Текст книги "Карнак и загадка Атлантиды"

Автор книги: Жан Маркаль

Эта история представляется нам не очень сложной. У одного короля Мунстера было два сына, Риб и Экка. Экка резко демонстрировал независимость по отношению к отцу и в один прекрасный день, «направляемый своей мачехой Эблиу, нанес тяжелую обиду отцу и бежал из Мунстера со всеми своими людьми. Его брат Риб и его мачеха Эблиу пошли вместе с ним». Конечно, нетрудно догадаться, какого рода «обиду» Экка заставил отца испытать. Тот факт, что его мачеха «направляла» его и сопровождала его в побеге, не оставляет никаких сомнений, отношения какого рода могла иметь Эблиу с пасынком. Эблиу была Федрой, не побоявшейся идти до конца.

Короче говоря, беглецы направились на север, и друиды им сказали: нежелательно, чтобы оба брата селились в одном месте. Несомненно, они опасались, что отношения между мачехой и пасынком скажутся на его брате Рибе. Итак, братья разошлись. Риб и его люди встали лагерем на равнине Арбтенн, «и там воды источника хлынули перед ними из земли и затопили их всех». Но то, что произошло с Эккой, выглядит более сложным и более странным. В самом деле, Экка и его люди достигли Бруга-на-Бойне, то есть Нью-Грейнджа – холма, где царствовал Энгус, Мак Ок, сын Дагды. Они там остановились отдохнуть. Энгус вышел к ним и велел незамедлительно покинуть это место. Но они предельно устали и поэтому не послушались его, установив свои шатры перед холмом Бруг. Энгус в ярости сделал так, что за одну ночь все их лошади пали, но на следующее утро, приняв упреки Экки и выразив сострадание, дал им лошадь в полной сбруе, чтобы они могли увезти свою поклажу. Однако Энгус дал Экке очень важный совет: «Следите, чтобы этот большой конь постоянно находился в движении, и не давайте ему ни мгновения отдыха, ибо иначе он станет причиной некой смерти».

Слова Энгуса довольно загадочны. По всей очевидности, данный конь был животным из Иного Мира, наделенным определенными способностями, которых не дано понять человеческим существам. Экка и его отряд выступили вместе с конем и достигли равнины, где решили остановиться. Но когда каждый старался снять с коня свое добро, они забыли, что коня надо погонять. «И в тот момент, когда он остановился, из-под ног его забил магический источник». Экка был очень встревожен этим явлением [88]88
  В другом ирландском тексте ( Revue celtique, XV, p. 481) та же история у Энгуса случается не с Эккой, а с Рибом. Лошадь ему дает Мидер из Бри Лейт, приемный отец Энгуса. Но этот конь начинает так мочиться, что Риб вынужден построить вокруг него дом. Через тридцать лет дом переполняется, и моча затопляет страну, образовав озеро. Этот рассказ можно сопоставить с многочисленными преданиями о Гаргантюа, который создает озера, когда мочится. В самой ирландской эпопее королева Медб в конце продолжительной битвы мочится так долго, что появляется настоящее озеро, которое с тех пор называется Фуал Медб – «Моча Медб».


[Закрыть]и, вспомнив предостережение Энгуса, велел построить вокруг источника дом и возвел рядом собственную крепость, чтобы иметь возможность лучше следить за ним. «И он выбрал женщину, чтобы заботилась об источнике, велев ей строго следить, чтобы двери были заперты, кроме как если за водой придут люди из крепости».

