Текст книги "Через тысячу лет"

Автор книги: Юсуп Хаидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– У него уже не хватит силенок сопротивляться нам, – сказал один из вооруженных людей и развязал мне руки и ноги.

– Эй, глупец, тебя вызывает к себе падишах! – добавил с угрозой второй. Третий заключил:

– Если правду не скажешь, изрубим.

Мне с трудом удалось выпрямить болевшее тело.

– Я ничего плохого не сделал,– сказал я.

– Поговорим еще!

– А за то, что вы меня избили, я пожалуюсь вашему яшули.

– Жалуйся!

Насмехаясь над моими словами, они вытолкнули меня вперед и повели куда-то.

Мы миновали несколько домов и вошли в большой двор. Он был украшен богато и со вкусом – я думал, что такие пышные дворы бывают только в сказках.

На высоком помосте с белыми блестящими колоннами восседал выше всех немолодой человек с коротко подстриженной бородкой. Его разноцветная одежда сверкала.

Я подумал, что это, видимо, и есть тот человек, которого с таким почтением и страхом называют падишахом.

Щуря желтые тигриные глаза, падишах смотрел на девушек, танцующих для него под деревьями.

Воины толкнули меня в затылок, и я оказался перед падишахом. Нукеры сложили руки к груди и низко склонились перед повелителем.

Хотя тело мое ныло невыносимо, я стоял и с улыбкой смотрел на падишаха, похожего на разряженную куклу, и его безропотных слуг. Кто-то из воинов ударил меня по голени, и я упал навзничь.

– Бесстыжий глупец! – прошипел воин. – Забыл, что ли, где находишься?!

Падишах сидел и смотрел на меня молча, словно воды в рот набрал. То, что меня избили до потери сознания, было ему безразлично.

Взоры всех были устремлены на меня и на него. У некоторых во взгляде сквозило подхалимство, у других – страх. Но в моем взгляде была только ненависть.

Падишах только слегка пошевелил холеным указательным пальцем, и сразу же прекратилась музыка, а танцевавшие девушки замерли на месте.

Я понял, что приказ падишаха сильнее приказа аллаха. Когда аллах забирает на небо душу, то несчастный умирающий успевает хотя бы дернуться и попросить глоток воды!

А здесь при одном лишь малейшем движении падишаха даже вода, которая текла, и та – замерзает, а если он разрешит – потечет снова.

– Гость, не к лицу тебе воровать. Знай: мы воров не любим, – проговорил падишах мирно и как-то мягко.

– Я ничего не воровал, яшули.

Падишах вскинул брови:

– Вот как?

– Ваш конь спокойно щипал траву. Я только временно воспользовался им.

– Допустим.

– Ведь я же скакал не от вас, а к вам!

– Откуда и куда путь держишь?

– Мать у меня больна, Я перевалил через горный хребет в поисках целебной травы, вот и пришел в эти края.

– Твое селение за горами?

– Да.

Падишах помолчал.

– Если ты покажешь нам, где расположено твое селение, мы снимем с тебя обвинение в воровстве, – веско произнес он.– Сегодня отдыхай, а завтра поедешь с моими нукерами и покажешь им, по какой дороге нужно двигаться.

Я переступил с ноги на ногу. Падишах ждал моего ответа, но я молчал, стоя перед ним.

– Гость, посмотри вон туда, – сказал тогда падишах, протягивая руку в правую сторону.

На середине большой площадки, покрытой камнями, стоял огромный обрубок пня. В него был воткнут черный топор.

На пне в некоторых местах были темные пятна, по всей вероятности – засохшая кровь. .

Нетрудно было догадаться, что на этом пне отрубали головы с плеч.

– Гость, принимаешь наши условия? – Произнес падишах негромко, но с явной угрозой в голосе.

– Хорошо, я согласен, яшули,– ответил я, и сам не успев понять, как могли вырваться у меня эти слова.

На ночь меня привязали жесткими веревками к колонне. Двое нукеров, держа в руках копья, по очереди дежурили.

Миновала полночь. Я стоял, словно кол проглотил, и наконец задремал.

