Текст книги "Я - Даго (Dagome Iudex - 1)"

Автор книги: Збигнев Ненацкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Он сказал ей об этом, а она, к изумлению сына Бозы, приняла его слова совершенно спокойно, они, возможно, даже принесли ей какое-то облегчение, что теперь они не станут спариваться. Ибо, хотя по сути своей, лишь с этим юношей Астрид испытывала наслаждение, только оно в то же время казалось ей чем-то необычным, а значит, и пугающим, поскольку, испытывая его, считала женщина, будто умирает. Астрид боялась, что когда-нибудь и вправду умрет от наслаждения. Так понял сын Бозы, что наслаждение, которым переполняет мужчина женщину, может крепко привязать её к нему, но – иногда – пугать и отпугивать друг от друга, в особенности же, если перед тем она привыкла переживать занятия любовью без всякого наслаждения.

Через некоторое время сын Бозы купил себе коня с седлом и стал держать его у одного кузнеца, жившего бобылём в доме на берегу озера Друзо, в нескольких стаях от городской черты. Кузнец этот, как и почти все кузнецы, считался колдуном. У него сын Бозы упражнялся в верховой езде в незаметном для посторонних глаз месте.

Его продолжали привлекать женщины из шалашей на окраине, которых привезли сюда с разных сторон света. Те, что с севера, были – как назвал это Хлодр – холодными. Своим поведением напоминали они коров с огромным выменем. За горстку монет без слова ложились они. расставляя ноги или выпячивая жирные белые зады. Те, что были с юга, по-видимому немного разбирались в искусстве любви, некоторые из них могли полуобнаженными танцевать под аккомпанемент свирели или удары барабана, прелестно выгибая бедра или бессовестно крутя задом. За проведение времени с такими женщинами надо было платить дороже, но приходящим сюда редко когда были нужны бесстыдные утехи; эсты и аскоманны заваливали сюда будто в корчму, только лишь бы утолить свой голод, они все делали очень спешно, лишь бы побыстрее почувствовать облегчение своего естества. Лишь путешественники из Края Подданных пользовались услугами танцовщиц, их смазанными благовониями телами с оливковой кожей.

Сын Бозы предпочитал тех, что с юга. Лёжа обнаженным на постели, сплетал он свои пальцы с их пальцами; опустив веки, с наслаждением он позволял их губам путешествовать по своему телу, так как это напоминало ему про Зелы. Их бархатистые языки проникали в каждую щелочку его тела, а горячие губы охватывали набухший желудь его члена, чего ни за какие деньги не желали делать женщины с севера, не понимая того, насколько различны пути к наслаждению. Те, что с юга, склонялись над мужчиной, чтобы тот мог прикоснуться губами к их щелке и высасывать сладковатую, пахнущую благовониями слизь, как мотылёк пьёт нектар из распустившегося цветка. А чуть позднее уже они пили мужское наслаждение, его белое семя, как делала это Зелы. После посещения подобных женщин сын Бозы находил на своём теле, на груди и внизу живота лёгкие царапины от их ногтей и следы укусов их зубов, так как они кусались и царапались, когда кончали, или же только делали вид, вместе с мужчиной. Осматривая на себе эти следы, юноша вспоминал пережитые мгновения, и снова его тянуло туда, в шалаши.

Ему тоже была ведома любовная игра тела. Случалось, что сын Бозы изумлял южанок своим умением и любую из них мог он привести в экстаз раньше того, чем приходил сам. Тогда они возвращали ему деньги, падали перед ним на колени и целовали ноги, умоляя, чтобы снова посетил он их. Они жаловались ему, что в большинстве своём мужчины – это козлы вонючие и ничего не умеют, как только совать свой дрын в их влагалища, чуждо им даже искусство поцелуев: и самых простеньких, и повёрнутых, и наклоненных, и с засосом; неведома им любовная борьба языков, о которой учат священные книги богини любви. Один лишь он знал, как следует сплетать своё тело с телом женщины, и хоть не знал названий каждой из поз, но мог исполнить "плющ", "подъём на дерево", "смешивание риса с сезамом" и даже "смешивание молока с водой", когда люди входят в экстаз и калечат собственное и чужое тело. Но сын Бозы оставался безразличным к их лести и никогда к ним не возвращался, ибо желал знакомиться со всё новыми и новыми женщинами, как бы разыскивая Зелы, только пахнущую не восточными благовониями, а сосной, иглами можжевельника и ромашкой...