Впоследствии Экка получил верховную власть над половиной Ольстера. Вокруг крепости Экки заложили город. У него было две дочери, вероятно, от Эблиу, – Ариу и Либан. Ариу вышла за какого-то полусумасшедшего пророка – Кернана Простака. Этот Кернан повсюду ходил и расточал сетования, предсказывая, что однажды «из-за того, что есть источник, среди них появится озеро и надо срочно строить лодки». Он также предрекал смерть «всех живых существ на этой равнине, за исключением некоего Конанга, Либан и его самого». Он произносил пророческие тирады:

«Я вижу, как поднимается вода, широкий и глубокий поток, я вижу, как волна поглощает нашего вождя и всех его гостей, а также Ариу, мою возлюбленную – увы, я не могу ее спасти! Но Либан на восток и на запад будет долго плыть мимо океанских побережий, близ таинственных берегов и безвестных островков и приплывет в глубокий морской грот».

Разумеется, как Кассандра в Трое – и как святой Гвеноле в городе Ис, – Кернан не встречал сочувственного внимания к своим словам, как бывало со столькими злополучными пророками, и все смеялись ему в лицо. «Тогда женщина, которой был доверен источник, в одном случае забыла запереть дверь… Вода тут же устремилась на равнину и образовала большое озеро… Экка, вся его семья и все его люди утонули, за исключением его дочери Либан, Кернана Простака и Конанга».

Аналогия с легендами о Кардигане и городе Ис как нельзя более отчетлива. Та же схема, та же история, ту же роль играет женщина, которой поручено следить за угрозой, которую представляет вода – будь то море, сдерживаемое дамбами и шлюзами, или источник, который грозит переполниться. И, как в легенде о городе Ис, Либан – которая, несомненно, и есть та женщина, которой было поручено следить за источником, – не погибает, хоть воды и поглощают ее: «Она прожила целый год со своей собачкой в комнате под озером». Это известная тема подводного дворца, которая вновь возникнет в артуровских романах в связи с Вивианой, Дамой Озера. Через год Либан начинает скучать взаперти, что вполне естественно. Тогда она просит и молит Бога превратить ее в лосося, «чтобы она могла вместе с другими плавать в прозрачном и зеленом море. С этими словами она приняла облик лосося: только ее лицо и грудь не изменились». После этого она триста лет плавала, пока святой Конгалл не поймал ее, окрестив и дав ей имя Муирген («рожденная морем»). Будучи окрещена, она тотчас умерла.

Вполне очевидно, что эта Либан-Муирген – один из прототипов мари-морган, кельтских русалок, часто посещающих побережья и озера армориканской Бретани, по крайней мере в народных преданиях. Бретонские легенды изобилуют рассказами о встречах людей с принцессой Дауд в облике русалки, которая странствует меж двух вод в надежде, что город Ис вновь всплывет. Многое можно было бы сказать об имени Муирген ( morigena), изначальном имени феи Морганы, древнего женского божества, жившего на чудесном острове (или в гроте) в качестве феи вод или богини-матери. Принцессу Дауд и Либан поражает одно и то же проклятие – они незаконнорожденные и даже плод кровосмешения; их магические способности делают их грозными и неуязвимыми, но у этих особенностей есть обратная сторона. Дауд – хранительница шлюзов города Ис. Либан – хранительница источника. В момент, когда они нарушают свой долг, они вызывают катаклизмы. Потому что как затопление города Ис, так и появление озера Лох-Ней, в точности как и исчезновение Атлантиды, могут происходить только в качестве наказания. Имел место проступок, и совершила его женщина. Жаль, что текст Платона не указывает такого проступка, совершенного жрицей или божеством атлантов. Но не приходится сомневаться, что в первоначальной схеме этого полуисторического, полулегендарного (одного без другого не бывает) рассказа обязательно было что-нибудь в этом роде.

Тем не менее распространенность сюжета об утонувшем городе в кельтских странах показывает, что для кельтов этот сюжет имел особое значение. И может быть, этот феномен небесполезно изучить в историческом, географическом и мифологическом контексте.