Стражник мой, следуя моему примеру, тоже начал подремывать. Время от времени, едва держась на ногах, он вздрагивал и крепче хватался за копье, чтобы не упасть. Ему не было до меня никакого дела, похоже, я был для него просто черной тенью.

– Может быть, мне удастся найти какой-нибудь способ сбежать от падишаха и его топора, – подумал я и попробовал пошевелить руками и ногами. После долгих усилий мне удалось подвигать рукой: по всей видимости, она была привязана слабее остальных. Нож у меня тоже был припрятан справа.

Стараясь, чтобы дремавший стражник ни о чем не догадался, я осторожно вытащил нож и, выбрав удобный момент, начал резать веревку.

Только к рассвету мне удалось избавиться от ненавистных пут.

Сбросив веревки, я опрометью бросился к закрытым на ночь воротам. Здесь, однако, меня поджидала неудача. Открыть ворота никак не удавалось – по всей вероятности, они крепко были заперты снаружи.

Через несколько мгновений очнулся стражник. Наклонив копье, он бросился на меня.

Ловким маневром обманув нукера, я ринулся на противоположную сторону двора.

«Неужели нет никакой лестницы? Необходимо отыскать хоть какую-нибудь лестницу», – билось у меня в голове.

Однако что говорить о лестнице? Здесь не было и соломинки, которой можно поковырять в зубах...

Павший духом и донельзя огорченный, я продолжал кружиться по двору.

Вдруг мой взгляд остановился на стене ограды, в которой мне удалось обнаружить небольшую трещину. Эта трещина начиналась от фундамента и тянулась до самого верха глиняного забора.

Я воткнул в трещину нож и принялся взбираться наверх. Это мне удалось.

По ту сторону двора оказалось широкое поле, залитое утренним светом.

Позади слышались крики стражников.

Съехав кое-как по забору вниз, я бросился бежать к горам, да так, что пятки засверкали.

Я двигался без отдыха, и к вечеру достиг предгорья. От усталости мои ноги еле двигались.

Едва я решил было присесть, чтобы немного отдохнуть, как с теневой стороны горного пастбища показалась группа людей верхом на конях.

Отряд был вооружен до зубов.

Едва увидев всадников, я из последних сил стал взбираться на крутую скалу, куда не могли ступить копыта лошадей.

Но погоня от меня не отстала. Всадники спрыгнув с лошадей, бросились за мной.

Я мог от них оторваться. Мой путь был не очень тяжелым. Достаточно было одолеть две скалы, чтобы оказаться в родном селенье. Но я этого не сделал. Потому что, подумал я, если пойти этой дорогой, преследователи узнают путь к моему селу. И в один прекрасный день они явятся туда, обнажив свои сабли. Оставалось только одно.

Надоест же врагам когда-нибудь гнаться за мной, и они прекратят преследование! – решил я и устремился к дальним пикам, покрытым белыми ледяными покровами. Я старался двигаться в сторону самых высоких вершин. Где-то здесь невдалеке должна быть река.

Враги мои, однако, оказались неутомимыми. Едва увидев, с каким пылом бросались они за мной, я должен был,– понять, что с пустыми руками нукеры уходить отсюда не собираются.

Спотыкаясь о камни, поднимался я все выше и выше, пока мой путь не преградила пропасть. Шагов семь-восемь – определил я на глазок ее ширину.

Дул холодный, пронизывающий ветер, который наметал по краям пропасти недавно выпавший снег.

«Смогу ли я перепрыгнуть?» – подумал я и остановился в нерешительности.

В этот самый момент стрела вонзилась мне в бедро, и я полетел в пропасть.

Перед глазами поплыли белые круги, отчего мне казалось, что весь мир вокруг стал белым, словно молоко!»

* * *

Ошибка допущенная Арсланом Байлиевым в отношении Урха, немедленно привела к множеству трудностей. Что ни говори, прежде Арслан Байлиев каждый день находил для Урха новое занятие, не давая ему скучать. Теперь же Урх наотрез отказался от всякого общения о Байлиевым. Нужно ли удивляться, что жизнь Урха после этого сразу же изменилась? Кроме профессора, вокруг воина не было никого, к кому стремилась бы его душа.

