Текст книги "В ловушке с врагом (СИ)"

Автор книги: Захар Самовар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Ведьма, – усмехнулась я.

– Ну что ты так?

– А я ее дочь, так что я и себя укусила тоже.

Петр Игнатович скромно улыбнулся.

– Значит, мир?

– Я постараюсь сдерживать себя, – пообещала я. Честное слово, от такого обходительного отношения я обомлела и была готова даже припасть к материнским ножкам и взмолить о прощении. Но как только отчим покинул мою комнату, это желание ушло вместе с ним.

Следующим днем я с самого рассвета занялась уборкой и к маминому возвращению комната Игната уже блестела чистотой. Не то, чтобы я хотела ему угодить, просто это был единственный способ притупить дурные мысли и желание сжечь собственный дом или хотя бы каждую вещь, к которой он прикасался.

После всего, что я ему сказала, он мне даже не позвонил. Да, конечно, я сама потребовала, чтобы он держался от меня подальше, но извинения я готова была принять.

Мама оглядела мою работу, после качнула головой и ничего не сказав, отправилась на кухню. Я лишь тяжело вздохнула. Такая игра в молчанку могла длиться несколько дней, пока вдруг не случиться что-то такое, чем ей срочно нужно будет поделиться. Так всегда было. Но раньше, такое ее поведение задевало меня меньше.

Через час-полтора, когда я уже закончила с Игнатовой норой и перебралась в свою. Мама вошла в комнату и позвала меня на ужин. Я с превеликим удовольствием захлопнула ноутбук, в котором остался открытым документ с планом курсовой работы, которую я должна была защитить еще в прошлом семестре и потопала туда, куда было велено.

На столе меня ждал вкуснейший борщ с чесночными пампушками. Я была так рада, что в благодарность повисла у мамы на шее. Я с детства обожала пампушки, если припомнить, то она не готовила их больше года, а у меня у самой руки как-то не доходили. Да и вообще, у мамы всегда вкуснее!

Как только я приземлила свой попец, раздался звонок. Мама радостно подскочила с места.

– Как раз вовремя, – сказала она.

– С возвращением, Петр Игнатович, – выкрикнула я из-за стола, и принялась дуть на наполненную до краев ложечку. В следующую секунду ложечка вывалилась у меня из руки. Красные брызги разлетелись в разные стороны.

– А со мной поздороваться, – сказал Игнат.

– Ну, ты чего, как поросенок? – прошипела мама. – Я а борщик приготовила, – улыбнулась она Игнату.

Тот радостно потер ладоши.

– Тогда я побежал мыть руки, – сказал он.

– Давай скорей, пока не остыл.

На кухню пошел Петр Игнатович.

– Простите, я не голодна, – сказала я и поднялась из-за стола.

– Ты это чего? – удивилась мама. – Я для кого готовила-то?

– Едаков хватает. У меня аппетита нет.

– А со стола кто убирать будет?

– Сынок уберет, – ответила я, и пошла в комнату.

В коридоре столкнулась с Игнатом, тот прошел мимо, будто мы были незнакомы.

Глава 6. ч.1

Утро следующего дня я встретила в обнимку с учебником. Абсолютно ничего не понимая, я жадно поглощала информацию по одному из долговых предметов.

Документ с курсовой работой так и оставался пустым и бесячим, так как он почему-то сразу попадался мне на глаза, стоило мне зайти на рабочий стол ноутбука.

Я проснулась где-то около шести утра и пока все наслаждались последними минутами сна, успела стащить из холодильника кое-какую еду, чтобы весь оставшийся день делать вид, что объявила голодовку.

Игнат лежал через стенку. Хотя, не факт, что он лежал. Может, он, как мышь летучая висел на люстре вниз башкой, вампирюга проклятущий.

Каждая клеточка моего тела была напряжена. Мой обидчик похрапывал в соседней комнате, моя мать водрузила на него корону, а мой дом в считанные дни перестал быть моим. Теперь он чужой. Складывалось ощущение, будто меня приютили в обмен на что-то, и отныне я стала обязана стелиться мягкой скатертью под каждого жильца. Все, что я считала своим по праву рождения, вдруг перестало мне принадлежать.

«Если она еще и пропишет их обоих, то это будет началом конца», – думала я.

Вскоре стали слышаться голоса и топот торопящихся на работу ножек. Входная дверь хлопнула, и мы с Игнатом остались в квартире только вдвоем.

«Очень жаль», – подумала я. – «Очень жаль, что нельзя убивать людей, мешающих тебе жить».