Латинский писатель Аммиан Марцеллин, цитируя утраченное произведение грека Тимагена, очень ясно заявляет: «Дразиды (друиды) рассказывают, что часть народа [галлов] действительно была коренным населением, но стеклись также пришельцы с отдаленных островови из зарейнских областей, которые были изгнаны со своей родины частыми войнами и разливами бушующего моря» [89]89
  Цит. по: Аммиан Марцеллин. Римская история / Пер. Ю. А. Кулаковского и А. И. Сонни. СПб.: Алетейя, 2000. С. 77.


[Закрыть](Аммиан Марцеллин, XV, 9). Вот два очень важных факта, которые, кстати, согласуются и с соображением греческого географа Страбона: «Ведь нельзя считать, – пишет он, – причиной превращения их [кимвров] в кочевников и разбойников то обстоятельство, что они были изгнаны из своих жилищ сильным наводнением. <…> В действительности они еще и теперь владеют той же страной, которую занимали раньше…» [90]90
  Цит. по: Страбон. География / Пер. Г. А. Стратановского. М.: Ладомир. 1994. С. 268.


[Закрыть]( Страбон, VII, 2). О кимврах надо составить правильное представление: в эпоху Страбона кимвры действительно занимали территорию своего происхождения, южную часть Ютландии, и были германским народом, говорящим на кельтском языке (само слово кимвры имеет кельтское происхождение, сравни с названием Уэльса – Кимру, что значит «люди одной и той же страны»). Но до нашей эры и особенно во время, когда часть кимвров устремилась в Галлию и Provincia Romana, во времена Мария, неизвестно, что представлял собой этот причудливый народ: большинство авторов того времени отождествляло кимвров с кельтами. Следовательно, соображение Страбона означает, что в самом деле сложилось мнение: кельты пришли на крайний Запад, потому что из мест первоначального проживания их изгнали сокрушительные приливные волны.

В таком случае это придает вес гипотезе, что коренной миф кельтов, то есть миф о поглощении их земли морем, возник на основе исторической реальности – переселения кельтов вследствие катастроф на берегах территорий, где они проживали первоначально. Эти изначальные земли расположены в Центральной Европе, но некоторые кельты действительно на какое-то время осели в Ютландии и на балтийском побережье. А ведь доказано, что к концу бронзового века в Северной Европе происходили великие потрясения. Приблизительно в 1200 году до н. э. отмечается, судя по данным географии и геологии, понижение уровня всех озер, болот и лагун, что является признаком сухого и жаркого климата, установившегося вслед за сырым и холодным периодом. Вероятно, именно этой эпохой датируется постепенное высыхание тюркско-сибирского моря, от которого в наши дни остались только Каспийское и Аральское моря. В самом деле, все постройки, которые можно датировать этой эпохой, удалены от прежних береговых линий в направлении воды, присутствие которой всегда составляет необходимое условие проживания. Большие леса Центральной и Северной Европы поредели. В торфяниках Северной Германии и Швеции уровень сухой территории соответствует тому же периоду.

Похоже, это время расцвета так называемой культуры скандинавских проливов, совпадающей во времени с прибытием дорийцев в Грецию, с культурой полей погребальных урн в Западной и Центральной Европе и с армориканской культурой бронзового века, особенно богатой и примечательной.

А ведь после первого гальштаттского периода, то есть к 600 году до н. э., возможно – немного раньше, озерные поселения, как отмечено, были в спешке покинуты их жителями. В Северной Европе вновь быстро распространился влажный и холодный климат: в скандинавских торфяниках над сухим горизонтом находятся новые торфяные отложения. По всем побережьям Северного и Балтийского морей выходят из берегов болота, и вода заливает прибрежную полосу. Археологические данные показывают перемещение больших масс населения, бегущих из затопленных зон и стремящихся на юг. Именно к этой эпохе следует отнести первую и наиболее значительную миграцию бриттов в Великобританию, отголоски которой слышатся в поздних, но любопытных валлийских преданиях.

