Текст книги "Первый подвиг Змея Добрыныча (СИ)"
Автор книги: Юстасия Тарасава
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Глава 11
Фрося смотрела на драконов во все глаза и не могла наглядеться. Вот это да! Оранжево-зелёные чешуйки Змея Добрыныча переливались золотом, все три его головы счастливо улыбались, а хвост его двигался как у домашней кошки. Михаил объяснил, что разговаривать им некогда, на всё про всё двадцать пять минут осталось, а больше нельзя, потому что лагерь здесь детский и во всех вон тех домиках ребятишки сидят и их скоро на обед вести надо. Поэтому все приветствия и разговоры потом, а сейчас сразу к делу. И попросил Фросю с Егоркой дело изложить.
Услышав их рассказ, Горный Змей нахмурился и велел Змею Добрынычу: – Ну-кось, найди его. Озеро облети и с собой приведи. Да поторапливайся!
Егорка хотел спросить, как же это Змей Добрыныч найдёт динозавра, если тот в озере сидит? И как он его с собой приведёт, заставит или выманит? Но, подумав, спрашивать он ничего не стал, а решил подождать и посмотреть, что дальше будет.
А Горный Змей оглядел Фросю с одобрением и повернулся к Егорке: – Твоя барышня?
Егорка покраснел и промолчал. А Горный Змей, как ни в чём не бывало спросил Михаила: – Твоей, значится, невесты сестрица меньшая?
– Племянница, – поправил Михаил.
– Это видать, – кивнули все семь голов. А главная рогатая добавила: – Доброго роду.
А Фрося и не слышала, что о ней говорят, она напряжённо вглядывалась в озеро, надеясь, что Змею Добрынычу удастся найти её динозавра. И ему это правда удалось! Обратно он летел низко над озером, фыркая на тарабарском* языке, будто ругаясь и подгоняя, а прямо под ним, как перископ подводной лодки, рассекала воду ярко-синяя голова. Дракончик пригнал динозавра к берегу и, явно довольный собой, совершил красивую посадку на пирс.
– Вон тама пряталась, – доложил он Горному Змею.
Тот посмотрел на Добрыныча, на динозавра, дрожавшего то ли от холода, то ли от страха, и приказал племяннику: – Рассказывай.
– А чаво рассказывать, дядька, чаво рассказывать, когда эта дурында непослушная жила себе дома с матушкой, в озере купалась, рыбой питалась, играла, подрастала и горя не знала. Так нет же, мамку ослушалась, вот теперь расхлёбывать нам, – Змей Добрыныч о чём-то заворковал с динозаврихой, а Егорка, Фрося и Михаил в один голос спросили:
– Так она ещё маленькая?
– Так это девочка?
– А где жила-то?
Змей Добрыныч перевёл им драконье урчание на человеческий язык: – Жила у себя дома в озере, в К... К...
– Кемерово?
– Китае?
– В Канате, – смущённо произнёс дракончик.
Егорка сообразил первым: – В Канаде? Так это же на другой стороне земли!
– А как она здесь оказалась? – У Фроси в голове не укладывалось: она нашла всамделишного динозавра, который каким-то непонятным образом попал Из Канады в Сибирь! Как такое может быть?
– И домой её возвращать как? В эту самую Канаду?
Змей Добрыныч о чём-то спросил динозаврика, вздохнул и продолжил: – Да она ещё несмышлёныш совсем, глупенькая. Мама ей однажды строго-настрого запретила выплывать из пещеры, в которой они жили, а Жемчужинка ослушалась...
– Жемчужинка? – перебила его Фрося.
– Зовут её так. Жемчужинка маму не послушалась, поплыла на прогулку и увидела тоннель, которого раньше никогда не видела. И она поплыла по нему. Нырнула, а вынырнула здесь.
Горный Змей почернел и стал причитать и ругаться, что Жемчужинка ослушалась маму. Почто она выплыла из дома в Драконью ночь*?!
– В какую ночь? – удивился Егорка.
– В Драконью! – простонал старый дракон. – Раз в году бывает такая ночь, когда все подземные ходы, туннели, соединяющие разные части мира с древнейших времён, расступаются и открываются. И потом закрываются снова. Таперича этой Жемчужине придётся год ждать, чтобы домой повертаться.
– Год? – ужаснулась Фрося. – Но как она будет в этом озере одна? А зимой? А что она будет есть?
