Текст книги "У рояля"

Автор книги: Жан Эшноз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

23

Максу с чемоданчиком в руке не пришлось долго ждать – посадка на самолет уже началась. В аэропорту Икитоса зал для улетающих в Лиму был наполнен кучками отпускников, приехавших испытать себя в лимбе амазонского леса, изучить его обитателей, познакомиться с местными шаманами и расстроить свой рассудок с помощью сока айахуаскуа. Две собаки на поводках и в намордниках долго и подозрительно обнюхивали багаж как тех, так и других. Отсутствие с их стороны реакции на чемоданчик из кожи ящерицы позволяло надеяться, что в нем по крайней мере нет наркотиков.

Макс занял свое место в маленьком самолете, тот сразу же взлетел и моментально набрал высоту и крейсерскую скорость, что должно было свидетельствовать о профессионализме пилотов. В Перу, видимо, еще сохранились славные традиции авиаторов – виртуозов прошлых лет, которые взлетают и садятся в точно назначенное время и бестрепетно идут на посадку, пикируя почти вертикально и не обременяя себя мелочами, вроде заботы о барабанных перепонках пассажиров, дружно зажимавших руками уши и хором вскрикивавших от боли и страха.

В Лиме, напротив, пришлось прождать довольно долго, и Макс, чрезвычайно довольный своими быстрыми успехами в испанском, убивал время, читая прессу и одновременно страшась неизвестности, которая ждала его в Париже. Снова оказавшись в самолете, Макс пропустил мимо ушей инструкции по безопасности, озвученные стюардессами, которые затем раздали пассажирам апельсиновый сок, конфеты, одеяла и наушники с различными музыкальными программами. Переключатель, встроенный в подлокотник кресла, позволял выбирать между эстрадой, джазом, классической и этнической музыкой. Самолет взлетел, и Макс, чтобы чем-нибудь занять себя, надел наушники и, машинально остановив свой выбор на классике, услышал «Экспромт ми бемоль мажор» Шуберта, аллегро, опус 90, и с первых же нот узнал свое собственное исполнение, записанное в студии Серумена пять лет назад. Он, словно встретив на улице человека, знакомство с которым неприятно, предпочел сделать вид, будто ничего не заметил, сразу переключил программу, а вскоре и вовсе снял наушники, тем более что они давили на уши, как плохо пригнанные протезы. Гораздо спокойнее было слушать могучий и низкий шум моторов «Боинга», похожий на один бесконечный выдох, совсем не такой, какой издают двигатели небольших самолетов, тарахтение которых больше напоминает работу старой газонокосилки. Вскоре Макс заснул.

Когда самолет приземлился на взлетно-посадочной полосе аэродрома Руасси-Шарль-Де-Голль, над Парижем шел сильный дождь, точно такой же, словно низвергающийся с каких-то запредельных высот проливной дождь, какой Макс видел из окна Центра. После таможенных формальностей, пройдя через коридор для пассажиров, которым нечего декларировать, где никто не проявил ни малейшего интереса к содержимому его чемоданчика, Макс без всяких помех вышел в зал аэропорта. Поток прилетевших сливался с небольшой группой встречающих, среди которых выделялись две матери семейств с детьми, уже занявшими исходную позицию, чтобы прыгнуть на чью-нибудь подходящую шею. Три человека размахивали картонными табличками с именами. Макс не сразу отреагировал, разглядев на одной из них свое новое имя, написанное большими буквами, затем, вспомнив его, направился прямо к человеку с табличкой.

Незнакомец выглядел несколько странно: борода, шляпа, темные очки и плащ, застегнутый до самого подбородка. В руке он держал чемодан средних размеров. Заметив подошедшего Макса и продолжая по инерции помахивать табличкой с его именем, он за неимением еще одного хватательного органа, вместо рукопожатия протянул ему чемодан.

– Меня зовут Шмидт, – представился он. – Вот ваши личные вещи. А у вас, наверно, есть кое-что для меня.

– Вот. – Макс вручил ему чемоданчик.

– Отлично, – сказал Шмидт, хватая чемоданчик. – Мы возьмем такси.