Прежде всего это легенда о Ху Гадарне, повествующая о чем-то вроде потопа, устроенного чудовищем под названием афанг,возможно – гигантским бобром, который, согласно одной из «Триад», разрушил плотину пруда Ллион («волны»). Ху Гадарн при помощи своих рогатых быков вытащил афангаиз пруда на сушу, после чего плотину больше не разрушали.

Далее – легенда о людях Галедина: «Третьим вторжением (на остров Британию) было вторжение людей Галедина, прибывших на лодках без мачт, без снастей, на остров Гвейт ( Vectis, то есть Уайт), когда их страну затопило. Они получили земли народа кимру (валлийцев, но это слово может означать и бриттов до прихода саксов). Они не имели никакого права на остров Британию, но им дали земли и оказали покровительство в следующих пределах: им выдвинули условие, что они не будут иметь права на привилегии истинных кимру первоначального племени до девятого колена». Это наводит на мысль, что, когда племена бриттов, предки бретонцев, прибыли на Британские острова, там уже существовало весьма значительное автохтонное население. Во всяком случае, бриттам пришлось искать прибежища на острове Британия вследствие катастроф, случившихся в местах, где они жили первоначально, а этими катастрофами бесспорно были оседания почвы на морском берегу вследствие землетрясений или больших приливных волн. Что касается автохтонного населения – должно быть, это были народы, жившие при бронзовом веке, и выжившие потомки народов мегалитов.

В любом случае при рассуждении об этих миграциях возникает вопрос, кого они затронули. Несомненно, кельтов. Но, возможно, не они одни испытали катаклизмы. Может быть, уцелевших жителей Атлантиды? Не совпадают даты. Вполне очевидно, что если бы катастрофа, погубившая Атлантиду, произошла только в 600–500 годах до н. э., Платон бы более ясно высказался на эту тему, да и другие греческие авторы написали бы об этом немало, а то и с точными данными. Но вполне возможно, что бриттские народы, бегущие из родных мест, поглощенных волнами, оказались у народов, которые тоже когда-то поселились здесь потому, что им пришлось бежать с первоначальной территории. Не забудем, что сказал Аммиан Марцеллин, ссылаясь на Тимагена: « пришельцы с отдаленных островов». Имеется в виду автохтонное население, которое кельты встретили, когда прибыли с востока и севера, чтобы поселиться в самых западных областях Европы. Но эти туземцы сами пришли из-за моря. Не были ли они потомками атлантов?

Этот вопрос заслуживает, чтобы его поставили. Во всяком случае, смешавшись с прибывшими кельтами-бриттами, туземцы образовали великие культурные сообщества с кельтской доминантой. Вот почему сборники кельтских легенд так изобилуют преданиями, говорящими о природных катастрофах на побережьеи о море как невероятном ужасе.

Потому что кельты не моряки. Все они пришли с востока. Все они раньше или позже пересекли Рейн. Это жители сухопутья. И если они стали моряками, то намного позже, чтобы выжить, потому что их прибило к самой западной кромке Европы. Некоторые кельты еще открыто выражают страх перед всем морским. Из ужаса, испытываемого перед морем, вырос настоящий ритуал заклятия волн.

Более всего сведений – опять-таки у Страбона: «Не прав также и тот, – пишет он, – кто сообщает, что, упражняясь в бесстрашии, кимвры (=кельты) выступают с оружием против наводнения, а кельты терпеливо позволяют затоплять свои дома и затем снова отстраивают их и что у них, как сообщает Эфор, больше людей погибает от воды, чем из-за войны» [91]91
  Страбон. География / Пер. Г. А. Стратановского. М.: Ладомир. 1994. С. 268.


[Закрыть]( Страбон, VII, 2). Страбон обнаруживает изрядный скептицизм. Он ошибается: существование водного ритуала подтверждают другие авторы, например, Аристотель. В самом деле, в «Никомаховой этике» (III, 7) тот заявляет: «Если человек не страшится ничего, даже землетрясения, [даже поднявшихся волн, ] как то рассказывают про кельтов…» [92]92
  Цит. по: Аристотель. Сочинения: В 4 т. М.: Мысль, 1983. Т. 4. С. 110.