– Здесь слишком мало еды для растущего динозавра, – согласился Егорка.
А Михаил рассудительно сказал: – На год её здесь оставлять никак нельзя. А другого способа нет? Обязательно надо год ждать, пока следующая Драконья ночь наступит?
Горный Змей наморщил складки на всех своих семи лбах, и стал думать. Все замерли, боясь ему помешать. Михаил украдкой глянул на часы. У них осталось четырнадцать минут! Не густо. Но торопить Горного Змея тоже не решился. Наконец дракон изрёк: – Ну отчего же нет? Есть.
– Есть? – обрадовалась Фрося.
– Где? – уточнил Егорка.
– Время! – прикрикнул Михаил. – Давайте по существу.
А существо, по существу которого они говорили, прижалось к Змею Добрынычу, видимо, найдя в нём защиту.
Горный Змей почесал лоб рогатой главной головы, откашлялся и сказал: – Есть такой ход, который отродясь не закрывался, завсегда открыт. Но такую малёхонькую дурёху отправлять одну боязно – а ну как она опять куда-нибудь заплывёт, да ещё хлеще потеряется? Надо разыскать её мамашу. А в той Канаде озёр дай боже, искать не переискать.
– А ход-то, ход этот где? – гнул свою линию Михаил.
– Дак где ж ему быть? На Яровом*. Там аккурарат посреди озера колодец и есть*.
– Колодец?
– Ход. Дыра. Сквозь землю.
– Портал... – прошептал восхищённо Егорка. – Как в кино!
– Да нету там никакого порта, – рассердился Горный Змей. – Ежели, конечно, не построили, пока я спал. Да и на что там порт, оно ж озеро, а не река судоходная.
– Да нет, портал это такой вход в другое измерение, – попытался объяснить Егорка, но от этого разговор ещё больше запутался.
– Да нечаво там измерять, – пророкотал Горный Змей. – Всё бы вам, людям, измерять. А на что оно вам – измерять то, чего не знаете и не понимаете? И что вы потом с этими измерениями делать будете? Не поймёте да забудете. Все ваши измерения – пустая трата времени.
– Дядька, ты не сердись, – попросил Змей Добрыныч. И добавил: – Люди так устроены, им всё кажется, что чем больше приборов они сделают, тем умнее станут. Они мудрость техникой заменяют.
– Оттого и глупы бывают, – проворчал Горный Змей. – Это как до такого додумались – разум железяками подменять?
Егорка понял, что эту тему лучше не обсуждать с Горным Змеем, очень уж болезненно тот реагирует на технический прогресс. Им сейчас главное Жемчужинку спасти, а спорить совсем ни к чему. И мальчик примирительно сказал:
– Это точно! Мудрости нам не хватает. А у вас-то мудрость самая настоящая, многотысячелетняя, вы всё знаете. Научите нас, что нам делать?
Горный Змей оттаял.
– А чаво ж тут поделаешь, коли пигалица эта в такую даль заплыла? Спасать, матери её возвращать.
– Через Яровое озеро? – уточнил Егорка.
– Ну, можно и годок подождать, потом пущай в Драконью ночь обратно домой плывёт.
Пока Егорка с Горным Змеем разговаривали, они и не заметили, что Михаил куда-то исчез, а потом подъехал на Пройдохе и, поглядывая на часы, доставал из багажника тросы.
– А если не ждать? – спросила Фрося. – Если её сейчас на Яровое отвезти?
– Можно и не ждать, – согласился Горный Змей. – Токмо сразу на Яровое её везти никак нельзя.
– Почему? А куда? – одновременно воскликнули Михаил и Егорка.
– Потому как надо сначала её мамашу найти. Ох, чую, без Водного Змея тута не обойтись.
– Да где ж её искать? – вздохнул Егорка. – Маму-то эту плезиозавровую? Если динозавры выжили и до наших дней с людьми в прятки играют, то нам их ни за что не найти. Они миллионы лет прячутся. И как им это удаётся? Ни одна подводная лодка их не заметила.
– Да почто ж не заметила? – удивился Горный Змей. – Потайные лодки часто об них стукаются. Просто не рассказывают, засмеют ведь.
– А вы знаете, что такое подводная лодка?! – поразился Егорка.
– А чаво ж не знать? – в свою очередь удивился старый дракон.
– Так их вроде недавно изобрели... – промямлил Егорка.
