Текст книги "Карнак и загадка Атлантиды"

Автор книги: Жан Маркаль

Это представление превосходно иллюстрируется одним рассказом. Речь идет о финальном эпизоде (рукопись заканчивается лакуной) одной эпопеи Лейнстерского цикла, посвященной «Детству Финна». Юный герой, Финн мак Кумал, после беспокойного детства прошел инициацию оружием и магией. В самом деле, он получил кое-какие сверхъестественные способности, как всякий уважающий себя порядочный герой. И с ним случается странное приключение. Каждый вечер Самайна в сидБри Эле (вероятно, один из холмов долины Бойна) приходили мужи Ирландии, чтобы поухаживать за прекрасной девушкой по имени Эле (имя которой дало название холму), «ибо в Самайн холмы Ирландии были всегда отверсты, и от того, кто находился внутри них, ничто не могло укрыться». Так вот, каждый год одного из вздыхателей убивали, и кто убийца, оставалось неизвестным. В ту самую ночь Самайна убили одного из вздыхателей, поэта Оиркбела, и Финн решил отомстить за него. Он отправился за советом к Фиакайлу, сыну Конхена, мужу его тетки по отцу. Фиакайл велел ему сесть между двух Сосков Ану, то есть между двух холмов, населенных феями. [34]34
  На самом деле Соски Any – две вершины в горах Керри, очень характерные и играющие большую роль в ирландской традиции. Ану – то же, что Дану (у валлийцев Дон), мать богов, и, конечно, напоминает таинственную Анну из валлийских легенд, ставшую в армориканской Бретани не менее загадочной святой Анной, матерью Девы Марии. Латинский эквивалент – Анна Паренна, индийский – Анна Пурна, так же называется одна из вершин в Гималаях. Это вечный образ Богини Начал.


[Закрыть]Поскольку это была ночь Самайна, холмы раскрылись, и Финн стал свидетелем диалога и обмена пищей между обитателями обоих холмов. Потом он бросил копье, которое вручил ему Фиакайл, и копье достигло холма Марге, где находился сид Эле. Тогда Фиакайл присоединился к Финну, и оба услышали великий плач внутри холма, потому что копье, брошенное Финном, убило виновника убийств, любовника девушки, который каждый год из ревности убивал одного из претендентов, пришедших извне. Далее Финн, чтобы вернуть копье, схватил одну из женщин холма и согласился ее отпустить только в обмен на копье.

Потом Финн увидел трех женщин, причитавших на вершине холма Сланга. Заметив его, они исчезли внутри холма, но недостаточно быстро, потому что Финн, войдя во вкус приключений такого рода, схватил одну за брошь на одежде и оторвал эту брошь. «Тогда женщина подошла к нему и стала умолять вернуть брошь с ее плаща. Она сказала ему, что ей неприлично возвращаться в холм с таким знаком бесчестия, и обещала ему вознаграждение». [35]35
  Markale, Jean. L’Épopée celtique d'Irlande. 2e éd. P.: Payot, 1978. P. 148–149.


[Закрыть]Поскольку рукопись на этой фразе обрывается, мы никогда не узнаем, что обещала женщина-фея. Но можно предположить, что речь идет о магических способностях и что Финн получил их, отдав женщине из холма обратно брошь.

Таким образом, сообщение между обоими мирами возможно, даже если оно иногда устанавливается в трудных условиях и с явным оттенком враждебности. Судя по другим рассказам на эту тему, обитатели холмов часто приходят в мир живых, чтобы уладить какие-то личные дела, отомстить за испытанные когда-то обиды или просто-напросто попытаться внести разлад в общество сыновей Миля, своих победителей. Очень похоже, что «призраки» недалеко.

Но Иной Мир, подземное царство холмов, весьма схож с миром, расположенным на поверхности. Он даже не отражение, он параллелен: миновав знаменитый коридор, ведущий в погребальную камеру, оказываешься – символически – среди равнин, долин, гор с озерами, лесами, всеми элементами пейзажа поверхности. И живут здесь, на взгляд со стороны, так же. Много сведений на эту тему дает очень странный рассказ «Приключение Неры».