Выстояв короткую очередь, они уселись в такси, и человек, назвавшийся Шмидтом, указал шоферу адрес – дом с нечетным номером на бульваре Мажента. Макс краем глаза изучал своего спутника: маловероятно, что Шмидт – его настоящее имя, он слишком усердно старался скрыть свою подлинную внешность, хотя, с другой стороны, ничто не указывало на то, что он это делает нарочно, возможно, так он и выглядел в действительности. Придя к этому выводу, Макс почел за лучшее отвлечься от своих наблюдений: вряд ли Шмидту нравилось, когда его так пристально разглядывали. Макс отвернулся и стал смотреть на проносящийся мимо пейзаж. Ему показалось, что он вернулся после очень долгого отсутствия, тогда как его пребывание в Центре, а затем в Икитосе едва заняло две недели; однако, принимая во внимание происшедшие с ним события, вряд ли он мог воспринимать все по-другому. В окно такси ему были видны длинные жилые дома и высокие многоэтажные башни пригорода Баньоле, встречающие всех, кто едет в город из аэропорта по шоссе А-3. Максу всегда было трудно поверить в то, что эти строения состоят из настоящих квартир, с настоящими кухнями, настоящими ванными и настоящими спальнями, в которых живут, спариваются и производят себе подобных настоящие люди. Макс и теперь не мог в это поверить.

Впрочем, жилище, подготовленное для него Центром, тоже оказалось, как мы скоро убедимся, не слишком завидным. Шмидт молчал, пока они ехали по автостраде, а начиная с кольцевого бульвара стал указывать путь, и на бульваре Мажента, где-то посередине между площадью Республики и Восточным вокзалом, такси остановилось перед зданием гостиницы. Это заведение, носившее название отель «Монморанси», не будучи роскошным, не выглядело и убогим. В нем были холл, два банкетных зала и бар. Пройдя мимо лифта и стойки портье, за которой томилась невзрачного вида женщина, Шмидт указал Максу на крутую лестницу, явно не предназначенную для постояльцев гостиницы. Поднявшись на последний этаж, они очутились в коридоре, где вдоль стен темно-желтого цвета тянулись два частых ряда коричневых дверей, расположенных одна против другой. Шмидт извлек из кармана ключ, отпер четвертую дверь справа, и они вошли в тесную, скудно обставленную, если не считать огромной кровати, комнату, оклеенную пожелтевшими обоями в цветочек. Из удобств в комнате был только умывальник.

– Вот вы и дома, – сказал Шмидт. – Общий душ и туалет в конце коридора.

Макс подошел к окну, раздвинул занавески, звякнувшие железными кольцами о перекладину, и открыл его. Оглушительный шум, поднимающийся с бульвара, тотчас ворвался в комнату и заметался в слишком тесном пространстве. Макс сразу же захлопнул окно.

– Есть одно «но», – сказал он, – у меня практически нет денег.

– За первый месяц уже заплачено, а дальше будете платить из своей зарплаты.

– Зарплаты? – не понял Макс.

– Ну конечно, зарплаты, – подтвердил тот. – Вас ведь прислали для работы в баре. Пойдемте, я вам покажу.

Они спустились в подвальный этаж гостиницы. Бар в этот утренний час был пуст. Шмидт показал Максу будущее рабочее место, многоцветную коллекцию бутылок, стаканов всевозможных размеров и необходимой утвари: блюд для закусок, шейкеров, ситечек, соковыжималок для цитрусовых. В шкафу на плечиках висел довольно поношенный красный пиджак, на лацкан которого уже был прицеплен позолоченный металлический прямоугольник с выгравированными буквами «Поль С».

– Вот, – сказал Шмидт, – ваша рабочая одежда. Часы работы с восемнадцати тридцати до часа тридцати, кроме воскресений. У вас есть два свободных дня, чтобы прийти в себя и привыкнуть к разнице во времени, значит, к работе вы приступаете в понедельник. Дирекция в курсе; если возникнут какие-то проблемы, то договаривайтесь сами. Думаю, у нас вряд ли будет случай встретиться еще раз, так что желаю удачи.