– Для меня – недавно, а для человеков – давно. – Горный Змей что-то подсчитывал в уме, загибая пальцы своей огромной лапы-крыла. Потом глянул на Егорку, вздохнул и проворчал: – А про Леонардо да Винчи* вас в школах не учат, значится?
– Учат, – пробормотал Егорка и совсем смутился. Ох и глупо он выглядел в глазах Горного Змея! Неуч и зазнайка. Когда вернётся, надо будет перечитать всё, что найдёт про Леонардо.
– И про Боури* прочитай. И про Дреббеля*. А в первой черёд – про Никонова Ефима Прокопьича*, – подсказала рогатая голова, словно прочитав его мысли.
Егорка кивнул.
– Время вышло! – закончил суетиться у машины Михаил. – Пора! Как её прикрепить-то?
Змей Добрыныч ловко опутал Жемчужинку тросами и привязал к дядьке Горному Змея. Потом они так же пристегнули Пройдоху. Фрося быстро молча села в машину и пристегнулась. Егорка сел рядом и тоже пристегнулся.
– Не слишком тяжело? Выдержишь? – спросил Михаил, и Горный Змей сдержанно ответил: – Сдюжу.
– А на Яровом-то сейчас народу небось сотни и тысячи, – сказал Михаил, пристёгиваясь. – Днём и ночью купаются. Как же мы её незаметно провезём мимо них?
– О! – одобрительно кивнул Горный Змей. – Правильно мыслишь. Надобно поначалу в безлюдном месте переждать.
– А где ж там найти безлюдное место? – вздохнул Михаил. – Там народищу – не протолкнуться.
Горный Змей усмехнулся и тихо спросил: – А Кулундинское*?
– Точно! – обрадовался Михаил. – Кулундинское озеро и недалеко от Ярового, и местечко подходящее там найти проще. Я там одну егерскую сторожку знаю.
На том и порешили.
Горный Змей глубоко вдохнул, расправил плечи и резко, как вертолёт, взлетел. Жемчужинка пискнула и летевший рядом Змей Добрыныч что-то успокоительно залопотал на понятном только им языке. Фрося сначала побелела, но потом вспомнила, что она Марусина племянница и в МЧС росла, и что рядом с ней Егорка и с ним ей бояться нечего. Они летели, машина чуть покачивалась, как гирька у часов-ходиков, тик-так, тик-так. Время!
А Инесса Валентиновна, стоя у окна, посмотрела им вслед, и перекрестила.
Глава 12
Горный Змей летел, грохотала гроза, чёрной акварелью окрасилось небо, люди прятались от внезапно обрушившейся непогоды, кутались в капюшоны и не поднимали головы вверх. А если кто и глянул и что-то странное заметил, так мало ли что в такую бурю померещится. А буря мерно махала крыльями, унося маленького заблудившегося динозаврика и Пройдоху с пассажирами в сторону Кулундинского озера – озера, которое побольше некоторых морей будет. Горный Змей покружил-покружил над озером и выбрал безлюдное место для приземления. Гроза тут же кончилась, гром прекратился и выглянуло солнышко.
Михаил отцепил Жемчужинку и Пройдоху, Егорка помогал ему, а Фрося гладила синюю длинную динозавровую шею, и Жемчужинка положила ей голову на плечо. Горный Змей прилёг отдохнуть после перелёта, но не заснул, а разговаривал с Михаилом.
– Привольно тут, – раскинул крылья Горный Змей.
– Рыбное местечко, – сообщил Михаил. – Здесь и карась, и линь, и окунь, и пескарь, и плотва, и щука, и гольян, и чебак! Здесь есть что поесть, динозавр не заголодает.
Змей Добрыныч сидел в сторонке молча и тяжело дышал. Егорка подошёл к нему и сел рядом.
– Трудно тебе летать? – сочувственно спросил мальчик.
– Да нисколечко! – хорохорился дракончик, но Егорка видел, что ему больно. И дышит еле-еле, и крылышки дрожат. Это Правая голова огрызается, а у Левой-то на мордочке такое страдание написано, что и смотреть тяжко. Средняя голова молчит, крепится. Ох, да где ж их взять, эти подвиги, чтобы Змея Добрыныча вылечить?
А Михаил вон тоже заметил, Горного Змея расспрашивает: – Хорошо бы Добрыню найти, про подвиги у него узнать, где их найти и как совершать.
– А чаво его искать? – удивился Горный Змей. – Дома он, небось.
