Текст книги "Ужасы на Западе"

Автор книги: Жан Делюмо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

6. Кто виноват?

Люди, охваченные эпидемией чумы, несмотря на потрясение, пытались выяснить, почему они оказались ее жертвами; потому что найти причину означало воссоздание связи времен и средств борьбы со злом. Во времена чумы были сформулированы три причины ее появления: одна была выдвинута учеными, другая – толпой, третья предложена одновременно толпой и Церковью. Первая версия объясняла чуму как следствие зловредных испарений или заражения воздуха, что вызывалось, в свою очередь, небесными явлениями (появлением комет, конъюнкцией планет и т. п.). Второе объяснение было, по сути, обвинением: были люди, которые специально распространяли заразу. Их следовало выявить и наказать. Согласно третьей причине, Бог, разгневанный людскими грехами, насылает искупление, поэтому для его умиротворения требуется покаяние. Все три версии, несмотря на различные источники, воспринимались как единое целое. Бог мог давать знать о своем гневе через различные знамения, поэтому появление комет или конъюнкция Марса и Юпитера вызывали у людей панику. К тому же богословы учили, что демоны и ведьмы «по случаю» становились вершителями справедливости и палачами Всевышнего. Что же удивительного в том, что злодеи, Действуя, сами того не ведая, как исполнители Божьей кары, распространяли смертельную заразу?

Очень показательна в этом отношении реляция каноника из Бусто, которая начинается так:

"Дневник неизбежности судьбы и жутких сцен Ужасающего недуга, заразного, чумного, появившегося в 1630 г., главным образом с Божьего благоволения, посредством злотворной дьявольской мази, под влиянием времен года, созвездий, планет, враждебных человеческой природе".

Общественное мнение старалось выявить как можно большее число причин этого великого несчастья. Ученые, наоборот, упорствовали в «естественном» объяснении возникновения чумы из-за звезд и порочного воздуха, никак не желая признать возможности передачи заразы, о чем еще в XVI в. говорили Фракасторо и Бассиано Ланди.

В 1350 г. Медицинский факультет Парижа после дискуссии на тему Черной Чумы выразил мнение, что "первой и далеко расположенной причиной чумы явилось некое созвездие, конъюнкция светил которого и их затмения убийственно повлияли на состояние воздуха, окружающего нас, и стали знаками предстоящих голода и мора".

В XVII в. большинство врачей придерживались того же мнения. Один из них пишет: "Плохое качество воздуха может быть вызвано неблагоприятным влиянием и расположением звезд". Другой также видит причину "в расположении и движении звезд, способствующих появлению злокачественных частиц и паров мышьяка, ведущих к гибели воздуха". Еще в 1721 г. врач прусского короля утверждал, что "чума вызывается смертоносным перенасыщением вследствие гнилостных испарений земли или неблагоприятного расположения звезд". Критические умы того времени оставляли право определения причин чумы за специалистами и не давали своего объяснения.

Так, де Винет пишет:

"В этом 1348 г. в августе месяце к востоку от Парижа в сумерках засияла яркая звезда. Была ли это комета или вспышка новой звезды, я предоставлю астрономам решить эту задачу. Но может статься, что это было знамение эпидемии, охватившей вскоре Париж, всю Францию и прочие страны".

Так же осторожно высказывается Боккаччо:

"Была ли чума результатом влияния звезд или нашего беззакония, наслал ли Бог в гневе праведном на людей наказания за наши преступления, так или иначе она была предсказана несколько лет тому назад на Востоке".

Еще одно «естественное» объяснение чумы, не противоречащее, впрочем, предыдущему, видит ее причину в зловредных выделениях, которые источают непогребенные трупы и мусорные ямы, то есть идущих из почвы. Все меры профилактики, принимаемые против чумы, были основаны на предположении о заразе, исходящей сверху и снизу. Этим объясняются костры на улицах, их уборка, изоляция больных и их домов, защитные маски, срочное захоронение трупов, уничтожение животных, подозреваемых в переносе заразы. Эти меры, некоторые из которых в медицинском отношении были полезны, составляли психологическую основу борьбы с болезнью. Они помогали бороться с коллективным отчаянием и поддерживать в городе определенный настрой и стремление погасить чумной пожар. Если теория заражения через воздух имела положительный практический выход, то объяснение чумы как следствия неблагоприятного влияния далеких звезд никак не могло помочь борьбе с болезнью. Широко распространенная во всех слоях общества вера в то, что появление кометы предвещает бедствие, а звезды определяют жизнь на нашей планете, лишь усиливала тревогу там, где появлялись первые признаки чумы. Дефо пишет, что в 1665 г. появление кометы в Лондоне совпало с началом эпидемии, что вызвало всеобщий ужас. Все говорили о пророчествах, видениях, привидениях и знаках на небе. Церковь, по сути, переработала астрологическое объяснение чумы таким образом, что в сознании людей закрепилась мысль о Божьей каре и ее небесных знаках: город будет наказан и уничтожен. Но кто же виноват?

