Текст книги "Повседневная жизнь Аравии Счастливой времен царицы Савской. VIII век до н.э. - I век н.э."

Автор книги: Жан-Франсуа Бретон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

При всем своем своеобразии все эти архитектурные типы святилищ имеют некую общую основу. Общими чертами следует признать следующие элементы: мощную внешнюю ограду, часто глухую, без единого отверстия, кроме входа; замкнутое оградой пространство являет собой как бы единый зал, разделенный осевой линией, идущей от входа; пропилеи со множеством колонн; стелы и алтари. Все же сравнение между храмами архаического периода в Джауфе (с центральным двором под открытым небом и без целл), храмами Хадрамаута (с колонным залом и с подиумом) и, наконец, со святилищами позднейших периодов (с колонным залом и с целлами) демонстрирует не только известное развитие архитектурного стиля, но и глубокую региональную многовариантность. Сабейцы, без сомнения, отказались от более древних типов святилищ с их цветущим декором, чтобы последовательно внедрять каноны, связанные с культом Альмакаха. И все же трудно различить их влияние на культовое зодчество в Хадрамауте.

Мир мертвых

Алебастровые статуэтки и стелы «с глазами», составляющие основу публичных и частных коллекций, вроде бы имеют местом своего происхождения городские некрополи. Однако абсолютное большинство среди элементов надгробного комплекса и предметов захоронения, ставших достоянием музеев и коллекций, принадлежит к разряду добычи грабителей или, в лучшем случае, к разряду случайных находок. Так это или иначе, но их истинное происхождение остается очень темным, а сколь-либо достоверное установление его – делом, по большей части, безнадежным.

В течение ряда лет археологи все же пытаются раскопать могилы, но их надежды обнаружить хотя бы одно нетронутое захоронение почти всегда остаются тщетными. За исключением могил в Хайд ибн 'Акиль, некрополя в Тамне и храма в Авваме в Ма'рибе надгробное зодчество Южной Аравии пребывает окутанным мраком неизвестности.

Отражая, без сомнения, раздробленность различных социальных субкультур в рамках любого общества, захоронения в нашем случае принадлежат столь различным моделям, что становится почти невозможным определить то общее, что их всех объединяет, и наметить, хотя бы пунктиром, путь их эволюции. Вообще-то говоря, мир мертвых отделен от мира живых: нет ни одного некрополя в черте города. Однако могилы вдруг обнаруживаются в выдолбленных утесах, в мавзолеях и в башнях-склепах, даже в иле, заполоняющем собою вади. Это разнообразие отражает, как кажется, множественность как происхождения всех этих видов захоронений, так и концепций загробного мира. Две главные трудности ожидают археолога. Во-первых, древние склепы после первого захоронения использовались по тому же назначению, как представляется, не один раз и даже не дважды. Во-вторых, уже изъятый из могил материал предлагает мало поучительного о погребальных обрядах. Стелы с изображением традиционных странных персонажей упоминают лишь имя и генеалогию усопшего – и это в лучшем случае. Ни один документ – даже те, что свидетельствуют о сооружении надгробия или приобретении могилы, – словом не обмолвится о погребальных церемониях. Ни один текст не дает представления о том, какой именно потусторонний мир представал перед мысленным взором аравитян и испытывали ли они, вглядываясь в него, страх смерти?

Наследие прошлого

Как это ни парадоксально, такой наиболее распространенный на кромке пустыни вид захоронения, как круглая башенка, отнюдь не является особенностью южноаравийской эпохи. Эта форма, восходя к захоронениям III и II тысячелетий, встречается впервые в горных районах Южной Аравии. В I тысячелетии, то есть уже в южноаравийскую эпоху, этот тип не отличается в главных чертах от своего предшественника эпохи бронзы ^{1}. Он являет собой круглую конструкцию высотой 0,7–2 метра и диаметром максимально в 2 метра. Такого типа склепы изнутри имеют вид комнаты, наклонная кровля над которой опирается на каменные плитки, поставленные ребром. Комната имеет выход наружу через оставленный в окружающей ее стене проем. Стена сложена из небольших грубо отесанных каменных блоков, известковый раствор не применялся. Раскопки в области Ма'риба могил такого типа особого успеха не принесли: гробницы оказались уже разграбленными. И все же в них были обнаружены морские раковины, фрагменты ожерелья, куски железа и фрагменты скелетов. Все это датируется в очень широком диапазоне – между VIII и I веками до н. э.

