Текст книги "Через тысячу лет"

Автор книги: Юсуп Хаидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Председатель сельсовета отдал соответствующее распоряжение, наказав наблюдать за его выполнением милиционеру Туйлеку.

Услышав, что приехала специальная машина, которая будет измерять силу тех самых святых огней, Караджа ишан побелел от злости и ярости, у него задрожали губы.

– Вас постигнет большое горе, несчастные! – вопил он во всеуслышание, дергая собственную бороду. – Теперь вам, наверное, осталось только с аллахом спорить? Говорю вам, берегитесь аллаха! Он не простит.

Когда стемнело и луна прошла половину своего пути, она начала светить ярче. Длинные, черные тени изогнутых деревьев делали ночь страшной и в то же время приятной.

Хотя еще не было видно ожидавшихся огней, лаборатория приступила к работе.

По белому, как у телевизора, экрану сновали искры, вдруг на экране эти искры разделились на три части и начали собираться, сгущаться в три облачка. В репродукторе затрещало, словно ломавшиеся ветки.

Ялкаб, Аннабег, Ашир и другие, собравшиеся в лаборатории, непрерывно вглядывались в глубины экрана, где должны были появиться огни.

Долгожданные огни появились! Поднявшись метров на пятьдесят, они остановились. Лабораторный электронный мозг, направляя и принимая сигналы от этих огней, начал показывать на табло многочисленные, быстроменяющиеся, цифры. Заведующий лабораторией радостно сказал:

– Это мощнее электронной плазмы, которую открыли в Казахстане. У этого открытия великое будущее!...

Волнуясь, он, надев очки, посмотрел в сторону огней и вдруг тревожно воскликнул:

– О, да там же кто-то есть! Скажите, пусть отойдет, ведь опасно!

Туйлек, заплетая свои короткие ноги, побежал в сторону, где нарождались огни. Подойдя к месту, он увидел Караджа ишана, который, подняв руки кверху, читал молитву.

– Гражданин Караджа Меляев, вас просят уйти отсюда. Вы слышите?

Караджа ишан продолжал читать свою продолжительную молитву, не придавая его словам никакого значения. После, держась за посох, обратился к Туй-леку:

– Эй, человек, стой и не спрашивай про какую-то чепуху, вернитесь назад! Не препятствуй нам. А то вот эти три представителя огня... – не докончив фразу, он направился к огонькам.

До сих пор не перед чем не останавливающийся Туйлек на этот раз увидел в пронизывающем взгляде

Караджа ишана и висящих, покрытых белой пленкой огнях небосвода, как ни странно, что-то общее и отпрянул назад.

Увидев бездействие Туйлека, Аннабег Курбанова по просьбе заведующего лабораторией взяла в руки усилитель и обратилась к Караджа ишану:

– Караджа ишан, вы сейчас мешаете проводить научно-исследовательскую работу, Мы вас просим уйти с этого места! А теперь мы начинаем считать до десяти. Если и тогда не уйдете, то от этого чуда огней, которые вы считаете святыми, вы можете пострадать.

Для всех, однако, стало ясно, что не только до десяти, но если даже считать до миллиона, ишан оттуда не уйдет. Он стоял, не двигаясь с места.

– Надо этого человека немного попугать, – проговорил заведующий лабораторией, залез на машину и нажал вниз один из черных рычагов.

Едва он сделал это, как два огненных шара, которые неподвижно висели чуть в стороне, начали, словно жуки, кружиться над огненным шаром, который находился в середине, как раз между ними. Караджа ишан сначала хотел убежать, но, не удержавшись на ногах, упал, после чего с перепугу не сумел подняться.

Ялкаб дал выпить Караджа ишану какого-то лекарства и, поддерживая, поднял и увел его.

Туйлек, взяв его посох и четки, держа эти предметы в руках так, словно боялся, что они его ужалят, шел позади. Когда Караджа ишан немного пришел в себя, он только смог выговорить:

– Деточки мои, теперь меня отправьте к сыну, хорошо?

Ашир, подпрыгивая от радости, кричал:

– Теперь я понял, почему мое гранатовое дерево не замерзало и раньше времени зацветало! Это из-за этих электрических шаров, должно быть!

