Текст книги "Операция "Бидон""

Автор книги: Зента Эргле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Откройте, милиция! – в дверь непрерывно стучали.

Запихнув нас с собакой в кухню, мама отворила дверь. На лестничной площадке стояли дворничиха и двое милиционеров. Они тотчас же вошли в квартиру. Я через замочную скважину наблюдал, что будет. Наверное, Ральф что-нибудь натворил.

Один из милиционеров остановился у двери, второй потребовал у мамы документы. Мама от волнения никак не могла найти свой паспорт.

– Где вы работаете? – допрашивал милиционер.

– В сберкассе, кассиром, – ответила мама. – Но скажите, в конце концов, что случилось?

– Вам, гражданка, это лучше знать, – не очень вежливо отрезал милиционер.

Ральф вырвался у меня из рук и бросился на дверь кухни. Я силой закрыл ему пасть.

– Кто там, в кухне? – спросил милиционер.

– Мой сын.

– Пусть уймет собаку и идет сюда!

– Ты слышишь, Рейнис? – позвала мама.

Им легко сказать – уйми. А что я могу сделать, если Ральф буквально обезумел от всех волнений. Я быстро выскользнул из кухни и захлопнул дверь.

Старший милиционер обыскивал комнату, он подлез под кровать, перерыл книжную полку и платяной шкаф.

Колоссально, а? Как в детективном романе.

Милиционер, разумеется, ничего не нашел.

– Где украденные вещи?

Мы с мамой ничего не могли пенять. Мама побелела, как полотно. Я дал ей таблетку валидола.

– Не разыгрывайте больную, гражданка! Не забывайте, что чистосердечное признание смягчает вину. Где остальные сообщники?

– Вы что-то напутали, – не выдержала дворничиха. – Я с детских лет знаю Гундегу Ритуму. Она честный человек. Я голову могу дать на отсечение…

– Обойдемся без адвокатов, – милиционер прервал ее на полуслове. – Почему же тогда пес привел нас прямо к вашим дверям?

Что бы вы предприняли на моем месте? Молчать? А если нас с мамой заберут в тюрьму?

Пришлось рассказать всю правду.

Милиционер, тот что был помоложе, дослушав мой рассказ, громко рассмеялся.

– Я не вижу ничего смешного, – остановил его старший. – У стольких людей нарушен ночной покой из-за беспутного мальчишки. Выпороть его за это мало.

И он так зло на меня посмотрел, что у меня мурашки по спине пробежали.

Оказалось, что в милицию от многих людей поступили сведения, что на старом кладбище приютилась шайка грабителей. В темноте милиционеры окружили кладбище и начали обыскивать каждый склеп, каждый куст. В склепе Кампенхаузена нашли собаку и решили, что она принадлежит бандитам. Собака укусила двух милиционеров, пока те пытались надеть на нее ошейник. В конце концов Ральф вырвался, и тогда майор милиции, руководивший операцией, приказал идти следом за собакой, надеясь, что она приведет прямо в логово бандитов. А Ральф рванул к нашему дому.

– Вы устали, наверное, может быть, заварить кофе? – любезно предложила мама.

Но оба милиционера отказались, им надо было бежать назад, так как остальные ждали их на кладбище.

– А как же с собакой? – спросила мама.

– Пес, действительно, ценный, – похвалил старший милиционер.

– Пока можете его подержать. А мы поинтересуемся, может быть, найдется его настоящий хозяин.

– Только в следующий раз не прячься на старом кладбище, – младший милиционер похлопал меня по плечу. – Сам видишь, какие недоразумения получаются.

– Сумасшедшая ночь! – сказала дворничиха, когда ушли милиционеры. – Хорошо, что все выяснилось. Скоро солнце взойдет, надо идти подметать улицу.

– Хотите, мы с Ральфом поможем вам? – предложил я.