Могилы такого типа никогда не бывают на местности одиночными, но всегда образуют более или менее густые скопления. Они десятками, одна за другой, тянутся по хребтам, которые господствуют над Йалой, Сирвахом, Ма'рибом и над соединяющими эти пункты караванными тропами. В области Шабвы гребни над вади Ирмы и Джирдана покрыты сотнями могил, вытянутых в одну нить и отделенных одна от другой примерно равными интервалами; некоторые из них археологами раскопаны, но раскопки не принесли ощутимых результатов. В 1936 году Сейнт-Джон Филби обнаружил сотни могил, выстроившихся по линии гребней Рувайка и 'Алама, этих двух осей, соединяющих Шабву с Джауфом ^{2}. Карта местонахождения этих могил показывает ясно: они, подобно вехам, отмечают собой на востоке маршрут 'Ирма – Шабва – Баракиш – Джауф, а на юге – Сирвах – Ма'риб – Баракиш. Иначе говоря, ими помечены обе основные оси страны. Связь между их географическим распределением и караванными путями очевидна. Этот тип склепа, отличный от того, что был принят южноаравийскими городами, принадлежит, по-видимому, к иной эпохе и иной культуре.

Мумифицирование мертвых – очень древняя традиция. В Египте эта практика и необходимые ее ингредиенты известны с III тысячелетия. В Южной Аравии имелись потребные для этой цели ароматичные растения, однако вопрос остается вопросом: когда там приступили к бальзамированию трупов? Мумии были найдены в различных областях Йемена, причем главным образом на Высоких Землях: в Шибаме аль-Джирасе (к северо-востоку от Саны), в Суле, в Тавле и Махвите; захоронения «с башенками», что ближе к Ма'рибу, также отмечены некоторыми следами практики мумифицирования. В двух пещерах-гробницах в Шибаме обнаружены трупы с изъятыми внутренностями; образовавшиеся в результате операции полости заполнены каким-то ароматическим составом; трупы старательно забинтованы льняными повязками, а затем завернуты в сшитые между собой шкуры ^{3}. Найдены парадные сандалии с декорированными ремешками, сандалии повседневного употребления, сплетенные в косу ремни и т. д. Вокруг мумий разложены миниатюры на дереве, амулеты, железное острие копья, охотничья сумка из кожи и рогатка (?) ^{4}. Указанные могилы датируются началом второй половины I тысячелетия, однако сама практика мумифицирования восходит, по меньшей мере, ко II тысячелетию. Эта практика отражает культуру йеменских горцев, что не мешало ей, разумеется, испытывать на себе и египетские влияния. И напротив: метрополии, расположенные по краю пустыни, к этому типу захоронений прибегали редко.