Недостаток денег заставил сына Бозы действовать. Свою ярко-красную одежду он прятал у кузнеца, одевая её лишь по вечерам; набросив темный плащ, выезжал он верхом на тракт и там, на закате или ранним утром, нападал он на одиночек, едущих в город или из города. Всегда возвращался он с кошелем, наполненным деньгами или обрезками драгоценного металла. На тракте же оставались трупы с отрубленными головами. Воины Акума устраивали на него засады, но сыну Бозы удавалось либо удрать от них, либо он сам срубал им Тирфингом головы. Так среди горожан родилась ужасная легенда о Багровом Конунге, который стал ужасом для всего Друзо. Никто и не догадывался, что, сбросив багряную одежду и оставив коня у кузнеца, тот же человек, в одежде самой обычной или даже нищенской, возвращается пешком в город, чтобы множество следующих ночей провести в шалашах, в объятиях продажных женщин. Астрид и Хлодр догадывались, кем был пресловутый Багровый Конунг, но никогда на эту тему с сыном Бозы даже не заговаривали. Они брали деньги и молчали, ибо они боялись этого юноши. "Всё это из-за болезни, которую он сам называет Жаждой Деяний, – втолковывал Хлодр обеспокоенной Астрид. Когда приплывёт наш драккар, парень займется настоящим военным делом и станет другим человеком. А пока пускай делает, что хочет. Меня тоже мучает безделье."

Летом, в пору жатвы, в дом Астрид постучал какой-то чужак, одежда которого, но прежде всего меч, носимый на ремешке через плечо, выдавали аскоманна. В порт как раз зашел двадцатискамьевой лангскип; и человек этот был похож на моряка, от него пахло солью и ветром. Шёпотом спросил он Хлодра, и Астрид повела его на чердак. Они разговаривали на языке донск тунга, но сын Бозы уже владел им хорошо и снизу слышал каждое слово. Из разговора узнал он, что река Ильфинг, вытекающая из озера Друзо, над которым стоял город и порт, впадает в Эстский залив, образованный устьем реки Висулы. У реки этой было несколько устьев, с множеством разливов, болот и островов; весь этот край называли Витляндией или же Краем Вит, принадлежал он эстам и отделял их от склавинских земель. Напротив устья реки Ильфинг в Эстском заливе был остров, но морские волны и течение реки Висулы наносили на него все время новый и новый песок, и в более сухие годы становилось всё труднее заходить в порт Друзо по узенькому проливу между сушей и островом. Если этот пролив станет еще мельче, тогда купеческим кораблям придется огибать насыпанный морем полуостров, то есть делать большой крюк. Тогда и порт, и город Друзо перестанут быть хорошим местом для моряков и купцов, так как слишком далеко от моря были они расположены. Об этом знал повелитель Витландии, князь Гедан, и потому собирался строить новый порт в своём городе, у левого устья Висулы. Об этих тайных задумках Гедана узнал Акум, повелитель Друзо, и, с мыслью о будущем, решил подчинить себе всю Витландию, отобрать власть у Гедана и на месте небольшого града Геданова, у левого устья реки Висулы построить свой собственный град и большой порт. Для этого выслал он тайных послов в Хедебу и даже Бирку, самое гнездо морских разбойников, чтобы вместе с ними напасть осенью на град Гедана. Самый могущественный из проживающих в Бирке ярлов, некий Свери, согласился с планами Акума, так что осенью во главе нескольких военных кораблей должен был он войти в порт Друзо, чтобы потом, совместно с кораблями и воинами Акума ударить на град Гедана и захватить всю Витландию. Только и Гедан не бездействовал. Он укрепил и вооружил свой град, позвав на помощь соседей склавинов. Но на самом деле ярл Свери и не собирался нападать на небогатый град Гедана. Морские разбойники издавна мечтали захапать сокровища Друзо. Они были готовы войти в порт этого города, только не для того, чтобы сдержать обещание, данное Акуму. Вместо того, они задумали по входу в порт напасть на воинов Акума и разграбить город. То, что минувшей осенью не удалось Оттару, Хлодру и другим, на сей раз могло осуществиться. И вот Хлодр, хотя он пока еще передвигался на костылях, получил от Свери задание организовать небольшую, но боевую группу людей, которые в нужный момент, когда корабли аскоманнов войдут в порт, ударят на воинов, стерегущих ворота замка Акума и откроют тем самым доступ к княжеским богатствам.