* * *

Урха положили в больницу при Туркменском Государственном медицинском институте. С тех пор прошло два-три дня, весть о нем распространилась по всему свету. В газете «Совет Туркменистаны» была опубликована статья «Наш тысячелетний соотечественник», з газете «Туркменская искра» – «Замерзший человек ожил!», соответствующие материалы печатались и в других газетах.

Газета «Мыдам тайар» устроила на своих страницах выступление профессора Нурмурадова. Профессор во вступительном слове к своей статье, обращаясь к детям, писал:

«Найденный Урх – это большая заслуга ребят. Если бы у них не было такого интереса к жизни природы, может быть, этого Урха и не было бы, того самого феномена, который привлек внимание всех в настоящее время. И поэтому, несмотря на то, что сейчас у меня очень много работы, считаю своим долгом рассказать об Урхе детям».

Не только в Союзе, но и повсюду за рубежом каждый день интересовались состоянием Урха. Печать и радио уделяли ему огромное внимание.

20 апреля Всесоюзное радио сообщило о том, что в Ашхабад вылетел знаменитый советский терапевт, профессор Александр Иванович Павлов.

«Хорошо, что прибыл сам Искандер табиб, лекарь. Если он собственноручно возьмется за дело, тогда есть надежда, что и мертвый воскреснет.

Что ты сделаешь, если Урх, увидев Искандера, сразу встанет на ноги, словно тутовое деревце, и будет водить экскаватор по берегу Каракумского канала!» – говорили старики возбужденно.

Статья Нурмурадова, которая печаталась в газете «Мыдам тайар», нашим знакомым восьмиклассникам пришлась по душе.

Профессор в своей статье написал, как Ашир и другие встретились с фактами оживления замерзших рыб, о событиях с Урхом, о том, как были найдены в карманах Урха семечки и посеяны. И еще о многих фактах было подробно рассказано в этой обширной статье. Многие спрашивали, как подрастают семечки. В школу от читателей каждый день приходили десятки писем.

На очередном школьном собрании председатель совета отрядов, бросив на стол пачку писем, сказал, обращаясь к пионерам:

– Посеянные семечки не прорастают. Что теперь мы ответим? Что сообщим авторам этих писем?

– Подождем еще немного, а потом посмотрим. Ответ дать всегда успеем. Хочется, чтобы он был положительным.

Ашир часто приходил на участок, где были посажены семена, разрыхляя мелкие комочки земли, он сидел и подолгу смотрел на грядку, на которую все возлагали большие надежды. У него от долгого сидения немели ноги.

Однажды на рассвете Ашир пришел на знакомый участок. Лучи солнца косо освещали утренний мир, так что тень кустарника на меже высотой по колено покрывала значительное пространство.

Если внимательно понаблюдать напротив солнца за, подобными ниточке, травинками, покрывшими участок, то отчетливо были видны каждые отросточки.

Взгляд Ашира задержался на небольшом комке земли, величиной с альчик – игральную косточку, который лежал на самой середине участка. Там что-то подрастало, надев набекрень пушистую шапочку: то ли хлопчатник, то ли какое-то растение десятого века.

У Ашира екнуло сердце.

– Вдруг скатится и придавит хлопчатник, – проговорил Ашир и с большой осторожностью собрал подозрительные комочки и отбросил в сторону. Только он собрался пойти, чтобы сообщить радостное событие товарищам, на межу сели две сороки. Подняв зеленоватые головки, проявляя недовольство, неприятно звонко затараторили.

– Я понимаю ваше намерение! Вам показалось, что этот куст хлопчатника для нас не представляет ценности? Хотите, выдернув его, улететь? Этого не будет! – сказал Ашир сорокам и бросил в них камень.

С полпути он опять вернулся назад, увидев, как издали, подпрыгивая, сюда бегут две собаки.

Они бегали и катались, играя друг с другом на мягких всходах растений. С другой стороны появился огненно-красный петух, сопровождаемый курами. Он своим видом напоминал надменного краснохалатого бая прошлых веков.

– Они все как будто сговорились! – проговорил Ашир, качая головой и усаживаясь на выкорчеванный пень.