[Закрыть]А в «Евдемовой этике» (III, 1) он добавляет: «Кельты брали оружие, чтобы идти против волн». Нет никакого сомнения, что речь идет о заклинании, направленном на море. И это также явный показатель, что кельты – в том числе автохтонные народы, которые были завоеваны и кельтизированы, – хорошо помнили о выходах океана из берегов. Ничего иного не сообщает и одна любопытная валлийская поэма, приписываемая барду Талиесину:

 
Когда Амаэтон прибыл из страны Гвиддиона, Сегона к могучим вратам,
Разразилась буря и длилась четыре ночи в самый разгар прекрасного времени года.
Люди падали, деревья больше не давали укрытия от ветра с моря.
Мат и Гиведд, владыки волшебной палочки, отпустили стихии на волю.
Тогда Гвиддион и Амаэтон стали держать совет.
Они сделали кольцо, обладавшее таким могуществом.
Что море не могло поглотить их лучшие отряды.
 

(Поэма XV)

Тот же Талиесин (или тот, кто принял его имя) в загадочной поэме «Кад Годдеу» тоже намекает на катастрофическое наводнение:

 
Я был в лодке
Вместе с Диланом, Сыном Волны,
На ложе посредине.
Между коленей королей.
Когда воды, как нежданные копья.
Упали с неба
В самую глубину бездны…
 

(Поэма VIII)

В Ирландии отголосок того же события тоже слышится во многих рассказах, и упоминается оно как одно из главных в истории человечества. Но, поскольку вся эпическая или мифологическая традиция представляет собой имманентную актуализацию, воплощение мифа, абстрактного и неподвижного, то всякий раз, когда миф обретает выражение, его главным героем становится конкретный персонаж, известный тому обществу, к которому обращаются авторы, и этого персонажа помещают в исторические или псевдоисторические обстоятельства, которые считаются той средой, где воплощается это событие.

В самом деле, знаменитый рассказ «Пир Брикриу» в число испытаний, которые должен выдержать герой Кухулин, чтобы доказать, что он, а не его соратники Лоэгайре и Коналл Кернах, достоин «доли героя», включает ночь бодрствования в крепости Курой мак Дайре. Эта ночь бодрствования состоит из столкновения с морским чудовищем. Морское чудовище – хорошо известное воплощение ярости волн: тараска в нижней долине Роны, хорошо известная по тарасконскому фольклору, представляет собой не что иное, как олицетворение бурных разливов Роны, а смиряет ее святая Марфа, почитаемая в Авиньоне и в Арле. Итак, «этим вечером чудовище из озера, находящегося близ крепости, вознамерилось проглотить крепость со всем, что в ней находится, людьми и животными… Кухулин услышал, как воды озера вздымаются с великим грохотом, подобным гулу моря, взволнованного бурей. Сколь ни велика была его усталость, он пожелал узнать причину этого ужасного шума. Он увидел на озере чудовище, поднимавшееся над поверхностью озера на тридцать локтей. Чудовище бросилось, подскочило к крепости и раскрыло пасть, достаточно большую, чтобы проглотить все». Вполне очевидно, что это чудовище символизирует большую приливную волну. Надо также отметить, что волна эта поднимается не из моря, а из озера, под которым вовсе не обязательно надо понимать настоящее озеро: это может быть лагуна, болото или бухточка, вдающаяся в сушу, как ebyr(множественное число от aber) Уэльса или армориканской Бретани или же lochsШотландии, с которыми связано столько легенд и суеверий. Здесь нельзя не вспомнить знаменитое чудовище из озера Лох-Несс. Однако, как Гвиддион и Амаэтон, соответственно боги наук и сельского хозяйства в валлийской поэме, приписываемой Талиесину, так и герой Кухулин, сын бога Луга, то есть бога без определенной функции, «искусного во многих ремеслах», находит способ предотвратить катастрофу. Он успешно убивает чудовище, спасает крепость и, очевидно, получает заслуженную благодарность за подвиг. Кстати, известно, что для подвигов такого рода обычно требуются друидские знания: возможно, друид способен вызывать бури, способен он и унимать их. Ведь нет ни хорошего, ни плохого, ни белого, ни черного, а есть существа, наделенные исключительными способностями, которые могут быть поставлены на службу тому или иному полюсу.