Чужак вскоре ушел, его корабль уплыл. Хлодр посвятил сына Бозы в планы ярла Свери. "Если тебя и вправду травит Горячка Подвигов, ты сможешь успокоить её, – обещал он. – Я с Астрид найдём подходящих людей, а ты вплоть до осени будь осторожным, чтобы не схватили тебя воины Акума. Мы отомстим ему за смерть Оттара, за мои поломанные ноги, В Бирку мы вернёмся очень богатыми людьми. Там ты построишь себе дом и станешь богатым аскоманном."

Поздним вечером, выглушив кувшин пива, Хлодр запел:

"Часто веселился я в волнах морских,

Когда резкий ветер вздувал громадный парус.

Коней зеленогривых морских я подгонял,

А корабельные кили пропахивали борозды среди волн.

Так мы мчались на битву на своих кораблях!"

С того дня сын Бозы перестал посещать шалаши продажных женщин. Но совсем не потому, что его просил об этом Хлодр. Случилось так, что как раз в предыдущий вечер он уже поимел шестерых женщин, щедро заплатив им за это. Но захотелось ему поиметь и седьмую, и направился он к шалашу, где держали одну рабыню с юга, с оливковой кожей и нежными пальцами. Ласки её губ, но прежде всего – странный танец, в котором выгибала она своё практически обнаженное тело, возбудили его желание. В объятиях южанки, обессиленный любовными ласками в седьмой раз за день, он заснул, и разбудил его её шепот. Языка этой женщины он не понимал, но сразу же уловил, что женщина о чем-то его предупреждала. Какой-то бродяга, эст или аскоманн, украл у сына Бозы пояс с Тирфингом и только что выскочил из шалаша. Женщина подала юноше короткое копьё, и тот, обнаженный, нагнал бродягу, что, обладая мечом, почувствовал своё превосходство. Он встал напротив сына Бозы и вытащил Тирфинг из ножен. И вот тогда случилась удивительнейшая вещь. Вор замахнулся мечом, не попал, а потом поскользнулся на навозной куче и упал. И тогда сын Бозы проткнул его копьём, а затем, схватив Тирфинг, отрубил бродяге голову. Таким вот образом вновь исполнилось заклятие Одина: вытащенный для боя Тирфинг должен убить. И жертвой пал тот, кому не суждено стать повелителем.

Свидетелей стычки не было, всё происходило в ночной темноте. Но красавица – рабыня выбежала вслед за юношей, увидала отрубленную голову и заявила: "Теперь я знаю, что это ты Багровый Конунг. Один лишь он сносит головы подобным образом. Я люблю тебя."

Но после того и её голова пала на землю, потому что юноша не желал, чтобы южанка проболталась кому-нибудь, и чтобы известие об этом дошло до Акума. Впоследствии не раз жалел он о своём поступке и в бессонные ночи слышал шёпот рабыни, предупреждавшей его о краже меча. Но вместо благодарности – он убил. И, возможно, как раз в этот момент и проявилась в нем черта истинного повелителя.

Только с тех пор перестал он ходить к продажным женщинам в их шалаши. Хлодр уже забросил свои костыли и, хотя и сильно прихрамывая на правую ногу, опираясь на плечо сына Бозы, ежедневно ходил в порт или кружил по городским улицам, разыскивая людей, из которых желал сколотить небольшую дружину для ярла Свери. На город стекала летняя жара, улицы воняли людскими и животными испражнениями, из под покрывающих улицы досок вылезали жирные крысы. Лишь ветер от Эстского залива приносил свежий воздух, напоенный солоноватым запахом водорослей. Этот запах только усиливал в сыне Бозы желание встретиться с морем и свершать великие подвиги.