Герой, молодой Нера, – приближенный королевы Медб и короля Айлиля Коннахтских, которые живут в своем дворце Круахан на одноименном холме (ныне Кроган). Так вот, однажды вечером Самайна король Айлиль просит Неру пойти и что-то сделать в «доме мучений», вероятно, месте, где были заточены пленные враги. Нера оказывается вовлеченным в фантастическое приключение. В доме мучений один повешенный – за ноги – просит у него воды, чтобы напиться. Тот дает ему воды и, наконец, по просьбе пытаемого, сажает его себе на шею. Так он в конечном счете оказывается внутри сида Круахан, в подземном мире, который находится непосредственно под дворцом королевы Медб, в мегалитическом холме. На самом деле Нера не замечает различий между обоими мирами. Только через долгое время он наконец понимает, в каком месте находится. Ему дают жену и корову. Он отправляет корову пастись, занимается женой и домом, и у него даже рождается сын. Однажды король сида велит Нере подняться на поверхность и предупредить Айлиля и Медб, что жители холма собираются напасть на людей, живущих в Круахане. Нера возвращается и обнаруживает общество, в котором он оставил Айлиля, в таком состоянии, как будто с момента его ухода прошло всего несколько мгновений. Он предупреждает своих об опасности, которая им цэозит. Айлиль и Медб решают предпринять превентивный поход на сид. Они так и поступают. В результате под землей все разорено и забраны все накопленные сокровища. Пощадили только жену и сына Неры, как и его собственное имущество. Тогда Нера вернулся в сид и, как говорит текст, «не вышел оттуда и не выйдет никогда».

Эта история характерна. В рациональном плане она показывает, как гэлы представляли внутренность холмов, прежде всего с тем, чтобы прийти и заграбастать все сокровища, спрятанные там. В мифологическом плане она превосходно иллюстрирует верование – еще сохранившееся в некоторых сельских местностях как в Ирландии, так и в Бретани, – что в мегалитических памятниках обитает сказочный народ, владеющий несметными богатствами и живущий параллельной, но совсем иной жизнью: внутри сида время иное или, скорее, времени в том смысле, как его понимают на поверхности земли, вовсе нет. Так вырисовывается сюжет о спящем, который просыпается после ночи доброго сна, за время которого прошло несколько веков. На этот сюжет написано множество народных сказок, встречается он и в мифологических эпопеях.

Другая, очень известная история, история Этайне, тоже ведет в глубины знаменитого холма Бруг-на-Бойн, иначе говоря, Нью-Грейндж. И здесь мы встречаем персонажа Гаргантюа в ирландском облике Дагды. Этот Дагда, другое имя которого – Эохаид Оллатир, влюбился в Эйтне, она же Бойн (Боанн) и Бригита (богиня поэзии и мастерства, то же, что галло-римская Минерва, о которой говорит Цезарь), супруга Элкмара – хозяина дворца Бруг, то есть холма Нью-Грейндж, и, между прочим, родная дочь Дагды. Прелюбодеяния и кровосмешения в мифологических рассказах не редкость, но, разумеется, понимать их надо в смысле чисто мифологическом. Дагда постарался удалить Элкмара на день и смог удовлетворить свою страсть к Эйтне. Но этот день – символический, потому что Эйтне успела родить сына Энгуса, Мак Ока («Молодого Сына»), которого, чтобы избежать неприятных объяснений с Элкмаром, доверили Мидеру, королю сида Бри-Лейт, другого мегалитического холма, Именно Мидер, божество подземного мира, вполне мог быть изображен на галло-римском барельефе, хранящемся в Страсбургском музее и имеющем посвящение deo Medru.

Итак, Энгус, «Молодой Сын», был воспитан Мидером в соответствии с очень своеобразным обычаем фостериджа [36]36
  Fosterage ( англ.) – воспитание чужого ребенка. – Примеч. пер.


