Текст книги "Газета Завтра 840 (104 2009)"

Автор книги: "Завтра" Газета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Андрей Рудалёв СОВРЕМЕННАЯ ДЕМОНОЛОГИЯ

В шедевре американской киноиндустрии фильме «Красная жара» герой Арнольда Шварценеггера, приезжая в Штаты, со скрежетом зубовным произносит: «Ка-пи-та-лиззм!» Сейчас уже не надо никуда ехать. Он сам, этот капитализм, коростой пробрался к нам. А может, контрабандой его нам подкинули, сейчас поди разберись.

В своём пятикнижии от «Радио Fuck» петербуржец Герман Садулаев добрался до «АD». Латиницей обозначено название крупной корпорации, но можно и кириллицей, тогда понятней о чём речь.

Современный ад вывернулся наизнанку. Из пропасти, космологического низа он распространился по земной горизонтали, приобрёл материальные и идеологические формы. Он даже персонифицирован. Ад может отлично мимикрировать, умело подстраиваться под все формы жизни. Это у него особенно удачно получается, когда его не замечают, отрицают и его проявлениям не придают значения.

Всё как обычно. Канун католического Рождества. Символ понятен – зачин новой конечной эпохи. Теперь рождественская «сказка покинула этот город», «чуда не происходит» и «детство нашего мира давно закончилось».

Вначале был корпоративный праздник. Оргия, вакханалия, апофеозом которой стала вилка в груди главы холдинга Мандельштейна. Вместо рождения – смерть, вместо звезды – холодные зубья вилки…

Далее по роману самое любопытное – описание языческих мистерий рыночной цивилизации.

Неоязычество рынка становится инфернальным, разлагающимся, трупным. Современный рыночный миф трансформируется в ад. Капитализм с нечеловеческим лицом, рогами и хвостом.

Курсы повышения квалификации холдинга «А.Д.», на которых лектор рассуждает о том, что «когда монотеистические религии вытеснили язычество, прежние боги были переведены в разряд демонов». Демоны – это символы, столпы менеджмента: «Маркетинг, Мерчендайзинг и прочие твари – не просто термины их учебника по экономики, но имена могущественных демонов. Вся семейка состояла между собой в кровосмесительном родстве».

Рыночная демонология проста, её термины персонифицированы, им надобно поклоняться, чтобы избежать их буйства. Следует заручиться поддержкой в охоте на повышении продаж.

Или чего стоит три уровня программ обучения управленцев холдинга. Три уровня рыночного просветления адептов этого культа, при которых мисты постепенно посвящаются в мистагогов. Причём каждый новый уровень начинается с полного отрицания предыдущего. Переходя на высший, ты отрицаешь прошлое и всё, чему ранее тебя учили. Твою личность форматируют заново.

Первый уровень – магический, «внушают, что успех бизнеса зависит от благосклонности потусторонних персонажей». Мнительная зависимость от внешних неведомых сил, которые ведут тебя, управляют твоей жизнью, найдя общий язык с которыми, ты обретаешь успех и возможность перехода на следующий уровень. Здесь внушается мысль о самодостаточности управленца, о том, что все зависит исключительно от него, и «только научившись контролировать своё сознание, обратив взор внутрь себя, человек способен продвигать бизнес». На третьем заключительном уровне происходит посвящение в небожители – топ-менеджеры. Топ-менеджер возвышается над полем битвы и, погружаясь в нирвану, наблюдает, как «всё происходит само собой, по своим законам». Основная его позиция – невмешательство в процесс. Он уже стал идолом, которому остаётся принимать священные дары: обставлять кабинет, выбирать автомобиль, потреблять всевозможные деликатесы и обживать курорты.

Возьмём топ-менеджера «А.Д.». Мандельштейн далеко не рядовой человек, даже с точки зрения физиологии. Он гермафродит. Некое сверхсущество с мужскими и женскими половыми признаками…

Мандельштейн эффективный управленец, верхушка и символ корпоративной пирамиды. На самом деле, как ваучер «МММ», он вроде как был, но в то же время «не было никакого человека». Через некоторое время он воскрес в виде инфернального нечто. Пустота, бесплотная тень, от которой остается «запах нечистот и горелой серы».