Через час – два.

Дверь соседней комнаты хлопнула, и я услышала шлепающие шаги в сторону ванной комнаты. Выглянув в коридор, я окончательно убедилась, что Игнатушка принялся осуществлять мыльно-рыльные процедуры, поскольку вода шипела так, точно у нас прорвало трубу и вода фантанируя, била в потолок.

Понимая, что путь свободен, я выдвинулась на кухню. Запасы съестного, что я стащила с вражеской территории, подходили к концу. Без провианта мой план «выжидать и обижаться» был обречен на провал.

Надев теплые носочки, чтобы звука моих шагов не было слышно, я шмыгнула в коридор, а оттуда на полусогнутых на кухню.

Стибрив все, что было плохо прибито: сок, печеньки, пару сосисок и замороженную несколько месяцев назад пачку крабовых палочек, я, не ясно на кой черт, оглядываясь по сторонам, потопала в обратном направлении.

Дверь моей комнаты затворилась и в стеклянных глазах своих маленьких плюшевых друзей я разглядела слезы гордости. А, быть может, от нервов и недоедания я просто-напросто поехала головой и видела то, чего нет.

Вот так бы и Игнат, шатающийся по моей квартире, как по своей, оказался тем, чего на самом деле нет. Если бы дела обстояли так, то я бы даже согласилась на специальную справочку. Хотя, думаю, окружившее меня окружение скоро организует мне выезд в места не столь лечебно-врачебные.

Крабовая палочка оказалась холодной. Холодной настолько, что ледяной. Она торчала у меня изо рта, точно сигарета и можно было даже заметить пар.

Мне сдуру подумалось, что я курю. Мне вообще в этот день думалось всякое, что никогда бы раньше не подумалось, а все потому, что новый семестр, будь он не ладен, наступал на пятки, а долги никуда не девались. Почему нельзя забанкротить долги по учебе? Мол, не в состоянии я сдать, туенькая. Хотя, да, можно – это отчислением называется.

Мои маленькие добрые друзья начали смотреть на меня с сожалением. Они всегда были теми, кто во всем меня поддерживал. Теми, кто тонко чувствовал мое настроение. Люди тоже бывают такими, но почему-то чувствуя твою обесточенность, последние проценты зарядки, если так нагляднее, они пытаются доканать тебя в нулину.

Я завалилась на постельку, прихватив с собой парочку плюшевых напарников. Шум воды затих. Через пару минут послышался щелчок и шлепки босых ног по полу.

«Ну, наконец-то», – подумала я. – «Сейчас зароется в свою нору, и я пойду приводить себя в порядок, а то, как поросенок сегодня».

Я испуганно вздрогнула. Дверь в мою комнату, точно ее кто-то пнул, отварилась. Передо мной возник Игнат. На поясе у него было повязано белое полотенце, что прикрывало его низ до колен. По напряженному торсу стекали капли воды.

– Ты чего приперся? – возмутилась я и вцепилась в своих мягких товарищей.

Он сунул оттопыренный мизинец себе в ухо и наклонил голову в сторону. После убрал руку и попрыгал на одной ноге.

– Зачем пришел, еще и в таком виде? – сказала я. – Вали отсюда!

– Что, не нравится? – спросил он. – А если так?

Игнат крепко ухватился за полотенце и сбросил его с бедер. Я смущенно отвела взгляд.

– Так нравится? – усмехнулся он и сделал шаг ко мне.

– Стой где стоишь, скотина, – разозлилась я. – Я тебе сказала, чтобы ты ко мне больше не подходил.

– Шутишь?

Я подняла взгляд. Такая его наглость начисто отбила у меня всякое смущение и то, что болталось у него между ног, стало волновать меня в последнюю очередь.

– Ты вообще понимаешь что чуть не произошло? – спросила я.

– Ты о чем?

– О чем?

– А, – вспомнил он и пожал плечами. – ну, пронесло же.

– Да чтобы тебя пронесло, идиот.

– Да ладно тебе, – сказал он и вскинул брови. – Тебе же все понравилось. И сейчас я все вижу.

– И что ты видишь?

– Вижу, что ты хочешь меня поцеловать, – сказал он и лукаво скосил улыбку. – Только вот сверху или снизу?

Он как-то в момент оказался передо мной и приземлил свой голый зад на мою постель.

Его крепкая рука схватила мою. Он потянул меня к своему бедру.

– Ты больной? – пришла я в себя и тут же откинулась назад и рубанула ему пяткой в печень. Хотя, если бы это было так, он свернулся бы от боли.