Снова поднявшись в свою комнату, Макс первым делом вытащил из рюкзака вещи, которые он купил в Икитосе: одежда слишком экзотическая и легкая, чтобы ее можно было носить в парижском климате. От нее еще исходил слабый запах тропиков, который Макс ностальгически вдохнул, прежде чем сложить вещи в узкий платяной шкаф, оклеенный пленкой под дерево. Затем он открыл чемодан, который вручил ему Шмидт. В нем оказался темно-серый костюм, черные брюки, две белые сорочки, черный галстук, трое трусов и пара черных ботинок, завернутых во вчерашнюю газету. Все эти вещи были из синтетической ткани и посредственного качества, лишь приблизительно подходили по размеру и имели такой вид, словно их кто-то уже носил, прежде чем они прошли химчистку. Ну что ж, добро пожаловать в городскую зону.

24

Два предоставленных ему свободных дня Макс провел, слоняясь по Парижу. Прежде всего он проделал несколько экспериментов в своем квартале Шато-Руж, чтобы убедиться в качестве работы, проделанной хирургами Центра. Не называя себя, он заходил в маленькие магазинчики, где раньше имел обыкновение делать покупки: как постоянный покупатель, он обращался к их хозяевам по именам. Войдя, он наблюдал за ними, делал мелкие покупки, – пачку бумажных салфеток или вечернюю газету, – все более пристально заглядывая им в глаза. Никакой ответной реакции: его не узнавали.

В первый же день, когда он выходил из аптеки, куда раньше ему тоже случалось частенько заходить, он увидел женщину с собакой: слева шел пес, справа – муж. Впервые Макс видел всех троих вместе, и выглядели они вполне довольными. Никто из них не отреагировал, когда они столкнулись с ним, и, равнодушно скользнув по нему взглядом, они пошли дальше, как ни в чем не бывало. Только собака после краткого замешательства замерла, натянув поводок, и страдальчески сморщила нос – ой, этот запах мне как будто знаком, где-то мой нос его уже чуял, но где, боже ты мой? Чтобы выиграть время и детально обдумать этот вопрос, пес даже остановился, поднял лапу и обильно описал заднее правое колесо стоящего у тротуара «фиата-панда», в то время как Макс, желая лишний раз взглянуть на свое изменившееся лицо, украдкой склонился к внешнему зеркалу заднего вида по другую сторону машины. Наконец пес решил проблему, заключив, что никакой проблемы тут нет, и перенес свое внимание на стаю всклокоченных и мокрых голубей, которые искупались в сточной канаве – верное доказательство того, что они понимают, насколько грязны – и тяжело взлетели.

Оказавшись в своем квартале, Макс даже решился пренебречь запретом и попытаться повидать сестру. Впрочем, ему хотелось только увидеть ее издали, не пытаясь заговорить. Просто, чтобы удостовериться в том, что с ней все в порядке. Он решил действовать как можно осторожнее и не попадаться на глаза Алис, так как, несмотря на все искусство хирургов Центра и принимая во внимание случай с собакой, было не исключено, что его родная сестра – голос крови и все такое – могла бы и в самом деле его узнать. Поэтому он предпочел занять наблюдательный пост рядом со своим бывшим домом, простодушно прячась за раскрытой газетой. И действительно, прождав час или два, он увидел, как Алис выходит из подъезда, останавливается на крыльце и смотрит на часы. Вслед за ней – вот это сюрприз! – вышел Паризи и взял ее под руку. Некоторая небрежность в одежде Паризи в сочетании с развязностью и фамильярностью, сквозившими в его поведении, наводили на мысль, что импресарио все же удалось прибрать к рукам сестру Макса, и что теперь он, видимо, живет с ней, и кто знает, может быть, даже обосновался теперь в студии Макса! Однако даже на расстоянии было заметно, что Алис разговаривает с Паризи довольно прохладно, а тот возбужденно отвечает ей, размахивая рукой, короче говоря, складывалось ощущение, что они ссорятся. Макс проводил их взглядом, пока они не скрылись из виду, и зашагал прочь. Он брел по улице, вглядываясь в лица встречных прохожих и пытаясь угадать, что представляет собой каждый из них. Может быть, среди них были те, кто, подобно ему, прошел через Центр, прежде чем снова вернуться сюда, может быть, таких людей было много, а может быть даже, их было большинство.