Знакомясь с городом, юноша получал представление и о его богатствах. Он видел громадные склады мехов куниц и выдр, сараи, заполненные кругами воска и бочками с мёдом и солью; длинные строения в которых ожидали купцов массы рабов, захваченных в стране эстов, на землях сарматов и у склавинов. Торговым делом занимались богатые эсты, муслимины, хазары и иудеи, признающие удивительнейшую религию: они верили в единого Бога и боялись его так сильно, что никогда никто из них не называл его имени вслух. Сын Бозы узнал франков, говоривших о себе, что они – как обозначает само их имя сыны свободы; чрезмерно возгордившихся алеманов, так как само имя представляло их как "вселюдей". Познакомился он с купцами из страны Аббасидов, кельтами, бриттами, греками, галлами и понял, что мир огромен и окружен множеством морей и океанов. Это от них услыхал он о богатствах Новой Ромы, о людях, проживающих в чрезмерной роскоши. о странных, а иногда и наводящих ужас обычаях многих народов. В складах увидал он привезенные купцами ткани, золотые тарелки и чаши, научился различать стоимость различных монет: золотых, называемых солидами, и более новых, называемых дирхемами, сделанных из серебра, а то из бронзы, а также франкских денаров. Он увидал золоченные ожерелья для женщин и мастерски выкованные броши, великолепные браслеты для мужчин и изготовленное мастерами оружие: шлемы, кольчуги, панцири, мечи с реки Рейн и блестящие кинжалы из Дамаска. И поскольку ум его жаждал знаний, очень скоро усвоил он многие слова из языка тевтонов, а также много слов из языка, называемого латынью, и франкского. Ещё он жадно поглощал рассказы о временах древних, когда-то существовавших громадных державах, о казавшихся непобедимыми Цезарях, пока не пали они от народов, что пришли из Герценского Леса. Прошло всего лишь полгода, как покинул он сожженное дворище спалов, но прошлое уже пряталось как бы за лёгкой дымкой; и все-таки юноша не переставал думать о селениях, затерянных среди лесов и болот, в неведомой ему державе Пепельноволосого, о Земле Спалов, где Зелы наказала ему стать властелином. Понял он, что мир, откуда сам прибыл, существовал лишь для охотников за рабами; важен же был только мир, расположившийся далеко на Западе и Юге, где вроде бы всегда было тепло и росли странные и сладкие плоды. Но человек, которого подгоняет Жажда Деяний, обязан менять картину мира, и не принимать без возражений мир, который застал. Друзо был лишь узеньким окошечком, через которое люди из наполненного богатством и солнцем настоящего мира заглядывали во мрак краёв, погруженных в варварство. И что же видели они через это узенькое окошко? Эсты делились на множество народов: голендов, судовов, помезан, посезян, бортов, натангов, вормов, надровов, скалов, сасинов, замбов и других. Их обширные леса и острова на тысячах озер скрывали бесчисленное число градов, в каждом из которых сидел свой князь. Они непрерывно вели войны друг с другом – ради мести, наживы, и чтобы захватить побольше рабов. Удивительными были их обычаи, как, например, такой, что если все остальные народы к змеям относились враждебно, эсты считали их существами священными и держали в домах. Им были ведомы необычные чары, которые желал познать и сын Бозы, но, хоть и заплатил он эстскому ворожею золотой солид, тайну так и не раскрыл. Тайна же состояла в том, что когда умирал кто из значительных эстов, то даже в жаркое лето колдуны могли так заморозить останки, что те не разлагались, и случалось, что возле умершего пировали эсты по два месяца, потом же раскладывали имущество покойного на большом пространстве и устраивали скачки на лошадях – кто первым к вещам прискакивал, тот и становился их хозяином. Воинственность эстов и их чары импонировали сыну Бозы. Но в глубине души он презирал их, так как в момент опасности отдельные народы не могли объединиться, не могли создать державы и центра власти, хотя бы такого, что был у Пепельноволосого. Потому-то сын Бозы и мечтал вернуться когда-нибудь на землю спалов, узнать Пепельноволосого, победить его или стать его союзником и из народов, о которых упоминала Зелы, создать державу такую же могучую и грозную, как те, о которых рассказывали купцы из Друзо.