– Как дома? – поразился Михаил. – А где его дом?
– Так. Дома. А где ж им быть-то с Настасьей Микуличной? А ты, никак, в гости к нему собираешься?
Михаил потрясённо смотрел на него, пытаясь понять, не ослышался ли он? Добрыня Никитич... живой? А почему о нём давно ни слуху, ни духу? Дома с женой чай пьёт? И неужели правда можно в гости к нему пойти? Или поехать.
Егорка, прислушивавшийся к их разговору, тоже опешил. И, хотя и знал, что невежливо вмешиваться в чужие разговоры, не удержался и спросил: – А мне тоже можно к Добрыне в гости поехать?
– А чаво ж не поехать? Езжай. Токмо сперва надо эту заплутавшую, – он кивнул на Жемчужинку, – матери вернуть. Волнуется поди матушка-то, ищет её повсюду.
– Дядька, а мне? Мне к Добрыне можно?
– Им можно, а тебе – нужно. Добрынюшка по тебе все глаза проглядел, вон как её маменька.
Горный Змей поднялся: – Чаво время тянуть? Полетел я. Пока Водного Змея найду, пока обратно повертаюсь – путь неблизкий. Ты, племяш, остаёшься за главного, – сказал он Змею Добрынычу и тот от важности задрал головы и выпятил грудь. – Его слушайся, – он показал на Михаила.
– Дядька! Так я ж за главного! – возмутился дракончик.
– Ты за главного, а он – за умного, – строго сказал Горный Змей и неожиданно погладил Змея Добрыныча по Средней голове. – Мал ты ишо...
Старый дракон вздохнул, и Егорке показалось, что из-под огромных седых ресниц сейчас потекут слезинки и огромными яркими камнями упадут на землю. Мальчик даже отодвинулся на всякий случай. Но Горный Змей только вздохнул, быстро чмокнул племянника в макушку, и ушёл в темноту. Что-то грохнуло, земля вздрогнула и раздался ритмичный свистящий удаляющийся звук рассекающих воздух крыльев.
– Дядька меня в темечко клюнул! – возмутился дракончик.
– Он тебя поцеловал, – рассмеялся Егорка.
– Врёшь! – не поверил Змей Добрыныч. – Меня никто никогда не целовал.
"А мама с папой? А бабушка?" – хотел спросить Егорка, но промолчал. Бедный маленький дракончик, что за детство у него было?
– Родители всегда целуют ребёнка, когда уходят, – объяснил Михаил.
– Родители? – переспросил Змей Добрыныч и задумался.
Разбуженная свистом огромных крыльев, Жемчужинка тихонько заплакала. Фрося утешала её, пела какие-то сентябринковские колыбельные, гладила гладкую синюю голову, целовала заплаканную мордочку и что-то шептала в круглые плезиозавровые уши. Ушки трепетали от щекотного Фросиного дыхания, фиолетовая пасть растягивалась в улыбке, Жемчужинка доверчиво положила голову на Фросины колени и снова уснула.
– Фрось, – тихонько позвал Егорка.
Фрося не ответила, только молча подняла на него глаза.
– Устала? – спросил Егорка. – Проголодалась?
Фрося посмотрела на спящего динозаврика и ответила: – Нет.
Это было самое голодное "Нет", какое Егорка слышал в своей жизни. В этом "Нет" он услышал всё: и голод, и жажду, и замёрзшие ноги, и задеревеневшие спину и шею. Егорка пошёл к Пройдохе и спросил: – Миш, а дед Архип фуфайки положил?
– А то как же, – ответил Михаил и выгреб из машины кусок брезента, ворох фуфаек и старое шерстяное одеяло.
– И поесть бы, – попросил Егорка.
– Сейчас, братка, – засуетился Михаил. – Я подзабыл, что ваши растущие организмы давно покормить надо. Привыкли там в лагере к режиму питания, а я вас тут голодом заморил, – сокрушался Михаил, доставая из машины пакеты, баулы и старую дорожную сумку.
– Счастливая!* – обрадовался Егорка старой знакомой.
– Она самая, – кивнул Михаил и ласково погладил "счастливую" сумку. – Семейная реликвия. Тут бабуля тебе напекла, наварила, да и тётя Ягаша гостинцев передала. Держи!
– Да мне... – Егорка смутился. – Мне Фросю покормить надо. Она Жемчужинку ни за что не бросит.
