Текст книги "Кыш и Двапортфеля: Повести"

Автор книги: Юз Алешковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ГЛАВА 25

После домашних заданий я мог наконец заняться своим изобретением для Кыша.

Я подготовил сначала все инструменты, молоток, пилку, гвозди. Ящичек нужно было сделать широким, с невысокими краями.

Весь фокус в том, рассудил я, что щенки не «ходят» в ящик, потому что там нет столбика, у которого они поднимают лапу. Значит, нужно поставить столбик и провести испытание.

Сколотить ящик было просто. На дне его, на крестовине, я укрепил столбик, насыпал песка с мелкой галькой, который принёс со стройки, и стал ждать начала испытаний.

Как только Кыш налил очередную лужу, я ткнул его в неё носом, потом подвёл к ящику и ткнул носом в столбик. И так несколько раз.

Самое главное было впереди. Я следил за Кышем, отгонял от ножек стола и приёмника, и наконец он всё понял. Только при этом раскидал по полу песок. Но я от радости закричал:

– Ур-ра! Ур-ра!

А Кыш сказал:

«Хорошее какое изобретение! Что же ты раньше не додумался?»

– Потому что в институте не учился, – ответил я и ещё раз крикнул: – Ура!

В этот момент папа открыл ключом дверь и хмуро спросил, какое радостное событие произошло в нашей квартире.

Я показал ему ящик и объяснил, как он действует. При этом Кыш сам, без моего приказа, провёл дополнительное испытание.

Папа прямо в пальто и кепке присел от удивления на стул.

– Сам дошёл до этой идеи? – спросил он.

– Конечно, сам. Я же не умею читать! – сказал я.

– Ты ещё раз доказал, что всё гениальное – просто! Прекрасная инженерная мысль! Несмотря на абсолютную неграмотность. Молодец! – Папа снова нахмурился. – Чего не скажешь обо мне. Ну что ж! Когда научишься, напишешь заявку на изобретение, и тебе дадут патент. Я предвижу, что лизензии на производство этого ящика купит большинство развитых и развивающихся стран. Ты будешь знаменит. Тебе присвоят звание лучшего друга собак.

Папа шутил, но я понимал, что ему грустно из-за каких-то неудач.

Он поел и лёг на диван, закинув руки за голову. Потом я дождался, пока он почитает газету, и рассказал про то, что у многих соседей опять пропали журналы, а у нас – «Юный натуралист» и «Весёлые картинки».

Услышав про ловушку в нашем почтовом ящике, папа сказал, что это уже чепуха и неудачная инженерная мысль, но когда он узнал, как Кыш сразу взял след и привёл меня к квартире, то вскочил с дивана и на его щеках запрыгали желваки.

– Если Кыш ошибся, то мы зря обидим человека, – сказал папа, – хотя этот надменный хлыщик давно мне не нравится. Ты говоришь: в стенгазете его портрет? Может быть, ему показалось, что таким, как он, всё дозволено? Но я рядовой подписчик и не позволю нагло красть из своего ящика газеты и журналы. Пошли! Что-о? Душа ушла в пятки? Трус! – с презрением сказал папа. – Чемпиона и его собаки испугался? Ты всего боишься! Марш за мной! Я из тебя сделаю смелого человека!

– Ты знаешь, какая она, эта Гера? Она нас обоих искусает, и нам будут уколы делать!

– Я сказал: «Марш за мной» – или не сказал? – крикнул папа.

– Пошли. Посмотрим, во что нас превратят, – сказал я и привязал Кыша к батарее, чтобы он не рвался за нами.

ГЛАВА 26

Мы спустились на четвёртый этаж. Папа позвонил, и Гера яростно взвыла, как будто пришли обворовывать.

Дверь открыл Рудик в тренировочном костюме. И сверху вниз взглянул на нас с папой. Гера выглядывала из-за его спины, угрожающе рыча.

– Здравствуйте, – сказал папа.

– Привет! Родичей нет дома. Гера! Фу! – сказал Рудик.

– А мне, собственно, нужно поговорить именно с вами, – сказал папа.

– О чём это нам говорить? – грубо спросил Рудик, и Гера, почувствовав в его тоне угрозу, оскалясь, залаяла.

Вид у Рудика был встревоженный, и он прихлопнул спиной дверь своей комнаты.

