чуть не разорвался от рывка. – Я быстро!

Глеб не успел ничего возразить. Входная дверь хлопнула и оставила Поддубного в одиночестве – в наконец-то освободившейся прихожей.

Игорь приехал раньше, чем Глеб ожидал – буквально через десять минут после ухода Лёни. И нетерпеливо названивал в дверь, пока Глеб хромал в прихожую с кухни.

– Привет, Глеб. Можно войти?

– Входи. На кухне поговорим, если не возражаешь.

Игорь был всё таким же, каким его помнил Глеб. Красивым, худым, с обаятельной улыбкой. Одежда только другая. Намного более дорогая, чем его прежняя.

– Ты сказал, что болен. Простудился?

– Колено повредил.

– Упал? Да, скользко на улице. Что ж ты как неосторожно? В твоём возрасте уже не солидно бегать по гололёду вприпрыжку.

– Ты так рвался встретиться со мной именно сейчас, чтобы напомнить мне, что я уже старик? – Глеб медленно закипал, глядя на бывшего. – Можешь не напрягаться, я в курсе!

– Ну-ну, не переживай так. Ты прекрасно выглядишь… для своего возраста, – Игорь проказливо улыбнулся, намекая, что это просто игра, но у Глеба не было никакого настроения поддерживать его шутки.

– Игорь! Если ты помнишь, это ты меня попросил о встрече. Я тебя оставил в покое и в друзья не набиваюсь… как некоторые. Прекрати мусолить мой возраст и говори, что тебе от меня нужно. Кстати, как ты вышел на нашего ректора?

– Через жену, – Игорь усмехнулся, и Глеб поморщился – взгляд у бывшего тоже изменился, оказывается. Циничным стал и холодным. – У Ирины много клиентов в её маникюрном салоне. В том числе и жена вашего ректора.

– Что ж только сейчас, через год решил использовать связи супруги?

– А я только сейчас понял, что ты мне всё-таки очень нужен, Глеб.

– Чтобы исправлять орфографические ошибки в твоих статьях?

– В том числе. Глеб… – Игорь протянул руку через кухонный стол, разделявший их, попытался дотронуться до щеки Поддубного. Тот отдёрнул голову. – Перестань шарахаться от меня. Я год пытался тебя забыть. Но не могу. Пожалуйста, давай попробуем ещё раз, заново.

– Ты женат. У тебя есть сын.

– Все так живут, Глеб. С кем-то в браке, с кем-то – для души.

– Я не все.

– Ты прав. Ты особенный… – Игорь снова протянул руку. На этот раз Глеб не стал отодвигаться. Как Мария сказала в своём мейле? Согласна даже на яблочные огрызки? Похоже, теперь Глеб начинает её понимать…

– Я же знаю, что ты не забыл меня, Глеб. Никто не узнает, мы будем осторожны. Ты же хочешь этого, Глеб… Скажи, что ты хочешь, чтобы мы снова встречались. Тебе ведь уже поздно искать приключений, правда? И мне тоже не стоит. Мы знаем друг друга так долго, нам всегда было так хорошо вместе. Тебе же нужен тот, кто будет рядом, когда тебе плохо… кто будет заботиться о тебе…

Глебу казалось, что весь этот трудный год, прожитый без Игоря, исчезает. Любимый человек снова рядом, совсем близко, и это так прекрасно…

– Простите! – звонкий голос, неожиданно прозвучавший за спиной Игоря, заставил того отдёрнуть руку от щеки Глеба, а сам Поддубный привстал со стула. – Дверь открытая, я не стал звонить… Вот, я всё купил!

– Это кто? – Игорь разглядывал Лёню с плохо скрытым раздражением. А Лёня в ответ разглядывал Игоря.

Поддубному хватило нескольких мгновений этого молчаливого поединка взглядов, чтобы стряхнуть с себя наваждение. Игорь женат и у него ребёнок. Каждый раз, когда они будут вместе, его семья будет стоять между ними. И женщина по имени Ирина – почему-то она вдруг показалась Глебу похожей на Марию Говорову с фотографии – будет гадать, где её муж. И плакать.