Когда миновали два дня, предоставленные для отдыха, Макс начал по вечерам работать барменом. Оказалось, бар пустовал не только утром, но практически всегда. Однако не настолько, чтобы Макс мог расслабиться и не принимать свою работу всерьез. В любой час, как бы ни было поздно, в баре сидели один-два клиента, иногда в одиночестве, но чаще в компании женщины. И Макс вскоре заметил, что очень часто это была одна и та же женщина, но не с одним и тем же мужчиной, припомнил, что в бар обычно заходили ненадолго, торопливо шушукались, называя цифры, затем заказывали бутылку спиртного и два стакана в номер, и наконец уяснил себе положение дел. Итак, в баре было не так много посетителей, которые могли бы развеять скуку, хотя иногда Максу и заказывали какой-нибудь необычный коктейль, приготовление которого было довольно хлопотным делом. Алкоголь тоже ничем не мог ему помочь: как оказалось, после попытки выпить писко в Икитосе пристрастие Макса к спиртному странным образом улетучилось.

Каждую смену в половине второго ночи он пересчитывал выручку, подметал бар и возвращался к себе в комнату, где, скинув красный пиджак и прочую одежду, заваливался на кровать и листал специализированный журнал, вычитывая рецепты коктейлей и стараясь их запомнить. Потом с большим трудом засыпал в своей слишком широкой кровати, так как подобные кровати, не будем об этом забывать, все же предназначены для двоих, поэтому они и называются двуспальными, так же как и постельное белье для таких кроватей, – складывать его тоже удобнее вдвоем. Вы только представьте, сколько неудобств испытывает мужчина, когда в одиночку складывает большую простыню, поставленный в затруднительное положение как собственной неловкостью, так и самой простыней. Посмотрите, как он тщетно пытается развести свои слишком короткие руки на нужную ширину. А если делать это вдвоем, разговаривая о том о сем, все намного проще. К этому добавляется и дополнительный интерес, некая интимная стратегия, состоящая в том, что каждый на своей стороне простыни, которая их разделяет, должен заранее догадаться, в какую сторону ее повернет другой, и подстроиться под него.

Впрочем, смотрите, как все складывается в жизни. После нескольких тягостных недель одиночества в плену у своей красной униформы Макс неожиданно кое-кого себе нашел. Как часто бывает в жизни, произошло это на работе, в той же самой гостинице. Это была женщина за стойкой портье, совсем не такая невзрачная, как ему показалось на первый взгляд. Наоборот, это была высокая, рыжеватая блондинка, не такая уж красавица, но очень даже недурная собой, всегда очень сексуально одетая и вот на таких высоких каблуках. Он мог бы заметить ее и раньше, но, по правде говоря, в первые дни, проведенные в отеле «Монморанси», Макс не замечал ничего, даже того, что все время идет дождь.

Итак, однажды, когда небу наконец было угодно проясниться, Макс увидел на улице недалеко от отеля ее. Она стояла в лучах солнечного света. С ней был маленький мальчик лет четырех-пяти, который без конца хныкал и жаловался на то, что что-то темное следует за ним по пятам и он никак не может от него отделаться.

– Да ведь это просто тень, сладкий ты мой, – успокаивала его молодая женщина, – видишь, тут ничего нет, это всего лишь твоя тень.

Эта фраза и побудила Макса, который сам чувствовал себя тенью, начать ухаживать за ней. Он действовал последовательно и не спеша. У него было время.

Время у него действительно было, но дело пошло гораздо быстрее, чем он ожидал. Предложил ей в среду чашечку кофе – приняла. Преподнес ей букет цветов – она с удовольствием приняла, позвал ее поужинать вместе в следующее воскресенье, когда он будет свободен от работы, – она охотно приняла приглашение, тем более что сын будет ночевать у бабушки. Осмелился сделать ей откровенный комплимент – она тоже приняла его без возражений. Макс буквально шел напролом, он не узнавал сам себя.

– Вы так женственны, – ворковал он, чертя руками в воздухе нечто округлое, – вы просто сама женственность.