Но профессор не мог постоянно заниматься Урхом, у него и без того было по горло разнообразных дел. Получалось так, что из суток Нурмурадов мог выкрасть для Урха не больше трех часов, Поэтому профессор всегда готовился к встречам, стараясь, чтобы ни одна минута их общения не пропала даром для Урха.

Академия наук подготовила вместо Байлиева другого ученого-языковеда, но он недавно заболел и сейчас лежал в больнице.

Неудачи, как известно, идут к неудачам, а неприятности – к неприятностям. Нурмурадов твердо решил: едва придет выздоровевший ученый, начать приобщение Урха к двадцатому веку.

Хорошо еще, что привели Ласточку. Урх почти половину дня проводил около нее. Он без конца расплетал и сплетал ее густую гриву, погруженный в свои думы.

Другую половину дня Урх проводил во дворе, в прохладной тени, ковыряясь в земле, или лежал в своей постели, уставившись глазами в потолок.

Чтобы Урх не чувствовал одиночества, Нурмурадов перешел жить в его комнату. Урх, конечно, очень этому обрадовался. Однако через некоторое время он снова вернулся в прежнее свое состояние, и профессору никак не удавалось отвлечь Урха от глубокой задумчивости.

Вот уже несколько дней Нурмурадов страдал бессонницей. Целые ночи он ворочался с боку на бок.

Урх тоже не спал в течение долгих часов, пока новый, едва народившийся месяц не заходил за облака. При этом воин что-то неразборчиво шептал или, загибая пальцы, считал до десяти.

Это произошло в ночь на четырнадцатое.

Профессор уже разделся, чтобы лечь в постель.

В комнату вошел Урх. Он принес с улицы траву, чем-то похожую на парнолистник обыкновенный, и протянул листок профессору, показывая жестом, чтобы тот понюхал.

От листка исходил неприятный запах.

Профессор отвернул лицо, сказал «фу» и глубоко вздохнул. Однако, чтобы не обидеть Урха, он не выбросил листок, а положил его на свою простыню, после чего впервые за много дней уснул крепким спокойным сном.

Убедившись, что профессор уснул, Урх взял лук, стрелы и осторожно вышел из комнаты. После этого он быстро покинул дом и направился во двор, к Ласточке,

Он развязал неоседланную лошадь и вскочил на нее верхом. Урх скакал на ней в разные стороны, ища вы-ход, но дворовые ворота были заперты.

Тогда Урх, держась за поводья, направил Ласточку к низкому забору.

Сытая и холеная лошадь, повинуясь команде, легко перемахнула преграду, взяв на полметра выше. Доволь-ный лошадью, радостный Урх что-то выкрикнул странным гортанным голосом.

Между тем в комнату, где спал профессор, залетел ветерок, сдувший листочек с простыни на пол. Нурмурадов снова беспокойно заворочался, скрипя кроватью. В этот момент он и услышал донесшийся издалека возглас Урха.

Профессор быстро вскочил, встал на пол. Не обнаружив Урха, он забеспокоился и выпрыгнул в окно во двор.

Прислушиваясь к затихающему топоту копыт, Нурмурадов бросился к воротам.

Близ здания больницы стояла «Волга», которая могла развивать скорость до 200 километров в час. В машине оказался дежурный шофер, на случай экстренного вызова к больному.

Нурмурадов поспешно сел в машину я попросил шофера ехать, указав рукой на направление, в котором ускакал Урх.

Разве может живое существо опередить машину?

Не прошло и десяти – пятнадцати минут, как показался скачущий всадник. Это был Урх.

Впереди расстилалась огромная, ровная, как стол, равнина, которую люди прозвали «волшебной». Название происходило оттого, что с определенного места, близ которого как раз находились Урх и профессор, она казалась ровной, хотя во всех сторонах ее на самом деле пересекали опасные овраги, обрывистые и глубокие. Поэтому охотников, рискующих пересекать «волшебную» равнину, подстерегали опасности.

Путь, по которому мчался Урх, пересекался широким, словно пасть, оврагом. В том месте, где он сужался, был перекинут мостик. Однако не было похоже, чтобы мостом пользовались люди. На запыленной поверхности его можно было заметить свежие следы лисицы.