Такое прекрасное весеннее утро я видел в первый раз. На улице не было ни одного пешехода. К магазину привезли ящики с бутылками молока. Ральф, разбаловавшись, ловил зубами струю воды, пока, наконец, шерсть его не стала совсем мокрой. Подбежав ко мне, он стряхнул всю воду прямо мне на ноги.

Над крышами домов показалось огромное, круглое красное солнце. Влажный асфальт парил. Мы с Ральфом добежали до угла и обратно. А впереди у нас было целое воскресение.

Глава 3. Мой лучший друг

Можно ли в тринадцать лет действовать самостоятельно? Во дворе, среди высоких домов, стояла раскидистая черемуха, усыпанная душистыми цветами. Люди, спеша по своим делам, на мгновение останавливались, глядя на белое чудо, и улыбка освещала их лица – лето на пороге.

А мне в такой прекрасный день надо было сидеть дома и писать сочинение. Такую дурацкую тему мог выдумать только наш Причастный оборот – «Мой лучший друг». А если у меня нет друга, тогда что? Может быть, именно так и написать: «У меня нет друга, и точка». Но тогда пара обеспечена, и все пойдет насмарку. У нас как раз установились, наконец, хорошие отношения с мамой, Ральф на нее больше не лает и даже разрешает погладить себя. Нет, уж лучше что-нибудь напридумывать. Может быть, о Дидзисе? Нет, это он тогда выдумал противную кличку Парадокс, от которой мне целых полгода покоя нет. Анджис – другое дело, парень – что надо, всегда подскажет, даст списать и в трудную минуту не откажет в шпаргалке. Но стоит нам выйти из школы, каждый идет в свою сторону – вот и вся дружба. А у настоящих друзей все общее: и радости, и горести – я, по крайней мере, так думаю. Анджис стесняется своего отца и совсем напрасно. Ведь я же не маленький и прекрасно понимаю, что он не виноват в том, что отец пьет, что им из-за этого очень нелегко живется.

С Интой я дружу чуть ли не с пеленок. На старом кладбище мы вместе играли в прятки, в классики, и я даже не чувствовал никогда, что она девчонка. Может быть, еще и потому, что Инта обычно ходит в брюках и с коротко подстриженными волосами. Раньше она была левым нападающим в нашей футбольной команде, да еще каким! Капитан команды соседнего дома Петерис однажды пытался ее переманить к себе. Предлагал Инте огромную коробку шоколадных конфет. Мы все здорово перепугались, ведь Инта ужасная сластена.

– Можете засолить свою коробку, вонючие капиталисты! – заявила Инта. – Я вам не батон и не кусок колбасы, чтобы меня можно было купить.

Здорово, точно? Второй такой порядочной девчонки не найти во всем районе, а может быть, и во всем городе. Только вот в последнее время она стала какая-то странная – вместо брюк надевает юбку, волосы отрастила и ходит с «лошадиным хвостом», изображает знатную даму. Может, она еще образумится?

Нет, про девчонок лучше не писать. У нас дураков полно, сейчас начнут цепляться, скажут, что влюбился. Но о ком же тогда? Был бы жив отец, я бы написал о нем, разве отец не может одновременно быть и самым лучшим другом? Напишу о книгах. Решено, хватит копаться.

«Книги – мои лучшие друзья, – написал я. – Они никогда не обманут».

Никогда? Чистейшая ложь. Книги так же, как и люди: есть скучные, а есть такие, от которых не оторвешься, которые читаешь, не переводя дыхания. Нет, о книгах лучше не писать. Держу пари, что половина класса начнет свои сочинения словами: «Книга – мой лучший друг». Точно, Ральф?

– Гав! Гав! – пес поднял голову и согласился без разговоров. Ну и болван же я! Индюк! Смесь бульдога с носорогом! Забыть про собаку!

– Потерпи немного, – сказал я Ральфу. – Сочинение сейчас будет готово, и мы сможем побеситься в свое удовольствие.