– Это Лёня. Лёня, это Игорь, мой бывший… друг. И он уже уходит. Правда, Игорь? Спасибо, что навестил. Рад, что у тебя родился такой прекрасный ребёнок. Передавай привет жене.

– И давно ты… с ним? – Игорь уже не скрывал своей злости. Глеб наконец-то сумел подняться на ноги, протянул руку. Догадливый Лёня немедленно шагнул ближе к Поддубному и позволил его протянутой руке обхватить себя за плечи – будто так и надо.

– А сразу же, как ты избавил меня от своего присутствия. И мой мальчик ни разу не жаловался, что я для него староват. Правда, малыш?

– Ни разу! – Глебу показалось, что этот мальчишка прямо сейчас покажет Игорю язык – вот нахалёнок, а?

– Что ж, тогда… Ты прав, Глеб. Я ухожу. Смотри, не пожалей о своём… слишком поспешном решении.

– Не пожалею. Всего тебе наилучшего, Игорь.

Хлопнула дверь. Точно так же, как год назад. Тогда Глеб точно так же остался стоять на кухне. Даже время совпадало – ранний вечер.

Только в этот раз Глеб стоял на кухне не один. Лёня не торопился сбрасывать руку Поддубного со своих плеч. Будто чувствовал, что Глебу тяжело стоять прямо с его ушибленным коленом.

Само собой, младшего кафедрального лаборанта Глеб выпроводил почти сразу же вслед за Игорем. Заглянул в чек из аптеки, попытался заставить взять деньги – лекарства оказались не такими уж дешёвыми. Лёня снова отказался, торопливо пробормотал «До свидания!» и выскочил из квартиры Поддубного. Ничего, Глеб лично зайдёт в бухгалтерию и попросит перевести со своей зарплаты сумму с чека на карточку Лёни. Глеб Поддубный привык рассчитываться со своими долгами.

Думать и анализировать не хотелось. Ничего не хотелось, даже есть. Ноющая боль в колене после таблетки приутихла, и Глеба потянуло в сон.

Осталось ещё одно дело, с которым не стоило тянуть. Письмо Марии. Сама о том не подозревая, она помогла сегодня Глебу поставить окончательную точку в его затянувшемся душевном раздрае.

Болеть ещё будет. И воспоминания будут накатывать, хотя в квартире Поддубного уже не осталось вещей, напоминающих об Игоре. Но, кажется, ему всё-таки удастся обойтись без яблочных огрызков, да, Маша?

Улыбаясь от мыслей о непосредственной и чистой душой девочке, Глеб открыл мейл, полученный от Говоровой. Прочитал. И не перестал улыбаться. После всего случившегося с ним, злая отповедь Марии была самым закономерным завершением этого сумасшедшего дня.

«Дорогая Мария! Я пока не буду переходить обратно на «вы», хорошо? Всё, что я сейчас скажу, относится не к младшему научному сотруднику Марии Говоровой, у которой я буду оппонентом на защите диссертации, а к моему другу – пусть наша дружба продлилась недолго и завершается не очень удачно.

Ты во многом права, Маша. А я – нет.

Прежде всего ты права в том, что писал я не тебе. Я спорил с собой, с общественным мнением, с человеком, сделавшим мне больно – а на тебя пришёлся основной удар моих обвинений. Я был недопустимо резок и груб. Мне стыдно, честное слово.

Но кое-чего полезного я всё-таки добился, Маша. Ты разозлилась на меня и готова драться за свою любовь. Не сбивайся с этого настроя. Докажи мне, старому цинику, что любовь есть и наступать на горло своей гордости ради того, чтобы её сохранить – правильно. Я буду рад, если у тебя всё получится.

Сегодня я встретился с двумя людьми. Один предложил мне довольствоваться яблочными огрызками своей жизни (твоё меткое выражение всё никак не идёт у меня из головы!), другой сам готов подбирать крохи моего внимания, не требуя большего. Знаешь, я отказался и от первого, и от второго. Наверное, когда-нибудь я смогу собой гордиться. Сегодня я слишком устал, чтобы что-то чувствовать.