Мальчики в школьной мастерской смастерили из железной сетки кувшин, затем принесли на участок и накрыли им хлопчатник. Чтобы наблюдать за ним, назначили ежедневное ответственное дежурство.

При достаточной воде, питании, а также свежем воздухе, тепле, обработке, неизвестный росточек в считанные дни, распустив пушистую шапочку, значительно вырос. Его цвет был более бледным, чем у недалеко проросшего обычного хлопчатника. Листочки его были более продолговатыми, с хлопчатником у него было мало общего.

Как он будет цвести? Какие даст плоды? Восьмиклассники, все школьники, люди села, – ждали с нетерпением ответа.

* * *

Школьников распустили на летние каникулы. У каждого из них во время летних каникул была своя определенная цель. Кто хотел поехать в город отдохнуть, кто собирался путешествовать, кто – работать в ученической производственной бригаде.

Перед началом каникул у Ашира почему-то испортилось настроение.

Уставившись в одну точку, он подолгу сидел задумавшись. Губы беззвучно подергивались.

– Что с тобой? Может, ты обижаешься на кого-нибудь? – спрашивали друзья.

– Ничего не случилось! – говорил он и уходил от ответа.

Учительница в перзые же дни каникул зашла к Аширу, однако, дома не застала. Она нашла его около старого забора на пологом холме.

Прислонившись к забору, Ашир смотрел на запал. Солнце, украшавшее голубое небо, постепенно пряталось. С запада, это теперь особенно отчетливо стало видно, приближалась темнота. Видневшиеся на горизонте деревья и здания сначала превратились в силуэты, л вскоре и совсем исчезли из глаз.

Ашир, словно испугавшись надвигающейся темноты, повернул свой тревожный взгляд и пошел назад, к дому.

– Пальванов, что ты здесь делаешь? – раздался знакомый голос учительницы,

– Да так просто. Вышел прогуляться.

– У меня к тебе есть дело. Пойдем в школу.

Аннабег Курбанова привела Ашира в кабинет директора учебной части.

Учительница сначала спросила о каникулах, о работе ученической производственной бригады, про хлопчатник Урха. В ходе беседы она заметила, что у Ашира не было и в помине прежнего бодрого настроения,

– Ашир, ты не заболел?

– Нет.

– Почему же ты тогда такой грустный? – спросила Аннабег Курбанова.

Широко раскрыв полные тревоги глаза, он начал рассказывать:

– Два месяца тому назад, когда Ялкаб обедал, он едва не подавился. Мама как раз в это время вышла, чтобы дать теленку травы.

– Дальше.

– После этого случая Ялкаб перестал с нами обедать. Он находил сто причин, чтобы унести еду в свою комнату. И вот однажды вечером, когда он, как всегда, нес обед к себе в комнату, я подсмотрел за ним в окно. Он, прихлебнув одну ложку супа, сморщил лицо и сидел некоторое время не двигаясь. После, завернув миску в бумагу, вышел во двор, отнес в сторону и вылил, а потом возвратился в комнату.

Находясь в таком положении, брат за два месяца очень похудел. Он очень мучается, скрывая от матери свое болезненное состояние. Как и раньше, вставая рано утром, уходит на работу, трудится с увлечением на участке. Хотя днем он от всех и скрывает свой недуг, ночью сильно страдает. Когда все расходятся по комнатам спать, Ялкаб долгое время не гасит свет. Он лежит на кровати, положив руки на грудь и напевая грустные песенки. Иногда, не открывая глаз, просматривает фотографии своих друзей, с которыми вместе когда-то учился в институте. И так каждую ночь. А когда перевалит за полночь, он начинает кипятить шприц на электроплитке и делает себе уколы. Лосле этого он прекращает стонать и успокаивается. Про его болезнь, кроме меня, пока никто не знает.

Если вдруг об этом узнает мама, ей будет очень плохо. Она не выдержит, увидев его жалкое состояние, она себя истерзает. Поэтому я до сих пор никому не говорю, думал, что, может быть, Ялкабу будет лучше. Но здоровье Ялкаба, хотя он и скрывает от нас, с каждым днем ухудшается. И мать об этом рано или поздно узнает.