Михаил отнёс на берег фуфайки и одеяло, расстелил на пирсе брезент, и оборудовал для Фроси тёплое удобное гнёздышко. Помог Егорке накрыть стол, вернее, пол, потому что скатерть лежала на пирсе, и ушёл к Змею Добрынычу. Фросю покормит Егорка. А кто покормит дракончика? Михаил сел рядом с ним и спросил: – Голодный поди?
Змей Добрыныч не ответил. Он будто окаменел, и только губы на всех трёх головах беззвучно шевелились. Но что он шептал? Михаил наклонился поближе и расслышал всего одно слово: "Родители!" Родители целуют детей на прощанье. Маленький дракончик никогда этого не знал. Были ли у него родители? Любили ли они его? Одно ясно – его никто никогда не целовал на прощанье. И, наверное, даже не гладил. И, может быть, не обнимал. Михаил обнял Змея Добрыныча и погладил его сначала по левой голове, потом по правой, а потом по средней. И снова по левой, по правой, по средней. И так по очереди гладил и гладил, пока не устала рука. А когда рука онемела, непривычно всё-таки такой огромной ручищей гладить драконьи головы, Михаилу было куда как проще поднимать огромные деревья с корнем выкорчеванные грозой, или сдвигать с места сломавшиийся трактор, или забрасывать в самолёт тяжеленные мешки с удобрениями. Словом, делать понятные мужские дела. А гладить дракончиков по головам оказалось гораздо труднее. Нежность – трудное для мужчины дело. Вроде и чувствуешь её, а как выразить? Мужская нежность – она неловкая, неуклюжая, девчонки порой даже обижаются. Но Змей Добрыныч не обиделся. Во-первых, потому что он не девчонка. А во-вторых – потому что его никто никогда не гладил по головам так, чтобы не просто разочек погладить, провести по голове, да и всё. А гладить, чтобы через руки молча рассказать так много: и что ты нужен, и что тебя любят, и что о тебе переживают, и заботятся, и понимают, когда тебе грустно, и помогают, когда нужна помощь, и ещё много всего самого-самого главного, чего словами даже и не объяснишь... Нет, так Змея Добрыныча никто никогда не гладил. Разве что Добрыня, но когда это было... И когда у Михаила онемела рука, он услышал, как дракончик посапывает. И по этому сопению было понятно, что так может спать только самый счастливый дракончик в мире. Дракончик, которого сегодня впервые в жизни поцеловали в макушку, и оказалось, что у него есть родитель, а потом ещё и долго-долго гладили по всем трём головам.
Михаил посмотрел на берег. Егорка уже покормил Фросю и она задремала на фуфайках, укрытая одеялом. Голова Жемчужинки лежала на Фросе, как на подушке. А Егорка сидя примостился неподалёку. "Охраняет, – сообразил Михаил. – Ну-ну. Ох и затекает тело от такого сидения. А уснёт – ещё в воду свалится", – пожалел он брата. Но в сторожку переносить не стал. Пусть учится. Была бы мать рядом или бабка, ух они бы причитали, опекали, портили мальчишку. А Михаил только аккуратно высвободился из-под голов Змея Добрыныча, взял в машине ещё одно одеяло и накинул на Егорку.
А сам сел у костра. Караулить. С двумя детьми, да с двумя малолетними драконами-динозаврами сильно-то не поспишь. Охранять надо.
Часть вторая. Славный город
Глава 13
Егорка весь вечер смотрел то на Фросю, баюкавшую динозаврика, то на небо, подмигивавшее ему искорками звёзд. Звёзды рассказывали Егорке свои истории, и он всё-всё понимал. А что же тут непонятного, даже и язык такой специальный есть, чтобы со звёздами разговаривать. Астрономический. Кто знает этот язык, тому все рассказы и песни звёзд понятны. Егорка астрономический язык знал. Не полностью ещё выучил, но азбуку астрономическую запомнил и старался поскорее звёздную грамоту освоить. Иногда Егорке удавалось даже подпевать мелодиям далёких созвездий, и в эти моменты он был особенно счастлив. Так уж устроен человек, его во все времена тянет небо звёздное рассматривать и пытаться понять, что там, в тех космических краях происходит. И когда удаётся человеку это понять и свою сопричастность к огромному бескрайнему небу почувствовать, наполняет его какая-то непонятная, необъяснимая и необъятная радость. Огромная и бескрайняя, как само небо. Потому-то и стремятся люди к небу, кто как может и как умеет. И Егорка тоже тянулся к небу как мог и умел. А умел он пока немного. Зато очень старался. Книги изучал, мысли размышлял, звёзды наблюдал, карты рисовал. Звёздного неба карты. Астрономические. И на этих звёздных небесных картах Егорка видел не просто скопление точек, он эти карты как увлекательные истории читал. Астрономия – наука особенная, астрономы все немножко немножко фантазёры, немножко поэты, немножко переводчики, они со звёздного языка на человеческий целые галактики переводят. И Егорка, когда вырастет, тоже свою звёздную поэму прочитает и переведёт, чтобы все-все люди узнали, о чём Егорке звёзды рассказали.