Через несколько дней Причастный оборот, возвращая нам сочинения, сказал:

– Самое интересное сочинение написал Рейнис Ритум.

Наша «первая скрипка» и любимица классного руководителя Даце от зависти даже побледнела, а я как ни в чем не бывало гляжу себе в окно на цветущие каштаны, как будто это меня даже не касается. Я же не Даце, чтобы ради пятерки из кожи вон лезть.

Учитель раскрыл мою тетрадь:

– «Моего лучшего друга зовут Ральф. Мы никогда не расстаемся. Ночью он спит рядом со мной. А утром, если я не слышу звонка будильника, он срывает с меня одеяло и не дает спать. С нетерпением ждет мой друг, когда я вернусь из школы. А когда мы идем гулять, он гордо шагает рядом со мной, и все смотрят на нас. «Какой красавец!» – восхищаются люди. Но мой друг никогда не станет зазнайкой. Он не слушает, что о нем говорят. Когда моя мама приходит усталая домой, Ральф приносит ей тапочки. Он ежедневно ходит за газетой.

Все жители нашего дома любят Ральфа. Когда он появляется во дворе, малышня тут же кидается к нему, чтобы приласкать его. Мой друг никогда не обижает детей. Зато все хулиганы с Больничной улицы теперь удирают от нас со всех ног. Ральф им однажды показал, на что он способен.

Такого преданного друга у меня еще никогда не было. Когда мне радостно, он радуется вместе со мной, когда мне плохо, он меня утешает. Ральф никогда не поступает мне наперекор, он всегда слушается. Его преданные глаза следят за каждым моим движением. Я очень люблю своего Ральфа и ни о каких других друзьях не мечтаю».

В классе поднялся шум.

– Это уже прислуга, а не друг, – первым высказал свое суждение Дидзис. – Подносит тапочки, ходит за газетой.

– Не верьте ему, никакого друга у него нет, – словно сорока затрещала Даце. – Это он все для красного словца нафантазировал.

– Ясное дело, все это выдумка, – взвизгнула Вия, – я живу с ним в одном доме, уж я бы тогда видела этого друга.

– Закрой рот, – перебила ее Инта. – Есть у Рейниса такой друг, есть!

Я сидел, застыв, точно мумия, и молчал.

– Мне кажется, самое разумное, спросить у самого Рейниса, – учитель заткнул рот всем крикунам сразу. – Ты забыл написать главное, кто же этот твой друг?

– Немецкая овчарка, – гордо сообщил я.

Такого ответа не ожидал никто.

– А-а, так ты имел в виду животное? – протянула Вия.

Зато мальчишки все пришли в восторг.

– Где ты его оторвал? А что, он по следу тоже идет? Мы хотим посмотреть.

– А твоя собака девочек не кусает? – осмотрительно спросила Даце.

Понятно, что на такие глупые вопросы я вообще отвечать не стал.

– У меня есть предложение, – снова заговорил учитель. – Через несколько дней мы идем в поход. Вот пусть Рейнис и возьмет собаку с собой.

– Конечно, возьму, – стараясь казаться равнодушным, согласился я. Ну, Ральф, держись! Мы не должны ударить в грязь лицом.

Накануне похода я укладывал рюкзак. Ральф, несчастный из-за намордника, который я надел на него, скулил и пытался сорвать с себя эту душегубку. Но без намордника учитель не разрешил его брать с собой – зверь остается зверем, как бы чего не вышло.

Мама, устроившись в кресле, читала газету.

– Тебе, наверное, придется расстаться со своим другом, – неожиданно сказала она. – Смотри, сообщение из милиции: «Гражданин Я. Янсон разыскивает пропавшую собаку, порода – немецкая овчарка, желтосерая, с темной полосой вдоль спины…»

В один миг очутился я около мамы и вырвал у нее из рук газету. Да, там, действительно, было написано: «… отзывается на кличку Ральф. Нашедшего прошу сообщить т. Янсону, ул. Заля… и т. д.»