Сам муравейник корпорации – микрокосм, который устремлён не вверх, а вниз, становится проекцией инфернального. Примечательно, что классификация рекламных клипов – одного из основных источников роста и развития холдинга, составлена по семи типам смертных грехов: гордыня, зависть, чревоугодие, похоть, гнев, алчность, лень. Всё это должно быть взлелеяно в мире, ведь чем больше и полнокровнее присутствуют эти качества, тем эффективнее отдача от рекламного продукта. Тем глубже вхождение ада в плоть мира.

Реклама греха через грех…

Здесь всё наоборот, всё через выверт. Мужчины спят с мужчинами, женщины с женщинами, помимо всего этого есть секта универсальных людей – гермафродитов. Их символ – кентавр – существо также амбивалентной природы: «Его верхняя часть относится к этому свету, а нижняя указывает на родство с миром теней, мёртвых». Этот телесный и духовный низ тянет кентаврическую цивилизацию в потустороннюю пропасть. Посюсторонний мир уже имеет прочные и даже физиологические узы с инфернальным.

Защититься от этого можно только двухчастным заклинанием. Что и спасло главного героя следователя Катаева. Первая часть будет составлять неоспоримую истину, вторая – пожелание. Для Катаева в роковой момент спасительной стала тавтологическая истина «солнце встает на востоке». «Может, у нас и нет других истин, кроме тавтологий, когда мы называем разными словами одно и то же…», ведь всё остальное можно поставить под сомнение. Шок тавтологической истины разрушает матрицу, иллюзию.

Выверт демонической цивилизации следователь исправляет одной фразой, которая возвращает нас к Рождеству, к той звезде, которая воссияла там. Начинается новый день, над многоэтажками «вставало белое солнце». Возможно, оно принесёт обновление.

В демонизации капитализма Герман Садулаев не одинок. На другой стороне земного шара режиссер Майкл Мур снял фильм «Капитализм: история любви», где также настаивает на дьявольской сущности этого варианта общественного устройства.

Конечно, можно использовать и этот подход. Хотя часто на деле все проще. К черту метафизика и всевозможные философические построения! Гопники. Метафизические, элитарные, повсеместные гопники – они мешают нам жить! «Гопники снизу – гопники сверху». Вот настоящие демоны нашего мира, несущие торжество упрощения и профанации. Апостолы серости и усредненности.

Конечно, Садулаева можно упрекать, что после надрывного и искреннего «Я – чеченец!» он стал играть на поле литературной попсы. Но ведь есть такая задача, особенно сейчас в безбрежном море книг на всяческий вкус, быть прочитанным. Это ведь тоже немаловажно. Однако, Садулаев не просто втюхивает читателю удобоваримый для его желудка литтовар, но троянским конём проводит важные для себя мысли и идеи, которые уж никак попсовыми не назовёшь.

Садулаев разный. Уверен, что в ближайшее время он ещё удивит на почве, как это принято говорить, «серьёзной» литературы.

г. Северодвинск

Валерий Михайлов СЕРДЦЕ НАРАСПЕВ

В семнадцать лет с другом-ровесником, к тому же тоже поэтом, кинуло Пашку через всю Сибирь аж до Тихого океана. И тайга, и тундра на пути – и золотые прииски, и рыбацкие шхуны, и много чего другого в бродяжьей молодой жизни. Словно бы душа его напитывалась русским простором, а память – русским словом, ещё свежим, сочным, незахватанным, незатёртым. Да так оно и было на самом деле – всей шкурой своей, всем сердцем он обязан был ощутить ту размашистую силу, что вела Русь по Земле от края и до края. Поэт – скорее по наитию, чем по сознательному решению – повторял путь своего народа. И, дойдя до Великого океана, хлебнув его студёной водицы, он будто бы оттолкнулся и устремился неудержимо с Востока на Запад, до сердцевины страны, до Москвы.

А по ходу, пока вызревала в нём эпическая мощь, разбрасывал, как пучки самоцветных искр, горячие и свежие образы в своих лирических стихах, напоённые ветром дорог и первозданностью пространства.