Могилы-пещеры

В некоторых областях – например и даже прежде всего, в Хадрамауте – преобладает способ погребения в могилах-пещерах. Географическая и геологическая среда тому способствуют: поселения ютятся у подножия или на горных склонах, сложенных из относительно мягких известняковых пород. Породы эти позволяют вырубать в них без особого труда пещеры. Впервые захоронения такого типа были обнаружены британской исследовательницей Кэтон-Томпсон в 1938 году в Хурейдхе ^{5}. Проникнув в отверстие под скалой глубиной в 8 метров, англичанка очутилась в середине довольно большого (диаметром тоже в 8 метров) круглого захоронения, перегороженного каменной скамьей. В подземном помещении были разложены 42 черепа в различных положениях. Скелетов обнаружено не было. Черепа принадлежали в основном подросткам в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет. Одно время ученые полагали, что находка выводит на какие-то ритуалы коллективного захоронения; однако в данном случае вряд ли термин «захоронение» вполне удачен – речь идет не о захоронении, а об оссуарии, так как общая могила никогда не обходится без скелетов. Покойные, представленные здесь только своими черепами, были преданы земле вторично– на этот раз, вероятно, возрастными группами или семьями. Среди прочих находок фигурируют: полусферические чаши на высокой ножке, сосуды с широким «брюшком», сосуды с ручками по бокам, каменные горшки с выгравированными на них надписями, морские раковины, каменные четки. Вблизи от этой могилы англичанка отыскала еще одну, тоже круглую. В ней покоилось только два трупа, что и послужило основанием для догадки о том, что она подверглась ограблению, причем в очень древнюю эпоху. Ни в одной из этих двух могил не было найдено ни целых статуэток, ни их фрагментов. Прочие обнаруженные в них предметы позволяют установить приблизительную дату обоих захоронений: VII–V века до н. э.

Громоздящиеся над Райбуном известняковые холмы хранят в себе сотни могил. Археологи обследовали группу захоронений в окрестностях храма Майфа'ан и обозначали ее как «Райбун XV» ^{6}. Все захоронения соответствуют двум встречающимся здесь моделям: это – либо маленькая четырехугольная пещера с парой боковых скамей, либо подземное помещение, куда более обширное с приподнятыми боковыми нишами. Всего лишь одна из этих могил, а именно – номер 2, предоставила исследователям некоторый материал, способствующий реконструкции погребальных обрядов древности. В ней обнаружены следующие предметы: дюжина алтарей для воскуривания фимиама, каменные жернова, различных видов морские раковины, изваянные из камня человеческие головы, каменные четки, точило, гиря, разнообразная посуда. Коллекция дает довольно точное представление о материальной культуре тех зажиточных племен, что заселяли Хадрамаут между VI и IV веками до н. э.

Над Шабвой, с севера и северо-востока, высится «холм мертвых». Входы в десятки подземных усыпальниц, довольно часто выделяемые каменной кладкой, хорошо видны снизу, из зоны искусственного орошения. В своем большинстве эти гробницы, разграбленные еще в давние времена, ныне служат всего лишь местом хранения кормов для скота. Кладбище демонстрирует полный набор всех видов погребений одного и того же типа – от простой полости-пещерки до подлинного подземелья с целым рядом ниш. Впрочем, только две могилы из всех откопаны по-настоящему, а из этих двух – наиболее любопытна идущая под номером 1. В нее вводит вестибюль, с большим тщанием облицованный плитками. Боковые стены вестибюля выглядят как лицевые: деревянными планками они разделены на четырехугольники, в которые вделаны панно, украшенные резьбой на красном, первоначально, фоне ^{7}. Из вестибюля деревянная дверь открывается на лестницу в несколько ступеней, по которой посетитель сначала проходит в первый подземный зал, разделенный на две части, затем – во второй, вырубленный на 2,6 метра ниже первого. В последнем помещении разбросанные кости и разбитые сосуды показывают ясно: место для сравнительно недавно усопших здесь без всяких церемоний расчищалось за счет усопших ранее. Многократное использование могил находит во втором зале наглядную иллюстрацию. К несчастью, практика повторного использования делает невозможным изучение эволюции обрядов погребения, так как их вещественные компоненты, старые и новые, либо систематически смешивались между собой, либо старые безжалостно выбрасывались.