По всей видимости, лиса собиралась перейти на противоположную сторону, но, чего-то испугавшись, с полпути вернулась обратно.

Когда до оврага оставался какой-нибудь десяток метров, Урх, сидевший на стремительно мчащейся Ласточке, вдруг услышал знакомый голос профессора, который крикнул:

– Остановись, сынок!

Тело Урха как-то обмякло, и он сам не заметил, как повернулся в сторону профессора.

В этот момент Ласточка внезапно увидела прямо перед собою овраг. Раздув ноздри и фыркая, она, словно нитка, растянулась над пропастью и в стремительном прыжке вырвалась из-под Урха, который не подозревал о неожиданно возникшем препятствии.

Урх кубарем скатился с Ласточки, однако сразу же сумел сориентироваться.

Вывернувшись в воздухе, как это делают отважные цирковые гимнасты, он распрямил сильное, как стальная пружина, тело, затем, протянув руки вперед, попытался ухватиться за мостик.

Мостик оказался гнилым. Как только Урх ухватился за него, он разломался надвое.

Урх покатился вниз, ударившись о твердое дно оврага, после чего на Урха, раскинувшегося навзничь, посыпались обломки гнилой древесины.

Увидев, что Ласточка осталась без седока, профессор махнул шоферу рукой:

– Ну-ка, прибавь скорость! Там что-то случилось.

Всю дорогу шофер ехал и улыбался за то, что профессор называл Урха «сынок». Однако сидевший рядом Нурмурадов был сильно взволнован.

Наконец Нурмурадов не выдержал.

– Бай, какое у тебя веселое настроение, – проговорил он, увидев улыбку шофера. Затем немного приподнялся с сиденья и, сморщив лицо, перевел взгляд на дорогу. Такая гримаса была у Нурмурадова всегда, когда он злился.

Увидев на дне оврага распростертого Урха, профессор в первое мгновение растерялся.

Недалеко были специальные ступеньки, по которым можно было спуститься в овраг. С трудом ориентируясь в полутьме, профессор сразу же решил спускаться и сделал несколько шагов вниз, хватаясь за верблюжьи колючки, усеявшие крутой выступ, – ступенек он сгоряча не заметил.

Шофер успел схватить его за руку и показал на ступеньки, но взволнованный профессор не понимал, о чем идет речь.

Кое-как Нурмурадов спустился на дно оврага и присел около Урха, вся голова которого была окровавлена. Он быстро, судорожно гладил остывающие глаза, лицо, позабыв от горя обо всем на свете.

Очнулся Нурмурадов только тогда, когда откуда-то сверху на него упала холодная капля. Профессор посмотрел вверх и увидел на краю оврага неподвижно стоящую Ласточку, уздечка которой была опущена. Из глаз Ласточки сочились слезы, одна из них и упала на Нурмурадова.

Не прошло и часа после случившегося несчастья, как вокруг злополучного оврага собрались видные работники, руководство Академии наук и медицинского института.

Профессор осторожно разжал стиснутый кулак Урха и вытащил из него пучок травы. Завернув его в газету, сунул в карман. Потом показал жестом трем крепко сложенным врачам на Урха и негромко произнес:

– Поднимите его.

* * *

Аннабег Курбанова и Ялкаб Пальванов приехали в Ашхабад, когда там второй день шла научная конференция. По предположениям вездесущих и всезнающих корреспондентов, работа конференции должна была продлиться еще на два-три дня.

В эти дни с языка ашхабадцев не сходили имена Александра Павлова и Нурмурадова. Все говорили только о них.

Ялкаб из-за болезни участвовать в конференции не смог. Уже в дороге ему стало плохо.

На вокзале, как только они вышли из поезда, Ялкаб попросил Аннабег позвонить и вызвать «скорую помощь». Весь день Курбанова провела в хлопотах, устраивая Ялкаба в больницу. А затем, набросив на плечи белый халат, сидела около койки Ялкаба, никуда не отлучаясь.

Главный врач больницы внимательно обследовала

Пальванова. Затем глубоко вздохнув, посмотрела на неподвижную фигуру Аннабег, которая на время осмотра пересела к окну.