Ну что тут скажешь? Отдать Ральфа, после того как мы друг к другу так привязались. Нет! Никогда, ни за что! Но теперь-то мама наверняка не согласится держать собаку – это яснее ясного. Значит, нам надо бежать. Но куда?

– Янсон, – задумчиво, будто сама с собой, заговорила мама. – Лучшего разведчика в нашей партизанской бригаде тоже звали Янсоном. Янис Янсон. Может быть, он и есть. Янис долгое время жил в Якутии, руководил золотыми приисками. Умный был парень. И хороший.

Что мама сказала? Партизан? В тот же миг я вспомнил прошлое лето. Лес без конца и края. До ближайшего обжитого места несколько километров. Дом лесника, в котором мы с мамой ночевали. Ей очень хотелось найти место, где стоял партизанский лагерь, где они с папой воевали. Нам не повезло. В послевоенные годы все очень изменилось. Поляна заросла и сравнялась с лесом, большие деревья вырубили.

Да, другого выхода не было. Пусть мама думает, что я иду в поход, а на самом деле мы с Ральфом поедем в… Как же это место называется? Межгали? Межмали? Нет, кажется, Межвиды. Какое-то время мы поживем в доме лесника, а потом посмотрим, что дальше делать.

– Ты так снаряжаешься, будто на все лето собрался, – заметила мама, увидев кучу вещей, которые я запихивал в рюкзак: одеяло, простыню, белье, хлеб, яйца, масло, колбасу…

Может, она что-то почувствовала?

– Учитель велел, – оправдывался я, – в походе мало ли что может случиться: и в реку упасть можно, и под дождем намокнуть. Еды тоже надо побольше – сама знаешь, Ральф ест за двоих.

– Ладно уж, ладно, – отмахнулась мама. – Самому же придется тащить эту тяжесть.

Без всяких просьб, по собственному почину я нарубил и принес в кухню дров, на неделю, по крайней мере, хватит.

– Что это с тобой сегодня? – подивилась мама. – Иной раз палкой не заставишь…

Если бы она знала правду, она бы так спокойно не говорила. В принципе я против обмана. Но что поделаешь, если так сложились обстоятельства!

Мама тщательно оглядела меня. Ну, теперь-то наконец я докажу, что могу прожить и один.

Два года собирал я деньги на мопед, теперь придется отложить покупку. Шестьдесят восемь рублей нам с Ральфом по крайней мере на два месяца хватит. Будем есть то, что подешевле: картошку, хлеб, молоко, в лесу будем собирать ягоды и грибы. Нечего лишний жир копить.

План побега я продумал до мелочей – сначала на автобусе до Баложи, а потом на попутной машине. Это будет и дешевле, и надежней.

Глава 4. В покинутом доме. Странные находки

Сначала нам с Ральфом не везло. Все машины или ехали в другую сторону, или были так перегружены, что вовсе не останавливались. Да и среди шоферов тоже всякие встречались – сидит в кабине этакий пижон в белой нейлоновой рубашке, и плевать ему на бедных путешественников. Мне уже казалось, что ничего путного из моей затеи не выйдет, но тут затормозил МАЗ.

Мы с Ральфом удобно разместились в кабине. Ральф вел себя безукоризненно, он сидел так спокойно, что казалось, всю жизнь только и делал, что катался на машинах. Шофер оказался любопытным, поэтому мне пришлось на скорую руку выдумать историю про бабушку, к которой мы едем на каникулы.

Через несколько часов шофер притормозил.

– Мне теперь надо сворачивать направо. А до Межвидов такому пострелу, как ты, еще час ходьбы, – пояснил он.

И МАЗ, оставив за собой огромный хвост пыли, скрылся за поворотом. Я надел на спину тяжелый рюкзак, и мы потопали. Ральфу эта ходьба скоро надоела. Он то обгонял меня, то с громким лаем бросался в придорожные кусты. Его чуткий собачий нос раздражала уйма новых запахов.