Гера, лязгая зубами, рвалась к папе. У меня сердце ушло в пятки и всё внутри похолодело от страха. Но папа вдруг на весь подъезд крикнул Гере:

– Цыц! – замахнулся на неё рукой, топнул ногой, и Гера, мгновенно поджав хвост, шарахнулась в дальний конец коридора.

Оттуда она уже не залаяла, а жалко тявкнула. Из соседних квартир на бешеный лай Геры вышли жильцы. Рудик растерялся.

– Может быть, пригласите для разговора в квартиру, а то я что-то не наблюдаю ни в вас, ни в собаке большой внутренней культуры, – сказал папа.

И то, что Рудик растерялся, а Гера забилась в угол, показалось мне чудом.

– Входите, – сквозь зубы сказал Рудик.

– Дело вот в чём, – сказал папа, когда мы вошли и закрыли дверь, – сегодня один из жильцов нашего подъезда видел, как вы доставали из моего ящика журнал «Знание – сила»…

От меня не ускользнуло, что Рудик изменился в лице, хотя папа всего-навсего брал его на пушку.

– Да. Вас, – подтвердил папа. – Если жилец ошибается, я буду рад принести вам свои извинения.

Тут дверь, перед которой стоял Рудик, немного отворилась, папа встал на цыпочки, стараясь заглянуть туда, но Рудик оттолкнул его, потому что был выше, и размахнулся для удара. Папа как-то весь сжался, но при ударе не увернулся, а поймал Рудикову руку.

Рудик ахнул, присел на корточки и, раскрыв рот, смотрел теперь уже снизу вверх на моего папу. Гера при этом даже не думала рычать, лежа на своем месте.

А мне стало стыдно, что я раньше папы не бросился на Рудика.

– Ящик был открыт, и журнал валялся на полу, – сдавленным голосом сказал Рудик.

– Вот это другой разговор, – усмехнулся папа. – Прошу вернуть журнал. Кстати, он старый. Вы попали в ловушку. Советую, не дожидаясь вызова милиции, вернуть все похищенные вами журналы. Если они не уничтожены…

Рудик поднялся с пола, прямо зелёный от ненависти к папе и страха.

Он зашел в комнату и вернулся с целой кипой журналов.

– Всё это будет возвращено владельцам, – сказал папа, брезгливо посмотрев на Рудика. – Может быть, что-нибудь скажете в своё оправдание? (Рудик молчал.) Мне жаль, что вы испортили эту прекрасную овчарку. Вы передали ей ряд своих гнусных черт. Мелкую надменность и трусость. У неё ваш характер, – добавил папа, приветливо свистнув Гере. Вдруг щёлкнул замок. В квартиру вошли отец Рудика и старший брат – лётчик. Они удивились, увидев нас, и поздоровались.

Папа извинился за вторжение в квартиру и мрачно объяснил, что за история произошла с журналами.

– Это так? – спросил у Рудика отец.

Рудик ничего не ответил, криво улыбнувшись.

Напоследок папа попросил изолировать от Рудика прекрасную собаку Геру. Отец и брат Рудика прямо сникли от такого позора. Но папу они заверили, что эту минуту Рудик будет помнить всю жизнь.

Самым неожиданным было то, что папа перед уходом подошёл к лежащей Гере, присел, погладил её и ласково потрепал за ушами.

– Подонок! – услышал я крик старшего брата, когда за нами захлопнулась дверь.

А соседи как толпились на площадке, так и продолжали толпиться. Их стало ещё больше. Они пришли с других этажей. И все поняли, что случилось что-то необычное.

Пенсионер Сизов, увидев у папы в руках «Огонёк», обо всём догадался.

Папа раздал все журналы, а часть попросил передать подписчикам.

– Неужели молодой человек способен на это! – удивилась Кроткина, которой вернули «Здоровье», и горько покачала головой.

Но больше всех бушевал Бабаджанян, у которого Рудик стащил «Цветоводство» и «Пчеловодство», и Недзвицкий – подписчик «Деревообрабатывающей промышленности».

По их настоянию жильцы решили в ближайшие же дни устроить товарищеский суд.

– Молодому человеку это пойдёт на пользу, – сказала Крохкина.

– Такой красивый мальчик и вот на тебе, – пожалел кто-то.

Но я подумал, что никакой он не красивый. Это мой папа красивый, хотя он небритый из-за Кыша, почти лысый и ростом ниже всех жильцов.