[Закрыть]у ирландцев, то есть получил в приемной семье такие же права, как в родной. Повзрослев, он узнал, что он сын Дагды и Эйтне, жены Элкмара из Бруга. Он попросил приемного отца отвести его к родному. И Мидер привел его к Дагде, сказав: «Он желает познакомиться со своим отцом, чтобы ему дали землю, потому что несправедливо, что у твоего сына нет земли, когда ты – король холмов Ирландии». Попутно можно отметить, что народ фей, живущий внутри больших мегалитических холмов, признает верховенство Дагды-Гаргантюа. Дагда принял сына радушно, но заявил, что земля, предназначенная тому, в данное время занята: это холм Бруг-на-Бойн, который держит Элкмар. Мидер рассердился и потребовал справедливости для Энгуса, и в конечном счете Дагда вместе с Мидером измыслили несколько макиавеллиевский план, как выжить Элкмара из холма, не посягая на его жизнь. В ближайший вечер Самайна, то есть когда сид будет открыт и, значит, беззащитен, Энгус, с которым Элкмар незнаком, явится и уломает последнего, грозя смертью, уступить верховенство в его владениях на день и ночь. А потом пусть Энгус не возвращает холма Элкмару, не потребовав третейского суда Дагды.

Все произошло, как было рассчитано. Отказавшись вернуть Бруг-на-Бойн Элкмару, Мак Ок апеллировал к Дагде, чтобы тот вынес свое решение. И Дагда заявил, что в праздник Самайна выражение «день и ночь» имеет вневременной смысл и символически равнозначно вечности. Следовательно, Элкмар не может отрицать, что отдал Энгусу власть над Бруг-на-Бойн навечно. Элкмар был законно лишен своего владения, но, чтобы утешить его, Дагда предложил ему власть над другим холмом – сидом Клетех. И Энгус водворился в сиде Бруг-на-Бойн, став его законным владельцем. Там он позже принял своего приемного отца Мидера, и тот обязал Энгуса идти просить для него руки прекрасной Этайне, дочери короля Ирландии, которую любил Мидер. Энгус выполнил эту трудную миссию (король Ирландии с подозрением относился к населению холмов и потребовал огромного выкупа) и привел Этайне в Нью-Грейндж, где она вышла замуж за Мидера. Там же впоследствии Энгус приютил Этайне, превращенную в бабочку колдовством первой жены Мидера, потому что официально был гарантом безопасности Этайне в глазах как всех ирландских гэлов, так и всех народов холмов. Это место стоит процитировать: «Семь лет насекомое не находило в Ирландии ни вершины, ни дерева, ни холма, ни пригорка, где могло бы сесть, а лишь скалы и морские волны. И оно упало на бахрому плаща Мак Ока, когда он находился на холме Бруг. Энгус посадил его себе на грудь, в складку своего плаща. Он отнес его в свое жилище и в свою солнечную комнату, где были сияющие окна… Он украсил бабочку пурпуром… Мак Ок взял за обычай каждую ночь спать в солнечной комнате рядом с ней и утешал ее до тех пор, пока к ней не вернулись радость и краски. Потом он наполнил солнечную комнату зелеными и прекрасными травами, и насекомое стало благоденствовать на цветах этих добрых и драгоценных трав». [37]37
  Markale, Jean. L’Épopée celtique d’Irlande. 2e éd. P.: Payot, 1978. P. 47.


[Закрыть]

Итак, вот и солнечная комната, которая появляется в стольких кельтских текстах или текстах кельтского происхождения, а именно в знаменитом «Безумии Тристана» и в ирландском рассказе «Приключения Арта, сына Конна». Это вариация Стеклянного Замка, или Стеклянного Острова – который долгое время из-за ложной этимологии отождествляли с Гластонбери в Великобритании, – который представляет собой Иной Мир, отделенный от мира людей невидимыми крепостными стенами. Это знаменитый город Горр из «Ланселота» Кретьена де Труа, куда Мелеагант заточил королеву Геньевру. Это в равной мере и невидимый Воздушный Замок, куда чародей Мерлин был намеренно заключен феей Вивианой, Эйтне-Боанн-Бригитой в другом обличье. По всей видимости, здесь налицо память о древних ритуалах возрождения под действием солнечного тепла и света, ритуалах, которые должны были сопровождаться настоящими лечебными воздействиями.