Она очень мило рассмеялась. Ее зовут Фелисьен, и она воспитывает сына одна.

– Какое прекрасное имя, – пришел в восторг Макс, – и как оно вам подходит!

Так что вечер они закончили в гостинице, находившейся неподалеку и не слишком отличавшейся от отеля «Монморанси».

25

На другой день после работы Макс пришел домой к Фелисьен, и в последующие ночи ему уже почти не приходилось спать у себя. Трехкомнатная квартира, которую занимала Фелисьен, была не намного больше квартиры Берни на улице Мурильо – гостиная-столовая и две спальни. Ту, которая была побольше, занимал малыш, интеллектуальный коэффициент которого еще никто не измерял и который отзывался или не отзывался, смотря по настроению, на имя Уильям, но, как правило, все звали его просто малыш.

Первое время Макс проводил у Фелисьен только ночи. Подсчитав кассу в баре и переодевшись, он шел к ней, а утром, поднявшись с постели, сразу же уходил. Подкрепившись в ближайшем кафе, он возвращался в гостиницу принять душ, а после отправлялся гулять по Парижу, иногда заходя в кино – как-никак лучше уж смотреть кино, чем, вытянувшись на кровати, как покойник, созерцать ход времени на потолке своей неуютной комнаты. Но Фелисьен постепенно сумела уговорить его сначала завтракать вместе с ней, затем пользоваться ее ванной, затем вместе с ней отводить малыша в детский сад и провожать ее до отеля «Монморанси», разумеется, не до самого входа: ни к чему, чтобы весь персонал был в курсе. Они расставались на соседней улице.

Но это только поначалу: бывает, что все идет быстро, сначала просто быстро, потом очень, а потом даже слишком быстро. Вскоре Макс обнаружил, что Фелисьен дала ему запасные ключи, что в ее шкафу у него появилась персональная полка, а его вещи с легкостью перемещаются сначала в корзину для грязного белья, оттуда в стиральную машину, а потом – поскольку, по словам Фелисьен, ему все равно нечего делать днем – Максу доверили утюг. За утюгом очень скоро последовал список покупок, где в большом количестве фигурировали чистящие и моющие средства, способ употребления которых, написанный на этикетке, Фелисьен, прежде чем пустить их в дело, зачитывала Максу, предварительно показав ему шкафчик, где хранились веник и половая тряпка; все это, включая чистящие и моющие средства, занимало Макса до того часа, когда пора было идти в детский сад за мальчиком. С этого времени Макс уже не так часто ходил в кино, проводя оставшееся после покупок и хозяйства время у видеомагнитофона Фелисьен и пользуясь ее абонементом в видеоклубе.

Разумеется, подобное развитие событий было не самым удачным, но, в сущности, поскольку в сексуальном плане с Фелисьен дела обстояли не так уж и плохо, такая совместная жизнь, в конечном счете, была не хуже любой другой. За неимением альтернативы так все и шло. Время проходило следующим образом: вернувшись с работы, Макс заставал спящую Фелисьен, которая при пробуждении дарила Максу немного любви и отбывала на работу встречать постояльцев и отвечать на телефонные звонки, оставляя Макса, то есть, прошу прощения, Поля, заниматься хозяйством и возвращаясь тогда, когда он, в свою очередь, собирался на работу в отель, где, облачившись в свою красную спецодежду, смешивал «шприцеры», «бронксы», «манхэттены» и прочую отраву, которую ему заказывали. Публика, заметим мимоходом, постепенно деградировала. Проще говоря, наезжавших из провинции деловых людей, старающихся воспользоваться своим пребыванием в Париже и побаловать себя девочкой, постепенно заменяли местные любители такого рода девочек – они даже не были постояльцами гостиницы. Короче говоря, в баре появлялось все больше и больше шлюх, часто одних и тех же, порой очень даже симпатичных. Макса не раздражала такая перемена, скорее напротив – новые посетители были менее придирчивы и требовательны к дозировке и качеству коктейлей, которые Макс никак не мог научиться готовить как положено.