Товарищеский суд над Рудиком было решено устроить завтра вечером.

Между прочим, папа предложил этот суд не устраивать, потому что отец Рудика – серьёзный, уважаемый человек, брат – военный лётчик, а лётчики, папе это точно известно, с такими людьми, как Рудик, не очень-то цацкаются. Но папу не послушали. Тогда мы пошли домой.

ГЛАВА 27

– Столкнёшься вот с таким в жизни – и прямо тошно становится. Прямо под душ хочется залезть и долго отмывать пемзой руки, – сказал папа.

– А ты возьми и залезь, – посоветовал я.

Под душ папа всё же не полез, а руки с мылом вымыл. Потом пришла мама. Я отвязал Кыша, подвёл его к ящику со столбиком, и Кыш доказал, что моё изобретение работает, как часы.

Папа опять стал меня хвалить:

– В Москве два раза в год родятся тысячи лаек, овчарок, терьеров, пуделей, дворняг, боксеров, и хозяева ходят за ними с тряпкой. Я горжусь моим сыном! Он уже сделал кое-что полезное для человечества и его друзей – собак!

Мама, конечно, смеялась. Кыш, почувствовав, что всем весело, так и носился по квартире, а мне было не до смеха, когда я вспомнил, что должна прийти Вета Павловна жаловаться на мою дисциплину. После этого папа сразу перестанет гордиться своим сыном, и сегодняшняя заслуга перед человечеством мне не поможет.

Но Вета Павловна всё не приходила.

Я последний раз вывел Кыша во двор. Гера в этот раз прогуливалась с братом Рудика – военным лётчиком. Она рявкнула, увидев Кыша, и он её тут же усмирил.

– Если б ты знал, – сказал я папе перед сном, – как я ненавижу проклятых, злющих немецких овчарок! Ты сам мне читал, как они кусали пленных в лагерях и до самой смерти затравливали беглецов! Ненавижу!

– Ты брось эти штучки! – сказал папа. – Собаки здесь ни при чём. Это их хозяева во всём виноваты. Приучают собак к подлости – они и будут подлецами. Для них травля беззащитных пленных становится охотой. А ты почему возненавидел овчарок?

Я промолчал. Папа сам приучил меня к тому, чтобы не жаловаться.

– А что ты скажешь о псах-героях, которые взрывали эшелоны с фашистами, выносили раненых из боя?.. Находили и находят краденое… Овчарки водят на улицах слепых… Нянчат детей… Всё дело в воспитании. Рудик испортил Геру, потому что сам бесчестен и труслив… И смелой преданности в Гере ни на грош! Настоящий пёс умрёт, а защитит хозяина. Вот так… Теперь представь, что ты поехал туристом в Альпы. Вдруг метель. Ты сбился с дороги, замёрз как цуцик и подумал: «Каюк! Прощай, родимая турбаза! Прощайте, папа и мама!» Тут ты ещё попал под лавину снега. Каюк, и всё! Но люди послали по твоему следу огромного сенбернара. И он нашёл тебя. Ура! А на груди у него мешочек, а в мешочке бутылочка… э-э… чая… Ты глотнёшь глоточек горячего чая, согреешься, прижмёшься к тёплому мохнатому псу, заплачешь от счастья и поклянёшься до конца своих дней его не забыть. А ведь этого пса могли натаскать на ограбление путников. Так что брось эти штучки – ненавидеть породу овчарок, потому что Гера тебя обидела. Она здесь ни при чём. Хозяин виноват во всём. И учти: Кыша нужно воспитывать, а не играть с ним, как с котёнком. Он должен быть смелым, преданным, честным и весёлым. А как он будет смелым, если ты сам трусишка? Ты маленький – значит, будь удаленьким!

Папа не добавил «как я», но я и так понял, что нужно никого не бояться, как он.

– Вопросы есть? – спросил папа.

– Ты задолжал мне ответ про пигмеев, – сказал я.

– Это африканское племя. Ростом они малы, вроде нас с тобой, но зато как рыбы в воде чувствуют себя в лесу. Путешественники самого лучшего о них мнения.

– А чем они питаются?

– Охотятся на зверей. Очень любят вкусные корни и кузнечиков.

– А ты бы съел кузнечика?

– Мы с Сергеем Сергеевым во время войны змею съели. Есть ещё вопросы?

– Всё не пойму, почему вдруг дядя Сергей Сергеев стал предателем вашей дружбы. Взяли бы и помирились.