Способ вырубания могил в скалах часто встречается и на Высоких Землях. Вокруг Саны, на недоступных для проходящих внизу высотах, гробницы поныне зияют своими входами. Наиболее известные из них находятся на хребте Шибам аль-Джирас, который тянется вдоль дороги, ведущей в Ма'риб: именно там были обнаружены первые мумии. Восточнее ряды гробниц украшают собой утесы Шибама-Кавкабана, Хабабы и Тавлы. Недалеко от Замара – могила Хиррана, обширное подземелье, которое состоит из множества комнат, выходящих в центральный зал ^{8}. Нечего и говорить о том, что подавляющее большинство гробниц были разграблены. Тем не менее некоторые из них, сосредоточенные главным образом в районе Махвита, заслуживают внимания археологов ^{9}.

Мавзолеи

Кромка пустыни, то есть область, где некогда процветали метрополии, богата на надгробные сооружения, подчас весьма внушительные. Они всегда притягивали к себе взоры как путешественников, так и грабителей, суля скрытые в них сокровища.

Некрополь Тамны, расположенный к северу от города на пике горы Хайд ибн'Акиль, расширялся постепенно, образовав, в конце концов, большой погребальный комплекс из могил, храма и колодца ^{10}. Мавзолеи карабкаются вверх по крутому склону от подножия пика до высоты в 45 метров, если считать от подошвы; тесно прижавшись один к другому, они составляют обширные массивы, обычно разделяемые ровно посередине аллеей-лестницей. Затрудненность доступа к ним, вследствие крутизны, предполагает особое искусство террасового зодчества.

Каждый мавзолей в плане – прямоугольник. Осью ему служит коридор, в который дверями выходят расположенные по обе его стороны комнаты. Число комнат с одной из сторон колеблется между 4 и 8. Каждая из комнат разделена, в свою очередь, на отсеки, между собой сообщающиеся и имеющие общую дверь в коридор; число помещений-ячеек в мавзолее, следовательно, возрастает втрое – по меньшей мере. Отсеки в пределах одной комнаты разделяются хрупкими перегородками из сланцевых плиток. Последние монтируются на небольших каменных блоках, в совокупности составляющих как бы цоколь перегородки. Склеп, длиной от 1,5 до 2 метров, вмещает покойника и ряд сопутствующих предметов; после захоронения отверстие склепа навсегда запечатывается плитой. Такова семейная гробница, типичная для многих стран Ближнего Востока.

У подножия этого веера гробниц археологи откопали целый архитектурный комплекс, включающий прежде всего святилище. С самого начала подъема на него-то и натыкаешься. Рядом с кладбищенским храмом – очень глубокий колодец, куда близкие усопшего, прощаясь с ним, бросали маленькие бюсты, алтари для воскуривания ладана и прочие предметы, подобные тем, что кладутся в могилу. Наличие колодца почти уникально, так как еще один, подобный ему, имеется лишь в Самхаре, в области Зуфар.

Продолжая подъем, посетитель продолжает ознакомление с комплексом. Следующий его этап – мавзолей со стоящими перед ним скамьями из сырцового кирпича. Из-за мавзолея выглядывает храм, скромный по размерам, но – с целлой, к которой подводит портик из шести колонн-монолитов. Это святилище, как и первое, целиком специализировано на культе, связанном с миром мертвых: здесь происходило прощание с покойными, здесь их родственники оставляли статуэтки, надписи на основании которых разнятся между собой, но неизменно начинаются одними и теми же словами: «последний приют» такого-то или такой-то.

Установление хотя бы только оценочных дат для всего комплекса – дело отнюдь не легкое. Некоторые полагали, что самые древние из его строений и самые древние из найденных в них предметов (сосуды в первую очередь) восходят к VII веку до н. э. ^{11}. Другие же исследователи обращали внимание своих коллег на то обстоятельство, что подавляющее большинство стел и все, без исключения, алебастровые головы относятся к периоду I века до н. э. – I века н. э.