В палате установилась напряженная тишина.

Ялкаб лежал, приложив ладони ко лбу. Он прислушивался к тихому тиканью часов, которые размеренно отстукивали секунды, сокращая его и без того короткий остаток жизни. В своих мыслях он как бы наблюдал себя со стороны, следил, как с каждым часом все больше усыхает его тощее тело.

Первой тишину нарушила Аннабег:

– Ялкаб, может быть, съешь что-нибудь?

Ялкаб покачал головой.

– Ты только скажи, что тебе хочется? – продолжала Аннабег, словно не замечая движения Ялкаба. – -Я знаю, ты сейчас на диете, и тебе многого нельзя. Но, Может быть, доктор разрешит...

– Спасибо, Аннабег. Мне ничего не хочется, – проговорил тихо Ялкаб. – Но у меня к тебе есть просьба.

– Слушаю.

– Ступай сейчас В гостиницу и отдохни.. А завтра придешь примерно в это время и расскажешь мне, как идет работа конференции.

Когда Аннабег Курбанова выходила из ворот больницы, Нина Васильевна догнала ее:

– Подождите одну минуту! Аннабег остановилась.

– У меня к вам разговор, – оживленно продолжала Нина Васильевна. – С этими делами я совсем забыла про вас.

Она, улыбаясь, взяла Аннабег Курбанову под руку и добавила:

– Вы ведь еще не успели устроиться в гостинице?

– Нет.

– И не нужно! Пойдемте лучше к нам. Мама так обрадуется! Через пятнадцать минут у меня кончается рабочий день, вам не придется долго ждать. Хорошо?

Нина Васильевна отпустила руку Аннабег.

– Побегу переоденусь.

Аннабег поблагодарила подругу за предложение, которое исходило от чистого сердца, но остановиться у нее в доме решительно отказалась.

– Мне сейчас обязательно нужно быть в гостинице,

– твердо произнесла она.—А завтра или послезавтра непременно зайду к вам.

– Тогда я предупрежу маму о вашем приходе. А если и тогда найдете причину не прийти к нам, обижусь,– предупредила Нина Васильевна, придерживая за локоть Аннабег и глядя ей в лицо.

– Честное слово, приду.

– Понимаю, что вас больше всего волнует, – продолжала Нина Васильевна, отвечая на невысказанный вопрос. – О больном своем нисколько не волнуйтесь! Все, что в наших силах, постараемся для него сделать.

С этими словами они попрощались.

Аннабег решила пойти пешком до ближайшей гостиницы. На пути ей встретились дети, которые весело играли, легкие стайки юношей и девушек, старики, которые отдыхали на лавочках, наслаждаясь летним вечером. Дыхание осени еще не ощущалось, до нее было далеко.

Все люди были так радостны, что, казалось, давно потеряв друг друга, они только встретились.

Аннабег Курбановой все лица чудились знакомыми. Они бросали вокруг теплые взгляды, словно приглашала прохожих к себе на вечеринку.

Аннабег вдруг заторопилась, скорым шагом направилась в сторону, где было особенно много народу. Ей показалось, что эти люди только и ждали ее прихода, желая, чтобы она присоединилась к ним.

Услышав от Аннабег Курбановой неприятную новость о тяжелой болезни Ялкаба и о том, что он находится сейчас в больнице, Александр Павлов и Нурмурадов некоторое время сидели молча.

Наконец Аннабег решилась прервать тягостную паузу и задала Павлову вопрос, неотрывно мучивший ее:

– Александр Иванович, в нашем мире сейчас так много сильных и талантливых ученых, неужели они не могут найти способ победить рак?...

Академик выслушал вопрос, ерзая на месте. Затем крепко ухватился за стол и выпрямился, словно собирался читать студентам лекцию в аудитории:

– Победить эту страшную болезнь – грандиозная проблема. Чтобы предотвратить рак, медицина предпринимает немалые усилия. Вот иллюстрации к сказанному.

Один американский врач нашел своеобразный метод борьбы против рака. Он обратил внимание на корни различных растений, из которых индейцы, обитающие е непроходимых лесах, изготовляют целебные средства.