Ведь самое удивительное в отношении солнечной комнаты, где Энгус возрождает к жизни насекомое Этайне во дворце Бруг-на-Бойн, – что эта солнечная комната реально существует внутри холма Нью-Грейндж: утром дня зимнего солнцестояния, и это научный факт, лучи солнца падают в погребальную яму, находящуюся в глубине камеры, которая при этом действительно играет роль солнечной комнаты. Все это, конечно, не случайность. С одной стороны, есть место, холм, досконально изученный наукой, где внутрь камеры попадает луч солнца, и это бесспорно засвидетельствовано при помощи аппаратуры; с другой стороны, есть мифологический рассказ, где упоминается ритуал возрождения под воздействием солнца. Нельзя не вспомнить того, что происходит утром летнего солнцестояния в замке Монсегюр, [38]38
  См.: Markale, Jean. Montségur et l’énigme cathare. Paris: Pygmalion/Gérard Watelet. 1986.


[Закрыть]какие бы выводы из этого ни делать. И такой особенностью обладает не только холм Нью-Грейндж. Есть и другие, как в ближайших окрестностях, в Доуте, Ноуте или Лох-Крю, так и некоторые холмы Морбиана в окрестностях Карнака. Почему бы не осмелиться сравнить некоторые археологические и астрономические наблюдения с текстом легенды, рождение сюжета которой уходит во тьму веков?

И потом, есть Стоунхендж.

Предания, касающиеся этого единственного в своем роде мегалитического памятника, очень многочисленны и разнообразны. Камень, называемый Хил Стоун, черт метнул в монаха, который спрятался, чтобы посмотреть, как первый собирает каменные глыбы. Значит, согласно этой легенде, Стоунхендж построил лично Сатана. Это христианская клерикальная сказка. Но кто именно кроется в данном случае за образом дьявола? Не забудем, что Сатана, по христианскому преданию, был самым прекрасным и блестящим из архангелов, прежде чем восстать и быть низвергнутым в бездну. Не превратили ли в этот персонаж, чтобы изгнать всякое поползновение к язычеству, образ древнего бога света, почитавшегося в мегалитическом святилище? Не надо забывать, что в день летнего солнцестояния первые лучи восходящего солнца через главный проход Стоунхенджа падают на алтарный камень, находящийся в самом центре святилища.

Другая легенда внешне далека от темы солнца. Она относится к эпохе первых саксонских вторжений на остров Британию, до появления легендарного короля Артура, то есть к середине V века н. э. Ее рассказывает в своей «Истории королей Британии» Гальфрид Монмутский, довольствуясь, впрочем, расширенным пересказом более раннего текста – «Истории бриттов», приписываемой некоему Неннию. Король Вортигерн, узурпатор, приглашает саксов, чтобы отделаться от своих врагов. Но саксы, которым понравился остров Британия, не уходят оттуда и добиваются наделения землями. Они также вызывают с континента еще многих саксов. Ситуация становится невыносимой, и Вортигерн пытается на тяжелых условиях договориться с ними. Вождь саксов Хенгист возвращается из Германии с тремястами тысячами воинов. Он приглашает Вортигерна и главнейших британских вождей на праздник на равнине Солсбери, поблизости от памятника Стоунхендж. Хенгист приказал каждому из своих спрятать длинный нож в сапоге и, когда он крикнет «Nimed oure saxes» («Вынимайте ваши ножи»), зарезать соседа. Пощадить следовало только Вортигерна, потому что он был зятем Хенгиста и мог еще ему пригодиться. Так в ходе того, что получило название «Заговора длинных ножей», было зарезано четыреста шестьдесят вождей бриттов. Однако спасся еще один, помимо короля, – некий Элдол, граф Глостера, который, схватив кол, убил семьдесят саксов.