Если не считать Тамны, самые замечательные погребальные сооружения находятся в Ма'ине. Подлинной же жемчужиной этого жанра зодчества следует признать здание, расположенное напротив храма Аввам. Откопанное в 1951 году ^{12}, а затем почти полностью вновь занесенное песком, оно являет собой конструкцию, состоящую из внешней «оболочки», мощной стены с одним входом, проделанным в ней, и из внутреннего помещения, одной-единственной комнаты, квадратной в плане (8 на 8 метров) и высотой в 4 метра. Вдоль трех стен комнаты протянулись ряды саркофагов. Или, точнее, ярусы саркофагов, так как один саркофаг ставился на другой – и так до самого потолка (каменного потолка, подпираемого четырьмя колоннами с украшенными зубчиками капителями). Длина саркофагов разная. Обычно она варьируется между 1,4 и 1,8 метра, но имеются и саркофаги в 0,9 метра (это для детей?). Каждый из них навеки закрыт или, вернее, запечатан прекрасной плитой, на которой начертано имя покойного.

Помимо этой погребальной комнаты, заставленной до самого верха шестьюдесятью саркофагами, мавзолей заключает в себе еще и подземелье – склеп, вырубленный в скальном грунте. Имена двух государей на двух закрывающих гробницы плитах могли бы послужить убедительным доводом в пользу идентификации подземного склепа в качестве царской усыпальницы.

В какой-нибудь сотне метров от этого выдающегося памятника погребального зодчества американские археологи из-под наносов высвободили частично еще один. Речь здесь может идти либо об отдельном здании, либо об элементе более обширного погребального комплекса. Здание это являет собой сложную структуру смежных комнат, выходящих на осевой магистральный проход, и проходов между отсеками внутри комнат. Город мертвых очень напоминает город живых, с его улицами, переулками и тупиками, – с тем, однако, различием, что первый спланирован куда более четко, чем второй. Комнаты, площадью от 4 до 9 квадратных метров, содержат десятки поставленных один на другой саркофагов. Ярусы гробниц, хотя не раз подвергались с эпохи Древности основательному грабежу, смогли тем не менее предоставить археологам предметы и тексты, восходящие к VIII–VII векам до Р.Х.

В 1997 году увидели свет еще три массивные конструкции ^{13}. Эти три могилы выглядят как крепостные башни, чьи глухие стены украшены погребальными масками – либо рельефными, либо, напротив, врезанными в камень. В середине некоторых плит, закрывающих собой саркофаги, проделаны отверстия, в которых крепится алебастровая голова – украшение довольно обычное и для других южноаравийских надгробий. Всего в трех могилах-башнях погребено около 170 покойников – с их посудой, статуэтками и прочими предметами. Многочисленные надписи, назвав имя усопшего, извещают также о его происхождении и социальном положении.

Описанная выше надгробная архитектура имеет некоторые параллели на Ближнем Востоке – сначала эллинистическом, потом греко-римском. В Пальмире башни-усыпальницы снизу доверху заполнены подобного же типа погребальными комнатами ^{14}. Эти семейные могилы служили последним приютом многим поколениям, причем сохранялась неприкосновенность каждого индивидуального «жилища». Самые роскошные из них, Йамбилика и Елахбеля, относятся к концу I века н. э., их предшественницы – к I веку до н. э., а насколько глубоко в прошлое уходят корни последних, остается неизвестным. Ряд ученых предположил: «дома мертвых» строились по образцу «домов живых». Однако им не хватало конкретного материала для подтверждения выдвинутой гипотезы, за исключением нескольких известных высоких и массивных зданий. Другие исследователи связывали пальмирские башни с некоторыми их предположительными прототипами в Западной Сирии. Открытие в Южной Аравии башен-домов и башен-усыпальниц (и те и другие относятся к VIII–VII векам до н. э.) могло бы предложить науке новые перспективы исследований; впрочем, не столь уж невозможно и то, что эстафету строительства такого рода надгробных сооружений Аравии передала Ассирия.

