Текст книги "Крылатые гвардейцы"

Автор книги: Захар Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Секрет побед

Поздно вечером весной 1956 года я возвращался домой после теплой встречи с рабочими одного из московских заводов. Состояние радостной приподнятости, взволнованности не покидало меня: рабочие жадно слушали мои рассказы о боевых делах, о героических подвигах летчиков-североморцев в суровые годы войны.

И вот сейчас в автобусе, который спешил в Новые Черемушки, я вспоминал об этом.

Неожиданно негромкий женский голос назвал мою фамилию. Я обернулся. Пожилая женщина смущенно смотрела на меня.

Я узнал ее: это – вахтер подъезда, где живут мои хорошие знакомые.

– Здравствуйте, Анастасия Ивановна! – приветствовал я ее.

Прерывающимся от волнения голосом она тихо сказала:

– Оказывается, вы с племянником моим Пашей Орловым вместе воевали. Я только вчера в журнале прочла. Собиралась разыскать вас, чтоб поговорить с вами, попросить подробнее рассказать о Паше. Он ведь приемный сын мне, Паша-то… Шести лет ему не было, как моя сестра – его мать умерла, и я взяла его к себе.

На другой день вечером Анастасия Ивановна пришла ко мне домой. Беседа наша затянулась далеко за полночь. Я подарил Анастасии Ивановне сохранившиеся у меня фотографии капитана Орлова.

Гостья ушла, а я сидел и вспоминал Павла Орлова. В моих ушах все еще звучал голос Анастасии Ивановны: «Рос парнишечка белоголовый, смышленый, геройского-то в нем вроде ничего и не было. Но поозорничать маленько любил. Возраст, видно, такой, малолетком остался без матери. Постарше стал – остепенился. Любили мы его очень…»

И мы, летчики, любили Павла Орлова. Любили и уважали. Помню, как будто это вчера было. Вот он, медлительный, большеголовый, широкоплечий, идет неуклюже, вразвалку. Но в воздухе Павел преображался. Опытные летчики восхищались его смелыми, мастерскими полетами. Казалось, что он и родился летчиком.

И вот теперь, много лет спустя, я узнал, что путь Паши в авиацию был совсем нелегким.

Мальчишкой он начал работать в сапожной мастерской.

– Старайся! Станешь хорошим мастером – сам сыт будешь и семью прокормишь, – говорил ему отец.

И Паша старался. Любую работу выполнял добросовестно, и его постоянно за это хвалили. Но профессия сапожника была ему не по душе.

В 1935 году прозвучал призыв – стране нужны 150 тысяч летчиков! Павел Орлов стал учлетом Московского аэроклуба. Упорно, настойчиво овладевал летным мастерством. Окончив аэроклуб, он понял: летать – его призвание.

В воздушных боях с врагом Павел всегда мысленно повторял наказ Бориса Сафонова – своего командира:

«Помни: враг бежит, если ты смело нападаешь, презирая смерть, если ты не знаешь другой цели, кроме одной – победить!»

И Орлов побеждал. Его атаки были дерзкими. Неожиданный маневр, трезвый расчет, решительность, хладнокровие – этим отличался Орлов в бою. Суровое небо Заполярья с его постоянными снежными зарядами, штормами, тяжелыми облаками, густыми туманами закалило боевого летчика.

Зато на земле он был мягок, добродушен. И особенно внимательно, как старший брат, заботился о новичках. Те не раз обращались к нему за советами по вопросам, не имеющим никакого отношения к летной службе. И по-видимому, Павел Орлов умел на них отвечать – молодежь всегда тянулась к нему.

…В один из июльских дней группа истребителей под командованием гвардии капитана Орлова сопровождала наши торпедоносцы, которые должны были нанести удар по вражескому каравану, находившемуся в районе Киркенеса. Низкая облачность благоприятствовала внезапному налету торпедоносцев.

Развернувшись со стороны моря к фашистскому каравану, летчики-сафоновцы обнаружили группу прикрытия в составе восьми «Мессершмиттов-109».

Стена шквального огня из зенитных орудий и пулеметов с кораблей врага преградила путь нашим самолетам.

Павел Орлов принял дерзкое решение и скомандовал:

– Разогнать воздушный патруль противника.

Увлекая за собой ведомых, он искусно прорвался через огненное кольцо зенитного огня.

Зенитки забили еще свирепей. Но наши летчики уже атаковали фашистские машины. Они наносили им удар за ударом.

Храбро и умело дрался ведомый старший лейтенант Виктор Максимович. Навязав противнику воздушный бой, он бил пулеметными очередями по «мессершмитту». Тот пытался уйти, но напрасно. Максимович преследовал его до тех пор, пока вражеский самолет, охваченный пламенем, не упал в море.

Не выдержав дружной атаки советских истребителей, фашисты попытались спрятаться в облаках. Но и там их достал огонь наших пулеметов.

А торпедоносцы тем временем всю силу своего оружия обрушили на вражеский караван. Два транспорта пошли ко дну.

Осматриваясь вокруг, не грозит ли опасность торпедоносцам, капитан Орлов заметил «мессершмитт», летевший почти над самой поверхностью моря. Он разгадал маневр фашиста: тот выжидал удобный момент, чтобы внезапно атаковать торпедоносцы. Тогда, не обращая внимания на завесу пулеметного огня, Орлов спикировал вниз, а следом за ним – Максимович. Молнией пронеслись они над транспортом и кораблями охранения и на бреющем полете догнали врага. «Мессеру» не дали возможности набрать высоту. И как фашист ни ухищрялся, а Павел Орлов через несколько секунд зашел ему в хвост. Короткие очереди в упор – и еще один стервятник отправился на морское дно.

Выполнив боевое задание, летчики без потерь вернулись на свой аэродром.

* * *

…Это произошло уже зимой. За нашими транспортами, которые направлялись в Мурманск, погнались три десятка фашистских бомбардировщиков. На перехват вылетели советские истребители.

Пробив толстый слой облаков, Павел Орлов сразу же увидел трех «Хейнкелей-111». Количественное превосходство врага не смутило его. Смелой атакой он заставил фашистов свернуть с боевого курса.

«Хейнкели», нарушив строй, поспешно и беспорядочно сбросили бомбы и попытались удрать на запад. Но Орлов уже зашел в хвост одной из вражеских машин и пулеметными очередями поджег ее. «Хейнкель» врезался в воду вблизи нашего каравана.

Израсходовав весь боеприпас, Орлов решил вернуться на свой аэродром, но в этот момент увидел, что, маскируясь слоисто-кучевыми облаками, к каравану приближается группа «юнкерсов». Бомбовый груз мог вот-вот обрушиться на наши транспорты.

Зенитная артиллерия кораблей охранения открыла огонь. Вражеские машины, немного уклонившись от прежнего маршрута, приближались к цели. Орлов знал: ни одна бомба не должна упасть на транспорты. Патронов у него не было, оставался один выход – идти в лобовую атаку.

Позже он рассказывал товарищам:

– Я был уверен: враг не устоит перед лобовой атакой. В ней обычно выдерживает тот, у кого крепче нервы. У гитлеровцев сдали нервы: они отвернули в сторону, бесприцельно сбросив бомбы. Исход воздушного сражения всегда решает инициатива, наступательный дух, стремление победить во что бы то ни стало. Самое сильное и грозное оружие – воля к победе. И тот, кто владеет этим оружием, всегда будет победителем. Герой Советского Союза Павел Иванович Орлов за свою короткую фронтовую жизнь сбил двенадцать фашистских самолетов. Он погиб весной 1943 года, защищая родное советское небо. Мы потеряли не только великолепного мастера-летчика, но и чудесного, задушевного друга.

Судьбы героев

Ейское высшее ордена Ленина авиационное училище. Оно стало мне таким же родным, как те места, где я родился и рос, как моя школа, как тот аэроклуб, где впервые узнал, какое счастье управлять крылатой машиной и чувствовать, что она послушна тебе! Многих летчиков, о подвигах которых сложены легенды, выпестовало Ейское авиационное училище.

Здесь овладевали искусством полета первые Герои Советского Союза Василий Молоков и Сигизмунд Леваневский, спасшие челюскинцев из ледового плена.

Если бы воздух мог сохранить смело и красиво вычерченный рисунок фигур высшего пилотажа, то сегодняшние курсанты над аэродромом училища увидели бы почерк дважды Героя Советского Союза Алексея Мазуренко.

В Ейском училище получил путевку в летную жизнь и Герой Советского Союза Евгений Преображенский. Осенью 1941 года он первым бомбил военные объекты фашистского логова – Берлина.

А мои однокашники пришли в училище из аэроклубов по путевкам ЦК комсомола. Стране нужны были морские летчики, чтобы охранять воздушные пространства над пограничными морями и океанами.

Ясный путь лежал перед нами. Пройти его с честью, не сбиться с главной магистрали на боковые дорожки, извилистые тропки – вот к чему мы стремились.

Жили мы одной дружной семьей. Словно только вчера соревновались в полетах, в учебе, а на досуге увлекались спортом и танцами, бродили по тенистым аллеям парка имени Калинина. Наша семья была поистине многонациональна: и украинцы Борис Литвинчук, Демьян Осыка, и осетин Геннадий Цоколаев, и русские, и многие, многие другие.

* * *

Борис Литвинчук, жизнерадостный юноша с открытым, приветливым лицом, прекрасный спортсмен, был общим любимцем в училище. Его летным успехам одинаково радовались и преподаватели, и курсанты.

– Красиво летает Борька, – восхищались товарищи, наблюдая за каскадом фигур высшего пилотажа.

– Молодец, Литвинчук! – говорил инструктор, когда Борис, посадив свой истребитель на три точки, легко выпрыгивал из кабины и четко рапортовал о полете.

Окончив училище, Борис получил назначение в черноморскую авиационную часть. И там тоже завоевал авторитет среди новых своих друзей. У него оказались большие педагогические способности – он не только охотно, но и умело передавал товарищам свой опыт.

В свободное время Борис увлекался рыбной ловлей. Крепкий, ловкий, собранный, он быстро научился управлять парусами, и рыбаки приняли его в свою компанию. Тогда он познакомился с дочерью евпаторийского рыбака, веселой и разбитной Шурой. Пела она так, что мы слушали ее, словно завороженные, а что же говорить о Борисе…

Выходной день Борис мечтал провести с Шурой. А накануне выходного дня мы неожиданно узнали, что Василия Титова переводят в другую часть. Василий радовался новому назначению, но… до сих пор не освоил он правильный расчет при заходе на посадку. Не хочется, да придется краснеть перед новыми товарищами!

– А ты попроси Бориса – он поможет, – посоветовали ему друзья.

Борис Литвинчук не колебался. Весь выходной день он отрабатывал с Василием расчет при посадке. Уезжая, Василий благодарно обнял его. Теперь-то он точно и красиво посадит свой самолет!

И в следующий выходной день не пришлось Борису побыть с Шурой. В это утро началась война.

Много раз участвовал Литвинчук в штурмовках аэродромов противника, охранял с воздуха наши корабли и транспорты. Летал он и в дальние рейсы. Его истребитель и истребитель напарника подвешивали вместе с бомбовым грузом к авиаматке – тяжелому четырехмоторному бомбардировщику ТБ-3. Над целью бомбардировщик сбрасывал бомбы, а Литвинчук вместе с ведомым отцеплялись от авиаматки и, перейдя на свободный полет, защищали ее от неприятельских истребителей.

Пятнадцать фашистских самолетов на боевом счету Бориса Литвинчука. До последних дней войны сражался он с врагом.

После войны Борис поступил в Военно-воздушную академию и там учился так же упорно и так же успешно, как и в Ейском авиационном училище.

Прямой, светлый путь открыт перед Борисом Михайловичем Литвинчуком. Рядом с ним его большая, чистая любовь – черноглазая дочь рыбака из Евпатории…

* * *

Под жарким, южным солнцем родился кавказец Геннадий Цоколаев. А сражаться с врагом ему пришлось в хмуром небе прохладной, дождливой Балтики.

Он защищал от гитлеровских захватчиков Таллин, Ригу, Ленинград.

Стремительно штурмовал он фашистские корабли и транспорты, смело и находчиво вел воздушную разведку: наше командование получало от него ценнейшие сведения.

На Ленинградском фронте тогда шли жестокие бои. Ни небо, ни земля, ни люди не знали передышки. И днем и ночью летал Геннадий Цоколаев.

Свыше трехсот боевых вылетов совершил он, двадцать фашистских машин сбил во время воздушных сражений.

Грудь Геннадия Цоколаева – прославленного ленинградского аса украсила Золотая Звезда Героя Советского Союза.

* * *

Выпускник Ейского училища – Демьян Осыка получил назначение в штурмовую авиацию.

Сражался он далеко от своей родной Украины – в небе Заполярья. Точный расчет, зоркий глаз – и от бомбовых ударов взлетали склады с боеприпасами и горючим, горели танки и автомашины. Пять транспортов противника потопил он, сбил три самолета.

* * *

Комсорг нашей эскадрильи Василий Хряев, узкоплечий юноша, с бледным, немного усталым лицом, на первый взгляд казался слабым, хрупким. На самом деле Василий обладал завидным крепким здоровьем. Он был хорошим спортсменом, застрельщиком физкультурных соревнований. По общему мнению, Василий был первоклассным летчиком. Товарищи часто любовались сложными фигурами, четко вычерченными его самолетом.

В воздушных сражениях с гитлеровскими асами Василий Хряев одержал немало побед. Он защищал Севастополь, Одессу, Керчь, Новороссийск. Успешно прикрывал от налетов вражеской авиации наши корабли, транспорты и наземные войска, сопровождал бомбардировщики. Больше десятка вражеских машин уничтожил в боях Василий Хряев.

Я побывал в Ейском высшем авиационном училище за несколько дней до славного сорокалетнего юбилея. Приехал я сюда после большого перерыва. Многое переменилось: и люди уже другие, и самолеты, и оборудование. В комнате боевой славы я увидел макеты старых боевых машин: Р-1, И-1, И-5, И-16, СБ. Рядом с ними стояли макеты современных реактивных самолетов. Это была очень красноречивая иллюстрация истории советской военной техники, темпов ее развития. Курсанты, продолжатели нашего дела, заполняли знакомые аудитории… Я чувствовал волнение и думал о том, что эти чудесные ребята, если Родине будет угрожать опасность, так же как и мы, не жалея сил, встанут на ее защиту. А на стенах висели портреты известных всей стране летчиков – воспитанников училища. Среди них было немало моих однокурсников.

Я долго стоял перед портретами своих друзей и думал о том, сколько пришлось им перенести в жизни. Их молодость прошла в непрерывных боях, вместо музыки приходилось слушать грохот орудий, взамен песни – пулеметную и винтовочную стрельбу…

Трудная, но прекрасная молодость! Борису Литвинчуку, Геннадию Цоколаеву, Демьяну Осыке и Василию Хряеву было с кого брать пример: подвиги героев гражданской войны говорили об огромной душевной силе и высоком патриотизме коммунистов.

Сейчас в Ейском училище учится талантливая молодежь. Курсанты летают на новых сверхзвуковых реактивных машинах. У каждого из них свои мечты, свои достижения. И старшие товарищи, чьи портреты висят в комнате боевой славы, своей героической судьбой всегда зовут их к подвигу.

Неоконченный разговор

Вечер подкрался незаметно. Пока я шел по близким к вокзалу улицам, было еще светло и сильный осенний ветер гнал к морю тяжелые облака. На западе клубились темные, с пушисто-белой каймой тучи. Уходящее на отдых солнце так и не сумело прорваться сквозь их толщу и послать на землю хотя бы один, даже самый слабый прощальный луч.

Как только на город спустились сумерки, он сразу стал серым, неприветливым. Но тут же вспыхнули огни, много огней; они ярко горели в уличных фонарях, светились в окнах домов. В конце убегающей вверх улицы засияло золотом электричества большое здание гостиницы. По соседству с ней стоял скромный небольшой дом. В этот дом я и спешил… Улица круто поднималась в гору, и идти было нелегко.

Усталый, я поднялся на второй этаж и позвонил. Дверь открыл хозяин – Анатолий Калитников. Радостно-возбужденный, он обнял меня за плечи:

– Ребята давно собрались, тебя ждем. Пошли скорее!

Я извинился:

– Друг ко мне заглянул… повидаться… Проездом он здесь был. Проводил его на вокзал – и сразу к тебе.

В столовой весело шумели наши летчики-североморцы. Жена Анатолия Лида, сильно разрумянившаяся не то от плиты, не то от хлопот, усаживала гостей за стол и шутливо приговаривала:

– В тесноте, да не в обиде.

Я поздоровался с присутствующими и поискал глазами Василия Смагина – техника самолета Калитникова. Но Василия не было. Странно!.. У Анатолия такой праздник – долгожданное новоселье, а самый близкий товарищ почему-то не пришел. Жаль… Я знал Смагина давно. Это – интересный человек, у него многое можно узнать, многому научиться: он всерьез увлекается новой техникой, и не только авиационной.

Я сразу обратил внимание на отсутствие Василия Смагина еще и потому, что только недавно расстался на перроне вокзала со своим боевым товарищем Степаном Ильченко, уехавшим в Ленинград, техником самолета, на котором я сражался во время войны в небе Заполярья. До чего же дорог мне Степан! В тяжелые боевые будни, когда не раз одному бывало непосильно трудно, вместе мы всегда находили выход из любого положения. Со Степаном мы были неразлучны. Встречая нас, товарищи приветствовали шутливо-торжественно:

– Экипаж машины боевой!

Вскоре после войны Степан уволился в запас, работал на Севере, а сейчас, получив назначение в Ленинград, заехал попрощаться со мной.

Последнее время мы виделись с ним редко, переписывались, признаться, тоже не очень часто, но фронтовую дружбу не теряли.

* * *

Улучив удобную минуту, спрашиваю Анатолия:

– Почему не пришел Смагин?

На добродушном, оживленном лице Калитникова появляется недоумение:

– А я и не звал Василия… Ты же видишь… одни летчики…

– Что же, по-твоему, мы, летчики, из другого теста сделаны? Или Василий хуже нас?

– Ну это ты загнул! – Андрей насупился. – Сам знаешь, Василия я уважаю, работяга он замечательный. Но ведь с летчиками у меня больше общих интересов, а ему, конечно, у нас было бы скучно. Ему интереснее провести свободное время со своими товарищами, «технарями».

– С «технарями»! И кто выдумал это слово – обидное, пренебрежительное, – возмутился я.

Лида уже заметила в нашей беседе что-то неладное и подошла к нам с тревожным вопросом в больших серых глазах.

– Ты, Анатолий, слишком увлекся спором и забыл об обязанностях хозяина, – мягко сказала она мужу. И тут же извиняющимся жестом положила на мое плечо тонкую руку: – Я все жду, когда наконец произнесете тост в честь нашего великолепного обиталища.

Конечно, она права. Я пришел на новоселье к товарищу, и мне полагалось быть веселым, общительным. Я взял себя в руки и выбросил из головы неприятные мысли.

* * *

Возвращаясь домой, я вспомнил неоконченный разговор с Анатолием.

«А ведь он искренно убежден, что прав», – огорченно думал я.

Как же получилось, что боевой летчик так несправедливо относится к технику – своему верному помощнику?

Анатолий – отличный летчик, хороший, честный человек. Вырос в простой трудовой семье. Умеет ценить труд – и не только свой. Не один раз говорил мне о безотказной и очень квалифицированной работе техника Василия Смагина.

А оказалось, Анатолий не совсем понимает, что значит для боевого летчика техник и на войне, и в мирное время. Что же тогда спрашивать с молодых, неопытных пилотов? Кто им объяснит, что выполнение боевого задания, а иногда и жизнь летчика зависят от техника: от его знаний, практических навыков, добросовестности. Техник придирчиво готовит машину к полету, тщательно проверяет исправность всех приборов, механизмов и оборудования, чтобы летчик мог спокойно лететь.

А часто ли молодые летчики работают вместе с техниками? Некоторые из них даже в часы, отведенные для работы на материальной части, предпочитают играть в шахматы или в домино. Они не хотят «пачкать руки».

Есть, конечно, и другие. Но нам необходимо, чтобы каждый летчик знал материальную часть не только теоретически. Это необходимо и для того, чтобы летчик в любой момент мог проверить работу техника: встречаются нерадивые или недостаточно знающие свое дело техники. В первом случае надо «подтянуть», во втором – помочь. Но это возможно, если летчик знает машину как свои пять пальцев. Иначе, как указать технику на недостатки в его работе? Как помочь ему советом, а то и делом?

Много раз пришлось мне с техником и мотор менять, и плоскости, и узлы шасси… И я совсем не обижался, когда Степан Ильченко учил меня, молодого летчика. Наоборот, был благодарен ему: моих знаний материальной части, полученных в авиационном училище, было явно недостаточно.

Начальник училища полковник Андреев говорил нам, выпускникам:

– Чтобы стать настоящим боевым летчиком, вам надо года три прослужить в боевом соединении. Тогда вы научитесь летать днем и ночью, при любых метеорологических условиях. Это умение придет к вам только после того, как вы узнаете свой боевой самолет во всех его мельчайших деталях. А для этого не пренебрегайте работой на материальной части.

Я крепко запомнил эти напутственные слова и не раз мысленно благодарил его. Особенно пригодился его совет во время воздушных боев.

Помню одно из первых сражений над морем. Жаркое было сражение! «Юнкерсы» и «мессершмитты» рвались к Мурманскому порту, а наши истребители, перехватив противника, открыли пулеметный огонь с близких дистанций.

Атаки следовали одна за другой. Уже третий «мессершмитт», сделав переворот через крыло, рухнул вниз. То же случилось и с «юнкерсом».

Фашистские летчики, убедившись, что к Мурманску им не прорваться, начали прятаться за облаками. Тогда по приказу ведущего мы быстро набрали высоту и помчались наперерез врагу. Вскоре еще две фашистские машины нашли свою могилу в глубинах Баренцева моря. В этом бою я тоже сбил «юнкерса», но на свой аэродром еле-еле добрался: у моего истребителя был поврежден руль поворота.

Степан Ильченко встретил меня на аэродроме и невесело покачал головой. Боевой день только начался, а моя машина уже вышла из строя.

– Давай вдвоем займемся заменой руля, – предложил я Степану, – тогда у нас дело скорее пойдет! Верно?

Ильченко засмеялся:

– Не терпится еще фашиста сбить? Ну что ж, попробуем, приналяжем…

Не прошло и часа, а мой истребитель был уже в боевой готовности.

Вскоре с командного пункта взвилась красная ракета – сигнал «Воздух». В этот день я сбил еще один самолет. Степан горячо радовался этой удаче.

Через несколько дней, во время взлета по боевой тревоге, впереди моего истребителя разорвалась бомба, сброшенная с вражеского самолета Ю-88. Взрывной волной мою машину бросило в сторону, правая плоскость и стабилизатор оказались поврежденными.

И на этот раз мы с Ильченко работали вместе: отремонтировали плоскость, заменили стабилизатор.

Нашу дружбу крепила общая работа. Засучив рукава комбинезонов, мы снимали капот, проверяли исправность машины, чистили детали пулеметов и пушек, заменяли изношенные части новыми. А после войны вместе учились – новая техника требует больших серьезных знаний.

* * *

В окно заглянул бледный рассвет, а я еще не мог заснуть: все вспоминал… Сильно взволновал меня незаконченный разговор с Анатолием. Я не сомневался в своей правоте. Но как ее доказать? Эх, Анатолий, Анатолий!

«Сегодня поговорю по душам с Калитниковым, расскажу ему все, что передумал за сегодняшнюю ночь, а выводы пусть делает сам», – это решение помогло мне успокоиться…