Кстати, тот же Кухулин от роли защитникапротив поглощения перейдет к роли поглотителя, что произойдет в другой ирландской эпопее, дошедшей до нас, к сожалению, в очень неполном и запутанном виде. На этот раз жертвой станет Курой мак Дайре, нечто вроде бога Иного Мира, который находится в неоднозначных отношениях с героем Кухулином, являясь в некотором роде его черным двойником, то есть зеркальным отражением.

У Курой есть жена – Блатнайт, которую он когда-то отобрал у Кухулина при довольно неясных обстоятельствах, во время похода, предпринятого, чтобы привезти с неизвестного острова котел, который мог быть одним из прототипов Грааля. Кухулин, не потерявший желания отомстить Курой, навещает Блатнайт в отсутствие мужа. Блатнайт благосклонно выслушивает предложения Кухулина, в которого она тайно влюблена, и соглашается предать Курой. В назначенный день, чтобы отвлечь внимание Курой, она моет ему голову в ручье и выливает в поток молоко, подавая условный знак Кухулину. С тех пор, поскольку топонимика всегда в своем праве, упомянутая река стала называться Финглайс, то есть «белое молоко». Однако Кухулин и его отряд вместе с королем Ольстера Конхобаром прибывают в окрестности этого места, и тут прозаический рассказ «Смерть Курой» прерывается четверостишием – несомненно фрагментом старинной поэмы, послужившей основой для самого рассказа:

 
Вышел к ним Курой мак Дайре.
Убил он сто человек, могучий воин;
Он сразился бы с Конхобаром,
Если бы его не поглотило морское чудовище…
 

Это, мягко говоря, не очень ясное четверостишие. Что за морское чудовище? Вероятно, то, которое раньше победил сам Кухулин в других обстоятельствах. Однако в прозаическом рассказе дается объяснение: «В тот момент, когда Курой хотел сразиться с Конхобаром, он увидел, что его крепость к северу от моря охвачена пламенем. Тогда он пошел к морю, чтобы ее спасти. Но вода была глубока, и он утонул». Тогда можно представить, что Курой и его крепость погубила просто-напросто большая приливная волна, нахлынувшая после пожара (крепость в пламени).

Это важная деталь в том смысле, что в большинстве мифологических рассказов сюжет о нахлынувших водах следует за событиями, где всегда реальную или символическую роль играет огонь. В случае смерти Курой это сочетание наглядно. Возможно, речь идет о чем-то вроде извержения вулкана, которое и вызвало волну. В истории города Ис это появление «красного принца», сатанического персонажа «с горящими глазами», который, обязав Дауд похитить ключ от шлюзов, вызвал затопление города. И так во всемирной традиции эти сюжеты постоянно сталкиваются, даже если, например, в древнееврейской Библии причинная связь между ними как будто исключена.

Речь идет о потопе. О нем говорят тексты всех преданий, описывают его и представляют божьей карой. Но сам по себе потоп невозможен без предшествующего засушливого периода. Это закон природы: за сухим периодом следует влажный и наоборот. Вода не появляется из ниоткуда, и всякое отступление моря означало просто конденсацию воды под воздействием зноя, то есть эта вода некоторым образом накапливалась, но всегда была готова выпасть обратно на землю. Словом, потоп логически объясним, если вспомнить миф о Фаэтоне, и, конечно, не случайно Платон в «Тимее» от имени саисского жреца ссылается на этот миф.