Этот трагический анекдот преподносится как историческое и даже в какой-то мере «патриотическое» событие. Конечно, злополучный Вортигерн не поладил с не слишком верными союзниками – саксами, что, впрочем, не помешало ему, согласно агиографам, впоследствии бежать в армориканскую Бретань, стать отшельником и прослыть святым под именем Гуртьерна. Но если это событие, якобы историческое и якобы относящееся к эпохе завоевания острова Британии саксами, и представляется возможным, по-настоящему доказать его пока никому не удалось. Во всяком случае, никто не доказал, что оно происходило близ Стоунхенджа. На самом деле похоже, что пламенный патриот Гальфрид Монмутский (уэльский клирик) пожелал дать гибели злосчастных жертв-бриттов достойный фон и некоторым образом сакрализовать ее, сделав местом действия Стоунхендж. А поскольку, при всем том, Гальфрид Монмутский располагал верными сведениями, – которые по большей части не умел использовать с научной точностью, – можно предположить, что перед нами смешение исторического события с почти повседневной реальностью Стоунхенджа, а именно кровавыми жертвоприношениями. Почему бы нет? Все доисторические народы совершали кровавые жертвоприношения, пусть по большей части символические. Может быть, в рассказе из «Истории королей Британии» отразилась память об очень далекой эпохе, когда в святилище Стоунхендж приносили жертвы в честь некоего божества, которое, по всей видимости, имело солярный характер.

Впрочем, та же «История» приводит легенду об основании Стоунхенджа Мерлином. Это событие происходит не ранее чем через десяток лет после «Заговора длинных ножей», и автор явно подчеркивает надгробный характер памятника. Теперь король Британии – Аврелий Амброзий (Эмрис Вледиг), чьим советником становится Мерлин, прежде чем стать советником Утера Пендрагона, а потом Артура. Однажды, когда король навещает его, Мерлин ему говорит: «Если ты хочешь украсить могилу убитых мужей отменно прочным сооружением, пошли к Кольцу Великанов, которое находится на горе Килларао в Ибернии. [39]39
  Ирландии ( примеч. пер.).


[Закрыть]Оно выложено камнями, с которыми никто из людей нашего времени не мог бы управиться, не подчинив искусства уму. Камни огромны, и нет никого, чья сила могла бы их сдвинуть. И если расположить эти глыбы вокруг площадки, где покоятся тела убиенных, так же, как это сделано там, они тут встанут навеки». [40]40
  Цит. по: Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина. М.: Наука, 1984. С. 87.


[Закрыть]Король удивился, что камни надо искать так далеко, когда их столько на острове Британии. Мерлин ответил: «Камни исполнены тайн и придают лечебные свойства различным снадобьям. Некогда великаны вывезли их из крайних пределов Африки и установили в Ибернии, где тогда обитали. Выдолбив в этих камнях углубления, они устроили для себя купальни, которыми пользовались, когда их одолевали недуги. Они также примешивали истолченные в порошок камни к отварам из трав, и раны быстро затягивались». [41]41
  Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина. М.: Наука, 1984. С. 87. Согласно Гиральду Камбрейскому, хронисту конца XII века, чьи описания Уэльса и Ирландии столь точны, «в древние времена в Ирландии был восхитительный ансамбль из камней под названием Chorea Gigantum, потому что из глубины Африки в Ирландию их привезли великаны и воздвигли на Килдарской равнине как волшебством, так и силой».


[Закрыть]Аврелий Амброзий послал в Ирландию армию в сопровождении Мерлина и под водительством своего брата Утера Пендрагона. Победив короля Ирландии, не желавшего, чтобы бритты забирали камни, солдаты попытались сдвинуть глыбы под насмешливым взглядом Мерлина, который наконец использовал свое волшебство, чтобы переместить камни на корабли, а оттуда в Британию. Мерлин, опять же с помощью колдовства, установил их в нужном месте, и король велел провести большой праздник.

Рассказ Гальфрида Монмутского, где тот лишь пересказывает народные предания, в которых не обязательно действует Мерлин, интересен в нескольких отношениях. Прежде всего он показывает нам определенную преемственность между Ирландией и островом Британия: Стоунхендж построен если не из ирландских камней, то по меньшей мере по образцу, найденному в Ирландии. В мегалитическом мире есть преемственность, и по архитектуре больших дольменов под курганами это ясно видно. Между всеми аллеями менгиров заметно сходство, где бы они ни располагались – в Ирландии, на равнине Солсбери или в районе Карнака.