В полдень мы пришли в Межвиды. Поселок был небольшой: несколько домов из белого кирпича, таких же самых как в городе, только ниже, магазин, столовая и дальше, на холме, укрывшись в деревьях, стояла бывшая усадьба барона, теперь там была школа.

У меня от голода бурчало в животе. Да и Ральф, подбежав к дверям столовой, остановился, как вкопанный, стал принюхиваться и облизываться.

В столовой, в самом углу зала, несколько мужчин тянули пиво, и на нас никто не обратил внимания. С облегчением я сбросил рюкзак на пол.

Поели мы по королевски: суп, котлеты с картошкой, а я вдобавок и кисель с молоком. Какая-то пожилая женщина, очевидно уборщица, вынесла Ральфу громадную кость.

– Куда это вы путь держите? – спросила она.

– Путешествуем по родному краю, – уклончиво ответил я. Нельзя же каждому рассказывать, какая беда у нас приключилась, надо соблюдать конспирацию.

– Да-да, – вздохнула женщина. – Такая уж теперь мода. Толпами ходят по дорогам туда-сюда, а толку никакого. Шли бы лучше в поле работать – и колхозникам помощь, и сами какой-никакой рубль заработали бы. Нет, все только с родителей тянут.

Неплохая мысль! Если не хватит денег, можно будет подзаработать.

После обеда рюкзак показался неподъемным. А идти еще порядочно.

На старой мельнице мы попили воды и немного перевели дыхание. Прошлым летом мы с мамой здесь ночевали. Старая и сгорбленная мельничиха знала маму еще с времен войны. Меня она, к счастью, сейчас не узнала. Добрая женщина угостила нас с Ральфом молоком и душистым деревенским подовым хлебом, погладила собаку по голове и пожелала нам счастливого пути.

Старушка – прелесть, ну прямо матушка Лайма из старинной сказки.

Дорога извивалась по лесу. В такой знойный день лесная прохлада приятно освежала. Пахло сосновой смолой. Ральф время от времени обеспокоенно лаял, кидался в кусты, наверное, чуял какого-то лесного зверя. Жаль, что я не взял с собой отцовское охотничье ружье, тогда бы нечего было волноваться о продовольствии. Ральф берет след, я стреляю, и жаркое готово.

Мне казалось, что мы идем целую вечность, а домика лесника – нет как нет. Солнце зашло за лес. Последние лучи острыми мечами пронзали ветви и упирались в зеленый мох. От деревьев, Ральфа и меня тянулись длинные призрачные тени. А потом все это, как по мановению волшебной палочки, погасло. Из густых зарослей тихими шагами подкралась темнота, становилось все труднее и труднее разглядывать рытвины и ухабы наезженной дороги. Еловые корни сплелись, как узловатые пальцы, и я то и дело спотыкался о них. Затих веселый птичий щебет.

– Ух, ухухух! – почти человеческим голосом прокричал филин. Откуда-то с опушки плачущим голосом ему ответили журавли. Верхушки деревьев качались на ветру и мрачно шелестели. Вдруг с громким треском сломалась какая-то ветка. Ральф, ошалело залаяв, исчез в черно-смоляной тьме.

– Назад! – приказал я. Пес, недовольно урча, послушался.

– Выдержать, выдержать! – шептал я. Партизанам, когда они отступали по этой же самой дороге в морозную новогоднюю ночь, было гораздо труднее. Они устали и замерзли, каждую минуту на них мог напасть противник, и тем не менее никто не ныл.

Что-то больно упиралось в спину – наверное, банка с консервами. А если я только на минутку сниму рюкзак и отдохну, ну самую капельку, чуть-чуть? И ноги сами понесли меня под еловые ветви. Положив рюкзак под голову, я с удовольствием улегся на спину. Мох казался таким мягким. Пес улегся рядом со мной.