Сведения, проливающие хоть какой-то свет на стоимость строительства такого типа могил, очень редки. В Пальмире некто в надписи похваляется тем, что он один, без посторонней помощи, воздвиг башню-усыпальницу и передал ее своему потомству по наследству. В отношении же Ма'риба остается неизвестным, создавались ли там товарищества для финансирования строительства башен-могил или же эти башни строились отдельными лицами и потом распродавались по частям в розницу. Многие тексты свидетельствуют о приобретении четверти, трети или половины погребальной комнаты: некий Аби'амар приобрел и построил (?) четвертую часть ансамбля, состоящего из трех погребальных комнат; другое лицо купило один ярус из рядов саркофагов. Ввиду высокой стоимости башни-усыпальницы в Ма'рибе, более чем вероятно то, что строились они все же в складчину большим числом членов товарищества.

Образы усопших

Какие дары приносила семья своему покойнику, провожая его в последний путь? В принципе, это такие миниатюрные предметы, которые могли бы уместиться в узком пространстве саркофага: алтари для воскурения ладана высотой не более 12 сантиметров, очень маленькие ложки-черпаки, бронзовые тарелочки, бронзовые статуэтки, малюсенькие косметические коробочки, вазочки из стеатита или керамики и т. п. Усопший уходил в мир иной в окружении тех же предметов, среди которых он провел свою жизнь, но только в очень уменьшенных размерах, чтобы они смогли сопроводить его в жизнь потустороннюю, вечную. Среди набора предметов, кладущихся в саркофаг, значительную часть составляют… стелы. Либо целиком из асбеста, либо это асбестовая плиточка, вставленная в ложе из известняка ^{15}.

Среди предметов потустороннего пользования безусловный приоритет отдается портретам. Долгое время шел спор, кого эти портреты представляют – богов или усопших. Ныне он, кажется, окончательно решен в пользу последних: именно они смотрят со стел, а рядом – их имена. Их разнообразие поразительно: головы на длинных шеях, вмонтированные в основания с надписями; поясные скульптурные портреты, установленные на цоколях; статуэтки людей в позе молящихся и стелы в форме пластин, которыми запечатывается место хранения саркофага (установление даты последних остается под вопросом). Что касается голов на длинных шеях, вставленных в кубическое основание, то они, безусловно, относятся к классическому – сабейскому и катабанитскому – периоду. В ту пору катабанитские области (не только они, но они в особенности) во множестве производят такого типа алебастровые скульптурные портреты с указанием имени усопшего на их цоколях ^{16}: коренастые и не очень-то пропорционально сложенные тела, застывшие черты лица, «механические» жесты и костюмы, сводящиеся к простому платью, если портрет представляет не только голову, но и торс, хотя бы частично. Эти персонажи носят такие имена, как Лабу, Хайв, Абийада, 'Амми'али, Илишара… Другой тип, также весьма распространенный в Сабе и Катабане классического периода: портреты, стилизованные под погребальные маски, плоские и прямоугольные по форме. Алебастровая голова может быть либо замурована в нише из известняка, либо вмонтирована в ту пластину, что закрывает собой нишу для саркофага.

В более поздний период (I век до Р.Х. – I век после Р.Х.) на пластинах преобладают портреты. В отличие от моделей предыдущего периода их исполнение более искусно, одежда более легка, деталировка украшений и оружия более проработана. К этому типу принадлежит серия работ, которую археологи назвали «К богине» и которая представляет приносящих божеству дары ^{17}. Моделирование груди под складками одежды очень напоминает некоторые бронзовые статуи, несущие на себе явный отпечаток греко-римского влияния. Пластина, ошибочно названная первоначально «пластиной с молодым богом», в действительности представляет некоего Гавс'иля сына 'Асма в профиль, одетого в струящуюся складками тунику, украшенного браслетом и вооруженного кинжалом и длинным мечом.