…Бухта тихая до дна напоена

Лунными, иглистыми лучами,

И от этого мне кажется – она

Вздрагивает синими плечами.

...Знаешь, мне хотелось, чтоб душа

Утонула в небе или в море

Так, чтоб можно было вовсе не дышать,

Растворившись без следа в просторе.

И азиатская степь, и сибирская тайга, и горы, и моря – всё разом запело в нём.

Рождённый на пограничье народов, земель, культур, он ощутил это пространство и его дух, всё их неразъединимое величье – как своё родное, как свою раскрывающуюся суть. Не отсюда ли его понимание Востока, сроднённость с жизнью и чаяниями степняков-казахов, сочувствие тому, чем живут сибирские племена, народы Туркестана? Не отсюда ли вольный ритм его стихов и поэм, их живое прерывистое дыхание и гуляющая в них ветром внутренняя свобода!..

О своём родном крае он уже в семнадцать лет понял:

Не в меру здесь сердца стучат,

Не в меру здесь и любят люди.

По естеству дара Павел Васильев сам до последней кровинки растворён в русской стихии, в стихии живого языка: его напевности и силе, страсти и меткости, ярости и нежности, ласковости и озорстве, прямодушии и лукавстве, во всех бесконечных переливах и искристом разнообразии народного ума-разума, что запечатлены словом записанным и словом живым, бытовым, разговорным.

Корнила Ильич, ты мне сказки баял,

Служивый да ладный, вон ты каков!

Кружилась за окнами ночь, рябая

От звёзд, сирени и светляков...

Поразительнее всего – когда, в какой час пришёл в русскую литературу Васильев. Только что отцвёл, как цветок неповторимый, Есенин; загорчил и умолкнул для читателя нарядный и сладковато-лубочный сказ Клюева; исчез в подполье вынужденной публичной немоты забредший в лесные причуды и языческий морок Клычков; – и чистое поле русской поэзии заросло буйным чертополохом... И тут земля выдохнула из сибирских степей, гор и лесов поэзию Павла Васильева – как очищающую воздух могучую грозу, как освежающий ураган, разом сметающий с пути в стороны всю эту словесную дурнину...

Поэзией Павла Васильева русская земля словно бы захотела побаять напоследок, поговорить на своём природном языке, а вольное наше крестьянство – отпеть само себя своим голосом, родной песней…

Как песня над судьбой, поднимался и эпос Павла Васильева – могучий «Соляной бунт» (1932-1933)!.. Яркая, широкая, буйная, правдивая картина предреволюционной казачьей жизни, написанная с необыкновенной изобразительной силой.

…Образный, изобразительный ряд в поэзии Васильева настолько красочен, что невольно думаешь, с кем же он родня в русской живописи? И тут приходишь в некоторое недоумение. Кустодиев? – Но тот рядом с Васильевым как лубок, в котором красивость вместо красоты, эдакая литературщина в живописи. Малявин? – Теплее! Вроде бы то же буйство в красках, в напоре, в широких мазках. Но поэт всё же гибче, пластичнее, а где и лиричнее, теплее в свете, где – резче, точнее в рисунке, полновеснее. Кончаловский? – Та же, что и у Васильева, сильная кисть, и меткость, и страсть. Но поэт веселее, что ли, ярости больше, удали, и в то же время – света, жизни, при том точен, трезв, крепок. Суриков, наконец? – Вот этот, кажется, ближе всех, особенно что касается эпоса – силы, размаха, исторической верности. Хотя Васильев, он же ещё и лирик, чего в Сурикове почти нет.

А в русской музыке? Тут, пожалуй, ближе всех поэту Мусоргский, с его богатырством и задором, крепостью и раздольной ритмикой...