Игнат вскочил, потирая бок. Я как-то машинально убрала игрушки, что были со мной и попадали во время этой сцены.

– Больше не подходи ко мне! – прошипела я.

– Ты сейчас серьезно прячешь от меня игрушки? – изумился он. – Мне нравится!

– Фу! – скорчила я лицо.

– Да ладно тебе, ты меня боишься что ли? – сказал он и показательно облизнул нижнюю губу, проведя рукой по кубикам пресса.

Во мне проснулся демагог.

– Почему ты себя так ведешь? – спросила я.

– Как?

– Ты то поступаешь, как мифический «настоящий мужчина», то вытворяешь всякую дичь, как сейчас.

– А что тебе не нравится сейчас? – удивился он.

– Ты больной? – уже как-то обреченно выпалила я.

– Эх, совсем ты меня не любишь, – брякнул Игнат.

– Прекращай это, – попросила я. – Теперь мы семья.

Он усмехнулся. Я собралась с мыслями.

– Давай на этом закончим, хорошо?

Игнат поднял с пола полотенце и прикрыл им наготу. После недовольно цокнул.

– Я подумаю.

– Я напишу на тебя заявление в полицию, если так продолжится. Все, что мы сделали – отвратительно, учитывая, кто мы теперь друг другу. Отвратительно, – повторила я, и постаралась укоренить эту мысль в своей шабутной голове.

Выражение его лица омрачилось.

– Ты легла под меня без принуждения. Если твои ножки сами расходятся в стороны при виде мужика, в чем моя вина? Я лишь воспользовался возможностью.

На этой реплике все приличные слова в моем словаре закончились.

– Мразь, – выплюнула я на выдохе. – Знать тебя не хочу!

– Придется, – сказал он и покинул мою комнату.

Дверь хлопнула так, что чуть не вывалилась вместе с коробкой. Меня начало трясти. Слезы сами собой водопадом полились из глаз. Стало так больно. Так больно, как никогда раньше не было. Больно и пусто. И эта пустота будто пожрала все цвета и все тепло, которыми искрилась комната до его прихода. Мне захотелось исчезнуть.

Сорвавшись с места, я побежала в уборную. Все съеденное вперемешку со слезами вырвалось наружу. Каждый его поцелуй, каждое прикосновение….Все это проносилось в памяти и вываливалось неоднородной массой.

Мне начало казаться, что я покрыта какой-то черной противной отвратительностью. Желая отмыться, я расшоркала свое тело до ссадин. Пена прижигала раны, что были снаружи, будто приглушая внутреннюю боль.

Он и без последнего своего выпада всем видом давал понять, что ему плевать. Но тут раскрыл весь свой гнилостный аромат.

– Я просто шлюха, – шептала я себе под нос. – Так и есть.

Мне так не хотелось выходить. Я искренне сожалела, что вода не могла просто взять и смыть меня в сточную канаву подобно грязи.

Дурной мозг, будто вытягивая из глубины то, чего я не хотела знать, принялся рисовать мне романтические образы – мои и Игната.

Я уже знала, что своими поведенческими качелями он свел меня с ума. Но я и не подозревала, что он замучает меня до того, что во мне проснуться теплые чувства и привязанность.

Сшибая слезы мощным потоком, я осознала всю реальность этого Стокгольмского синдрома. Я влюбилась в своего истязателя.

– Я люблю его? – спросила я себя и, не разрешая себя дать ответ, вцепилась рукой в в шею. Я чувствовала, как ногти врезаются в плоть и становится трудно дышать.

В дверь ванной постучали.

– Мама звонила, сказала, чтобы ты сходила в магазин. Список на кухонном столе, – сказал Игнат.

– Чтоб ты сдох, – выкрикнула я из последних сил и разразилась громкими рыданиями.

– Эй?

– Уйди! Исчезни из моей жизни!

Ответа не последовало.

Не знаю, сколько прошло времени, но как только я выползла из ванной, то сразу же завалилась на кровать и так, спрятав под одеялом обмотанное полотенцем тело, я проспала до самого вечера.

Истерика вкупе с последними зрительными образами превратились в моем подсознании в ядовитую мешанину, что вылилась в весьма неоднозначное сновидение:

Я висела на обнаженном Игнате, связав свои ноги на его пояснице. От низа живота по всему телу разрастался жар. Я смотрела ему прямо в лицо, лица не было видно, но я точно знала с кем я.

Внезапно. Острой молнией кто-то взял меня сзади.