Я был неправ, осуждая тебя и твоего мужа за трудоголизм. Вы вдвоём растите ребёнка, стараясь обеспечить его самым лучшим. Мне вспомнилась моя мама, работавшая на двух работах, чтобы у меня было всё не хуже, чем у моих одноклассников. Раз вы выбрали такой путь в жизни – только вам решать, правильный он или нет. Осуждать я не вправе. Рассудит время. (Но прогуляться вдвоём в парке всё же попробуйте! Здесь должен стоять смайл-улыбка).

Мария, спасибо, что своим неожиданным письмом перетряхнула мне душу, заставила думать, злиться и решать собственные проблемы. Наша дискуссия о гомо– и гетеросексуальных отношениях так и осталась незавершённой – ну и пусть. Я выяснил для себя главное. Проблемы одни и те же у любой пары людей, будь то М+Ж или М+М (не могу сказать про Ж+Ж, думаю, женщинам проще найти между собой общий язык, им же не надо доказывать, кто круче. Здесь опять стоит смайл-улыбка).

Не настаиваю на том, чтобы писать рецензию на твою статью. Но учти, если рецензентом идёт Самойлов, он придирается к текстовой части – не допускай сокращений и полностью прописывай в списке литературы фамилии и имена авторов.

Буду ждать личной встречи с тобой на защите. То, что мы неформально общались и ты в буквальном смысле слова наехала на меня (и тут тоже смайл-улыбка) никак не повлияет на мою непредвзятость в отношении тебя, как специалиста.

Пожалуйста, будь сильной. Очень благодарен тебе за всё».

«Отправить»

Мейл от Игоря Глеб удалил, не открывая. Всё закончилось. На этот раз – действительно всё.

====== Ой, кажется, я выросла! ======

– Маш, надо поговорить, – Саша пил свой утренний кофе.

– Надо, очень надо. Когда?

– Может, по дороге на работу?

– Саш, ответь мне только на один вопрос: я могу тебе верить?

– Да, однозначно можешь. Я никогда не обманывал тебя. Просто не посвящал в то, что было до...

– Так оно было до?!

– Да, я расскажу.

– Хорошо, но не сейчас. Сегодня у меня встреча с Самойловым.

– Переживаешь?

– Уже нет. Просто немного напряжена, я видела его мельком и всегда издалека как-то. А тут один на один.

– Он член диссертационного совета. И потом, если ты не собираешься и дальше сидеть в младших научных сотрудниках, то тебе нужно думать, как показаться ему с выгодной стороны, чтобы он в дальнейшем предложил тебе работу.

– Только не он.

– Почему? Поддубный лучше?

– Во-первых, я написала Глебу просто жуткое письмо. Во-вторых, он в другом городе. В-третьих, я не думаю, что он вообще будет общаться со мной после всего. Хотя да, он в тысячу раз лучше.

– Объяснишь?

– Саша, только потому, что я доверяю тебе и знаю, что ты никому и никогда не расскажешь. Самойлов мой отец.

– Я это знал. Мне твоя мама рассказала.

– Саша, почему мы не говорим друг с другом?

– Некогда, времени на такие мелочи, как общение, не остаётся. Но я тебя люблю.

– Я знаю, в этом я никогда не сомневалась. Просто жизнь идёт, и время всё вперёд и вперёд, молодость ушла почти, а мы живём и не замечаем. Так жизнь и совсем уйдёт, вспомнить будет нечего. Может, пора остановиться?

– Жить на что будем? Философия – это хорошо и замечательно, да и разговоры тоже, только кушать хочется каждый день, и, заметь, не только мне. И защита твоя в копеечку обойдётся, один банкет в ресторане сколько будет стоить..

– Вот и я думаю, что у нас с тобой всё не как надо. Да и что потом, после защиты? Перспектив-то нет. Может, уедем?

– Куда? Где-то есть перспектива?

Разговор так и не завершился, потому что проснулась дочь. Потом не хотела умываться, потом канючила за столом, пока ела кашу.

Наконец её сдали соседке, пообещав забрать не позже шести.

Нога болела. Идти пришлось на каблуках, как-никак к самому Самойлову сегодня на приём записана. И хочешь не хочешь, а надо выглядеть респектабельно.