– Никогда! – вдруг вскрикнул папа и заходил по комнате. – Лучшему другу воткнуть нож в спину! Вовек не прощу!

ГЛАВА 28

Засыпая, я представил, как я поднялся высоко-высоко в горы Альпы и вдруг разбушевалась метель. Свист… Тьма-тьмущая… Вернее, тьма снежная… И тут еще какой-то сугроб обвалился на меня. Я струсил, выбился из сил и сказал сквозь слёзы:

«Прощай, родная турбаза! И мама! И папа! И Кыш! И Снежка! И Вета Павловна! И даже завуч! Все прощайте! Каюк!»

Но тут ко мне неожиданно подбирается овчарка Гера. Я обрадовался, обнял её, вынул из мешочка горячую бутылку, глотнул чайку и сказал доброй спасительнице Гере:

«Клянусь, я тебя никогда до конца своих дней не забуду!»

И Гера помогла мне добраться сквозь метель до родной турбазы.

Ночью я проснулся от того, что за стеной два раза громко вскрикнул папа. Я на цыпочках подошёл к спальне.

Папе, наверно, приснилось что-то страшное. Он вдруг заворочался и заговорил во сне:

– Проверь вакуум! Каждый винтик проверь! Следи за приборами! Я не могу быть не прав! Я всегда прав! Никто точней меня не знает, сколько дней осталось до зарплаты!..

ГЛАВА 29

Я пошёл спать и утром спросил у папы, сколько дней осталось до зарплаты.

– Не знаю, не считал, – удивился папа. – Зачем тебе?

– Нужно, – ответил я и подумал, что папа просто похвалился во сне.

А может быть, точно так же он кажется себе во сне во всём правым, а на самом деле виноват и поэтому настроение у него серое?

– Я слышал, как ты во сне говорил про вакуум, – сказал я.

Папа схватился за голову. Он был в ужасе.

– Не смей никому рассказывать. Я всю жизнь боялся выболтать во сне военную тайну! И вот на тебе! Свершилось!

– Митя! Не забивай с утра голову ребёнка чепухой! – сказала мама. – Он же на уроках будет думать о военных тайнах и этом дурацком вакууме!

Я хотел спросить, что такое вакуум, но пошёл прогулять Кыша, чтобы папа в это время побрился электробритвой.

Он включил её, как уже за нами захлопнулась дверь, но Кыш поднял лай и ни за что не хотел уходить из подъезда.

Я взял его на руки, но он вырвался и ещё бешеней залаял, как будто по глупости мы не понимали грозящей нам опасности, а он, Кыш, всё видел и понимал.

Конечно, при этом проснулись соседи, выглянули из квартир и стали меня ругать.

Лаял Кыш недолго: папа догадался выключить бритву.

Но эти секунды показались мне часами.

– О собаках тоже пора поставить вопрос на товарищеском суде, – сказал кто-то.

Я спорить не стал и вывел Кыша на улицу.

– Ты понимаешь, что если ещё будешь будить соседей, то попадёшь под товарищеский суд? И я вместе с тобой! Ну что тебе эта бритва? Плюнь ты на неё! Нашёл себе врага! Забудь!

«Рр-ав! И не подумаю забывать! Я всех защищу от этого большого жука! Рр-ав!»

ГЛАВА 30

По дороге в школу я встретил Снежку. На ней был красный плащ с капюшоном и белые ботинки.

«Это, пожалуй, красиво», – подумал я.

– Слушай, а почему ты не здороваешься? – сказала Снежка. – Я хочу, чтобы ты говорил мне «доброе утро» и «всего хорошего». Я нарочно тебе навстречу шла. Я тебе вопрос задам. У меня есть кошка Цапка. Ей три года. Знаешь, сколько она денег проела за это время, если съедает в день по тридцать копеек?

– Сколько? – спросил я.

– Вот это надо подсчитать. Рыбка, молочко, колбаска. Твой щенок ещё больше проедает.

– Тебе что – жалко?

– Ни капли, просто интересно. А мы не умеем считать, – пожалела Снежка.

– Ну, раз не жалко, то пойдём после уроков к моей маме. Она на вычислительной станции работает. Тут недалеко, – предложил я, обрадовавшись, что Снежка не жадина для своей кошки.