Из всех произведений этого жанра наиболее примечательны алебастровые головы с чрезмерно увеличенными глазами, с глазами, в которые на месте зрачков вставлены цветные камни или стекло. Техника изображения бровей довольно сложна: алебастр на их месте вытачивался, выемка заполнялась минеральной смолой, которая, застывая, окрашивалась в желательный цвет. Рот узок, а борода иногда указывается мазками черной краски. Отсутствие головного убора объясняется тем, что шевелюра сначала формовалась из известкового раствора, а затем по ней, еще влажной, проводили гребнем. Доказательство, если в нем есть нужда, легко добыть при рассмотрении неповрежденных алебастровых голов, которых хватает в частных коллекциях. А вот самый известный пример: «Марьям» (фотография на обложке), найденная в 1950 году в некрополе Хайд ибн'Акиль. Ее глаза – инкрустированная ляпис-лазурь, укрепленная в голубой пасте; ее локоны должны были ниспадать на ее уши; ее прическа из гипса, спускающаяся по обе стороны лица, показывает хорошо уложенные волосы.

Последнее жилище

Объем информации, собранной по некрополям, обнадеживает. В нашем распоряжении и многочисленные надписи, и множество изображений, рельефов, стел, бюстов, алтарей для воскуривания фимиама, посуды. Дело за малым: всему собранному остается дать интерпретацию.

Так, посуды, найденной в могилах, конечно, хватает. Но где же хотя бы только следы элементов менее долговечных, а именно – пищи, которая могла бы вместе с посудой сопроводить усопшего в его путешествии в загробную даль? Помещенные в саркофаг предметы воссоздают, причем, скорее всего, в уменьшенных размерах, ту вещную среду, в коей покойный пребывал до своей кончины. Однако самой распространенной «мебелью» саркофагов остаются… стелы с именем покойного и, предположительно, с его изображением. Вместе с тем никак нельзя считать доказанным, что изображения на аравийских стелах (как и на подобных им у западных семитов) в самом деле передают действительный или хотя бы только обобщенно-идеализированный облик покойного.

Из всех терминов, обозначающих могилу, наиболее распространенный, по крайней мере в Тамне, – это «м'мр» («последнее жилище»). Семья почитает усопшего, сооружая для него, по возможности, долговечное «последнее жилище», в котором он пребудет и из которого ни в какое путешествие не пустится. Ничто в надписях не указывает на наличие веры в то, что духовное начало человека (его «душа» – «нафс») сможет отделиться от своей телесной оболочки. «Последнее жилище» – это жилище вечное, не оставляющее надежды на какое бы то ни было иное.

Мертвые, погребенные в иле

Мавзолеи и прочие каменные гробницы воздвигнуты, очевидно, лицам высокого имущественного положения. Выходцев из менее обеспеченных слоев ожидало погребение в речных наносах. Хотя такого рода могилы оставляют мало следов на поверхности, некоторые из них были тем не менее обнаружены и отрыты в Хадрамауте. Самый большой из известных некрополей простирается к югу от города Райбун ^{18}. А наиболее, пожалуй, причудливый способ погребения состоит в следующем: для тела вырывается небольшой – и по глубине, и по длине – ров; при погребении он, естественно, засыпается, но это не все: по всему телу покойного проделаны скважины, ведущие к нему с поверхности; эти отверстия или «колодцы» заложены сверху каменными плитками; иногда ров могилы оказывается короче тела – тогда (не всегда!) оно укладывается в него с согнутыми ногами. Предметы, извлеченные из погребений такого типа – железный кинжал, морские раковины, кожаный бурдюк, браслеты из железа, – свидетельствуют о скромном социальном и имущественном положении погребенных.