Естественно, первым делом виноватых искали среди чужаков. Найти виновных означало в какой-то степени понимание необъяснимых явлений, а также умение с ними бороться. При более глубоком изучении вопроса оказывается, что при понимании эпидемии как Божьей кары следовало искать козлов отпущения, которые отвечали бы за всеобщие грехи. Еще в древности в любой цивилизации приносились человеческие жертвы для умиротворения разгневанных богов. Запуганное всесилием смерти во время чумы население Европы XIV–XVII вв. не могло не уверовать в неизбежность кровавого жертвоприношения. Причем сознание необходимости умерить гнев всевышних сил сочеталось с крайней агрессивностью,

Отношение к иностранцам нашего каноника можно считать классическим. На Кипре во время Черной Чумы христиане избивали рабов-мусульман. В России в период эпидемии били татар. В Лондоне в 1665 г. англичане единодушно обвинили в чуме (правда, в более мягкой форме) голландцев, с которыми они были в состоянии войны. Большой пожар 1666 г. тоже был приписан им.

Существовала третья ступень эскалации обвинения: поиски виновных среди охваченного эпидемией населения. Врагом мог быть объявлен каждый, и охота на колдунов и ведьм выходила из-под контроля. Милан пережил это страшное испытание в 1630 г. Люди были уверены, что на стены и двери общественных зданий и частных домов было нанесено ядовитое вещество. Поговаривали, что этот яд изготовлен из змей и жаб, слюны и гноя больных чумой. Конечно, такую отраву могли приготовить только по внушению дьявола те, кто вступил с ним в сговор. Так вот: однажды восьмидесятилетний старик молился на коленях в церкви. Захотев сесть, он вытер скамью подолом плаща. Увидев это, женщины завопили, что он нанес на скамью отраву. Собралась толпа, старика избили, потащили в тюрьму и подвергли пытке. "Я сам видел этого несчастного, – рассказывает Рипамонти, – я не знаю, чем закончилась эта печальная история, но думаю, что ему недолго осталось жить". Зато достоверна трагическая кончина комиссара здравоохранения Пьяцца и цирюльника Мора, обвиненных в том, что они обмазывали стены и двери желтым жирным веществом. В Милане в 1630 г. была установлена монументальная колонна для пущей важности с надписью на латинском языке:

"Здесь, на этом месте некогда стояла лавка цирюльника Джанджакомо Мора, вступившего в сговор с комиссаром здравоохранения Гульямо Пьяцца и другими во время страшной чумы и посредством смертоносной мази, которую они повсюду наносили, истребили множество народу. Посему они были объявлены Сенатом врагами родины. Их пытали каленым железом, переломали кости и отрубили правые руки. Затем четвертовали, а через шесть часов умертвили и сожгли. Чтобы не осталось никакого следа от этих преступников, их имущество было продано с торгов, а прах брошен в реку. И чтобы люди помнили об этом событии, Сенат повелел снести дом, в котором замышлялось преступление, и на его месте воздвигнуть колонну «Позора». Сторонись, сторонись, честный гражданин, из страха вступить на эту опозоренную землю. Август 1630 г."