На двух уроках в этот день мы с ней не получили ни одного замечания. А в конце второго урока я вдруг вспомнил, что папа велел мне никогда не трусить, и решил, не откладывая дела на неделю, принести в школу Кыша. Раз проиграл, значит, надо выполнить Снежкино желание.

Представлять, что из всего этого получится, мне не хотелось. И без представления было страшно. По-моему, никогда еще мне не было так страшно.

Ещё не прозвенел звонок, а во рту у меня стало кисло и в ногах появилась противная слабость.

«Вот и настал тот самый момент, когда надо проявлять смелость, – подумал я, услышав звонок на большую переменку. – А то какая же смелость, если ни капли не страшно?»

Ничего не сказав Снежке, я сбегал домой. Кыш вёл себя хорошо, потому что перед уходом в школу я достал с полатей свои старые игрушки и надувного крокодила и дал Кышу поиграть.

Пингвин со свистком так ему понравился, что он даже не бросился мне навстречу. Кыш сжимал зубами резинового пингвина, который при этом посвистывал, и раздумывал, что это означает.

– Пойдём в школу. Только быстрей, а то опоздаем, – сказал я, погрузив Кыша в здоровенную сумку из-под картошки.

Нести её было тяжело. Но ноги у меня подгибались не от тяжести, а от страха.

«Не трусь. Не трусь. Видел же, как папа усмирил Геру и Рудика. Вот и не трусь!» – говорил я сам себе для смелости.

Хорошо, что переменка ещё не кончилась. Суматоха в коридоре была такая, что на сумку с собакой никто из ребят не обратил внимания.

Я положил её под парту, а сам уселся в ожидании звонка.

Миша Яковлев, собрав вокруг себя любопытных, рассказывал, как он купался летом в Чёрном море, нырнул в маске и застрял в подводных скалах. Но он не испугался, начал выкарабкиваться и бороться за жизнь. Боролся он долго. Все думали, что Миша утонул, и очень удивились, увидев его.

– Наверно, я дышал, как рыба. Потому что если бы я не дышал, как рыба, то давно задохнулся бы, – сказал Миша.

– Что же ты, совсем не заметил, как дышал? – удивился кто-то.

– А ты замечаешь, как дышишь?.. Вот и помалкивай, – сказал Миша, и никто ему ничего не возразил.

ГЛАВА 31

Но вот начался урок. Кыш лежал в сумке, не шевелясь и не поскуливая. Я перестал трусить. Все равно отступать было некуда. Я шепнул Снежке:

– Мы в расчёте. Больше я не должен тебе твоего желания.

Снежка ничего не поняла. Тогда я нагнулся, побольше открыл «молнию», Кыш высунул голову, и Снежка его увидела.

Но вели мы себя так, что Вета Павловна ни о чём не догадалась.

Снежка сделала знак, что мы в расчёте и что я молодец. Сама она, по-моему, немного перетрусила и от волнения закусила губу.

И всё было бы хорошо. И урок кончился бы благополучно (хотя время тянулось медленно), если бы по коридору мимо нашего класса не прошла общая школьная кошка по имени Миска. Проходя мимо, она ещё зачем-то громко мяукнула, и я не успел удержать Кыша.

Он выпрыгнул из сумки и стрелой пролетел к двери, очень напугав Вету Павловну. На дверь Кыш налетел с ходу грудью, она открылась, и через секунду в коридоре поднялся такой кошачий вой и шип, что я, чувствуя непоправимое, затрясся от страха.

В моей голове промелькнуло: «Всё! Теперь мама отдаст Кыша в другой дом, другим людям… Отдаст из-за меня!..»

Больше я ни о чём не успел подумать, без спроса вылетел из-за парты и бросился оттаскивать Кыша от кошки.

В коридор уже выбежали ребята и учителя из соседних классов.

Школьная кошка Миска, спасаясь от Кыша, вспрыгнула на подоконник и шипела, дугой выгнув спину. Вся она была взъерошена, как ёрш, которым моют молочные бутылки.

Кыш молча, словно он вышел на охоту, подскакивал, стараясь лапой сбить Миску с подоконника, а Миска выла и орала.

Я схватил Кыша в охапку, крича: «Фу! Фу!» И все ребята вокруг захохотали. Конечно, им было весело: вдруг посреди урока посмотреть бой собаки с кошкой. Учителя стали загонять всех обратно в классы, и вот тут-то передо мной возник неизвестно откуда взявшийся завуч.