– Анечка, скажи мне, если он будет себя плохо вести, – послышался голос Петра Игнатовича.

– А я буду, – сказал Игнат и врезался зубами мне шею.

– Не беспокойся, Анечка, с твоей мамой я все уладил, – сказал отец Игната. – Она очень рада, что ты можешь быть нам так полезна.

Я чувствовала себя обязанной присутствовать там с этими двоими.

Обстановка внезапно сменилась и мы оказались в том загородном домике. Я удостоилась «чести» наблюдать идентичную картину, но только со стороны. К горлу подступило неистовое желание выблеваться. Опять и снова.

Таким блевотным кряхтением я ответила на упреки ворвавшейся в мою комнату матери. Она что-то тарахтела про магазин, а после, хлопнув дверью, удалилась. Но мне было плевать. Настолько плевать, насколько можно было себе это представить. Я прокручивала в голове все то, что мне снилось. Прокручивала того не желая. Оно само.

Мне стало стыдно и отвратительно от самой себя. Ладно, Игнат, такое еще можно было понять, но Петр Игнатович.

«Фу! Хватит!»– расплакалась я. – «Господи, – это и есть ад?».

Глава 6. ч.2

Не успела я договорить, как в комнату снова влетела мать. Воткнув руки в боки, она сурово поглядела на меня.

– Ну что еще я сделала не так? – спросила я.

– Еще спрашиваешь? – удивилась она. – Сейчас твой староста сообщил мне сколько у тебя долгов. Что за девушка такая – позорище!

– Какой нафиг ста… – начала было я. – А этот.

– Ты курсовую написала?

– Когда?

– Что когда? – взбурила мать.

– Когда мне ее было писать? Сначала были праздники, потом ваша годовщина, потом твоему сыночку любименькому я комнату драила, будто у него у самого руки из жопы растут, – я начала злиться. – Хотя, судя по всему, так оно и есть и совесть его оттуда же. Не человек, а большая ходящая переполненная дерьмом срака.

– Это что такое? – мама побледнела от услышанного. – Это кто тебя такому научил?

– Дай-ка подумать, может тот, с кем вы бросили меня в заваленном снегом домике посреди вьюги?

– Прекрати! – топнула ножкой мама. – Что за детская ревность? Постыдись! Я тебя такой не воспитывала. Это все твой интернет, – сказала она, после развернулась ко мне спиной. – Чтобы завтра же все сдала.

Дверь комнаты с треском хлопнула.

Не удивительно, что после всех этих приключений мои одногруппники стали думать, что я больна.

Все пять пар с перерывом в полтора часа, я сидела на Камчатке и сверлила недовольным взглядом затылок Игната. Он любезничал со всеми без разбора. Каждая первогодка текла слюной, когда он проходил мимо.

Домой мы возвращались по отдельности, но на свой этаж поднялись вместе. Я молчала. Он молчал.

С кухни пахло чем-то вкусным – мама уже была дома и судя по обуви, отчим тоже. Я, махнув ей рукой, прошла в свою комнату и, хлопнув по включателю, застыла в оцепенении.

– Что за херня? – раскричалась я.

– Ты чего орешь? – подоспел Игнат и встал рядом со мной. – Ого! А где все твои игрушки? – удивился он.

Я бросила на него взгляд. Он и правда был удивлен. На удивление, неприятно удивлен.

– Твои игрушки на помойке! – выкрикнула мать с кухни. – Пора взрослеть.

Честно признаться, я думала, что после вчерашнего слез не осталось, но я ошибалась.

– Это все из-за тебя, – сказала я Игнату и вытолкала его из своей комнаты, громко хлопнув дверью. – Еще и влюбилась в тебя урода, – добавила я и тут же хлопнула себя по губам. Пару секунд спустя выглянула в коридор, надеясь, что его там нет. Его и след простыл. Зато подоспела мама.

– Вот будет своя квартира – будешь дверьми хлопать, – крикнула она и ушла.

Через полчала я с рюкзаком и дорожной сумкой наперевес слонялась по улицам, надеясь дозвониться хоть до одного знакомого, который мог бы приютить меня в этот дурацкий вечер.

Нет, меня не выгнали. Я ушла сама. В считанные дни дом, в котором я выросла, стал для меня чужим. Мама перестала быть мамой, и стала просто матерью. Даже не знаю, что стало тому первопричиной, ну уж точно не Петр Игнатович. Может, подковерные игры на работе и жажда карьерного роста сделали ее такой. Может, все дело в том, что я ее просто-напросто разочаровала.