Множество могил этого же типа отмечено в вади Дура, к востоку от вади Марха. Все это – погребения очень скромные. Вообще тела покойных укладывались прямо в землю, а у головы, в качестве единственного загробного имущества, ставились два небольших горшка – один алебастровый, другой керамический. В некоторых, сравнительно более «богатых», могилах к этому обязательному минимуму еще добавляются: бронзовая разливательная ложка, осколки меча да вазы с волнистыми краями. Однако в некрополе Хаджпр аз-Зубиййа прямо в ров, без гроба, закапывались персоны высокого социального ранга – с их оружием, посудой из бронзы, стекла и алебастра ^{19}. Эти погребения, будучи покрыты наслоениями толщиной в несколько десятков сантиметров, вновь потом откапывались, чтобы соорудить на них новые, во всем подобные нижележащим. Этому любопытному обычаю вряд ли следовали южноаравийские горожане; скорее всего, он укоренился в кочевой среде.

Могилы верблюдов

Верблюды играли ведущую роль в экономике Южной Аравии, однако до самого последнего времени археологи ни разу не натыкались на верблюжьи могилы. Однако было известно, что такая практика – хоронить издохших верблюдов – получила в III тысячелетии довольно широкое распространение в Омане, а затем, уже к концу I тысячелетия до н. э., продолжала продвигаться вдоль побережья Арабо-Персидского залива. Ныне же успело набраться достаточное количество свидетельств того, что верный верблюд перешагивал бок о бок с человеком и порог, отделяющий жизнь от смерти. Эти погребения – одна из самых характерных черт погребальных обычаев у южных аравитян.

Примерно три десятка верблюжьих могил – одни в Райбуне, другие на Высоких Землях Хадрамаута, в местностях Балас и Баат – по большей части восходят либо к последним векам до нашей эры, либо к первым – нашей. Они стали составной частью погребальной практики как кочевых, так и оседлых племен ^{20}. Речь прежде всего идет о захоронении цельных верблюжьих скелетов, положенных в двух позах. В первом случае они лежат на боку, с согнутыми ногами и шеей (вместе с головой), откинутой назад; во втором – верблюд погребался, стоя на коленях и с головой, повернутой всегда налево. Реже отрубленная голова помещалась между лапами животного. Иногда шея и таз отсутствуют: скорее всего, эти части тела были предварительно изъяты, чтобы потом пойти в пищу. Требовались, очевидно, большие усилия для того, чтобы придать телу умершего животного нужное положение и вырыть для него достаточно глубокую могилу.

Еще большее удивление вызывают верблюды, перед смертью обезглавленные. В семи могилах у Райбуна – верблюды с отсеченной и отделенной от корпуса головой, на месте которой иногда положен камень. Животное заводили в могилу, заставляли его встать на колени передних ног (задние связывались путами, а сухожилия на них, до смерти или после нее – это остается неизвестным, перерезались), после чего ему отрубали голову. Античные надписи об этом кровавом ритуале не говорят ровно ничего, а потому ради хотя бы только частичного раскрытия его смысла стоит обратиться к практике совсем недавних времен ^{21}.

При принесении животного в жертву, бедуины предпочитают верблюдов мелкому скоту. Возраст и пол жертвы не играют при выборе никакой роли, но важен ее окрас: белый верблюд в этом отношении ценится выше черного. Место, где жертва приносится, совершенно произвольно, однако глотку животного перерезают, повернув его голову всегда в сторону Мекки; кровь наполняет подставленные емкости и используется затем как краска для разного рода декоративных мотивов. Жертвоприношения происходят круглый год, соответственно ритму полевых работ, праздникам, требованиям хаджа, но также – и в случае каких-либо непредвиденных обстоятельств: неотложных нужд, важных событий и т. д. Таким способом стараются заручиться благоволением и содействием со стороны местных и астральных божеств, духов рангом пониже и ряда мифических личностей. Покойники, следует заметить, исключены из этого мистического круга: «Жертвоприношения во имя умерших вовсе не выражают собой какого-то культа мертвых, но служат всего лишь жестом социального долга живых по отношению к усопшим» ^{22}. К сожалению, существование подобных же обычаев в последние века до нашей эры и в первые – нашей не подтверждается ни одним из дошедших до нас текстов.