Индейцы в то время враждовали с белыми людьми, потому что многие белые, с которыми им приходилось иметь дело, в душе были черными.

Алчные и коварные белые люди нападали на индейцев. Дочерей уводили в рабство, а сыновей – молодых воинов забирали в плен. Вот почему индейцы и возненавидели всех, без разбора, белых людей.

Око за око!

Руководствуясь этим жестким, но справедливым принципом, индейцы всякому пленному белому отрезали голову, не разбираясь в том, виновен он или невиновен.

Для индейцев стало законом снимать скальп с убитого врага и носить его с собой на поясе. Отвага, мужество, геройство индейца измерялись количеством скальпов, висящих на его широком поясе.

Аннабег смотрела на рассказчика, с интересом ожидая, что же будет дальше.

– Череп головы, с которой срезан скальп, индейцы не выбрасывали, – продолжал Александр Иванович. – Они клали его в снадобье, составленное из различных веществ, и выдерживали там определенное время.

В результате, какой бы крупной ни была голова, она съеживалась, превращаясь в маленькую, похожую на насовую тыковку.

– А черты лица? – спросила Аннабег.—Они наверное, при этом изменялись, искажались?

– Нет, – ответил Павлов, – черты лица оставались прежними. Американский врач – его звали Джордж – много изучал состав снадобий, которыми пользовались индейцы.

На основании этого изучения он сделал вывод, что организм, который заболел раком, начинает как бы распухать, а целебное средство индейцев сокращает, ужимает ткани организма.

Джордж решил использовать это средство для лечения бича человечества – рака.

– Разве это возможно?

– Джордж решил, что да. Но для этого необходимо было пойти на риск, и Джордж отправился к индейцам, чтобы на месте изучить таинственное снадобье.

Индейцы, как и следовало ожидать, встретили в штыки белого доктора. Они потребовали, чтобы он немедленно покинул их края, иначе ему придется худо. Джордж, конечно, понимал, что предупреждение носит слишком серьезный характер. Искушение, однако, было слишком велико, и он медлил.

Пока Джордж раздумывал с опасностью для жизни, у индейцев произошло неприятное событие: сына вождя в лесу ужалила змея.

Тут вождь весьма кстати вспоминает, что белый пришелец – доктор, и просит Джорджа, чтобы тот спас его единственного сына. Джордж откликается на призыв и начинает лечить сына индейского вождя. Едва мальчик становится на ноги, Джордж говорит вождю, зачем, собственно, пожаловал сюда. «Это слишком серьезный вопрос, – отвечает вождь. – Я должен посоветоваться со своим племенем».

«Мы согласны, – ответило племя. – Но для этого белый пришелец должен выполнить три наших условия.

Первое: мы должны спросить разрешения у нашего бога. Для этого вождь уводит Джорджа к ближайшему вулкану. Вулкан этот действующий, и его устами баг даст ответ....»

Вождь с белым пришельцем направились к вулкану. Всегда громыхающий, брызжущий во все стороны раскаленной лавой, вулкан приутих, когда они подошли к нему.

Вождь воздел обе руки к небу и громко возопил: – Скажи, о боже, можно ли доверить тайну индейского племени этому пришельцу? Вулкан молчал.

Вождь повторил свой вопрос в седьмой раз. Перед этим он выдержал значительную паузу, а затем сказал Джорджу, который начал волноваться:

– Молчание—тоже ответ. Если вулкан промолчит и на этот раз, значит, верховное божество тебе не верит. Тогда нам придется убить тебя!—возвысил вождь голос.

Джордж опустил голову.

Едва вопрос вождя прозвучал в седьмой раз, как из верхушки вулкана показалось пламя. Одновременно послышался раскатистый гул.

Благодаря, этой случайности жизнь Джорджа была спасена, и первое условие, поставленное племенем, было выполнено.

Второе условие было таково: Джордж должен был найти какого-нибудь человека и отрезать ему голову. Вот с ней-то он и получит право экспериментировать, уменьшая ее с помощью целебного препарата, который ему дадут индейцы.

Джордж воскликнул:

–Братья, но я ведь врач!