Разбудил меня громкий лай. Страшно перепугавшись, я вскочил и, ничего не понимая, стал оглядываться вокруг. Надо мной точно зеленая палатка раскинулась ветвистая ель. Ральф, совершенно вымокший, сидел рядом со мной и радостно лаял. Казалось, он говорил: «Я не знаю, как тебе, но мне здесь очень нравится, кругом простор и свобода. Совсем другое дело, не то что в этих каменных клетках, которые двуногие собраться именуют домами. Но я здорово проголодался!» Ральф косился на рюкзак, из которого я доставал колбасу и краюху.

В свете дня лес больше не казался таким страшным и таинственным. По дорожке прыгали веселые солнечные зайчики, и Ральф пытался их поймать. А вокруг на разные голоса щебетали и свистели птахи.

Дорожка заворачивала в трясину. Сквозь настил из веток прогляди вала болотная ржа. Теперь я окончательно убедился, что идем мы правильно.

Насколько хватало глаз вокруг была густая поросль мелколистных, тонких, как хворостина, берез, замшелых сосенок. Только багульник чувствовал себя хорошо, взобравшись на кочки, он протянул навстречу солнцу белые грозди цветов и опьяняюще благоухал. Неизвестно откуда взявшиеся тучи мошек лезли за воротник, в нос, в глаза. Слепни, почуяв запах крови, как ненормальные, бросились на мои голые руки и ноги. Ральф прыгал и щелкал зубами, пытаясь их поймать.

– Ничего, уже близко, – успокаивал я себя вслух. – Вот-вот покажется сосна с засечкой.

Дорога пошла в гору. Болото с его багульниковым дыханием и тучами комаров осталось за спиной. Начался сосняк. И вот наконец обросший кошачьими лапками холм и на нем ветвистая сосна.

Но что это такое? Под сосной – могила, красиво убранная, обсаженная зеленью, и дощечка с надписью:

АННА АУЗИНЯ 1922—1944

АНДРИС КАРКЛИНЬ 1921—1944

ЗДЕСЬ ПОХОРОНЕНЫ НЕСБЫВШИЕСЯ МЕЧТЫ

В прошлом году ничего такого здесь не было. Только на стволе сосны была высечена пятиконечная звезда. Могильный холмик почти не был виден. Мы с мамой вырвали всю сорную траву, положили букетик мяты и кошачьих лапок.

– Андрис и Анна заслужили, чтобы им воздвигли памятник, – задумчиво сказала мама в тот раз. Как она обрадуется, когда узнает, что за могилой кто-то ухаживает! Но кто все это сделал?

Я сбросил со спины рюкзак и прилег на солнечный пригорок. Ральф, не отрывая носа от земли, что-то тщательно вынюхивал. Над головой простиралось синее-пресинее небо. Тишина. И я вспомнил грустный мамин рассказ.

Анна, Андрис и моя мама учились в одном классе. Андрис увлекался химией, Аннеле прекрасно рисовала и мечтала стать архитектором – так же как и ее отец. А моя мама не могла дождаться, когда наконец окончит школу и сможет зарабатывать. За учебу в то время приходилось платить огромные деньги, и дочке бедной прислуги это было не по карману.

Идиотский строй, точно? Какой-нибудь болван, у отца которого толстый кошелек, мог учиться, сколько хотел, а мама, которая была в тысячу раз умнее, нет.

Потом в Латвии восстановили Советскую власть. У мамы даже сейчас еще загораются глаза, когда она вспоминает то время: как они все трое одновременно вступили в комсомол, как окончили школу (мама с золотой медалью), как готовились поступать в институт. Все разрушила война. Вместе с другими комсомольцами прошли они, отступая, через всю Латвию. В тылу освоили военное дело. А осенью 1943 года снова перешли границу Латвии с заданием – создать в тылу противника партизанский отряд.

Их было всего семь человек: командир, комиссар объединения, Аннеле и еще одна девушка из Риги, моя мама, санитарка и Андрис. Он нес взрывчатку.