Как-то ночью сыну Бозы приснился странный сон. В нём он увидал Зелы. Она взяла его за руку и повела, как когда-то за Тирфингом, на таинственный остров, где увидал юноша множество спящих великанов. "Почему они спят? спросил он у Зелы. – Они спят, потому что ожидают тебя. Это ты пробудишь их для действия", – объяснила та.

Зелы обучала его искусству понимания снов. И этот вот сон сын Бозы посчитал важным предсказанием. Если случилось так, что он один остался последним по крови спалом, то предназначением его было пробудить великанов, и следовало понимать так, что великаны эти – народы, перечисленные Зелы. Тирфинг проложит для него дорогу власти над ними, а зачарованная головная повязка Андала добавит его глазам блеска и сделает мудрее.

С тех пор он еще внимательнее слушал рассказы о великих властителях и могучих державах Запада и Юга, но время от времени на его губах появлялась странная усмешка. Сын Бозы чувствовал себя великим и богатым, считая, что только он один знал тайну о спящих среди лесов и болот великанах, и что он один предназначен был пробудить их к жизни.

Но случилось как-то, что когда он стоял на улице, ведущей к крепости-замку Акума, открылись настежь набитые железом ворота, и оттуда выехала кавалькада. Спереди увидал юноша воинов из Друзо, а за ними золоченый шлем и кольчугу самого Акума и сопровождающей его верхами дочери, Пайоты. Девушка была одета по-мужски, на ней были такие же как и у отца золоченые шлем и кольчуга. В руке, скрытой кожаной рукавицей, она держала копьё, и еще целый пучок копий вёз за нею раб или слуга. По-видимому, она с отцом выезжала на охоту.

Как обычно, когда появлялся владыка Акум, на улицы вываливала толпа, так что всадникам кавалькады пришлось сталкивать зевак лошадями на обочины. Сын Бозы увидал лицо Пайоты с её алыми губами и черными бровями, и так он был восхищен ею, такое охватило его желание овладеть этой девушкой, что застыл юноша, чудом не потеряв сознания. Оно вернулось к нему лишь после крепкого удара конской груди, вдобавок он схлопотал удар мечом плашмя и только после этого убрался с дороги. Но он продолжал глядеть на лицо девушки... И внезапно дошло до него, что та никого не видит, что взгляд ее устремлен в какие-то неведомые дали. Сын Бозы почувствовал меж собою и нею какую-то невидимую стену. Когда девушка проезжала мимо него, он захотел сделать шаг вперёд, пытаясь заглянуть ей в лицо, только что-то невидимое запрещало ему сделать этот шаг, что-то как бы вжимало его в землю. Он, понимающий язык глаз, без всякого труда узнал, какие мысли выражает этот никого не видящий взгляд. Для дочери Акума не существовало толпящейся на улице черни, она её презирала. Она была настолько горда, что не желала унизиться даже до того, чтобы хоть кого-то заметить. Её отец был всего лишь повелителем богатого города Друзо, она же сама желала тело своё и красоту предназначить для кого-нибудь более могущественного и выше по положению. Так что же мог значить для неё какой-то юноша, стоящий в толпе и глядящий, как она с отцом выезжает на охоту? Да и мог ли кто-нибудь из этой толпы предложить ей королевскую корону?

Юноша возвратился домой и рассказал о своих впечатлениях Хлодру и Астрид.

– Даже и не мечтай о Пайоте, сын Бозы, – рассмеялась Астрид. – Это дочь повелителя Акума, а кто ты такой? Обыкновенный воин, причем безымянный.

– Тогда я снова сделаюсь Багровым Конунгом и брошу к её ногам огромные богатства, – сказал юноша.