В самом деле, сказка о Фаэтоне учитывает некоторые потрясения, которые действительно происходили на нашей планете в эпоху, которую трудно датировать, но в которую должно было происходить смещение земной оси. Я вовсе не хочу утверждать, что во время безумного движения колесницы Солнца, плохо управляемой злосчастным Фаэтоном, обгорела вся Земля, – воздействию солнечного излучения подвергся ограниченный регион, но это был регион, совсем непривычный к такой жаре: отсюда внезапная засуха и, следовательно, превращение в пустыню.

Напротив, другие регионы, которые были сухими и холодными или обладали умеренным климатом, внезапно перенесли увлажнение и даже испытали сильный холод. Потом тоже был не всемирным и затронул лишь очень ограниченные территории. Кстати, едва ли можно утверждать, что он был единственным: история земли прекрасно знает многочисленные события такого рода, поскольку под воздействием некоторых комет ось Земли смещалась. Этим объясняются большие и малые оледенения. Этим объясняются некоторые аномалии, а именно тот факт, что в пустынях Гоби и Сахара когда-то были растительность и влага. Это могло бы дать аргументы тем, кто помещает Атлантиду в Сахару, но это ничего не доказывает.

История города Ис в том виде, в каком ее излагает кельтское предание, свидетельствует о реальных фактах, которые, должно быть, происходили в разные эпохи и были объединены в единый сюжет, наиболее показательный и также наиболее символичный, приобретя в конечном счете совершенно фантастическое содержание. В самом деле, если исследовать легенду об Исе методом психоанализа, можно обнаружить родовой миф, то есть катастрофу рождения и подсознательное желание вернуться в воды материнской утробы, то, что называется regressus ad uterum: [93]93
  Возвращение в утробу (лат.)


[Закрыть]ведь город Ис не был разрушен, его только покрыли воды, и он готов в любой момент всплыть.

То же относится к Атлантиде. С момента, когда признали, что в тексте Платона содержится некая глубинная реальность, даже если добрая часть ее описания представляет собой миф и выдумку, эта глубинная реальность вошла в подсознание людей, разительное доказательство чего – многочисленность и разнообразие попыток найти, тем или иным способом, этот исчезнувший континент. Какая важность, где располагалась реальная Атлантида: она находится в нас, в нашем подсознании. Как легенда об Исе представляет собой основной миф кельтской традиции, точно так же и легенда об Атлантиде входит в состав человеческого бессознательного и, следовательно, всемирной традиции. События, поражающие воображение, проникают в сознание так глубоко, что последнее не может от них избавиться полностью и очень часто довольствуется тем, что вытесняет их в подсознание. Но, как известно, чем более событие вытесняется, тем более оно стремится дать о себе знать и в таком случае принимает символическую окраску и форму, не обязательно соответствующие пережитой реальности, тем более если это событие произошло во времена рождения, в illo tempore [94]94
  То время ( лат.).


[Закрыть]не поддающееся определению, но наделенное элементами, делающими его сакральным.

Нет никаких оснований сомневаться в существовании Атлантиды, как нет никаких оснований сомневаться в существовании одного или нескольких городов Ис в Бретани. Возможно, было даже несколько Атлантид, черты которых очищены, профильтрованы, схематизированы в рассказе Платона. Тогда возникает проблема выяснения, что видимого и ощутимого могло остаться от этих исчезнувших континентов, островов или городов.

Потому что всякое событие оставляет следы. Потому что после всякой катастрофы остаются выжившие. Эти-то выжившие в принципе и рассказывают в качестве очевидцев о том, что произошло. Потому столь же интересно выяснить, выжили ли какие-то атланты при катаклизме и кем они стали, как и узнать точное расположение Атлантиды.