Обещанный проводник не явился. Шли ночью, без карт и компаса, избегая заходить в населенные места. Днем прятались в лесу, грызли сухари, заедая жестким, как подошва, копченым мясом. Они были совершенно изнурены, когда встретили молодого парня.

– Не могли бы вы продать нам два килограмма масла? – спросил на всякий случай командир.

– Вы поздно пришли, вчера все отвезли на рынок, – ответил незнакомец.

Это был пароль. Янис ждал их уже несколько дней. Сам он в последнюю минуту вырвался из лап шуцманов и спрятался у лесника Калныня.

Наконец в лесу присмотрели безопасное место для партизанского лагеря, и радистка передала шифрованное сообщение в партизанскую ставку в Белоруссии. В окрестных лесах сами по себе действовали небольшие вооруженные местные группки. Все они объединились в партизанский отряд «Звезда», который очень скоро дал о себе знать. С рельсов пошли под откос военные эшелоны, взлетали в воздух склады боеприпасов. У шуцманов земля горела под ногами. Люди, которым угрожала опасность, убегали в лес к партизанам.

Незадолго до Нового года Янис с несколькими товарищами отправились за продуктами в деревню, хотелось хоть как-то отметить праздник. Расположились у знакомых. Поздно вечером смотрят, идут машины, одна за другой, и все полны солдат и шуцманов. От своих они узнали, что предполагается облава на партизан. Разведчики окольными дорогами поспешили в отряд, но повсюду уже стояли фашистские засады. К тому же, как назло, во все небо сияла полная луна, и видно было, почти как днем. Иногда, чтобы не заметили, приходилось пробираться ползком. И вот наконец партизанские посты. Пароль: «Вы волков здесь не видели?» Ответ: «Вчера всех перестреляли».

В лагере все спокойно спали. Пока подняли тревогу, пока снарядились, пока заминировали окрестность, на востоке уже занялась заря. Чтобы замести следы, пошли через реку. Воздух холодный, в воде плавают льдинки, но сушить одежду некогда. Со стороны бывшего лагеря уже доносится яростная стрельба. Партизанам пришлось нести с собой все свое хозяйство и раненых, поэтому идти быстро они не могли. А выстрелы все приближались.

Фашисты совсем рядом, за болотом, – сообщили разведчики. Андрис добровольно вызвался прикрывать остальных. С пригорка болото хорошо просматривалось.

Остальным удалось оторваться от преследователей. И долго еще поносился до них шум битвы.

Напрасно ждали на второй день возвращения Андриса. И только тогда выяснилось, что Анны тоже нет. Позже партизаны взяли в плен какого-то шуцмана, и тот рассказывал, что Анна и Андрис сражались до последнего патрона.

Фашисты предлагали им сдаться, обещали сохранить жизнь. Окруженные со всех сторон, Анна и Андрис взорвали себя гранатой.

«Здесь похоронены несбывшиеся мечты» – как это правильно!

Андрис сейчас, наверное, был бы знаменитым химиком. Возможно, именно ему удалось бы найти универсальное лекарство против рака или сделать какое-нибудь другое великое открытие, которое прославило бы его на весь мир. А Анна проектировала бы красивые города и дома. Если бы только они остались живы. Могу себе представить, как им не хотелось умирать. И все же они, не раздумывая, пошли на смерть, чтобы спасти остальных. Разве это не геройство? Наверное, самое великое, на какое только способен человек.

Мама рассказывала, что отец мой тоже был очень храбрым человеком. Добродушный, жизнерадостный, готовый всем помочь, он в 1941 году стал секретарем комсомольской организации района. В партизанском отряде он был комиссаром. Все шли к нему со своими бедами и заботами, для каждого находил он ободряющее слово.