– Этого мало. Акум – не только самый богатый человек в городе. Он повелитель – как ты этого не понимаешь? То, что незримой стеной разделяло вас, как раз и было силой власти, – объяснил Хлодр. – Она родилась дочерью повелителя, и замуж тоже выйдет за повелителя. Её глаза слепы к обычным воинам и слугам, они могут глядеть лишь на человека, рождённого повелителем.

– А что значит власть?

– Я не смогу объяснить тебе это, – пожал плечами Хлодр. – Власть – это нечто огромное и святое. Я слыхал, что достаточно прикоснуться к одежде короля Гориха – и слепой прозревает, а больной выздоравливает. У франков родился обычай, что корону каждому из франкских повелителей в знак власти даёт папа, потому что он представитель Бога на земле.

– Кто такой папа? Где он живёт?

– В Роме. Живёт он в золотом дворце, ходит в золотых одеждах, сидит на золотом троне. Он делает людей великими, передавая им священную власть от Бога. Потому-то некоторые и говорят, что папа могущественней королей и князей. Наши же короли либо сами добывают власть оружием, либо наследуют её от своих отцов.

Юноша задумчиво сказал:

– Хочу священной власти.

И не помогли никакие объяснения Астрид и Хлодра, что вначале ему следует принять веру в умершего на кресте Бога, дать себя окрестить, то есть – стать христианином.

– Ладно, я хочу стать христианином, – сказал сын Бозы. – Есть ли в Друзо священник, который может меня окрестить?

– Но после этого тебе придётся носить на шее знак креста, предупредил его Хлодр. – А многие люди ненавидят этот знак.

– Ты носишь на груди знак Одина. Но ведь он не защитил тебя от тех, кто поломал тебе ноги. Видал я и мертвецов, что носили на груди амулеты, медвежьи клыки и волчьи когти. Эти амулеты не дают силы и власти.

– А я видал, как умирали люди, носившие на груди крест, – перебил его Хлодр. – Я сам их многих убил.

– Я желаю иметь подобный амулет. И хочу иметь право носить его, настаивал сын Бозы.

Хлодр не стал спорить. Среди жителей Бирки и острова Фония, среди всего нарда ютов было много христиан. Соседствующие с ними саксы и фризы уже давно приняли веру в человека, умершего на кресте. В Друзо жили аскоманны, что носили на груди серебряные крестики – символ этой веры. Потому Астрид без труда нашла среди них человека, которого называли Патером, то есть отцом, поскольку он был как бы отцом для почитателей христианства в Друзо. Сын Бозы отправился к нему и в богатом доме аскоманнского купца, торгующего мехами, познакомился с отцом Дагобертом бритоголовым, в черной одежде и с серебряным крестом на груди. Пожилого священника не удивило решение юноши, о котором он разузнал, что тот прибыл в Друзо из края склавинов, расположенного на реке Висуле. Ему показалось довольно естественным, что кто-то желает принять истинную веру. И все-таки он спросил у сына Бозы, зачем тот хочет окреститься. Сын Бозы ответил ему откровенно:

– Отче, у меня имеется намерение вернуться на свою родную землю и там, объединив разные народы, стать их правителем. Скажи мне, если я приму крещение, станет ли моя власть священной?

– Да, сын мой. Во Франкфурте я видал, как крестились многие князья малых племён и народов. И власть их становилась от этого священной. Но с того времени они должны были признать верховенство папы и платить дань, назначенную им епископами. Ты соглашаешься на это?

– Согласен, – кивнул сын Бозы. – Но должен ли при этом мой народ тоже окреститься?

– Нет. Будет достаточно, если один только их повелитель признает истинную веру.

– А окрестишь ли ты мой меч, отче?

– Нет. Но я благословлю его и тем самым сделаю освященным, так как вижу в твоём замысле великие намерения, а в сердце – желание полюбить Христа.

И подумал сын Бозы: "Длинна и трудна дорога к власти. Пусть на ней помогают мне многие боги. Пускай власть моя будет стократно освящена и Крестом, и Андалой."