Налюбовавшись бриллиантовыми россыпями звёзд на чёрном шёлке неба, вдоволь наговорившись с ними и намечтавшись, Егорка уснул. Он спал крепко и радостно, как можно спать только тёплой летней ночью на берегу солёного* озера, в котором плюхается динозаврик, а неподалёку сонно сопят все три головы твоего друга-дракончика. И где-то здесь рядом большой и сильный брат, с которым ничего не страшно. И Фрося, непостижимая девочка Фрося, которой на всех хватало доброты и желания помочь. Проваливаясь в сон, Егорка радовался, как он счастлив, и уснул с улыбкой, да так улыбаясь всю ночь и проспал. А утром...
А утром Егорку разбудила трель телефонного звонка. Спросонья он долго шарил по карманам, пытаясь найти телефон, потом вспомнил, что он никогда телефон в кармане не носит и тем более спать с телефоном не ложится, мама это строго-настрого запрещает. Телефон звонил и звонил, и вдруг Михаил забасил что-то сам с собой, и Егорка не сразу догадался, что Михаил по телефону разговаривает. Каждый звук разносился над озером как в громкоговоритель сказанный, и Егорка невольно подслушал разговор брата. И понял, что звонила Маруся, и что Маруся очень волновалась, и что вчера Маруся долго звонила Фросе, но та не отвечала, а когда Маруся дозвонилась до Инессы Валентиновны, то услышала очень странное объяснение – что вчера в лагерь приехал Михаил и забрал Егорку и Фросю, но скоро они должны вернуться. В утренней тишине Егорка даже мог разобрать раздававшиеся слова, которые Маруся произносила взволнованным встревоженным голосом: "Инесса Валентиновна сказала, что вы улетели. Это значит уехали срочно?"
– Нет, – честно ответил Михаил, – это значит, что мы улетели.
– На вертолёте?
– На драконе.
– А это что за марка? Это самолёт или вертолёт?
– Дракон – это дракон. Я тебя с ними познакомлю, и ты сама всё увидишь.
Но Марусю почему-то объяснения Михаила совсем не успокоили, она продолжала допытываться: – Мишенька, вы же не по санавиации улетели? У вас всё в порядке? Дети здоровы? Ты здоров?
– Всё в порядке, – заверил её Михаил. – Все здоровы.
Он помолчал немного, прислушиваясь к Марусиному голосу, а потом спросил: – А почему у тебя там лошади? Ты где сейчас?
И почти не удивился, когда услышал ответ.
– На конезаводе. В Редкой Дубраве.*
– Как в Дубраве? А мы на Кулундинском. Со стороны Знаменки.
– Я сейчас подъеду.
И действительно приехала! Михаил опомниться не успел, как жёлто-одуванчиковая "Нива" показалась вдали, съехала с дороги и уверенно попылила по солончаку, напрямик к озеру. Фрося проснулась и уже бежала навстречу: "Маммаруся, маммаруся!". Михаил и Егорка тоже обрадовались. А вот Змей Добрыныч восторга не испытывал.
– Маммаруся, Маммаруся! – скривился он. – Тьфу! Псину свою блохастую привезла небось. Вечно её с собой всюду таскает.
– Не таскает, а возит по работе. Найда – боец спасотряда. И ничего она не блохастая, – защищал Егорка.
– Зато зубастая и клыкастая, – сердито произнёс дракончик. – Щас как кинется на меня, и полетят клочки по закоулочкам.
– Точно! – испугался Егорка. – А что же делать?
– Чаво делать, чаво делать? – проворчал Змей Добрыныч. – Первым делом Жемчужинку успокоить. Она ж малёхонькая ишо, испужается и занырнёт в это озерище громадное, ищи её потом.