Выслушав рассказ Ашира, Аннабег Курбанова почувствовала себя неспокойно. Она поняла из рассказа Ашира, что состояние Ялкаба действительно опасное.

– Ты зря не волнуйся. Может быть, еще ничего страшного нет. Вот на днях схожу сама и поговорю с Ялкабом. А то, что он болен чем-то, это ты, пожалуйста, близко к сердцу не принимай. Он же сам врач, он себя не отдаст в руки болезни. А, может быть, он над собой делает опыты? Что ты, не знаешь своего брата?

– Так ли это? А я-то ходил переживал, что Ялкаб тяжело заболел. Мне и в голову не пришло, что он может производить над собой эксперименты. Мне надо было пораньше придти к вам, уважаемая учительница!...

Аннабег Курбанова на следующий же день пошла з больницу, чтобы поговорить с Ялкабом. Войдя в его кабинет в белом халате, она долгое время смотрела, как Ялкаб осматривает больных. Пока Ялкаб оглядел трех пациентов, он настолько ослабел, что, поставив вместо себя другого врача и сказав Аннабег Курбановой «прости», зашел в какой-то свободный кабинет и заперся изнутри.

«Пойти или не пойти?» – стояла, раздумывая, Аннабег Курбанова. После подошла к двери и несколько раз постучала. Прошло пять-шесть минут, пока повернулся ключ в замочной скважине.

Когда Аннабег Курбанова уже собралась уходить, дверь тихо открылась и показалась голова Ялкаба.

– А, Аннабег, проходи. Ты еще не ушла? У тебя ко мне какое-нибудь дело?

– Да, дело есть, – сказав, Аннабег прошла в комнату и села на стул. Ялкаб опустился напротив.

Она машинально просмотрела бумагу с написанными стихами, которая лежала на столе. Ялкаб, протянув руку, хотел спрятать листок, но Аннабег Курбанова придвинула бумагу со стихотворением к себе и начала читать вслух:

Остановись, время, пусть мою бренную годову

Еще раз обмоют снега и дожди,

Пусть мои очи, влюбленные в мир,

закроются позже на один миг.

– Сам написал?

– Да.

– Это пессимизм и больше ничего! Сам говорил, что хорошее настроение укрепляет здоровье, больные выздоравливают! Если ты из-за мелочей так распустил нюни, то нам вообще нужно сложить руки. Не так ли?

– Мое горе тяжелое, Аннабег,– проговорил Ялкаб, приподнимая опухшие веки.

– Слушаю.

– У меня рак. Он образовался в почках и гортани. Про это я не сказал никому, потому что мама все принимает близко к сердцу. Да к тому же, у нее больное сердце. И к тебе просьба: пусть этот разговор останется между нами. Я пришел к окончательному решению. Поеду в Ашхабад. Маме и другим скажу, что еду на курорт. А там... что будет, то и будет. Если я скажу своим учителям про свое состояние, они найдут способ, чтобы успокоить мать, я желаю только одного: мама не должна знать, что я умер. Вот это мое последнее желание и просьба к живым.

Они помолчали.

– Когда ты собираешься ехать? – спросила Аннабег Курбанова, пряча в уголке цветастого платка с кистями черные изогнутые брови и повлажневшие карие глаза, и зябко вздрогнула.

– У меня уже есть билет на завтрашний самолет. – Я приеду провожать тебя с учениками.

– Нет. На аэродром поеду один. Так будет лучше. Только ты сейчас сходи к нам и расскажи маме, что я еду на курорт. Скажи, что прислали специально для меня путевку. Вобщем, ты ее подготовь к этой новости и объясни, что я должен уехать. И Аширу скажи точно го же.

Ялкаб, опираясь руками о стол, хотел встать, чтобы проводить Аннабег Курбанову, но в этот момент вошла, приоткрыв дверь, медсестра. Она протянула голубой конверт Ялкабу:

– Ялкаб Пальванович, вам1 И знаете, от кого и откуда? Из Ашахабада, от самого Нурмурадова! – сказала она и, улыбаясь, вышла.