В сфере, где История и Миф так безнадежно перепутались, ничего не известно наверняка и никогда не будет известно с абсолютной достоверностью. Тем не менее не перестают выдвигаться всевозможные гипотезы, какие только можно вообразить. Говорили, что атланты, спасшиеся после катаклизма, бежали в Америку и что это они – предки американских индейцев. Правда, эти теории выдвигались, когда еще верили в существование красной расы. И существовала тенденция рассматривать атлантов со всей их тайной как представителей некой высшей расы, достигших высокого уровня цивилизации, но утративших контроль над своими науками – отсюда их падение, квазиисчезновение и определенная попытка возродиться через посредство цивилизаций Мексики и горной цепи Анд. Ацтеки, тольтеки, майя были потомками атлантов и пытались с помощью своих роскошных памятников, порой возведенных на впечатляющей высоте, восстановить империю Атлантис? Почему бы нет? К сожалению, американские индейцы были людьми желтой расы и выходцами из Азии. И никогда не существовало «красной расы», о которой еще до Второй мировой войны писали в школьных учебниках.

Утверждали, что потомками атлантов были кабилы, а дальними родственниками – древние египтяне, что они принадлежали к некому хамитскому племени, очень непохожему на семитов. Разве египетские храмы не были самыми наглядными свидетельствами архитектурных познаний, которые атланты – блистательные архитекторы, если верить Платону, – оставили в наследство потомкам? Соблазнительная гипотеза, позволявшая объяснить величие египетской цивилизации, тем более что наши знания об Атлантиде, согласно тому же Платону, прошли через предание саисских жрецов. Беда в том, что до пирамид долины Нила существовали мегалитические памятники Нью-Грейнджа, Барненеза и Гавриниса и что это, вероятно, их образы после многочисленных изменений и переработок вдохновили создателей знаменитых пирамид. Тогда, если атланты оставили потомков, их, возможно, надо искать на берегах Атлантики, среди строителей мегалитов.

Говорили, что после катастрофы Атлантиды выжившие рассеялись по всему миру, двинувшись по берегам Средиземного моря, дошли до Индии и вернулись обратно – якобы это и были индоевропейцы, которых кое-кто предпочитал называть арийцами (с явно расистским оттенком) и которые, иногда не слишком сознавая это, передали обрывки культуры атлантов грекам, италийцам, германцам и кельтам. Почему бы нет? Но тогда какой из индоевропейских народов лучше всех сохранил это наследие? Ответы варьируются в зависимости от национальности отвечающего, и здесь объективному исследованию часто мешает пристрастность. Так, можно было услышать, что расой атлантов в чистом виде была германская раса. Могли утверждать, что это друидизм был самым совершенным проявлением атлантской традиции, пришедшей через запад и с величайшим тщанием сохраняемой еще и в наши дни. Однако прежде чем делать такое категоричное заявление, следовало бы выяснить, что представлял собойдруидизм.

Бесспорно то, что цивилизация атлантов – если принять постулат, что Атлантида была реальностью, – должна была оставить следы. Но какие следы? И кому она их оставила?

Все эти вопросы рискуют остаться без ответа, пока не будут обнаружены подлинные материальные следы.

Но можно, исходя из разных элементов, которые не всегда принимались в расчет, сформулировать гипотезы ограниченной применимости, исходя из того, что известно и что неизвестно, и стараясь не впадать в лирику и пророчества.

Эти два элемента вот какие: с одной стороны – мегалитические памятники, с другой – таинственный народ венетов. А поскольку самые грандиозные памятники мегалитической цивилизации находятся как раз на территории, где когда-то жил народ венетов, очень возможно, что между этими двумя элементами есть корреляция. В конце концов, то и другое в основном связано с берегами Атлантического океана, и, пока не будет получена более обширная информация, было бы более логичным искать потомков или наследников атлантов на побережье Атлантики, нежели на Урале.