Из-за такого режима работы Фелисьен и Макс почти не виделись, разве что в выходные дни, когда они ходили на прогулку с малышом. Малыш этот, поначалу относившийся к Максу неприязненно, наконец дал себя приручить и почувствовал себя в обществе Макса довольно свободно, затем еще свободнее и, наконец, на взгляд Макса, слишком уж свободно. По воскресеньям они ходили гулять на Марсово поле, на Старый рынок, в парки и на Елисейские Поля. Для Макса всегда было событием, когда Фелисьен предлагала отправиться в парк Монсо. Теперь его уже не пугала статуя Гуно возле киоска с напитками или фигура Шопена рядом с детской площадкой, на которой малыш без конца топал тогами, требуя то одного, то другого.

Между тем Макс начал уставать. Хотя он, как ни странно, довольно быстро привык к своей новой внешности, привыкнуть к тому, что теперь его звали Полем, оказалось гораздо труднее. Но, надо думать, в конце концов он привык бы и к этому. Время шло, словно в атмосфере зала ожидания, за рассеянным чтением старых журналов, несвежих и бессодержательных, как Фелисьен. Впрочем, что он, в сущности, знал о ней, кроме того, что она может без конца пережевывать одни и те же нелепые рассуждения, с горечью утверждая, что в юности у нее была потрясающая фигура, способности к языкам и абсолютный слух, но, поскольку она родилась в небогатой семье, ей пришлось рано вступить в жизнь, пожертвовав тройной карьерой топ-модели мирового класса, переводчика со всех на свете языков и концертирующей пианистки, так как пришлось продать фортепиано. Макс, нарезая воскресный окорок, скрывал за равнодушием облегчение, которое он испытывал благодаря последней подробности.

Равнодушие – ну да, к нему-то они и пришли. Так что эта история с Фелисьен, надо полагать, ненадолго. Потому что любовь, – хоть я и говорю «любовь», я совсем не уверен, что это то самое слово, которое здесь уместно, – не только летуча, она еще и растворима. Растворима во времени, в деньгах, алкоголе, повседневной жизни и в куче других вещей. К тому же и в сексуальном плане все стало осложняться, Фелисьен артачилась все чаще и чаще. Так что Макс, погрузившись в мечты, часто заводил диск, купленный на распродаже у ворот Сен-Дени, The best of Doris Day,по поводу которого Фелисьен, словно о чем-то догадываясь, высказывалась неожиданно враждебно, желчно спрашивая, как он может терять время, слушая этот идиотизм.

– Да ладно, – оправдывался Макс, – это я просто так. Мне нравится.

Не улучшало положения вещей и то, что мальчишка тоже становился все более невыносимым. Не по годам развитый в техническом отношении, малыш реквизировал видеомагнитофон для своего личного пользования, лишив тем самым Макса удовольствия посмотреть купленные на той же распродаже в тот же день два фильма с Дином Мартином в самых известных его ролях, – Some Came Runningи Rio Bravo.

Так прошло еще несколько недель, одна тоскливее другой, до того самого вечера в баре, когда Макс, снова и снова перебирая в уме разные способы положить конец отношениям с Фелисьен, пытался наугад приготовить «александру» – коктейль, рецепт которого не отличался особой сложностью: равные части коньяка, сливок и шоколадного крема. Пока он возился со сливками, затвердевшими от слишком долгого пребывания в холодильнике, он увидел, как в бар вошел мужчина маленького роста под руку с крупной, рыжей, едва одетой девицей.

Рыжую Макс уже несколько раз видел, и она ему нравилась. Это была одна из новых постоянных посетительниц, всегда вежливая девушка, любившая заправиться «виски-физ», напитком, хорошо утоляющим жажду, подаваемым прямо в тумблере и несложном в приготовлении. Слишком поглощенный своим делом, Макс не обратил внимания на нового посетителя, пришедшего с рыжей, который уселся рядом с ней за столиком в глубине бара, затем через несколько секунд поднялся и направился к Максу, видимо чтобы заказать напитки. Однако Макс в данный момент вряд ли был в состоянии принять заказ, он только что опрокинул все сливки в шейкер и, опустив голову, уже собирался нагрубить коротышке.

– Мсье Макс? – заикаясь, проговорил коротышка.