Колонна позора простояла до 1778 г., напоминая, что люди, замышляющие против родины, заслуживают самого сурового наказания. Эпидемию можно сравнить с террором. Охваченное чумой население Женевы в 1530 и 1545 гг., Лиона в 1565 г. или Милана в 1630 г. – проявляло себя подобно парижанам в сентябре 1792 г. при приближении пруссаков: они ликвидировали внутренних врагов. В 1530 г. в Женеве был раскрыт заговор "разносчиков чумы", которых якобы возглавляли заведующий госпиталем, его жена, хирург и сам священник. Под пыткой все признались, что продали душу дьяволу, который раскрыл им секрет смертельной квинтэссенции. Они были приговорены к смерти. Снова в Женеве в 1545 г. не менее 43 человек были обвинены в распространении заразы и 39 были казнены. В 1567–1568 гг. казнят еще 13 "разносчиков чумы", в 1571 г. – 36, по крайней мере. В том же году городской врач Жан-Антуан Саразен издал трактат о чуме, в котором он не ставил под сомнение, что эпидемия являлась делом рук "разносчиков чумы". В 1615 г., когда в Женеве из-за чумы началась паника, суд приговорил к смерти 6 разносчиков заразы. В Шамбери в 1572 г. патрули получили приказ стрелять в разносчиков заразы. В Фосиньи в 1571 г. по этому обвинению пять женщин были сожжены, шесть отлучены, а 25 преданы суду. Итак, ни одна эпидемия того времени не обходилась без пятой колонны и заговора внутри городских стен, что остается характерным и для нашего времени. В 1844 г. во время эпидемии холеры все только и говорили о "сеятелях холеры", "о болезни, придуманной богатыми на погибель бедноты", о людях в черном, запускающих страшные ракеты. Как видно, ментальность развивается в соответствии с политикой и экономикой.

Не было ли среди "сеятелей чумы" больных, обреченных на смерть и мстящих таким образом здоровым людям? В своем трактате Лютер рассказывает об одном явлении, которое, по его мнению, действительно имело место, и изучает его психологический механизм:

"Существуют еще худшие преступники. Некоторые люди, чувствуя, что заболевают, ничего об этом не говорят и общаются со своими собратьями в надежде передать им пожирающую их заразу. Проникшись этой мыслью, они бродят по улицам, входят в дома, даже пытаются поцеловать прислугу или детей, надеясь таким способом спастись. Хочется верить, что эти люди действовали по наущению дьявола, что только его следует обвинять. Однако я слышал, что зависть и отчаяние толкает этих горемык на подобное преступление, потому что они не хотят болеть одни. Право, не знаю, верно ли это. Но если это действительно так, то кто же мы, немцы, люди или демоны?"

Нет сомнения, что люди, по крайней мере некоторые, вели себя так, как об этом пишет Лютер. Трудно поверить в то, что это поведение было типичным. Однако в городах, охваченных эпидемией, люди охотно верили в распространителей чумы. В 1665 г. лондонцы были уверены в этом, и медики города обсуждали причины преступного стремления больных заразить здоровых людей. Было ли это разновидностью ярости? Или же извращенностью человеческой натуры, не терпящей чужого счастья? Автор «Дневника» полагает, что рассказы о больных садистах были выдумками селян, не пускавших под этим предлогом беглецов из города в свои деревни. Как бы то ни было, для нас важно, что в психологическом плане обвинения в адрес больных чумой были аналогичны обвинениям прокаженных.

Если сеятели чумы были порождением дьявола, то неудивительно, что повсюду появлялись призрачные создания – феи или привидения – посылаемые дьяволом для распространения заразы. В Тироле верили в огромный призрак в красном плаще, по следам которого шла чума. В Трансильвании и районе Железных ворот эту роль исполняла мистическая странствующая матушка – старая плачущая ведьма в черном платье и белом платке. В Турции верили в черного духа, пронзающего жертвы копьем. А в Милане по улицам бродил черт с горящим взором, который заходил в дома выбранных им жертв.

Поскольку город, охваченный эпидемией, страшился всех и вся, а медицина и меры предосторожности были бессильны, то в борьбе с болезнью все средства были хороши. Во время чумы плодились шарлатаны и продавцы амулетов, талисманов и снадобий. Как пишет Дефо, многие лекари и шарлатаны сами стали жертвой болезни и не осталось другого средства кроме религии. Ссылаясь на Ветхий завет, в частности на историю Нинивии, церковь представляла бедствие как наказание разгневанного Всевышнего Судии. Долгое время это объяснение принималось как просвещенной частью общества, так и простыми людьми. Оно не было иудео-христианским изобретением. Многие цивилизации неосознанно связывали бедствия с гневом Господним.