Далее, речь идет о том, чтобы почтить мертвых. Памятник Стоунхендж выглядит скорее святилищем, нежели некрополем.

Если двойное назначение дольмена как могилы и храма всегда может вызвать сомнение, похоже, что Стоунхендж, как и аллеи менгиров Карнака, созданы исключительно для отправления культа. Но Стоунхендж окружен некрополем: памятник находится в центре обширного круглого поля с многочисленными курганами, превосходно видными, если стоишь рядом со святилищем. Вполне очевидно, что постройка Стоунхенджа не имела никакого отношения к распрям бриттов и саксов, но все-таки эта легендарная история дает какое-то объяснение тому, что памятник, некое подобие главного центра, центрального святилища, возможно и посвященного светоносному божеству, находится внутри обширного некрополя, занимающего всю окрестную территорию.

Наконец, в тексте особо отмечается, как трудно было транспортировать камни; Такая проблема действительно должна была возникнуть, потому что все голубые камни происходят если не из Ирландии, то все-таки достаточно издалека, из графства Пемброк в Уэльсе. Гальфрид Монмутский настаивает, что сдвинуть эти камни не может ни один человек и для совершения такого подвига нужна только изобретательность. Впрочем, сами великаны использовали как волшебство, так и силу. О чем речь идет на самом деле? Конечно, легко предположить, что многие поколения, веками дивясь менгирам и дольменам, воображали, что в перемещении и установке этих колоссальных глыб приняли участие сверхъестественные силы. Прежде всего, совершенно естественно, в голову приходили великаны. Но в той же мере их волшебство. Тогда мы вправе задаться вопросом, не кроется ли за этим преданием какая-то реальность, то есть не могли ли некоторые доисторические люди, наследники неведомых цивилизаций, перемещать огромные глыбы психическими средствами. Поставленный так вопрос не столь уж абсурден, поскольку мы знаем, что теоретически человеческая мысль, контактируя с колебательной энергией объекта, при некоторых условиях может его перемещать. Парапсихологические феномены перемещения объектов без использования материальных средств хорошо известны. Тогда спокойно можно представить и людей, способных сделать большее и привести собственную колебательную энергию в гармонию с колебательной энергией объекта, хоть бы и многотонной каменной глыбы. С такой гипотезой можно было бы замахнуться еще на многое, и ее достоинство состоит в том, что она согласуется с многочисленными легендами, которые, если воспринять их в символическом смысле, очень часто являются отголосками некой исторической реальности, от которой не осталось более никаких следов. В Карнаке это феномен превращения, о котором сообщает легенда. В Стоунхендже – феномен перемещения объектов с помощью психики. В народных сказках феи, волшебники и даже просто колдуны часто дают героям рецепты, как совершать такие чудеса. И эти рецепты, с учетом символики, присущей всем повествованиям этого рода, всегда имеют психический характер, требуют большой концентрации духа и волевого усилия. Но это волевое усилие свыше человеческих сил, даже если герой наделен исключительными достоинствами. Притом всегда можно показать, как с помощью вполне материальных технических средств, подкладывая под глыбы бревна, используя систему рычагов и клиньев, несколько человек запросто могут переместить и установить мегалит; но решение, отдающее приоритет психической силе человеческого существа, нельзя отвергать с порога.

Есть еще и проблема солнечной энергии.

Мы видели, что в Нью-Грейндже данные археологии и астрономии полностью соответствуют мифологической легенде. Мы видели, что можно было использовать медицинские приемы исцеления под действием солнечных лучей. Почему эта солнечная энергия не могла быть задействована при использовании и создании великих мегалитических святилищ, как Карнак или Стоунхендж? И эта гипотеза не более абсурдна, чем другие.

К тому же Стоунхендж рассчитан исключительно на солярный культ, какие бы действа в нем ни проводились. И эта его репутация идет из классической античности. В произведении грека Диодора Сицилийского можно прочесть довольно странные рассуждения о памятнике, который автор называет гиперборейским, но помещает на остров Британию и в котором все единодушно признают Стоунхендж. Надо сказать, что для географов античности кельты, кимвры, гипербореи, все эти народы терялись в тумане за Геркулесовыми столпами, за которые редкий средиземноморский мореплаватель осмеливался выйти. Короче, Диодор Сицилийский говорит о гипербореях, живущих на острове Британия. Это земля, которая производит два урожая в год, и место рождения Лето, иначе говоря, Латоны, матери Аполлона и Артемиды, чем и объясняется тот факт, что островитяне особо почитают Аполлона.