– Ну и что? – спросили индейцы.

– Я должен лечить людей, а не головы им отрезать, – стал объяснять им Джордж, но увидел, что индейцы не собираются идти на уступки. Тогда он придумал хитрый ход и сказал:

– Что ж, если это условие обойти нельзя, пусть будет по-вашему. Я отрежу голову горилле.

– При чем тут горилла?

– Горилла ведь очень похожа на человека. Индейцы подумали и согласились.

Джордж ушел в лес и через некоторое время принес голову гориллы.

Когда он возвратился, индейцы воздвигли для него хижину в безлюдном месте.

Джордж удивился:

– Зачем это?

– Человек, который дубит отрезанную голову целебным снадобьем, должен круглый год жить в хижине, никуда не выходя. Это и есть третье условие. Еду и все необходимое мы будем приносить. Таков наш обычай.

Отважный врач задумался. Он никак не мог потерять целый год, ведь для него каждая минута была дорога.

– Год – это много.

– Но иначе ты не получишь отпущения за убийство, – пояснили индейцы.

– Но ведь я убил не человека, – начал убеждать Джордж индейцев,—а гориллу. Для обезьяны и трех дней достаточно!

Племя и тут согласилось с ним. За три дня Джордж научился у индейцев изготовлять таинственное средство для уменьшения отрезанной головы, а также выяснил, из чего оно состоит.

После этого ученый возвращается благополучно в свою лабораторию и начинает лечить привезенным средством кроликов, обезьян и мышей, зараженных раком.

Первые эксперименты проходят успешно...

Интересные опыты по излечению рака проводятся и в Советском Союзе.

В нашей стране при Академии наук создан специальный медико-биологический экспериментальный институт, где с успехом проведены работы по излечению рака кожи и молочной железы.

Наша цель – извлечь из огранизма раковые клетки путем обмена веществ. В виде главного лечебного препарата здесь используется медицинский раствор конифолевого спирта.

Здоровой собаке привили раковую опухоль, которая, разрастаясь, причиняла животному тяжкие страдания. Тогда-то собаке и ввели лекарственный препарат. Сразу после этого опухоль перестала расти, а через некоторое время от организма отвалилось какое-то инородное тело. На месте бывшей опухоли, правда, образовалась рана, но она быстро зажила.

Курбанова спросила:

– Сколько же времени заняло лечение?

– Примерно полтора месяца, – ответил ее собеседник. – Все это заставило ученых призадуматься, задать себе несколько вопросов общего порядка. Взять, например, деревья. Почему зимой они задерживают рост, как вы думаете?

Аннабег пожала плечами:

– Может быть, потому, что зимой холодно, и все жизненные процессы замедляются, – предположила она.

– Вот в этом вопрос: только ли холод тому причина? – подхватил ученый. – А может быть, с наступлением холодов в тканях деревьев образуется кислота, которая останавливает их рост.

– Разве это так важно? С деревьями? Ведь деревья не люди, – сказала молодая женщина.

– Неважно. Все живые ткани состоят из клеток. Раз дерево не растет, значит, в его тканях клетки не размножаются. Отсюда – прямой вывод: древесную кислоту, которая образуется в зимний период, можно использовать для излечения рака. Ведь что такое рак? Это, по сути дела, неуправляемое, бесконтрольное развитие и рост клеток.

– И что же, удалось найти эту кислоту, регулирующую рост клеток? – спросила Аннабег.

– Нашли. И эксперименты с нею дали удивительные результаты, – сказал Павлов, – Например, когда воздействовали этой кислотой на подсолнух, он вытягивался в высоту более чем на пять метров. Значит, остается найти вещество, которое могло бы в нужный момент разрушить кислоту, заставить ее распасться. Но и это еще не все! В последнее время у нас появилось новое, особенное средство борьбы против рака, – заключил Павлов и загадочно улыбнулся.

* * *

На следующий день после поступления Ялкаба в больницу врачи начали всесторонне его обследовать.

Как раз перед приходом Аннабег Курбановой он закончил проходить рентген.

Ялкаб устал и настолько плохо себя чувствовал, что ему даже трудно было приподняться с постели.