О том, что коллективное бедствие – это искупление общих грехов, и не нужно в этом случае искать козла отпущения, говорили многие: Лютер, Парэ, Дефо, владыка Белсенс и другие единодушны в этом мнении. "Чума – ниспосланное Богом наказание" (Лютер); "бедствие гнева Господня, и нам ничего не остается, как смириться со злом, когда из-за наших тяжких прегрешений он наслал на нас эту рану египетскую" (Парэ); она – "суд Божий", «наказание» (Дефо).

В 1832 г. во время холеры во Франции духовенство приводило те же доводы:

"Эти несчастные умирают во искупление грехов. Но справедлив гнев Божий, и скоро каждый день будет насчитывать тысячи жертв. Преступление разрушения архиепископства не искуплено" (Св. Рок).

"Склонные к размышлению умы заметили, что прискорбным исключением во всей Франции стал Париж, город Революции, колыбель политических бурь, центр стольких пороков, театр стольких покушений" ("Котидьен").

"Холера незаметно парила в воздухе и приземлилась в очаге разврата, подобно стервятнику, она кидается на жертву, выбирая людей необузданных в сладострастии и удовольствиях" (Газета Оверни).

Из этой доктрины вытекают два следствия. Во-первых, это наказание следует принимать с покорностью и не бояться смерти. Остаться в городе – доблесть, а уклоняться от своих обязанностей и бежать – грех. "Мы должны переносить ее с терпением, не боясь отдать жизнь за ближнего" (Лютер). Парэ дает подобный совет: "Воля Божья… высечь нас этими розгами… и нам следует терпеть, зная, что это делается для нашего блага и искупления". В восточных странах магометанство объясняет эпидемии абсолютно идентично, подчеркивая как достоинство смерть от чумы. Магомет действительно учит, что Бог, кого любит, того и наказывает чумой, поэтому "каждый верный не должен убегать, а если Бог выбрал его и покарал чумой, то он становится мучеником подобно тем, кто погиб в священной войне".

Вторым следствием является необходимость покаяния и искупления. На примере чумы мы сталкиваемся здесь с идеей греховности и виновности воспринятой народными массами Европы. Врачеватели душ настойчиво предлагали единственное средство спасения.

"Чем больше бедствие, – пишет Парэ, – тем быстрее следует применять единственное и главное лекарство. Пусть с раннего утра стар и млад взывает к милости Божьей и молится о грехах и преступлениях, славя Господа нашего". А вот какую микстуру рекомендует в 1613 г. священник английской церкви: "Во-первых, пост и молитва, затем взять четверть раскаяния Ниневии, смешать его с двумя пригоршнями веры в Христа с надеждой на милость, вылить все в сосуд чистой совести и согреть на огне любви, сняв черную накипь мирских страстей".

Таким образом, католики и протестанты говорят на одном языке, когда речь идет о чуме, и в разной форме предлагают одно лечение – раскаяние, к которому прибегала большая часть людей во время эпидемии. Дефо замечает: "Удивительно, с какой смелостью люди ходят в церковь, боясь в то же время выйти из дома по другой надобности". Лондонцы "отличались рвением в вере", и в любом часу церкви были полны народа. В Марселе в 1720 г. оставшиеся в городе священники были буквально «атакованы» толпами верующих. Люди исповедовались, "стеная и обливаясь горючими слезами".

Такой же взлет (временный) набожности был отмечен в 1832 г. во время холеры в Париже, Лилле, Марселе и Лондоне:

"Эпидемия косит марсельцев, – пишет "Ла Газет", – но вера жителей города растет. Как только выносят ночью святое причастие, тут же у церкви собирается толпа".

Во время эпидемии индивидуального раскаяния не хватало, поскольку весь город был виновен и нес наказание, нужны были коллективные моления и публичные покаяния, можно даже сказать многочисленные, чтобы произвести должное впечатление на Всевышнего. Английский эстамп показывает, как во время эпидемии у собора Св. Павла толпа слушает проповедь. Надпись гласит: "Господи, сжалься над нами. Плач, пост и молитвы". В 1625 г. английский парламент объявил 2 июля постным днем. Король, лорды и судьи слушали две проповеди в Вестминстерском аббатстве, причем граф, барон и епископ отмечали отсутствующих. Члены графской управы, в свою очередь, присутствовали в Сен-Маргарет на трех проповедях. Первая длилась три часа, две другие по два часа. В каждом приходе Лондона в тот день прошли по две проповеди. Тосканец, живший в ту пору в Лондоне, с некоторой иронией пишет о таком скоплении народа:

"В ознаменование поста во всех столичных приходах люди находились в церквах в течение всего дня, распевая псалмы, слушая следующие одна за другой проповеди, читая бесчисленные молитвы, чтобы остановить чуму и бесконечные дожди".