Ялкаб. застыв на месте, перечитывал несколько раз письмо. Затем, разгладив согнутые места, протянул его Аннабег Курбановой и негромко произнес:

– Это не только мне, тут, между прочим, н для тебя есть кое-что.

Содержание письма профессора было такое:

«Уважаемый Ялкаб Пальванович!

Как сообщалось в газетах, Урх поправился. Сердцебиение и кровяное давление – нормальные. Теперь он с точки зрения медицины спасен и даже, берусь утверждать, огражден от разных случайностей. В борьбе за жизнь Урха мы, ученые, приобрели очень ценные научные факты. И теперь мы решили передать эти факты гласности, проведя в четверг в клубе Туркменского Государственного медицинского института конференцию. В этой конференции будет участвовать и академик Александр Иванович Павлов.

Ученый Совет мединститута просит принять участие в конференции тебя и Аннабег Курбанову».

– Ты, конечно, поедешь? Ялкаб поднял глаза.

– Обязательно поеду. Остальное, посмотрим.

– Я верю в талант Александра Ивановича, верю острому ножу Нурмурадова, они спасут тебя от твоего недуга, – сказала убежденно Аннабег.

– Возможно, – неопределенно ответил Ялкаб. – Все зависит от того, в какой стадии Мое заболевание.

* * *

Тысячу лет пролежал на грани небытия замерзший мозг, поэтому он сразу не может восстановиться.

Сон Урха длился долгое время. Медсестра каждый день по три раза переворачивала его с одного бока на Другой.

Павлов с Нурмурадовым пришли на очередной осмотр больного. Они сделали вывод, что хотя он медленно просыпается ото сна, но уже скоро пробудится. Мускулы на ногах и руках Урха окрепли. Учащенное дыхание изменилось, стало медленнее и глубже, иногда он только тихо стонал.

Два ученых, переглянувшись друг с другом, вышли в соседнюю комнату.

– Наш больной скоро проснется. Если мы будем сидеть сложа руки, то можем попасть впросак, – проговорил многозначительно Александр Иванович,

Нурмурадов промолчал и начал ходить по маленькому кабинету взад и вперед. Приподняв занавес, он стал наблюдать за машинами, которые одна за другой стремительно проносились по улице.

– Александр, я понимаю, что ты хочешь сказать. Вот возьми, например, меня. Когда впервые в нашем селе появился трактор, я от испуга не мог найти себе место, где можно было спрятаться. От гула, который он издавал, у меня в груди чуть сердце не лопнуло. И это я, человек двадцатого века. А Урх ведь человек десятого века.

– Совершенно верно, – сказал Александр Иванович и настолько сильно нажал карандаш об стол, что сломался грифель.

– Надо выбрать на окраине города безлюдное, садовое место, чтобы Урх там жил и поправлялся. Это место и дом должны ему напоминать хотя бы приблизительно его далекое время.

– Верно. Если он проснется, находясь здесь, то может сразу погибнуть от шока.

– Надо будет решить эту задачу на завтрашнем собрании.

В зале заседаний Туркменской Академии наук открылось большое совещание. На нем собрались видные деятели науки и искусства, ответственные работники республики.

На собрании обсуждался вопрос о методе лечения Урха, о том, как после пробуждения приобщить его к современному обществу.

Все выступившие в своих сообщениях особенно подчеркивали редкий и ценный вклад Урха в науку и высказывали свое мнение о том, как в дальнейшем сохранить его здоровье. Этот вопрос оказался спорным. На собрании выдвинули два метода, каждая сторона хотела оставить в силе свое предложение.

Первое предложение: Урх – человек, перелетевший из десятого века в двадцатый, такой случай в природе не повторяется дважды. Поэтому за ним нужно особенное наблюдение, и дом, где он будет жить, надо строго охранять, чтобы никто не мог потревожить его покой.

Когда зачитывалось это предложение, Чары Нурмурадов посмотрел на своего коллегу и увидел, как посерело лицо Александра Ивановича Павлова, как он нервно вздрагивал. Но как бы его, Нурмурадова не возмущало предложение противной стороны, он решил выслушать до конца их аргументы, поэтому сидел и молчал. Когда Чары дали слово, он сказал так:

– Мы не можем согласиться е таким решением. Вы представьте не только Урха, но и тех, кто будет с ним работать. Это просто уму непостижимое решение! Что это за предложение, разве можно жить под охраной? В таких условиях даже животные и птицы не могут жить!