А потом в руках у отца Дагоберта увидал он книжку – впервые в жизни оправленные в кожу листы пергамента, покрытые таинственным письмом на загадочном языке. Хлодр научил его чертить руны на дощечках, ими можно было представлять слова и даже целые предложения людского языка. Но христианские священники, как объяснил патер Дагоберт, ещё со времен Карла Великого начали пользоваться в своих обрядах языком, называемым латынью, и на этом языке специальным алфавитом писать свои ученые книги. Сын Бозы пожелал узнать тайны латинского языка, но тут Хлодр получил известие, что корабли Свери скоро войдут в порт. Так что на знакомство с основами новой веры оставалось не очень много времени до того момента, когда патер Дагоберт привёл юношу к небольшому лесному озерцу, которое священник на своём странном языке назвал "писциной". Там, согласно с заученным ритуалом, он спросил у сына Бозы:

– Чего ты желаешь от Святой Церкви?

– Веры, – ответил тот, хотя и на грош не верил в божественность человека, позволившего себя распять.

Затем он отрекся от Сатаны и языческих верований, произнёс выученный заранее символ веры и на чужом языке повторил на память слова молитвы "Патер ностер". После этого он разделся и трижды погрузился с головою в озеро, прежде чем услыхал на латыни: "Ego te baрtisto in nomine Рatris et Filii et Sрiritus Sancti". Отец Дагоберт помазал руки юноши елеем и дал ему собственное имя: Дагоберт. После этого в доме Астрид состоялся пир с участием патера Дагоберта. Юноша был горд тем, что теперь у него есть имя. Правда, Хлодр тут же чуточку изменил его. Теперь он называл парня Даго, и вскоре тот и сам позабыл, что на самом деле его зовут Дагоберт. За горсть серебряных дирхемов он получил и маленький серебряный крестик, который с тех пор стал носить на груди.

И только после всего этого он осмелился спросить у священника:

– Скажи мне, отче, откуда берётся власть?

– Какую власть ты имеешь в виду, сын мой? – спросил в ответ отец Дагоберт, сам по происхождению галл, и получивший священническое помазание в знаменитой школе Ахена, а поскольку он знал язык донск тунга, ещё Людовик Набожный выслал его в Друзо, чтобы патер выслеживал здесь и доносил о разбойничьих походах аскоманнов.

– Я имею в виду власть над людьми.

– Такую власть Бог даёт выбранному Им человеку, чтобы тот мог управлять судьбой других людей или целых народов. Власть эта – сила и мудрость. Но подобная власть над людьми – ничто по сравнению с властью, которую Господь дал своему наместнику на земле, папе, и его священникам. Им дана власть над человеческими душами, право судить их грехи, отпускать их и совершать священные таинства.

– Каким образом можно получить власть над людьми?

– Чаще всего получает её человек, рождённый от повелителя. Папа совершает его помазание освящённым миром и одевает ему на голову королевскую корону. Без такого помазания власть никакой святости в себе не имеет. Случается, правда, что и обычный человек, которому Господь непостижимым образом дал способность править другими или большую силу, достигает высоких постов и положений и тоже может получить миропомазание, или же харизму, от наместника Божия.

– Ты говоришь о христианских владыках. Но ведь имеются и многие другие. Князь Акум в Друзо тоже обладает властью над городом и людскими судьбами.

– Это власть ненастоящая и слепая. Но, признаюсь, что обычному человеку трудно её отличить от той, которую даёт священное помазание. Некоторых людей Господь в непознанной и таинственной мудрости своей одарил удивительным талантом: способностью к правлению. Своим хитроумием и разумом приходят они к власти и управляют иными. Но, говорю тебе, они остаются слепцами. Бог предложил им возможность увидать полноту сияния своего и величия, но полностью смогут они сделать это лишь приняв истинную веру. Если они не пользуются данной им возможностью, то слепцами и умирают.

– Акум всех видит и всё слышит. Когда же он проезжал мимо меня на коне, то я чувствовал, как меня от него отделяет какая-то невидимая стена.

– Эту стену меж повелителем и обычным человеком творит величие власти. Вообще-то я никогда не размышлял об этом достаточно глубоко, но все же считаю, что некоторые люди рождаются повелителями как бы сами по себе. От них исходят сила, мудрость и упомянутое мною величие.