Моление от 2 июля оказалось недостаточным, и его повторяли с 20 числа по средам, причем в эти дни торговля запрещалась, как в праздничные дни.

В католических странах массовые моления проходили в соответствии с обрядами римской церкви, то есть с большей пышностью, чем у протестантов. Во время молений произносились обеты и обещания, в результате чего южная Германия, Австрия, Хорватия усеяны своеобразными памятниками – чумными колоннами, самой известной из которых считается Венская колонна 1692 г. Часто вершина колонны украшалась барельефом, изображающим чумные бубоны. Только в Австрии насчитывается более 200 таких колонн. Католический обряд предусматривал также различные посвящения. Так, 1 ноября 1720 г. Белсенс посвятил Марсель Святому Сердцу, по случаю чего состоялось паломничество к святым местам и торжественный крестный ход. Подобные обряды могли проводиться в разные периоды протекания эпидемии. До эпидемии они были призваны отвести беду, после ее окончания – в знак милости. Или, как это было в 1720 г. в Марселе на исходе эпидемии, чтобы последней молитвой заставить чуму отступить. Моления в разгар чумы обычно проводились по настоянию толпы. Так, в 1630 г. в Милане архиепископ запретил моления из опасения, что при таком скоплении народа возможно распространение заразы, к тому же этим могли воспользоваться "сеятели чумы". Но под давлением муниципалитета и по просьбе населения он вынужден был уступить и 11 июня рака с его дядей Св. Карлом была вынесена на улицы Милана.

Эти процессии были поразительны во многих отношениях. Как и протестантские посты они знаменовали раскаяние: население целого города молило о прощении и контролировало массовые проявления раскаяния, так как раскаяние во времена Черной Чумы стало причиной массовой истерии и движения бичевателей. Их процессии происходили и в XVI–XVII вв., но были организованы и включены в общий крестный ход. На общем фоне покаяния этих процессий можно увидеть еще одну их сторону – заклинание. Не случайно путь крестного хода в ломбардской столице в 1630 г. проходил по всем кварталам с остановкой на всех перекрестках. Это делалось с целью освящения всех закоулков города и их защиты именем святого, который пятьдесят пять лет тому назад посвятил себя спасению города от чумы. Недалеко от Милана, в Бусто, крестный ход был посвящен Богородице и, по словам автора хроники, проходил по всем улицам города и за его стенами, где находились "лачуги больных чумой". Так, обряд предусматривал изгнание болезни из всего города. В Марселе 16 ноября 1720 г. епископ с высоты колокольни Аккуль произнес заклинания против чумы, обратившись к четырем частям света, и отслужил литургию.

В Севилье в 1801 г., во время желтой лихорадки, толпе были вынесены обломки креста, остановившего чуму в 1649 году.

Заклинания и крестные ходы против чумы восходят к очень древним обрядам, призванным защищать сообщество от злых духов и сил. В XVII и XVIII вв. во многих городах и деревнях Лаузица, Силезии, Сербии, Трансильвании, Молдавии, Румынии существовал странный обычай преграждать путь эпидемии: обнаженные девушки (иногда юноши) проводили борозду вокруг деревни или танцевали, прыгая через этот магический круг.

Для защиты города от чумы в дар святым преподносились свечи. В 1384 г. советники Монпелье преподносили в дар Богородице свечу, с которой обошли защитный вал города. В Амьене подобное подношение было сделано в 1418 г., в Компьене в 1453 г., в Лувье в 1468 и 1472 гг., в Шалон-сюр-Сон в 1494 г. (в память о Св. Винсенте) и т. д.