– Некоторые из вас склонны усомниться в уме Урха. Но не забывайте, товарищи, что он современник Омара Хайяма, который многих людей учит уму-разуму и теперь, на исходе 20-го века, и который будет многие века уважаем народом.

Кто-то крикнул с места:

– Урх – не Хайям!

– Может быть, – спокойно парировал Чары Нурмурадов. – Хотя это и не исключено. Но, как бы то ни было, все же он человек. И поэтому держать его под стражей нам совесть не позволит. Стража ведь бывает двух видов: первый вид – почетный, второй вид—для преступников. А потом, как объяснить Урху, что мы можем приставить к нему почетный караул? Это не выйдет! Окружить стражей свободного человека мы не можем. Какую бы жертву не пришлось принести, жизнь его должна проходить в естественных условиях. Мы его должны не стражей держать, а прийти к нему с открытой человеческой душой, добротой и вниманием. Товарищи, наше предложение заключается в этом, и только в этом!..

После долгих споров все согласились с мнением Александра Павловича и на основании этого составили подробную программу.

После собрания Чары Нурмурадов с Александром Павловым, сев в машину, поехали подыскивать в конце города желаемый дом.

Местные власти оказали ученым большую помощь, переведя Урха в отобранное ими помещение.

Пока Урх лежал в больнице, не приходя в себя, у него сильно отросли волосы и борода. Он должен был вот-вот проснуться, и как только Урха перевели в уединенный дом, профессор Нурмурадов решил привести в порядок его волосы и бороду.

Не доверяя ни одному парикмахеру, профессор решил взяться за это сам. Он сначала коротко подстриг Урху усы, потом волосы на голове. Когда профессор, щелкая ножницами, начал подстригать бороду, он заметил, как под тяжелыми веками задвигалось глазное яблоко.

Профессор, бросив ножницы в отвисший карман халата и скрестив руки на груди, смотрел в лицо Урха, не отрывая взгляда. Словно всходящее солнце, глаза Урха потихоньку открывались. Веки, покрытые густыми, черными ресницами, словно стрелы, поднимались выше и выше. Наконец из-под век показались сияющие лучистые глаза. Забыв обо всем на свете, профессор, не сдержавшись, громко воскликнул:

– Здравствуй, дорогой! Тебе лучше, да! Ты успокойся! Скоро ты совсем выздоровеешь! – в эти волнующие мгновения профессор позабыл о том, что Урх может его совершенно не понимать, он повторял те же обычные слова, которыми все время успокаивал больных в клинике. Странно дрожа, он сжал крупные пальцы Урха. Открыв глаза и моргнув два-три раза, Урх уставился на него, делая глотательные движения, затем задвигал пальцами, которые крепко сжимал Нурмурадов.

– А, может быть, ты голодный?! Я тебя сейчас накормлю,—произнес Нурмурадов.

Профессор побежал в соседнюю комнату. Оттуда раздался его взволнованный и радостный голос.

Через несколько минут Нурмурадов ворвался я Урху, держа в руке банку с медом и чайной ложкой. Только затея с кормлением Урха не получилась. Тот, крепко закрыв глаза, снова сладко уснул.

Сон Урха становился с каждым днем короче. Проснувшись, он не засыпал сразу, а с полчаса бодрствовал.

Академия наук прикрепила к больнице специального переводчика-языковеда Арслана Байлиева. Ему поручили, чтобы он близко познакомился с Урхом и, разговаривая с ним, изучил его язык.

Задача была сложной.

Ученый языковед хотел сразу приступить к своей работе. Он от радости был на седьмом небе, что это дело поручили именно ему. Но все же профессор был против, чтобы ученый языковед сразу приступил к деятельности, Он сказал ему:

– Урх сейчас совершенно глухонемой. Он теперь так же плохо видит, потому что центральные мозговые нервы слуха и зрения полностью не восстановились. Эти два дня даже не думай с ним разговаривать.