АНОНС «ДЛ» №12

Вышел из печати, поступает к подписчикам и в продажу декабрьский выпуск газеты «ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ» (№12, 2009). В номере: передовая Владимира БОНДАРЕНКО о русском языке; публицистика Дмитрия ПЕЧЕРИНА и Леонида ТИМОШЕНКО; проза Дмитрия ЕРМАКОВА, Анны и Константина СМОРОДИНЫХ, Александра ТУТОВА; поэзия Юрия ДОМБРОВСКОГО, Педро де ла ПЕНЬИ, Бориса СПОРОВА; Олег ДОРОГАНЬ пишет о «Пятикнижии» Валентина УСТИНОВА, Илья КИРИЛЛОВ – о новом романе Эдуарада БАГИРОВА, Андрей КОВАЛЕНКО – о Елене СОЙНИ, Юрий ЛИННИК – о прозе Натальи МАКЕЕВОЙ, Вячеслав ОГРЫЗКО – о молодом Юрии КУЗНЕЦОВЕ, Александр РУДАЛЁВ – о прозе Германа САДУЛАЕВА. Кроме того, в номере – материал Валерия МИХАЙЛОВА, посвященный 100-летию со дня рождения Павла ВАСИЛЬЕВА, хроника писательской жизни и новая пародия Евгения НЕФЁДОВА.

«ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ», ведущую литературную газету России, можно выписать во всех отделениях связи по объединённому каталогу «Газеты и Журналы России», индекс 26260. В Москве газету можно приобрести в редакции газет «День литературы» и «Завтра», а также в книжных лавках СП России (Комсомольский пр., 13), Литинститута (Тверской бульвар, 25), ЦДЛ (Б.Никитская, 53) и в редакции «Нашего современника» (Цветной бульвар, 32).

Наш телефон: (499) 246-00-54; e-mail: [email protected]; электронная версия: http://zavtra.ru/.

Главный редактор – Владимир Бондаренко.

Анастасия Белокурова ЗА СПИЧКАМИ...

«Пределы контроля» (США – Испания – Япония, 2009, режиссер – Джим Джармуш, в ролях – Исаак де Банколе, Тильда Суинтон, Билл Мюррей, Гаэль Гарсия Берналь, Джон Херт, Флоан Анка, Йоки Кудо, Луис Тосар, Оскар Хаэнада, Пас Де Ля Уэрта).

Всё не туда,

Всегда не в ту даль

Многие стремятся,

И Джим – он тоже такой.

Новелла Матвеева

В аэропорту серьёзный негр в дорогом костюме (Исаак де Банколе) получает загадочное задание от мудрого негра, говорящего по-испански. Суть задания – полететь в Испанию и найти там человека со скрипкой. И это только начало. Череда странных людей будут передавать негру инструкции в спичечных коробках. Бумажные клочки негр будет съедать с завидным упорством. И запивать двумя эспрессо в разных чашках – таков его жизненный стиль. От города к городу, от посёлка к посёлку связные приведут героя к самой сути его предназначения. Несколько раз прозвучат ключевые для понимания происходящего фразы: «Реальность – это цепь случайностей», «Вселенная не имеет центра и краёв», и совсем уж сакраментальное – «Если ты считаешь себя лучше других, сходи на кладбище. Там ты поймёшь, что такое жизнь». Между делом негр будет практиковать тай-чи, ходить в музей постмодернистского искусства, долго и неподвижно сидеть в гостиничных номерах с видом человека, знающего о жизни куда больше, чем все мы. Задание будет выполнено. В финале негр сменит костюм на спортивные шмотки и уйдёт в никуда.

Новое творение Джима Джармуша очень похоже на испанский сапожок. Чем ближе чернокожий герой к цели своего путешествия, тем теснее сжимается мир вокруг ни в чём не виноватого зрителя. Не сбежать с сеанса через пятнадцать минут после начала не даёт разве что потрясающая камера Кристофера Дойла – единственное, что хоть как-то оправдывает бессмысленный бред воспалённого сознания бывшего ученика Николаса Рэя. А ведь голливудский мэтр пытался учить Джима писать сценарии, объяснял панкующему молодому человеку, что в фильме должен быть сюжет. Парень решил не следовать советам старших и погнался за собственным стилем. Поначалу всё получалось. Затем стремительно покатилось в тартарары. Но если еще предыдущая картина Джармуша «Сломанные цветы» благодаря внутреннему надрыву игры Билла Мюррея и правильной простоте вызывали стойкую симпатию, то «Пределы контроля» наглядно объяснили – на данный момент о серьёзном отношении к Джармушу можно просто забыть. И этот человек, представьте себе, смотрел в своё время в Синематеке индийские и китайские фильмы! Куда ушли те времена?