На улице стоял мороз. Маленькими аккуратными снежинками с неба спускался серебряный туман. Снег забавно хрустел под ногами, но к тому моменту, как ноги начали мерзнуть, всякая забавность этих звуков сошла на нет.

Шел второй час моей вольной жизни. Зарядка телефона показывала сорок процентов – на морозе телефон быстро разряжался.

Тело мое дрожало и, казалось, я стала шагать, точно робот. Дотопав до торгового центра, я купила себе горячий капучино с собой и решила совершить попытку дозвониться до своих знакомых и напроситься на ночевку.

На дисплее высветились два пропущенных от отчима, одни пропущенный от матери и семь от Игната.

– Да пошли вы! – пробурчала я себе под нос, обратив этой репликой на себя подозрительные взгляды посетителей центра.

Натянув смущенную улыбку, я поспешила свалить из торгового центра и двинулась в единственное место, которое пришло мне в голову – в университет.

Осторожно миновав двух пьяных мужиков, один из которых, судя по штанам, обоссался, я подошла к зданию университета.

Еще несколько часов назад я, находясь в его стенах, думала как мне дальше жить бок о бок с Игнатом, а теперь стоя перед ним, промерзши насквозь, размышляла, как жить.

Телефон в кармане завибрировал. На этот раз я это заметила. Мне снова звонил Игнат. Я сбросила звонок.

С каждой минутой, которая тянулась, словно десять, мне казалось, что шум машин становился все тише и тише. Тут, не пойми откуда возникший, визг тормозов прорезал слух. Я испуганно обернулась. В нескольких метрах от меня, на университетской площади гудела машина Игната.

Он вылетел мне на встречу, оставив водительскую дверь открытой и напрыгнув на меня, заключил в объятия.

– Да ты вся дрожишь, – сказал он. – Быстро в машину.

Игнат выхватил у меня из рук сумку и стянул с плеч рюкзак. После взял за руку и усадил в машину, водрузив вещи мне на колени.

– Я не поеду домой, – отстучала я, дрожа.

– Я как знал, аренду еще на месяц продлил, – сказал он, задумчиво сдавая назад, чтобы выехать на дорогу. – Хорошо, что попросил у отца денег на ремонт, на первое время нам хватит.

– Нам?

– Нам. Посмотри на заднее сиденье.

Я глянула назад и увидела гору сумок и пакетов.

– Хорошо, что разобрать их не успел.

– Что случилось?

– Я рассказал им всю правду. Всю! Про домик и то, как социально оставил тебя обнаженной и прочее…. И…. меня выгнали из дома.

Я вздрогнула. Мне вдруг стало за него очень страшно, хотя стоило бояться за себя.

– Ты идиот? – спросила я, он ничего не ответил.

– Не надо было оставлять меня одного, – сказал он и замолчал.

Минут через пять мы въехали в незнакомый мне двор. Игнат завалился на руль, не глуша мотор.

– Игнат? – вопросительно произнесла я.

– Ты меня любишь? Ты и правда меня любишь? – протараторил он.

Я прикрыла рот ладонью, не зная, что ответить. Сердце мое застучало так быстро, что я и думать забыла о часах проведенных на морозе.

– Ответь, пожалуйста, – произнес он нерешительно.

– Слушай…

– Слушаю!

– Игнат, я…

– Просто ты сказала это сегодня и я подумал…. Ошибся, видимо, – огорченно произнес Игнат. – Могла бы и соврать. Она же врала.

Выражение его лица выглядело таким потерянным. Я в мгновение забыла все, что было до этого.

– Мама? – спросила я, поскольку то было единственным, что пришло мне на ум.

Он косо улыбнулся и я узнала в нем того мучителя, что был мне близко знаком.

– Люблю, – выпалила я, будто назло.

– Правда? – спросил он, округлив глаза, и неловко поправил шапку. Его чертенок снова куда-то пропал. – Скажи, что это не потому, что я привязал тебя.

– Привязал?

– Я хотел, чтобы ты была только моей.

Меня осенило. Связав все воедино, я, запрокинув голову, тяжело выдохнула.

– Ты все это специально делал, да?

– Да. – ответил он. Я всю ночь вчера думал об этом. О том, к чему в итоге это привело.

– Ты всего-то разрушил мою жизнь.

– Я знаю, – Игнат тоже запрокинул голову на сиденье. – Я знаю, – повторил он.

– Зачем?

– Я люблю тебя! – торопясь произнес он.