Но Арслан Байлиев, сказав: «Ну что же, потом приду», не уходил, стал готовиться к свиданию с Урхом.

Он начал в соседней комнате приводить в порядок принесенные им из музея истории картины и экспонаты, связанные с древним миром. Он стал также лепить из пластилина фигуры коня, быка и верблюда.

Врачи и посетители больницы были очень удивлены выполненными Арсланом фигурами зверей, которые были так похожи на настоящих, люди у него спрашивали, что за необходимость такая, чтобы лепить их, на все вопросы Байлиев отвечал:

– Не торопитесь, скоро вы сами поймете, зачем и что к чему.

– От него никогда не дождетесь конкретного ответа! Хотя он знает тридцать два языка, он похож не на языковеда, – сказал ворчливо Нурмурадов, – а на шутника, который развлекает других.

Не обращая никакого внимания на окружающих, Арслан Байлиев стоял тут же и разминал в руке пластилин.

– Ты что, и диссертацию защищал молча? – спросил опять профессор, улыбаясь.

Байлиев промолчал.

Он спрятал в сжатом кулаке размягченный пластилин, затем, энергично шагая, подошел к профессору, сунул руку в нагрудный карман белого халата Нурмурадова, что-то положив туда, и вышел на улицу.

– Всякие люди бывают! – сказала одна из медсестер, с удивлением посмотрела вслед Арслану Байлиеву и закрыла за ним дверь, которую он забыл за собой захлопнуть.

Профессор почувствовал, что его карман отяжелел, потрогал его и вытащил двумя пальцами фигуру змеи, вылепленную из пластилина.

– Вот злодей!—промолвил профессор. – Здорово придумал! Эту фигурку змеи он сделал не к добру. Этим он хотел сказать, чтобы мы занимались своими медикаментами. Пошли-ка, товарищи, займемся своими делами.

Профессор сидел в кабинете и работал, время от

времени вспоминал находчивость Арслана Байлиева, качал головой, улыбался:

– Молодец, переводчик!

Через несколько дней Нурмурадов полностью убедился в том, что глаза Урха видят, а уши слышат.

Когда над больницей пролетел самолет, Урх, торопливо накрывшись с ног до головы одеялом, некоторое время лежал не двигаясь. О том, что он услышал звук, не могло быть сомнений.

Случайно залетевшая в комнату бабочка кружилась поблизости. Урх беспомощно зашевелил руками, стараясь поймать ее. Значит, он видит. Только он не разговаривал. Когда к Урху подходил кто-нибудь посторонний, кроме профессора, у него сразу пропадало настроение и он становился мрачным. Кусая губы, недружелюбно смотрел. Он не взлюбил также белый халат Нурмурадова, это он показал ему с самого начала своим сердитым видом, продолжая лежать неподвижно. Поэтому профессор теперь всегда носил синий халат.

Арслан Байлиев очень расстроился, видя, что Урх недружелюбно расположен к нему. От переживаний он две ночи провел без сна. Веки опухли, губы потрескались, вынес из своей комнаты почти две чашки с окурками от выкуренных торопливо сигарет. На третий день, рано утром, он ушел куда-то. После полудня вернулся с оседланной лошадью племенной породы.

– Товарищ Байлиев, около больницы скотину держать запрещается, – сказал профессор, весьма холодно встретив его.

– Если вы даете ручательство, что я пройду пешком к Урху, и что он при этом меня примет, то я мигом отведу Ласточку к ее хозяину.

Нурмурадов проворчал:

– Я за себя ручаться не могу, а за других тем более.

– Тогда не говорите, что Ласточка лишняя. У меня на сей счет свои планы.

– Ну да, ладно. В таком случае идите и привяжите ее вон там, – сказал профессор, указывая на пустынный уголок двора.

Хорошо профессору, он спокойно ходит к Урху, кормит его, осматривает, оказывает всякие знаки внимания, поэтому Урх встречает его всегда теплым ласковым взглядом. А тут приходится пускаться на всякие хитрости..