Безусловно, найдутся и те, кто в наивном детском восторге, памятуя о том, что Джармуш – режиссёр для интеллектуалов, станут искать в этой назойливой и беспросветно скучной метафоре скрытые смыслы. Но их там нет. Ложная многозначительность, свойственная подростковому сознанию, а не мироощущению зрелого режиссёра, в данном контексте бронебойна, как песни Манагера. «Пределы контроля» – это всё тот же джармушевский «Мертвец», только в несколько раз хуже. И без Джонни Деппа, что хуже вдвойне.

И если у какого-нибудь Дэвида Линча банальнейшая из всех фраз, придуманных человечеством, – «Бриллианты – лучшие друзья девушек» заиграла бы спектром новых, инфернальных прочтений, у Джармуша её умудряются произнести с умным видом целых два (!) раза. Грамотный продюсер настоял бы ввести в этих фрагментах бледный призрак Мерилин Монро, тянущийся нервной рукой к спичечному коробку со сверкающими камушками, но перед теми, кто рулил процессом в «Пределах контроля», стояли совсем иные задачи.

Что это? Кризис большого художника, или кино для себя, вещь в себе, за которую еще можно и получить какие-то деньги? Ведь давно уже Джармуша нельзя назвать «независимым». Он и сам открещивается от подобных определений. И если бы профессия кинооборзевателя не требовала хотя бы попытки вникнуть в мотив внутренних переживаний, пусть даже слегка съехавшего с катушек автора, то все оттенки и нюансы духовного трипа серьёзного негра следовало сразу же забыть как страшный сон. Пусть читатель не сочтёт за неполиткорректный ход то, что автор этой статьи называет героя простым и понятным словом «негр». В титрах немногословный персонаж Исаака де Банколе обозначен как «Одинокий мужчина». Человек без имени. Но если бы речь шла о другом герое куда более важных и нужных фильмов, снятых на соседней с Испанией земле, мы бы сказали Джармушу большое человеческое спасибо.

Чем ближе мир приближается к своему закономерному концу (ваше слово, товарищ Эммерих!), тем страшнее и безысходнее становится смотреть современное кино. А «новый» Джармуш в очередной раз доказал, что в настоящей реальности всё давно вышло из-под контроля. И здесь придётся в кои-то веки согласиться с американской критикессой Паулиной Кейл, однажды обозвавшей джармушевский стиль «убийственной апатией». В данном случае мы посмотрели «Пределы контроля». Другими словами, последовали совету режиссёра и сходили на кладбище. И очень хорошо уяснили себе, что такое жизнь.

Наталия Стяжкина ПРИ РЕКАХ ВАВИЛОНА

«При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе…»

В уходящем году, когда деревья только-только стали покрываться легкой позолотой, не стало удивительного человека, насельника Свято-Троице-Сергиевой Лавры, заслуженного профессора Московских Духовных Академии и Семинарии, легендарного регента и композитора архимандрита Матфея (Мормыля). О нем скорбели все, кто знал его. А его знали, по крайней мере, слышали – все, кто хоть раз был на службе в Лавре. Ушел воистину прекрасный человек. И с ним ушла еще одна веха великой эпохи. Не только эпохи в истории церковной музыки, а драгоценной эпохи торжества человеческого духа, стояния в вере, беззаветного искреннего служения Русской Церкви и Отчизне. (Какими нелепыми, несуразно громкими кажутся эти слова: «стояние», «служение», «великая эпоха», «торжество человеческого духа» рядом с тобой, отче, таким живым в нашей памяти, вовсе не монументальным. Только оттого, что ты – в истории, и история уже в тебе – только от этого не решаемся мы опускать сих истинных словесных атрибутов эпохальной героики.)

Ты, дорогой наш батюшка, научил нас своей судьбой, своей жизнью – жаркой Любовью к Богу и людям, увидеть, распознать свою бесконечно сложную и бесконечно прекрасную эпоху. Узнать и полюбить тех, кто был рядом с тобой, кто взрастил и воспитал тебя. Понять ту породу, ту стать – достойную и смиренную, что сделала тебя настоящим монахом и великим регентом.