По свою маму я, честно говоря, не могу представить партизанкой – такая она маленькая, худенькая… Не понимаю, откуда у нее брались силы тащить тяжелую санитарную сумку, вещевой мешок да еще винтовку. У меня всего лишь рюкзак за спиной, и то я задыхаюсь и охаю без конца.

Ральф тычется мокрой мордой мне в руки и помахивает хвостом, будто спрашивает, ну сколько можно разлеживаться? Скоро мы придем?

Я поднялся, отряхнул с себя хвою, и мы снова отправились в путь.

За холмом сосновый бор неожиданно отступил, давая место цветущему лугу и речке. На берегу стоял старый, сложенный из толстых бревен крестьянский дом, наполовину скрытый пышными зарослями сирени. К дому вела едва приметная заросшая клевером дорожка.

Дошли! Вот здесь нам и предстоит пожить какое-то время. Вокруг не было ни души. Двери и окна с внешней стороны забиты досками. Мне пришлось изрядно потрудиться, пока наконец удалось оторвать самую расшатавшуюся доску, выбить стекло и залезть в комнату. Воздух здесь был затхлый, пахло плесенью. Меня передернуло, и я поспешил распахнуть пошире окна.

– Ральф!

Одним прыжком пес очутился у моих ног.

– Здесь мы будем спать, – громко, подбадривая таким образом самого себя, заговорил я и бросил на старую деревянную кровать набитый соломой мешок. К потолку взвился столб пыли.

У второй стены стоял покосившийся шкаф. Скрипучие двери вели во вторую комнату.

Некрашенный, изрезанный дощатый стол, дырявые плетеные стулья, изъеденный древоточцами комод с выдвинутыми ящиками и несколько книг на настенной полочке – вот и вся обстановка комнаты. Все ценное было вывезено, остался только старый хлам.

Я подошел к книгам. Народный календарь 1941 года. В школьной тетради корявыми буквами записано: «В 1941 году на Синичкином лугу посажена дубовая роща площадью 0,22 гектара. В 1942 году на пожарище у кривой березы в квадрате 16 – сосенки 0,19 гектаров. В 1943 году вырублены сосны на площади 18 га». Цифра 18 была трижды подчеркнута…

Я положил тетрадь снова на полку, еще будет время все это просмотреть.

Ральф улегся на полу и что-то облизывал, тихо повизгивая.

– Отдать! – приказал я.

Пес сверкнул белыми зубами и зло зарычал. Что бы это могло означать? Не без труда отнял я у собаки маленькую зеленую бутылочку. Это были сердечные капли – «Кардиовален. 15.02.1970 г. Годно до 15.02.1971 года».

Я присвистнул. Этого года производство. Значит, здесь кто-то был и совсем недавно. А может быть, и сейчас еще живет? На какое-то мгновенье мне, честно говоря, стало не по себе.

В темной закоптелой кухне все было покрыто толстым слоем пыли.

Ральф беспокойно бегал вокруг и принюхивался. Он то и дело подходил ко мне, махал хвостом, повизгивал, всем своим видом показывая, что хочет сказать мне что-то очень важное. Но я ничего не понимал. Люди научились понимать язык дельфинов. Лучше бы сначала попробовали выучить собачий. Как жаль, что у меня нет такого феноменального чутья, как у Ральфа. А может быть, его можно развить, ведь развиваются же у слепых обоняние и слух? Надо будет поговорить с Интой, ведь ее мама врач.

А это что такое? На столе лежала коробка спичек и наполовину пустая пачка «Примы». Ральф прыгал вокруг меня и пытался вырвать сигареты из рук.

– Ну что ты беспокоишься? – остановил я своего друга. – Неужели ты не видишь, что здесь никого нет. Скорее всего кто-нибудь из лесных рабочих заходил сюда, и мы с тобой понапрасну паникуем.

Мой голос звучал в пустом помещении гулко и неуверенно, казалось, будто кто-то стоит у меня за спиной и все за мной повторяет.

Нечего много рассуждать, надо располагаться.