Арслан Байлиев, не теряя времени даром, украдкой от профессора прогуливался с Ласточкой напротив окон Урха, затем, вскочив в седло, пускался вскачь, то туда, то сюда. Когда Ласточка, крепко упираясь копытами в землю, громко ржала, он слезал с седла, потихоньку подходил к двери Урха и слушал. Он простаивал по не-сколь ко часов в таком положении. Наконец, когда ему надоедало, уходил. Хотя все было безрезультатно, он все равно продолжал прогуливаться с Ласточкой против окон.

Терпеливостью и любовью к своей профессии Байлиев наконец достиг своей цели.

Однажды Арслан Байлиев, как всегда, оседлав Ласточку, прогуливался. Вдруг он увидел в окне Урха, который наблюдал за ним. Встретившись с взглядом Урха, Ласточка насторожила уши. Арслан Байлиев, не зная, что делать, растерялся. Немного подумав, спрыгнул с лошади. Ведя Ласточку на поводу, он направился к Урху. Не доходя до окна нескольких шагов, остановился. Ласточка несколько раз подняла и опустила переднюю ногу, как-то странно кусая поводья трясла головой, Урх отвечал ей такими же движениями. «Значит, Ласточка понравилась Урху!». – подумал Арслан Байлиев и похлопал лошадь по тонкой точеной шее.

В этот момент Урх стал непроизвольно гладить холодное стекло окна. Он, очарованный Ласточкой, даже не заметил, как в комнату вошел профессор.

В шутку или всерьез, Нурмурадов погрозил пальцем лингвисту, затем, осторожно поддерживая Урха подмышку, отвел его к кровати. Урх тоже по-видимому устал, он послушно лег в постель.

На следующий день Арслан Байлиев снова привлек внимание Урха Ласточкой. Урх, не моргая, наблюдал за Ласточкой, потом начал махать руками в их сторону, пальцем тыкал себя в грудь.

Байлиев понял по взгляду и движениям Урха, что тот желает заполучить Ласточку. Кивнув головой, он дал согласие.

Привязав Ласточку около окна Урха, Арслан Байлиев зашел в свою комнату. Он торопливо захватил с собой фигурки вылепленных зверят и кусок пластилина, затем вышел в коридор.

Задержавшись около дверей Урха, Арслан подумал: «А вдруг Урх рассердится?» Некоторое время стоял, на решаясь войти.

Урх лежал на кровати, когда Байлиев зашел в комнату.

Урх чем-то был обеспокоен. Выдергивал нитки из синей простыни, подносил к носу, нюхал, выбрасывал. Он не проявил особой радости, когда Байлиев вошел, но, увидев фигурки, очень ими заинтересовался.

Арслан Байлиев, осторожно хлопнув его по плечу, обратился:

– Урх!

Урх что-то странно пробормотал под нос, вроде бы говоря: «Ты кто?!»

– Я Арслан Байлиев, Арслан! – сказал ученый-переводчик на персидском языке. Урх, показывая белые ровные зубы, заулыбался. В его улыбке чувствовалось высокомерие, недоверие, Арслан Байлиев по-своему понял эту улыбку: «Ты не стоишь своего имени».

В комнате Урха, на кровати, в тумбочке, были тайно вмонтированы магнитофоны, которые день и ночь записывали все произнесенные Урхом слова.

Арслан Байлиев сменил магнитофонные ленты, когда Урх крепко спал. Эти ленты с записями он прослушивал по три-четыре раза. В последних записях Урха, кроме всяких бессмысленных звуков, встречались и отдельные слова. Ученый, прослушивая ленту, разобрал следующие слова: «Где я, интересно, нахожусь?!»

Урх окончательно привязался к Арслану Байлиеву. Теперь лингвист всегда приходил вместе с профессором к больному.

Когда они последний раз были у Урха, из стоявших прежде на столе фигурок не оказалось ни одной.

Урх в это время, положив голову под подушку и плотно укрывшись, спал сладким сном. Остались непокрытыми только ноги, желтоватые пальцы которых были похожи на помытую морковь.

– А где фигурки из пластилина? – спросил профессор, осматривая комнату, без конца снимая и надевая очки. Может быть, Урх их съел? Товарищ Байлиев, я вас не понимаю! Вы забываете, с кем имеете дело. Вместо того, чтобы помогать, вы мне только мешаете.