– Скажи мне, отче, а как мне добыть его?

Пожилой священник изумлённо поглядел на этого семнадцатилетнего юношу. Сам он прожил уже шестьдесят лет, но еще никто и никогда не задавал ему подобных вопросов. Но разве уже то, что этот молодой человек спрашивал его о таких удивительных вещах, не свидетельствовало, что со временем станет он повелителем? Поэтому, после глубоких раздумий, священник сказал то, что подсказывал ему опыт:

– Немногие знают, сын мой, что когда-то я пребывал при дворе франков. Я познакомился с их повелителем, столкнулся и с франкскими вельможами, И скажу тебе, что человек, желающий обладать хоть щепоткой власти, прежде всего должен пробуждать страх, чтобы другие подчинялись ему хотя бы из страха. Ещё должен он пробуждать любовь, чтобы привлечь к себе иных. Его должна окутывать тайна, чтобы каждый его поступок и слово носили примету необычности. Еще обязан он взвешивать каждое слово и каждое своё деяние, чтобы не выглядеть смешным. Ибо, тот кто смешон, пробуждает презрение к себе.

Только это и удалось узнать сыну Бозы от старого священника. Но и этого было достаточно, чтобы уразуметь: если Зелы говорила правду, что он, будучи сыном великана, и родился повелителем, то здесь, в Друзо, в самом начале своего пути к власти начал он делать ошибки. Поначалу для Астрид и Хлодра он был таинственным, но подрастерял загадочность, когда начал шататься по продажным женщинам. Разве можно было завоевать величие, покрывая за ночь пусть даже и дюжину девок? А потом ещё, будто обычный разбойник, еще и грабил на дорогах. Аскоманны ценили разбой, но ведь он не собирался стать повелителем аскоманнов. Почему перестал он пользоваться искусствами, полученными от Зелы – магией и чарами? Да, он был всего лишь семнадцатилетним мальчишкой, которому нужно было многому учиться. В планируемом захвате и грабеже Друзо командование взял на себя Хлодр, а не он, Даго. Но так, по-видимому, и должно быть, раз он только начал познавать мир.

Как он ни пытался, но так и не смог поверить, что сын Бога позволил себя распять обычным людям. Даго носил на груди крестик, но понятия греха, рая и ада, а также вечного создателя грехов – Сатаны, оставались для него чуждыми. Ещё в детстве ему привили то, что после смерти человек живёт в виде духа своей обычной жизнью, княжеской или рабской, в зависимости от того, кем он родился и кем умер. Если при жизни человек творил много зла, то после смерти – самое большее – принимал звериный облик или становился упырём. Когда Даго глядел на небо с его громадной полосой блестящих звёзд, которую некоторые называли Млечным Путём, а другие – Птичьим, для него он всегда оставался Путём Душ, Дорогой душ, отлетающих для жизни в новом мире...

Тем временем в посад Друзо стали свозить лён, и в бедняцких землянках, и в шалашах слышно было, как женщины отделяют костру от волокон. Время это называлось Пажджердж, от льняной костры – пажджерджи. В первых днях этого месяца в доме Астрид появились два воина, здесь же укрылись шестеро аскоманнов, которых Хлодру удалось уговорить принять участие в нападении на город, ибо уже назначен был день, когда военные корабли Свери должны были зайти в порт. Каждую ночь снилась Пайота Даго, он видел её лицо, алые губы и никого не замечающие глаза. Когда же снилось ему, что глаза её глядят на него с испугом и, в то же время, с любовью, у него поднимался и напрягался до боли член. Теперь у него не было Астрид, так как с тех пор, как начал он бывать в шалашах у продажных женщин, та стала ходить спать к Хлодру, потому Даго не мог теперь успокоить своих телесных желаний и потому, постанывая, ворочался на лавке. А впоследствии даже днём, достаточно было прикрыть глаза, образ Пайоты вставал перед ним, возбуждая дрожь будто от холода или горячки. Эту дрожь заметили Астрид с Хлодром, но парень объяснил им, что его мучает Жажда Деяний. "Ведь разве не рассказывал я вам неоднократно, что меня родили для великих подвигов," – говорил он им.