Я покосила на него взгляд. Воцарилось неловкое молчание. Мимо промчалась заниженная девятка, а за ней машина дорожной патрульной службы.

– Я люблю тебя, с первого курса люблю. Как только увидел, голову потерял – нарушил он тишину. – Но ты меня не любишь. Это не любовь. Ты не полюбила меня тогда, и если бы я вел себя иначе, ты бы на меня и не позарилась. Я заставил тебя влюбиться. Привязал. Я читал, что это лучший способ – сначала короновать, потом обесценить.

– Дурак, – прошептала я, и устало опустила голову.

Я хотела ответить ему хоть что-то, но горшочек не желал варить.

– Пойдем в квартиру, – сказал он и заглушил мотор. – Если хочешь, я открою тебе и уеду в гостиницу или в машине перекантуюсь.

– Угу, – ответила я. – Идем. Только не уезжай никуда.

Мы, молча, поднялись на лифте. А потом перед моим взором открылась скромная однушка с диванчиком, шкафом, столом и настольной лампой.

Игнат ушел вниз, чтобы поднять свои вещи. А я – на кухню. Холодильник был отключен и соответственно пуст, но в шкафу болталась упаковка пакетированного чая.

Входная дверь открылась и на пол приземлились пакеты.

– Я пиццу заказал и лапшу китайскую, – сказал он и вопросительно на меня посмотрел. – Подойдет?

Я одобрительно качнула головой. Он улыбнулся.

В этот момент мне стало так тепло, что описать это словами невозможно и абсолютно бессмысленно.

– Отлично! Тогда я сейчас еще раз сбегаю, там вещи остались еще …. в машине.

Я снова одобрительно качнула головой.

Благодаря зимней свежести, духота быстро сошла на нет и в квартире стало свежо и прохладно. Я разбирала свою сумку с тетрадями и ноутбуком, когда вернулся Игнат. Он бросил в коридоре вещи и снова скрылся за входной дверью, через несколько минут вернулся уже с едой.

Мы сидели за кухонным столом, поедая изысканные кушанья, которые пришлось запивать горьким чаем, ибо сахара в доме не было. И тут он выпалил.

– Можно все обнулить и пригласить тебя на свидание? – спросил Игнат и поджал губы.

– Обнулить не получится, – сказала я.

– Ясно, – ответил он и опустил взгляд. – Да. Я понял.

– Ничего ты не понял, – сказала я, и сорвавшись с места, поцеловала его.

Не было в этом поцелуе той дикой страсти, что искрила в разные стороны в прошлый раз. Да и не до нее было.

Он отпрял от меня и поднялся на ноги, прислонившись спиной к стене.

– Я не понимаю, – сказал Игнат.

– Я тоже.

Он развел руками.

– Нам надо разобраться во всем этом, – сказала я. – Ты только обещай не делать мне больно.

– Ты не шутишь сейчас?

– Мозг просит удавить тебя, а сердце – поцеловать. Считай, что сейчас наше первое свидание. Я приглашаю тебя на этот прекрасный чай и остатки пиццы. Ты согласен?

Игнат неловко засмеялся.

– Да, – ответил он.

– Обещаешь?….

– Да, – перебил меня Игнат. – Я буду беречь тебя, а если нарушу обещание, передай управление мозгу, моя шея в твоем распоряжении. Души на здоровье.

– Идиот, – рассмеялась я.

Он нежно взял мое лицо в свои теплые ладони и поцеловал.

На следующий день мы все пары просидели вместе на первой парте, чем заметно позабавили наших одногруппников.

Родители не разговаривали с нами еще несколько месяцев. За это время Игнат продал свой внедорожник, и мы выкупили нашу однушку. Нашу.

Они приняли нас, но каждый раз глядели с подозрением. Мамина любовь к Игнату чуть поутихла, но любви ко мне как-то не прибавилось. Ну и ладно.

Игнат бесил меня с самого первого курса. Все сделалось еще хуже, когда одним вьюжным вечером мы застряли в загородном домике его отца только вдвоем.

Мне понадобилось много времени, чтобы осознать, что ненависть не возникает на пустом месте. Мне понадобилось много времени, чтобы понять, что не каждая любовь начинается с восторженного фейерверка.

Мне понадобилось много времени, чтобы принять, понять и простить.

Но совладав со своими страхами, я готова была броситься в чужой край, точно жена Декабриста, как это сделала в свое время мама. И во мне поселилась уверенность, что есть тот, кто готов был сделать для меня то же самое.