Раскаяние и покаянные процессии были искуплением всего города. Зрителями были только больные, смотревшие на процессию из окон. Остальные жители – духовенство и гражданские лица, члены городского совета и простые граждане, монахи всех орденов и конфессий, то есть безликая городская толпа – участвовали в литургии, молились, молили, пели, каялись и вопили. Процессия была многочисленной, следовало обойти весь город, поэтому она длилась очень долго. Но независимо от конкретного назначения религиозная процессия должна быть долгой. Вспомним аутодафе в Испании, длившиеся целый день, или постные дни в Англии с непрерывными службами в течение всего дня. Мольба о такой опасности может быть услышана Небом, если она длится достаточно долго, чтобы Всевышний Судия сменил гнев на милость. Чтобы быть лучше услышанными и увиденными, нужны были свечи, огни, жалобы самобичевателей, одним словом, беспрерывное моление. В хронике о чуме 1630 г. в Бусто подчеркивается, что во время крестного хода в честь Богородицы пение молитв не прекращалось, так же как и звон колоколов. В этих обрядах можно видеть истоки «количественной» религии и ее мотивировку.

При такой опасности, как чума, нужно было не упустить ни один шанс и прибегнуть к помощи самых сильных защитников, чтобы добиться милости Божьей. Считалось, что Богородица никогда не гневается и помогает смягчить гнев своего Сына, поэтому к ней обращались за помощью: "О Матерь Божья, дай приют неприкаянным! Под твоей сенью мы обретем покой и защиту от Черной Чумы и ее яда". Начиная с XIV в. покров Богородицы изображается как защита от чумы в итальянской, немецкой и французской живописи. В XVII в. эта тема будет продолжена и дополнена: Богородица будет окружена святыми угодниками и через них будет принимать людские мольбы.

Святыми защитниками от чумы чаще всего считались Св. Себастьян и Св. Рок (умер в 1327 г.). Согласно легенде Св. Рок родился в Монпелье, затем жил в Италии, заболел чумой и был изгнан из Пьяченцы. Он нашел пристанище в хижине недалеко от города. Охотничий пес соседнего синьора стал воровать с хозяйского стола хлеб, который он относил больному. Хозяин, которого звали Готтар, заинтересовался этим и однажды проследил, куда бегает его пес. Он сам стал кормить Рока до его выздоровления. Святой обратил Готтара в веру и тот стал отшельником. Вернувшись в Монпелье, Рок не был узнан родными. Его посчитали шпионом и бросили в тюрьму, где он умер. Но каменный мешок, где он находился, вокруг осветился светом и около тела святого появились слова, начертанные ангелом: "Защитник от чумы". Впоследствии святые останки были перенесены в Венецию, с тех пор слава святого упрочилась и превысила славу Св. Себастьяна. В иконографии отображен как весь жизненный путь Св. Рока (в церквах Лиссабона, Венеции, Нюрнберга), так и отдельные сцены его жития. Обычно он изображается с посохом и собакой и указывает на чумной бубон на своей ноге. Кроме святых Себастьяна и Рока существовало не менее пятидесяти различных святых, неравных по известности и силе воздействия, чтимых в разных местностях. Однако святые угодники, так же как и молитвы, посты, мессы, обеты и крестные ходы не были всесильны. В разгар эпидемии люди впадали в оцепенение, пренебрегали внешним видом и мерами безопасности. Это было полной подавленностью. Дефо, заметив, что народ не боится ходить в церковь, ниже пишет: "Я имею в виду время, предшествующее отчаянию". После своей кульминации эпидемия затихла, потом вновь разгорелась и наконец прекращалась. Начиналась бурная радость, отмеченная многочисленными свадьбами и праздниками:

"Марсель с ноября 1720 г. прямо-таки неистовствовал: желание сочетаться законным браком было столь велико, что свадеб было невероятное количество. Случалось, что один из молодоженов был здоров и не переболел чумой, тогда как у другого едва затянулись бубонные раны. Истинно, это были чумные свадьбы".

Четырьмя столетиями раньше де Венет говорил о том же:

"Когда эпидемия чумы и смерть прекратились, оставшиеся в живых мужчины и женщины переженились. Женщины в этих браках народили множество детей… Увы! От этого обновления мир не стал лучше. Вскоре люди стали опять алчными скрягами, потому что хотели иметь больше, чем прежде. Став жадными, они потеряли покой, занявшись ссорами, судами и тяжбами".

Страх был забыт, но надолго ли?