Где же те, достойные и смиренные, пребывают? Кто они?

Конечно, первые – род: семья. Родившись в 37-м, ты уже не застал обоих дедушек, погибших за веру. Во время войны был мальчиком, видел и запомнил слезы и молитвы овдовевшей матери и бабушки, потерявшей, кроме мужа, ещё четырёх сыновей. Это они, безграмотные казачки – первые! научили тебя любить и понимать Церковь и богослужение, уметь слушать музыку, быть милостивым и внимательным к людям.

Вторые – дух: преподаватели, наставники alma mater, лаврское монашество. В семинарии в Ставрополе, в академии в Загорске ты взрастал в окружении великих и поистине святых людей – старцев, чьи имена уже давно и прочно вошли в историю Русской Православной Церкви. Такое было время: преподавать в Семинарии – значит, стоять в вере, стоять в вере – значит, быть святым.

И, наконец, третьи – красота и гармония: те, кто сопутствовал в творчестве – вдохновлял и со-творил. Сейчас (пока!) мало кто вспоминает о советском периоде развития церковной музыки – эпохе творчества церковных регентов и композиторов. Тех, которые не покинули, не предали страну в ее горький страшный час, в годы разрухи и голода, в годы обновленчества в Церкви и гонения на верующих; которые пережили или не смогли пережить Отечественную войну, а после – подлые хрущевские времена. А композиторы-то и регенты были, да еще какие: Павел Григорьевич Чесноков, Александр Васильевич Никольский, Николай Семенович Голованов, Александр Александрович Третьяков, Виктор Степанович Комаров, диакон Сергий Зосимович Трубачев …. Это те имена, что сразу пришли на ум, было их гораздо больше – знаменитых, известных и безвестных. Это были удивительные люди, избранные Его, своей жизнью и своим истинно христианским созиданием превзошедшие свое искусство, превратившие его в чудо – торжество духа. Они были гордостью не только России, но и Советской империи. Мы теперь понимаем: они были русской советской церковной элитой. Странно звучит? А между тем, они были русскими людьми, работали на пользу и на славу Советского государства, и молились Богу, приходя на службы в храм. И они были элитой государства, хотя все жили очень скромно, если не сказать – в нищете, вовсе не пользуясь почетом и благами государства. Они были настоящими православными христианами, коих сейчас, увы, мало…

Уходишь, отче. Всё дальше…. Вот и слова, столь пафосными показавшиеся нам в сентябре, становятся уже предопределенными исторически. Скоротечная жизнь не щадит наши переживания, ни на миг не останавливается, быстро бежит дальше, превращая живые горячие слезы в каменные прохладные вехи горькой памяти. Господь все также создает людей: в уста их вдыхает жизнь, в сердце их вкладывает семя таланта, а в душу – зерно любви. Боже, как всегда сложно потом созидать, взращивать любовь души своей, ширить талант свой, а потом, в самый важный момент, удержаться и не упасть в бездну от головокружительной высоты собственного искусства. Так было и будет всегда.

К счастью или к сожалению, духовная музыка на то и духовная, что обнажает «тайники сердца», раскрывает душу и творца, и слушателя. Если бы мы могли ограничиться делением когорты современных духовных композиторов на два исторически и культурологически обусловленных направления: восток и запад (о, это болезненное вечное деление Российской Империи на запад и восток!), то как было бы просто и хорошо! «Западники» и поныне создают мощное тяжеловесное страстное полотно духовной церковной музыки. Конечно, Бах, Гайдн, Моцарт, Бетховен, их яркие последователи современности: Валентин Сильвестров, Арво Пярт – их вдохновители. Современные «славянофилы» отличаются бережным любовным отношением к древнему знаменному распеву и к другим осмогласным старинным распевам. Они внимательно изучают сочинения отечественных композиторов «московской синодальный школы», начиная с середины позапрошлого века. Серьезно и глубоко осмысляют творчество Сергея Ивановича Танеева, Сергея Васильевича Рахманинова, Анатолия Константиновича Лядова, Георгия Васильевича Свиридова, Владимира Ивановича Мартынова….