И он поковылял к озеру.
Егорка хотел пойти с ним, но решил не мешать Добрынычу разговаривать с Жемчужинкой. Всё равно Егорка их языка не понимает. И ещё мальчику подумалось, что дракончик очень соскучился по своим драконьим ровесникам, пусть даже динозавровым. Какими бы они ни были друзьями, но люди – это люди, а драконы – это драконы. И, наверное, Добрынычу давно хотелось с кем-то поболтать на своём драконьем языке, поиграть в драконьи игры и пожить обычной драконьей жизнью. Горный Змей, конечно, тоже дракон. Но он уже немолод, с ним сильно не поиграешь, он степенный, всегда делом занят. А с Жемчужинкой Добрыныч вчера светился от счастья, Егорка никогда его таким не видел, даже когда они Горного Змея нашли. "Мал ты ишо", – сказал вчера старый дракон. И правда, мал. Егорка смотрел, как Змей Добрыныч стоит у кромки воды и щебечет с динозавриком. Показалось Егорке или нет, что синяя мордочка расплылась в улыбке? Смешит её там дракончик, что ли? Егорка не стал за ними подглядывать, а развернулся и пошёл к подъезжающей "Ниве".
Михаил помог Марусе выйти из машины и начал рассказывать историю с динозавриком. "Лучше сразу признаться, – подумал он. – Надо было давно рассказать про Добрыныча и Горного Змея. Всё тянул, хвастаться не хотел, боялся, что Маруся меня хвастуном посчитает, ну какой из меня богатырь. Вот и дотянул." Михаил вздохнул и виновато начал: – Марусь, я давно хотел тебе сказать...
Слова застревали у Михаила в горле и никак не хотели скатываться с языка. Он откашлялся и замолчал. Маруся испуганно огляделась – вот Фрося, вот Егорка, все целы, выглядят вполне здоровыми и невредимыми. Что же он такого сказать ей хочет, да никак произнести не может? Случилось что? Но тогда почему "давно"? Насколько давно? Да что же он сказать-то хотел? Мысли Маруси метались в панике, но на лице её было написано полнейшее безмятежное спокойствие. Такая уж у спасателей привычка – не показывать свой страх и сомнения. Спасателям бояться некогда, и признаваться в своей слабости нельзя, надо всегда выглядеть уверенным, даже если самому страшно гораздо сильнее, чем людям, которых спасаешь. Люди видят, что спасатель спокоен и сами перестают паниковать. А тогда человека спасти легче. Маруся привыкла просчитывать опасные ситуации, ставить диагнозы на бегу, оперировать в машине или в чистом поле, справляться с действительно трудными случаями, и ей редко когда бывало страшно. А сейчас ей было страшно. Очень. Потому что стоит перед ней высокий широкоплечий Михаил и слова вымолвить не может, и расчёсывает пятерней свои льняные вихры, смущённо отводит серые глаза. Будто он боится ей сказать. Сказать – что? Чего он может бояться? И Марусе стало страшно. А вдруг... Нет, этого, конечно, не может быть, но вдруг произошло невероятное, вдруг... Тут у бесстрашного спасателя и опытного врача Маруси от ужаса похолодело внутри. А вдруг он её... разлюбил? Этого, конечно, не может быть, но... Но ведь боится же он в чём-то ей признаться?
Михаил собрался с духом и выпалил: – Маруся, я давно хотел тебе сказать... Тот мальчик, помнишь, который тогда объелся сладким, тот, второй мальчик. Это не Егоркин брат-близнец. Это дракончик. Сейчас я тебя с ним познакомлю.
Уф... Оттараторил, будто отстрелялся. Признался и стало легче. Михаил вытер пот со лба и посмотрел на Марусю. В её синих, ярче неба, глазах сияло такое изумление и облегчение, и счастье, что Михаилу стало трудно дышать – стрела, та самая, невидимая, снова пронзила сердце. И как это ему, медведю неуклюжему, досталась самая прекрасная девушка в мире? Непостижимо. В Марусиных глазах он всегда тонул и каждый раз заново в неё влюблялся.
А Маруся захохотала, и со смехом улетучился страх, и она сама удивилась, какие глупые мысли приходили ей в голову минуту назад. Уф... Это всего-навсего дракончик!
– Дракончик, – сказала она, – это хорошо.