Ну вот, наконец-то. Для грека эллинистического периода, как и для латинян, Аполлон – бог солнца, которым он изначально вовсе не был. Сами греки говорили, что Аполлон прибыл из Гипербореи, и что его культ принесла с собой вторая волна завоевателей Эллады – дорийцев. Но первоначальный Аполлон – это бог искусств и медицины, каким в эпоху Цезаря он еще был для галлов: Аполлон, описанный римским проконсулом, не имеет ничего общего с греко-латинским богом тех времен и скорее напоминает ирландского Дианкехта, тоже бога-врачевателя. К тому же он располагает тайнами, позволившими создать «Источник здоровья»на основе трав всей Ирландии. А ведь согласно преданию, записанному в «Истории королей Британии», похоже, что камни Стоунхенджа, происходящие из Ирландии, имеют такое же лечебное свойство, коль скоро у великанов был обычай помещать их в своих купальнях и добавлять их в пластыри, исцелявшие все. Итак, в отношении Стоунхенджа, как и большинства мегалитических памятников, мы получаем две основные идеи: солнечного света (каким бы ни был его бог или богиня) и исцеления.

Пойдем дальше, опираясь на текст Диодора Сицилийского. Только что он упомянул большой храм на открытом воздухе, в котором узнается Стоунхендж. «Жители в большинстве своем играют на кифарах и непрестанно возносят хвалы богу в храме под пение гимнов в сопровождении тех же инструментов».

Кстати, « считается, что раз в девятнадцать лет Аполлон нисходит на этот остров» (Диодор, II, 47).

Вот это очень интересно. Девятнадцатилетний лунный цикл кельтские христиане избрали для определения дат Пасхи, что вызывало бесконечные трения между этими христианами и римскими властями. К тому же при изучении расположения разных мегалитов, как Великобритании и Ирландии, так и района Карнака, можно обнаружить, что очень часто в общем плане, которому следовали строители, принят во внимание знаменитый девятнадцатилетний цикл (точнее, цикл в 18,6 года), включающий изменения точек восхода и захода луны каждый месяц до самых крайних пределов лунного склонения. Такой восемнадцатилетний цикл – в любом случае лунный. Это как будто плохо сочетается с Аполлоном, который все-таки нисходит на остров раз в девятнадцать лет. Разве что…

Есть смысл повторить, что в кельтских и германских языках солнце – слово женского рода, а луна – мужского. Есть смысл повторить, что у кельтов не было солнечного бога как такового, но была память о некой солнечной богине, которая в последний раз приняла обличье Изольды Белокурой. Полезно также повторить, что кельтская цивилизация – и, в частности, мифология – наследовала многим прежним цивилизациям, в том числе мегалитической. Если солнце у кельтов – женского рода, в отличие от других восточных индоевропейцев, значит, это представление о женском характере солнца они получили в другом месте. Кельты, как и германцы, позаимствовали концепцию солнца-женщины и луны-мужчины у автохтонного населения, земли которого они завоевали. В этом невозможно ошибиться.

В таком случае все становится ясным: если Аполлон, по Диодору Сицилийскому, раз в девятнадцать лет является на остров Британию, то есть в Стоунхендж, это значит, что его рассматривают как божество луны, приходящее перезарядиться, восстановиться в настоящую солнечную комнату, которую представляет собой святилище Стоунхенджа. А если отбросить мифологическую символику, можно сказать, что в Стоунхендже, солярном храме, раз в девятнадцать лет проводились ритуалы возрождения. Без солнца луна исчезает, потому что получает энергию только от солнца. Но солнце без луны, возможно, не знает, что оно существует, или, во всяком случае, не имеет повода проявиться. Во всяком случае, такой переносный смысл можно приписать изощренной лунарно-солярной системе, созданной строителями мегалитов.