– Лежи, – сказала Аннабег и присела рядом на белый табурет. – Как ты себя сегодня чувствуешь?

– Неважно. Мое состояние ухудшается с каждым часом, а врачи ничего не предпринимают, только анализы берут, – пожаловался Ялкаб.

– Крепись. – произнесла Аннабег и погладила его руку. – Завтра, примерно в это время, к тебе придут Павлов с Нурмурадовым. Они были очень огорчены, когда узнали о постигшей тебя тяжелой болезни.

– Ты рассказала им все?

– Да.

– И что Павлов?

– Он сказал, что вылечит тебя.

Аннабег перехватила недоверчивый, полный какого-то отчаяния взгляд Ялкаба и добавила:

– Я говорю правду. А Нурмурадов удостоверил его слова кивком и сказал, что нужно поторопиться.

В день, когда должны были прийти Нурмурадов в Павловым, Ялкабом овладело странное чувство: он почувствовал ненависть к самому себе. Ему чудилось, что его худые ноги и руки стали чужими, не принадлежат больше ему.

Ялкаб поднес к лицу маленькое зеркальце для бритья и долго рассматривал свои землистые щеки и глубоко ввалившиеся глаза, утратившие блеск.

В голову лезли разные мысли. Честно говоря, он устал от этих мыслей, от постоянного беспокойства за мать и Ашира.

Однако усталость оказалась благодетельной, поскольку принесла с собой желанный покой. Ялкаб уснул безмятежно, словно ягненок. И приснился ему сон...

Он идет, по широкой асфальтированной площади. Солнца не видно, оно закрыто черной занавесью. Ялкаб останавливается в нерешительности: он не знает, в какую сторону идти дальше. В этот момент вверху над ним появляется топор. Свистя в воздухе, он летит ему прямо в голову.

И вдруг, рядом оказывается невесть откуда взявшийся старик в белом халате. Он смело выбрасывает руку и отталкивает смертельное орудие в сторону...

Ялкаб сильно перепугался, он проснулся с бьющимся сердцем. Нет, нет, он еще не проснулся!

Он лежит на твердом асфальте, широко раскрыв глаза, и несколько минут молчит, с трудом приходя в себя.

Александр Павлов гладит его черные, зачесанные назад волосы, и успокаивает:

– Не волнуйся, все будет хорошо, добрый молодец.

Аннабег Курбанова вопросительно смотрит на Нурмурадова, и взгляд ее говорит: «Что же будет дальше?...»

И тут Ялкаб окончательно просыпается. Он видит рядом, у койки Александра Павлова, узнает его и говорит еле слышным шепотом:

– Спасибо вам, вовремя подоспели, а не то я бы погиб.

– Погиб? – переспросил Павлов.

– Мне приснился страшный сон, – пояснил Ялкаб. Оба профессора, еще ближе подсев к Ялкабу, стали его подробно расспрашивать о состоянии здоровья.

Затем Павлов принял торжественный вид и громким голосом произнес:

– Товарищ Пальванов, за помощь, оказанную в оживлении Урха, Президиум Верховного Совета СССР награждает вас орденом Трудового Красного Знамени. Правительство доверило мне вручить вам эту высокую награду. Поздравляю вас с орденом, товарищ!

С этими словами Александр Павлов вручил Ялкабу красивую квадратную коробочку с орденом и крепко пожал ему руку. После этого Аннабег Курбанова и Нурмурадов в свою очередь от всего сердца поздравили Ялкаба с высокой наградой.

Прижав к груди нарядную коробочку с орденом, Ялкаб молчал. В эту минуту он просто не знал, что сказать, не находил слов для ответа. Широко раскрытые глаза повлажнели, а дыхание стало прерывистым.

Ялкаб совсем не был похож на того больного, который совсем недавно лежал без сил и не мог лишний раз даже пошевелиться. Вдруг он вскочил с места, встал с койки и обнял Павлова. Тот положил ему крепкую руку на плечо и сжал его:

– Товарищ Пальванов, вам не нужно волноваться! И вставать с постели не следует, – легонько подтолкнул он Ялкаба в сторону кровати.