Какое легкое разделение, но какое ошибочное! При согласном любовном и бережном отношении к музыке и Божиему слову современных церковных композиторов на самом деле, по существу, отличает друг от друга – единственное! – их отношение к Богу, к Храму, к себе. Необыкновенно сложно личности художника достичь духовных вершин своего искусства. Достичь духовной зрелости, прозреть, пасть ниц в глубоком смирении перед величием Создателя, и отдать Ему все, что было когда-то создано в горячем порыве вдохновения. Поэтому и приходится говорить о гораздо более глубокой богословской классификации современных духовных композиторов. Классификации, основанной на состоянии души творца. Кто-то пишет сложную, несколько какофонную элитарную музыку, как ему кажется – для избранных, или вычурнее (изрекает): «и для всех, и ни для кого». Другой наполняет свою музыку искренней страстью, простой мощью светской классики, нежной вольной мелодичностью голосов, заставляет нас заслушаться с открытым ртом, а потом неистово кричать «браво» и «бис». А кто-то, быть может один-единственный пока, вдыхая жизнь в партитуры, предстоит пред нами «беден, одинок и наг» (по-шаламовски), с любовью славит Бога, сострадает Ему в Страстях, рыдает вместе с Матерью у сыновнего креста, и в тихом смирении своем приводит нас к молитве, а не к овациям. Искусство он тем самым низводит, ибо искусство суть порождение души. То, что заставляет молиться – порождение духа (или Духа), здесь искусство остается уже позади.

«Великие люди всегда есть и будут», – это было убеждением архимандрита Матфея (Мормыля). Да, они будут в России, мы о них узнаем обязательно. Сейчас в Русской Церкви времена очень сложные. Да, открываются храмы, монастыри. Люди тянутся к Богу. И, слава Богу, что так много «неофитов»! Пламенная искренняя вера, тепло Русской Православной Церкви, открывающие совсем новую жизнь – разве это плохо? Это прекрасно. «Неофит» суть драгоценный полный сосуд веры. Но как много соблазнов. Как много «ополчившихся». Сложно устоять и сберечь пламень, не стать циничным и холодным церковником, ограниченным (не интеллектуально, а душевно) и немилосердным. Увы! пророческие и хлесткие слова отца Сергия Желудкова, известного церковного писателя и реформатора, почившего в 1984 году, – правда: «Представьте себе, рухнет коммунизм, и вот тогда скажут нашим епископам и священникам – идите на радио, телевидение, выступайте в прессе. Говорите! Представляете, что они понесут?!» Иногда сложно уберечь уши от их высказываний, а потом и души от осуждения их. Что это?! Откуда это?! Есть повод поразмыслить…

Да, великое счастье, что церковные композиторы есть, что музыка их звучит не только в храмах, но и на концертах духовной музыки – музыка Храма в храме музыки. Прекрасно, что концертные залы всегда заполнены до отказа, и люди слушают удивительную музыку, затаив дыхание. Легенда и душа церковного пения, отец Матфей говорил, что основное призвание у церковной музыки – это оцерковить ум и сердце слушающего. Оцерковить, значит, «заставить» молиться, пропитать всего человека благодатной истиной Божьего слова и звука. «Оцерковлять» – удел Бога и избранных Его. Господи, пусть эти времена принесут нам снова драгоценную эпоху торжества человеческого духа, стояния в вере, беззаветного искреннего служения Русской Церкви и Отчизне, которая подарит миру новых великих русских людей, избранных Его.

Дерево, в тугих и теплых недрах своих, копит кольца – своё тайное, древесное летоисчисление. Чем больше колец – тем больше возраст дерева. Человеческое общество также копит в себе свое тайное времяведение – любовные замкнутости, созданные плотным кольцом человеческого общения, объединенного любовью. Чем больше сред человеческих, тем старше общество. Чем меньше людей объединяет Любовь, а не любовь, тем ближе общество к своему концу. Христианский дух наш радуется этому, ибо верует во Встречу, душа же наша трепещет и не желает знать близости конца. «На реках Вавилонских тамо седохом и плакахом…»