Опять же пойдем дальше. Испано-латинский автор Помпоний Мела под влиянием архаических преданий не скупится на похвалы гипербореям: «Их страна, священная земля, открыта солнцу и наделена большим плодородием. Религиозные созерцатели справедливости, они живут дольше и счастливее, чем любой народ на земле. Проводя жизнь в мире и наслаждениях, они никогда не знали ни войны, ни распрей. Они приносят жертвы в честь своих богов и особенно Аполлона… Их жизнь проходит в священных рощах и лесах» (Мела, III, 5). Это восторженное описание созвучно тому, какое дает тем же гипербореям Плиний Старший, опираясь, впрочем, на Геродота:

«За владениями Аквилона живет счастливый народ, если верить рассказам, именуемый гипербореями, у которых люди доживают до глубокой старости. О них рассказывают сказочные чудеса. Говорят, там находятся петли мира и последний предел обращения других миров… В году есть лишь один восход солнца – на летнее солнцестояние и один закат – на зимнее. Страна хорошо расположена, имеет счастливую температуру и избавлена от всяких вредных испарений. Жилищами обитателям служат священные рощи и леса; культ богов отправляют особые люди и весь народ. Раздор там неведом, как и всякая болезнь. Там умирают только от пресыщенности жизнью: после отдыха, после утех, дарованных последними годами старости, прыгают в море с высоты некой скалы; для них это самый счастливый вид погребения… В существовании этого народа едва ли приходится сомневаться, слишком много писателей сообщает, что у него был обычай посылать первые плоды на остров Делос Аполлону, которого он особо почитал. Первые плоды приносили девушки, которых несколько лет окружали почетом и радушно принимали народы-посредники. Потом, когда в отношении этих посланниц были совершены насилия, гипербореи решили приносить эти дары на границах владений соседних народов» (Естественная история, IV, 26).

О том, чтобы воспринимать все здесь написанное буквально, речи нет. Противоречие между местожительством гипербореев за Полярным кругом, где в году всего одна ночь и один день, и описанием края с чудесным климатом слишком вопиющее. Значит, слово «гипербореи» ни о чем не говорит и служит лишь для обозначения народа, у которого никто не бывал, но о котором известно, что он существует где-то на севере. Однако текст приобретает большое значение, если оценить его символический смысл.

Прежде всего есть ссылка на солнцестояния: это точное указание не реалии (о которой жители Средиземноморья знали только понаслышке), а ритуала, который, как доказано, проводился в мегалитических памятниках Карнака, Нью-Грейнджа и Стоунхенджа, потому что многие мегалитические памятники так ориентированы, чтобы в них в день летнего либо зимнего солнцестояния попадали лучи восходящего солнца. Там есть знаменитая солнечная комната.

Далее, имеется чудесная страна, где в любое время года растет все и где люди наделены чем-то вроде бессмертия. Речь идет о Блаженном Острове, который у кельтов называется островом Авалон или Эмайн Аблах, иначе говоря. Остров Яблонь, и который Гальфрид Монмутский осмелился описать:

 
Остров Плодов, который еще именуют Счастливым,
Назван так, ибо все само собой там родится.
Нужды там нет, чтобы пахарь поля взрывал бороздами,
Нет земледелия там: все сама дарует природа.
Сами собою растут и обильные злаки, и гроздья.
Сами родятся плоды в лесах на раскидистых ветках.
Все в изобилье земля, как траву, сама производит.
Сто и более лет продолжается жизнь человека.
Девять сестер в том краю по законам правят премудрым.
Властвуя теми, кто к ним из наших краев прибывает.
Старшая из девяти всех мудрее в искусстве целенья
И красотой своей сестер превосходит намного;
Имя Моргана ей, изучившей полезные свойства
Всякой травы, способной лечить телесную немощь;
Знает искусство она изменять обличье и может
В воздух на новых крылах взлетать, подобно Дедалу… [42]42
  Жизнь Мерлина / Пер. С. Ошерова // Гальфрид Монмутский. С. 157.


[Закрыть]
 

Это научное описание можно сравнить с лирическими строфами, входящими в ирландское повествование «Плавание Брана»: