Текст книги "Крылатые гвардейцы"

Автор книги: Захар Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Гвардейская душа

Хмурится Баренцево море. Тусклым свинцом отливают гребни бегущих к берегу волн.

И вдруг ветер разрывает в клочья тяжелую тучу, нависшую над землей. Сразу же с неожиданной щедростью брызжут вниз солнечные лучи. Они золотят мелкую рябь воды, зажигая искорки на поверхности моря.

Словно обрадовавшись неожиданно открывшейся красоте, из глубин неба ринулась вниз с грозным ревом семерка истребителей. Казалось, вот-вот кто-нибудь из летчиков заденет крылом позолоченный гребень волны… Еще несколько секунд – и самолеты летят над берегом. К высокой сопке они приближаются как будто связанные крепкой невидимой нитью, одновременно делают круг, затем спешат дальше, к своему аэродрому.

Родной аэродром! Сколько раз поднимались мы с него навстречу врагу. Сколько раз садились здесь, опаленные огнем жестокого воздушного боя. А те, кто не вернулся?.. Вечная память им!

Молодые летчики-североморцы бережно хранят боевые традиции героев-сафоновцев, чтут память воздушных бойцов, погибших в глубинах Баренцева моря и на сопках Заполярья.

Каждый раз, возвращаясь после учебных полетов, они делают круг почета над высокой сопкой, недалеко от аэродрома. На этой сопке находится одинокая могила, сложенная из гранитного камня. На могиле – лопасти винта самолета и гвардейский значок.

Здесь похоронен молодой летчик-истребитель Александр Заподобников.

Разбрелись по всей стране его боевые товарищи. Но где бы они ни были, им никогда не забыть обаятельного юношу, мужественного и скромного. Он любил жизнь и совсем не боялся смерти.

Подвиг Заподобникова запомнят на всю жизнь и молодые летчики-североморцы. Знакомясь с историей своей части, они встречают на одной из страниц фотографию молодого летчика с большими добрыми и веселыми глазами, а под ней подпись:

«Гвардии младший лейтенант Александр Заподобников, любимец части, геройски погиб 17 августа 1944 года».

Кто этот летчик? Какой подвиг совершил он? На его груди нет ни Золотых Звезд, ни орденов, ни медалей. Только гвардейский значок на правой стороне морского темно-синего кителя.

Почему же имя Александра Заподобникова стоит рядом с именами прославленных воздушных бойцов, удостоенных высоких правительственных наград? Чем заслужил он такое уважение и любовь своих боевых друзей?

* * *

В разгар жестоких сражений весной 1943 года в нашу часть прибыл младший лейтенант Александр Заподобников. Крупный, широкоплечий, он шагал, слегка покачиваясь на ходу, совсем как настоящий моряк. Сразу же стал расспрашивать нас, летчиков, о боевой работе, о характере и капризах Баренцева моря, о суровой природе, искренне восторгался подвигами однополчан.

Потом коротко рассказал о себе. В Москве родился, вырос. О Подмосковье с его лесами, реками, озерами говорил чуть ли не стихами. А через несколько дней задумчиво произнес:

– Кажется, я полюблю эти места. Здесь не яркая, суровая, своеобразная красота…

Сашу Заподобникова назначили в эскадрилью гвардии капитана Максимовича.

– Я рад, что попал в большую дружную семью летчиков Севера. Но я пока еще не обстрелянный, – говорил он нам.

С каждым днем в эскадрильи все больше и больше привязывались к новичку. Всегда жизнерадостный, Заподобников никогда не обижался на шутки.

Кто-то из летчиков беззлобно назвал его карасем за выпуклые глаза и широкую, слегка покачивающуюся на ходу фигуру. И когда Александр вылетел на боевое задание, в эфире прозвучал новый позывной:

– Я – «Карась», вижу самолеты противника!

В паре с гвардии капитаном Абишевым Саша сопровождал самолеты, бомбившие вражеский караван судов.

Над морем завязался ожесточенный воздушный бой – первый бой в жизни Заподобникова. Но новичок не растерялся. Спокойно, внимательно осматривал небо – не грозит ли опасность его ведущему. Увидев, что два «Мессершмитта-109» приготовились к атаке на Абишева, немедленно вступил с ними в бой. И атаку провел так умело и решительно, что фашисты, не выдержав, отступили.

На аэродроме все Сашу торжественно поздравили с успешным боевым крещением. Один из летчиков сказал:

– Молодец, Карась! Дрался ты, как настоящий сафоновец!

С этого дня мы относились к нашему самому молодому товарищу не только с большой симпатией, но и с уважением.

И в других воздушных боях Заподобников сражался храбро, уверенно. Но летал он только ведомым; на его боевом счету не было ни одной сбитой машины врага.

Не успел! Всего пять раз вылетел Заподобников на боевое задание. Но сражался так, что каждый раз после боя, в котором он принимал участие, опытные, закаленные в многочисленных воздушных сражениях летчики восхищались его смелостью и боевым мастерством: «Гвардейская хватка».

17 августа 1944 года летчики-североморцы вели бой над гитлеровским аэродромом. Среди них был и Саша Заподобников. В этот раз он был ведомым у Максимовича, зорко осматривался вокруг: не появятся ли вражеские самолеты. В разгаре боя мотор на машине ведущего внезапно начал работать с перебоями. Максимович вынужден был возвратиться на свой аэродром. Оставшись один, Заподобников, не теряя ни секунды, пристроился к своим истребителям и вместе с ними отгонял «мессершмитты», пытавшиеся прикрыть свой аэродром от бомбового удара.

Вскоре он сам оказался в роли ведущего – за ним неотступно следовал летчик Завирюха.

Неожиданно в эфире раздался спокойный голос:

– Я – «Карась». Подбит. Прикройте.

Тут же взмыл вверх и с разворота пошел к родному аэродрому. Завирюха полетел вслед за ним. Ему ясно было видно, что с самолетом Заподобникова происходит что-то неладное: то он сильно проваливался, то вновь набирал высоту.

С большим трудом Александр Заподобников перетянул линию фронта, и сразу его краснозвездный «ястребок» начал медленно снижаться.

«Александр уже не управляет своим самолетом. Он либо потерял сознание, либо мертв», – с беспокойством подумал Завирюха. И словно в ответ на его тревожные мысли машина Заподобникова рухнула около гранитной сопки.

Тело Саши Заподобникова нашли в тот же день. От удара самолета о землю его выбросило из пилотской кабины на крыло. Лицо было залито кровью: осколок вражеского снаряда попал ему в голову. И с такой смертельной раной он управлял машиной!

Большой, красивый подвиг совершил младший лейтенант Заподобников! Умирая, он собрал все свои силы, всю свою любовь к Родине и ненависть к фашистским захватчикам… Только бы дотянуть до своих, только не отдать себя и самолет врагу.

Похоронили Сашу с воинскими почестями. На его могиле летчики-североморцы поклялись отомстить за смерть товарища. Клятву свою они сдержали.

И теперь, много лет спустя, заканчивая рассказ об Александре Заподобникове, его боевые друзья взволнованно говорят своим внимательным молодым слушателям:

– У Саши была настоящая гвардейская душа.

Призвание

Я, как и все курсанты, любил Петра Коломийца – высокого, широкоплечего юношу с зеленовато-серыми глазами и густой шапкой светлых волос – за его страстное увлечение авиацией, за ровный, веселый характер, за то, что был он хорошим товарищем. Петр всегда с радостью помогал тем, кто нуждался в его поддержке. Чаще всего это была помощь в учебе, главным образом в решении математических задач и примеров. Объяснял и доказывал он просто, ясно и убедительно. Именно поэтому к нему особенно охотно обращались товарищи.

Кроме математики у Петра был и другой, еще более сильный «конек» – высший пилотаж. Петр всячески старался, чтобы и остальные курсанты овладели мастерством высшего пилотажа. Во время учебных полетов он держался около отстающих, подбадривал их, помогая советами, показывал, как устранить ошибки.

Поэтому никто из нас не удивился, когда после окончания военного авиационного училища Петра оставили инструктором. Он уже вслух мечтал о том, как станет сам учиться, осваивать новую технику и все свои знания передавать ученикам.

Кому, как не ему, учить новичков! Ведь он не только сам отлично летал, но и умел увлеченно, с огоньком передать другим свои знания.

Словом, воспитывать будущих летчиков-истребителей – это подлинное призвание Петра Коломийца.

Получив назначение в черноморскую авиацию, я дружески попрощался с Петром, пожелал ему успехов, в которых не сомневался.

Началась Отечественная война. Петр Коломиец прекрасно понимал, что работа инструктора стала еще более ответственной, но он был молод, силен, уверен в своих знаниях и всем своим существом рвался защищать Родину с оружием в руках.

«…Я прошу отпустить меня на фронт, – писал он в одном из своих бесчисленных рапортов командованию. – На моем месте сможет работать человек пожилой и не с таким завидным здоровьем, как у меня…»

В конце концов его просьбу удовлетворили.

Весной 1942 года Петр Коломиец приехал в Заполярье. Его назначили в наш, тогда уже гвардейский североморский истребительный полк. Он быстро сдружился с летчиками полка и жаждал только одного – скорее встретиться с врагом.

А в те дни небо Заполярья содрогалось от жестоких воздушных сражений. Несмотря на частые боевые вылеты, бывалые воины-сафоновцы Александр Коваленко, Павел Орлов, Василий Адонкин, Петр Сгибнев находили время, чтобы поделиться своим боевым опытом с Петром. На первое боевое задание Коломиец шел спокойно, чувствуя локоть фронтовых друзей.

Вернувшись из госпиталя в родной полк, я встретил Коломийца. Наша встреча была теплой и радостной. В тот же день Петр рассказал мне о своем первом воздушном бое. Говорил с жаром, словно все это произошло сегодня…

В то утро тяжелые серые тучи низко висели над аэродромом. Погода явно не благоприятствовала полетам.

– Разрешат ли вылетать? Наверное, нет! – с тревогой говорили летчики. Они стояли у самолетов, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

И техники, которые не жалели своих сил, старательно готовя к вылету боевые машины, тоже беспокоились:

– Неужели полет отменят?

Наша разведка донесла, что вражеская авиация готовится бомбить советские наземные войска. Поступил приказ командования: «Истребителям отразить в воздухе этот налет». Но погода, как назло, сильно ухудшилась, и новый приказ гласил: «Отставить боевой вылет».

– Сам понимаешь, какое у меня было настроение… Ведь в этот вылет я должен был получить боевое крещение. Я так ждал этого часа! – рассказывал Петр. – Я уже в отчаяние начал приходить. Все! Не полетим! И вдруг слышу: командир группы Петр Сгибнев, разговаривая с кем-то по телефону, спросил: «Разрешите? Не растеряемся!..»

Закончив разговор, Сгибнев несколько секунд стоял в задумчивости, потом решительно, крупными шагами направился к своему самолету. Техник самолета выбежал за ним и громко спросил на ходу:

– Ну как, товарищ капитан, полетите?

Сгибнев рассеянно посмотрел на него, но ничего не ответил, вспоминая предыдущее воздушное сражение и безжалостно выискивая допущенные тогда ошибки.

И только около своего истребителя Сгибнев негромко сказал что-то технику. Коломиец увидел, как тот рванулся к самолету, и сразу же догадался: вылет разрешен.

Быстро надев парашют, Сгибнев подозвал к себе летчиков. Они обступили командира и внимательно выслушали боевое задание. Сгибнев говорил коротко и сдержанно. Тон его был необычно строгий.

– Обстановка, товарищи, очень сложная. В районе Титовки метеорологические условия таковы: сплошная облачность. Враг будет прятаться в облаках. Не забывайте: самое главное – осмотрительность. И еще раз напоминаю: нельзя действовать в одиночку. Держитесь друг за друга. Если облачность сильно прижмет нас к земле, полетим к морю и берегом вернемся на свой аэродром. Рисковать нельзя. Таков приказ!

Перед тем как сесть в кабину, Сгибнев внимательно посмотрел на своих летчиков. Он видел, что лицо каждого из них выражало одно: скорее в воздух! Сгибнев подумал: «Эти не растеряются! Народ бывалый». И тут же появилась беспокойная мысль: «Коломиец не обстрелянный еще!»

Но молодой летчик твердо выдержал взгляд командира. Сгибнев увидел в глазах новичка такое же горячее, как и у всех, стремление идти в бой и сразу поверил в него.

– Полетите моим ведомым, – приказал он Коломийцу. И, обращаясь уже ко всем летчикам, предупредил: – Сообщать в эфир только о появлении врага и об опасности. Мой заместитель в воздухе – капитан Адонкин. Всей группой идем к Рыбачьему. А сейчас по самолетам. Взлетаем по сигналу: две красные ракеты.

Вскоре хмурое небо прочертили две ярко-красные ракеты и тут же взревели моторы истребителей. Один за другим поднимались с аэродрома боевые самолеты и ложились на заданный курс.

По-прежнему низко над землей лениво плыли облака. Сгибнев вел свой воздушный отряд на бреющем полете, едва не задевая вершины сопок. Вот линия фронта осталась позади.

Теперь надо было тщательно замаскироваться и выжидать появление противника. Пока вражеских самолетов нигде не было видно.

Вдруг в эфире прозвучал голос Сгибнева:

– Впереди и выше нас под облачностью идут «юнкерсы» в сопровождении «мессершмиттов». Нас, видимо, не заметили, спокойно развернулись влево.

Группа Сгибнева продолжала свой полет прежним курсом до тех пор, пока не оказалась в тылу фашистских самолетов.

Около пятидесяти машин бросили фашисты на нашу морскую пехоту в районе Титовки. Стервятники пытались подойти незаметно, скрываясь в облаках. Но не удалось. Внизу их встретил меткий огонь наших летчиков.

– Выбирайте цель! Атакуйте самостоятельно! Прикрывайте товарища! – отрывисто передал Сгибнев и пошел в атаку на лидера «юнкерсов».

Дистанция между его истребителем и самолетом врага быстро сокращалась.

Фашистский летчик летел со снижением, потом перешел в горизонтальный полет. Сгибнев вместе с Петром Коломийцем оказались в хвосте. «Сейчас командир откроет огонь!.. Бей же скорее!» – нетерпеливо думал Коломиец.

Однако Сгибнев не торопился. Он осторожно приподнял нос своего «ястребка» и только тогда открыл огонь. Меткая очередь прошила «юнкерс», и машина со свастикой свернула в сторону. Но было уже поздно: пламя охватило фюзеляж, перебросилось на хвостовое оперение. Горящий вражеский самолет несколько мгновений еще планировал, потом рухнул на землю.

Коломиец впервые увидел сбитый самолет. Одну-две секунды он провожал глазами огненный язык, окруженный густым облаком дыма.

Вскоре на гранитной сопке высоко в небо взметнулось пламя – еще один фашистский пират отлетался навсегда.

В разгар воздушного боя Коломиец увидел, что летчик Адонкин погнался за «юнкерсом», а в этот момент в хвост ему начал пристраиваться «мессершмитт».

Волнуясь, Коломиец передал по радио: «Ноль два! Ноль два! В хвосте «мессер».

Услышав тревожное предупреждение, Адонкин энергично положил свой истребитель в глубокий вираж и ушел от вражеской атаки.

Сгибнев и Коломиец быстро сближались с «мессершмиттами» на встречных курсах. Но фашисты не выдержали атаки в лобовую и отвернули в сторону. Преследуя их, Коломиец поймал одного в сетку прицела. Дробное постукивание пушки и пулеметов – и из мотора «мессершмитта» вырвалось дымное пламя.

Окрыленный своей первой победой, Петр Коломиец дерзко, уверенно нападал на врагов, словно уже не раз участвовал в боях. Сгибнев одобрительно наблюдал за ним.

«Такой в бою не подведет», – радостно подумал он.

Налет гитлеровской авиации был отражен. Все наши машины благополучно вернулись на аэродром.

В этот день летчики долго вспоминали и детально обсуждали все перипетии сражения. В разборе принимал участие и Петр Коломиец. Теперь он – не новичок, а настоящий боец: сбить в первом же воздушном бою самолет врага – это удается далеко не каждому.

Подводя итоги, Сгибнев сказал:

– Отвечу, почему Петр в первом же бою показал себя опытным воином. Выдержка и мастерство. Петр – истребитель по призванию.

И командир не ошибся. Сотни раз вылетал на боевое задание Герой Советского Союза Петр Леонтьевич Коломиец и всякий раз добивался успеха.

…Отошли в прошлое кровавые бои с гитлеровцами, заросли травой окопы, затерялись среди валунов обломки вражеских машин, но никогда не изгладятся из памяти народа имена героических защитников Заполярья и в числе их имя летчика-истребителя Петра Коломийца.

Прерванная песня

Летчики-североморцы во время отдыха с наслаждением слушали пение аса-истребителя Василия Адонкина. Голос у него был низкий, мягкого приятного тембра. Музыкальный слух – абсолютный. Но главное, он вкладывал в песню что-то свое, большое, сильное – пел ли Василий старинные русские песни или наши любимые, авиационные.

Василий до самозабвения любил пение и музыку. Он привез с собой гитару, которая удивительно мягко и верно дополняла его голос. Нередко поздно вечером в его землянке собирались однополчане. В такие вечера память выхватывала из жизненных впечатлений самые сокровенные воспоминания. Поет Василий о Брянских лесах, а кто-то из летчиков вспоминает родные строчки последнего письма из дому – сейчас гитлеровцы топчут знакомую с детства землю… И по-новому звучала известная песня, превращаясь в горячий призыв к мщению.

А рано утром гвардии капитан Василий Адонкин, всегда собранный, спокойно-уверенный, летел на боевое задание. И, глядя на его сурово сжатые губы, сведенные брови, трудно было поверить, что совсем недавно задумчивая улыбка придавала его лицу мечтательность и доброту.

* * *

Небо было на редкость чистое и безмятежное, будто бы и нет войны, будто бы и не здесь каждый день идут смертельные схватки с врагом…

В такую погоду хорошо мчаться на быстроходной моторке, разрезая волны, мчаться до тех пор, пока далеко позади останется берег и слышен будет только тихий рокот безбрежного, раскинувшегося до самого горизонта моря. И кажется, ничто не нарушит тишины и очарования широкого простора…

О такой прогулке я мечтал, возвращаясь с боевого задания на свой аэродром. И получаса не прошло с тех пор, как я вместе с другими летчиками-североморцами носился над пылавшим транспортом противника, охраняя свои торпедоносцы. В дальних сопках еще грохотали орудия, слышался вой мин и характерный треск пулеметов. Но в безбрежном небе было сравнительно спокойно. Ровно и уверенно гудели моторы. А вот и аэродром…

Мой МиГ-3 садится близко, почти рядом с машиной капитана Василия Адонкина. Еще в воздухе я по радио услышал об очередной победе нашего славного североморца: во время боя над морем он сбил два «мессершмитта».

Спешу поздравить товарища, но Адонкин отвечает нехотя, и совсем невесело смотрят его усталые глаза.

– Что хмуришься, Василий? – удивленно спрашивают летчики.

Адонкин молча показывает на свой самолет: три свежие пробоины. И я сразу вспоминаю: здесь же, на этом аэродроме, капитан Адонкин как-то беседовал с молодым летчиком. Тот совсем недавно приехал в наш полк и только что получил боевое крещение. Новичок, сияя от удовольствия, говорил:

– Посмотрите на фюзеляж, сколько у меня пробоин!

– В воздухе прозевал, а на земле петухом ходишь! Какой же ты после этого летчик?! Да еще истребитель! – резко оборвал его Адонкин и тут же пояснил: – Умелый воздушный боец не должен быть мишенью для врага. Сражаться надо так, чтобы огонь противника не коснулся твоей машины. Конечно, в бою всякое бывает… Но тогда огорчаться надо, даже стыдиться и уж во всяком случае не гордиться, не хвастаться!

После следующего боевого вылета молодой летчик поспешил к Адонкину:

– Ни одной пробоины, товарищ капитан!

– Молодец! И дальше так действуй!

«А вот сейчас… у самого…»

– Следы вражеских пуль на боевой машине отнюдь не украшают летчика-истребителя, – расстроенно произнес Василий Адонкин. – Это ложка дегтя в бочке меда.

Он серьезно огорчен. Мы понимаем, что Василий прав, но нам хочется его успокоить. Но, несмотря на все попытки, у нас ничего не получается.

* * *

– Море – не суша, оно не прощает ошибок, здесь не спасет ни парашют, ни удачная вынужденная посадка. Вот почему к морским летчикам предъявляются повышенные требования. Самолет надо знать как пять пальцев и чувствовать его, как собственное тело, – не раз напоминал молодым пилотам капитан Василий Адонкин.

В сущности Адонкин повторял известные истины. Но в устах прославленного североморского аса эти истины звучали особенно убедительно: обладая всеми качествами, необходимыми морскому летчику, Адонкин всегда возвращался с победой. В бою он зорко следил не только за маневром врага, но и за каждой своей машиной. Внимательно наблюдая за воздушным пространством, Адонкин всегда вел свой самолет так, чтобы в доли секунды увидеть все вокруг и успеть принять правильное решение. Поэтому линии, которые он прочерчивал в небе над Баренцевым морем, никогда не были прямыми. Но ничего общего не было в них с путаными зигзагами машин, бросавшихся из стороны в сторону.

Однажды он спокойно и уверенно сражался один против трех «мессершмиттов». Вражеские истребители вдруг поспешно бросились в разные стороны. Казалось, в этот момент каждый из них является легкой добычей для советского летчика. Но Адонкин никогда не поддавался на такую «удочку». И сейчас он сразу верно оценил обстановку: два «мессершмитта» намеренно стараются отвлечь внимание, в то время как третий готовится внезапно напасть на него с задней полусферы. Предупреждая атаку фашистского летчика, Адонкин первым открыл пулеметный огонь, стреляя короткими очередями. Василий ни на одно мгновение не забывал, что за ним с разных сторон охотятся еще два вражеских истребителя.

Заметив их приближение, Адонкин энергично развернул свою машину и пошел им навстречу. Те начали удирать, снижаясь и расходясь в разные стороны. Момент для внезапной атаки, казалось, самый выгодный: Адонкин имел запас высоты и скорости. И все-таки атака была очень опасна: один из самолетов противника находился сзади. Достаточно было Адонкину увлечься погоней и потерять высоту, как его самолет стал бы легкой добычей для врага. Адонкин был все время начеку, и, как только «мессер» потерял скорость, советский летчик молниеносно обрушился на него. Пикируя почти отвесно, он приблизился к противнику и в упор открыл огонь. Черная полоса дыма прочертила небо, и «мессер» врезался в сопки. Увидев это, оставшиеся «мессеры» форсировали двигатели до отказа и скоро скрылись из глаз.

Те, кто видел этот бой, долго вспоминали искусную боевую тактику Василия Адонкина, его смелость и высокое летное мастерство.

На другой день капитан Адонкин сопровождал на бомбежку вражеского аэродрома наши пикирующие бомбардировщики. Уже совсем близко у цели Адонкин обнаружил двух «мессеров», летевших в юго-западном направлении. Подобная «беспечность» противника заставила Адонкина насторожиться. Особенно подозрительным показалось ему, что истребители врага появились в тот момент, когда советские бомбардировщики находились уже в районе аэродрома.

«Неспроста это. Тут какая-то хитрость, – подумал Адонкин. – Надо внимательно следить за обстановкой в воздухе».

Вскоре он заметил, что группа «мессеров» готовится с задней полусферы атаковать наши бомбардировщики. Расчет гитлеровцев был прост: советские истребители, заметив в стороне двух «мессеров», естественно, обрушатся на них, отвлекутся от сопровождаемых ими самолетов, и те останутся без прикрытия.

Вместе со своим ведомым Адонкин погнал фашистов на запад. Но нельзя увлекаться преследованием: в воздушном океане могут находиться и другие вражеские машины.

«Атакуя одного, помни, что в воздухе есть и другие самолеты врага» – это правило Адонкин никогда не забывал. Поэтому он поспешно набрал высоту. Такая предосторожность и на этот раз оказалась единственно правильным решением: над фашистским аэродромом действительно барражировали четыре пары истребителей.

– В воздухе восьмерка «Мессершмиттов-109», – передал Адонкин по радио своим ведомым. – Не выпускать их из поля зрения!

Осмотрительность, постоянно напоминал новичкам капитан Адонкин, важнейший закон для летчиков. Но этого одного недостаточно. Можно отлично видеть машину врага и не сбить ее. Только сочетая осмотрительность, маневр и огонь, можно добиться победы в воздушных боях. Исключительно важно заметить противника первым. Тогда можно выбрать неожиданный для врага маневр, обеспечивающий вероятность попадания, и уверенно, метко вести огонь с наиболее выгодной дистанции.

Не удивительно, что в воздушных боях с фашистами побеждал всегда Адонкин. Главной его боевой задачей было прикрытие транспортов, кораблей, наземных войск и аэродромов базирования.

Каждый боевой вылет Героя Советского Союза Василия Адонкина был настоящим воинским подвигом. В каждом бою он искал новые тактические приемы.

* * *

В жаркий августовский день капитан Адонкин вместе со своими боевыми друзьями сопровождал группу бомбардировщиков, совершавших налет на аэродром противника. Налет был настолько неожиданным для врага, что фашистские зенитки открыли заградительный огонь только тогда, когда наши бомбы легли точно на цель: загорелись самолеты, складские помещения, аэродромное оборудование.

На свой аэродром истребители возвращались не только без потерь, но и не побывав в бою; они везли обратно неизрасходованные боеприпасы. Это серьезно огорчало Адонкина…

В порту Петсамо у причала стоял торпедный катер. Заманчивая цель! Адонкин вместе с ведомым спикировал и выпустил несколько пулеметных очередей. Над катером взметнулись языки пламени.

В тот же день Адонкин слетал еще и в разведку. Небо было ясное, золотой солнечный диск висел над горизонтом.

В районе Варде Адонкин сделал разворот и пошел курсом на северо-запад. Вскоре далеко в море он обнаружил гитлеровский транспорт, сопровождаемый кораблями охранения. Транспорт направлялся в порт Киркенес. Не теряя времени, Адонкин развернул свой самолет на юг, чтобы остаться для врага незамеченным, и тут же вызвал по радио группу наших торпедоносцев, которые в сопровождении истребителей вылетели в указанный квадрат для уничтожения вражеских кораблей.

* * *

Наконец наступила короткая передышка, и снова мы слушаем песни Василия Адонкина.

Однажды – никогда не забуду этот день! – Василий был в особенном ударе. Таким мы его еще не видели: он заразительно-весело смеялся, шутил… А как он пел тогда! Вместе с нами Василия слушала молоденькая медсестра Лида. Она улыбалась его шуткам, а когда он пел, не сводила с него восторженных, чуть раскосых глаз.

Василий вдруг неожиданно запел новую, но уже сильно полюбившуюся нам песню о встрече «с единственной в мире девушкой». О разлуке, о будущем свидании… Бледное лицо Лиды порозовело, она вся преобразилась, похорошела, ее волнение передалось и нам.

Боевая тревога прервала песню. Через несколько минут мы поднялись в воздух, чтобы прикрыть с воздуха наши наземные войска. Видимость была великолепной. Но мы летели к линии фронта так высоко, что внизу фигуры бойцов сливались с темно-серым фоном гранита и скал.

Выполнив боевое задание, Василий Адонкин вместе с друзьями возвращался на аэродром бреющим полетом. Под крылом мелькали сопки, ущелья, окопы, блиндажи, землянки нашей морской пехоты.

– Вы сегодня допоете нам песню о девушке, товарищ капитан? – обратился в столовой к Адонкину молодой летчик.

Тот, бросив короткое «нет», торопливо ушел.

Юноша растерянно посмотрел ему вслед. Капитан всегда такой приветливый и доброжелательный. Что с ним?

Ничего не подозревая, вечером мы окружили Василия и начали просить его спеть. В ответ он отрицательно покачал головой, а выражение лица у него было такое, что никто не решался спросить почему.

На следующий день Василий сам объяснил:

– Не обижайтесь, друзья! Петь больше не буду… Не могу. Сердце щемит. Мы, летчики, хотя и знаем, что происходит на земле во время боя и после боя, но редко видим тех, кто отдал жизнь за Родину… Вчера я летел на бреющем… Видел павших. Тяжело, так тяжело…

До конца войны Василий не спел ни одной песни.