– Твоя собака? – спросил он.

– Ик… ик… ик… – только и смог ответить я, прижимая Кыша к груди.

– Сероглазов! Я ещё раз спрашиваю: твоя собака?

– Ма… ик… ма… ик, – снова заикал я.

На моё счастье, рядом со мной оказалась Снежка. Она раза четыре стукнула меня по спине кулаком, я перестал икать, немного опомнился и наконец ответил:

– Это не собака, он ещё щенок.

При этом я с благодарностью взглянул на Снежку. Не стукни она меня четыре раза по спине, все продолжали бы хохотать, а я ещё глубже провалился бы сквозь землю.

– Вета Павловна, продолжайте занятия. Мы с Сероглазовым зайдём ко мне в кабинет… Всем! Живо по классам! – сказал завуч, и всех как ветром сдуло из коридора.

Миска всё ещё стояла на подоконнике и шипела тихо-тихо, как проколотый футбольный мяч.

Мы с завучем остались одни в пустом огромном коридоре. Кыш внимательно смотрел на завуча, забыв про кошку. Он понимал, что завуч опасней для него и для меня, чем кошка, и собирался зарычать. А завуч смотрел на Кыша и на меня.

Потом мы зашли к нему в кабинет. Завуч сел за стол, долго думал и спросил:

– Тебе, Сероглазов, нравится учиться в школе?

– Сначала не нравилось, а теперь… ничего… нравится, – сказал я, решив с этой минуты ничего и никого всю жизнь не бояться.

– А ты знаешь, что у тебя испытательный срок?

– У всех у нас испытательный срок, – сказал я, нарочно вздохнув поглубже.

– У кого это – у всех? – спросил завуч. – У меня, например, нет испытательного срока.

– Кышу моя мама назначила испытание на неделю… и если вы скажете… его исключат… то есть выгонят от нас… Не говорите… Я больше не буду! – попросил я.

– Так… так. Значит, у вас обоих испытательный срок? Тем более и ты, и он должны быть образцом поведения. А что мы видим? Один приносит второго в класс, а второй нападает на беззащитную кошку. И оба срывают урок. Зачем ты его принёс?

В кабинете завуч был совсем не такой страшный, как в коридоре. Он ждал моего ответа, постукивая карандашом по столу.

Я подумал, что если рассказать всю правду, то может попасть Снежке. Ведь я только проспорил желание, а само-то желание придумала она, а не я. Врать завучу мне не хотелось, а что делать, я не знал.

Я стоял и помалкивал, а завуч ждал и постукивал карандашом по столу. И страшней всего было то, что я ничего не мог придумать лучше правды.

Вдруг раздался стук в дверь.

– Войдите! – сердито сказал завуч, и в кабинет неожиданно вошла Снежка.

Лицо у неё было заплаканное, нос распух, а красный бантик на косичке совсем потемнел. Снежка с горя изжевала его, как Кыш папин галстук.

«И она тоже что-то натворила?» – удивился я.

Но Снежка быстро затараторила, что Вета Павловна разрешила ей пойти и рассказать, как всё получилось. А всё началось с того, что не надо было есть на уроке рыбу-саблю и спорить. Для того чтобы проверить, смелый я или трус. Тогда я не принёс бы в школу щенка. Но теперь-то уж, заверила Снежка завуча, мы на всю жизнь запомним, что такое дисциплина, и не будем спорить на уроках…

«Ну, Снежка! Вот настоящий друг!». Я уж думал сказать: прощай, родная турбаза! И Вета Павловна, и завуч, и директор! А она спасла меня, как сенбернар в горах из-под целой лавины!

– Вы осознали свои поступки? – спросил завуч со слезами на глазах. Он перед этим вопросом долго кашлял.

– Да! – хором ответили мы.

– Идите на урок. Щенок останется здесь, – сказал завуч. – Не бойся. Я его не съем. После урока отведёшь его домой.

– А знаете, что он у вас тут наделает? – спросил я и вкратце объяснил завучу, что.

После этого он быстро согласился с тем, что я должен сейчас же отвести Кыша домой. Снежке он велел доложить Вете Павловне о нашем разговоре и попросил её зайти к нему после урока…

Я быстро добежал с Кышем до дома, вымыл вспотевшее от всей этой истории лицо, напился воды и вернулся в школу, уверенный, что уж сегодня Вета Павловна ни за что не забудет зайти к нам домой.