Текст книги "Гунны и Азербайджан"

Автор книги: Юсиф Джафаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

После смерти Иездигерда II в 457 г. и начала междоусобной борьбы за власть в Иране, албанский царь Вачэ поднял восстание против персов. Опасаясь возможного вторжения в страну гуннов, которые могли воспользоваться нестабильной ситуацией в Закавказье и причинить вред восстанию, Вачэ первым делом закрепил за собой твердый контроль над проходом Чора, уничтожив сасанидский гарнизон, появившийся там сразу же после гуннского вторжения 452 г. В 459 г. албанский царь вступил в войну с пришедшим в Иране к власти Перозом и при помощи маскутов Южного Дагестана и мелких горских племен два года вел успешные военные действия против вторгшихся в Албанию сасанидских войск. Однако в 460/1 г. нанятые Перозом за большие деньги оногуры через Аланские ворота (Дарьял) вторглись в Албанию и, в течение года находясь на территории страны, сумели подавить восстание, хотя, как сообщает Каланкатуйский, «... и на них обрушились великие бедствия (т. е. гуннов и персов), и некоторые из них пали в сражениях, а некоторые – от страшных болезней. Война затянулась, большая часть страны была разорена, но никто не покинул его (Вачэ)» – восклицает в конце албанский историк.

Именно в то время, когда оногуры находились на территории Албании (461 – 462 гг.), в степях северо-западного Прикаспия появилась из-за Волги сабирская орда, бежавшая от авар из Прииртышья. В 462 г. сарагуры, испытавшие на себе первый удар со стороны внезапно появившегося: врага, оставили свои прежние места обитания в Калмыцких степях и под давлением двигающихся на юг сабир откочевали к Нижнему Дону и Восточному Приазовью, напав в свою очередь на часть племени акатзир, вытесненных из степей Северного Причерноморья за Дон отхлынувшими из Паннонии после 453 г. гуннами Денгизиха и Эрнаха. Это событие явилось началом распада первого крупного объединения гунно-булгарских племен Северного Кавказа во главе с оногурами. К 463 г., вернувшиеся из Албании оногуры, ввиду давления на них с севера сабирской орды, вслед за сарагурами и огурами оставили свои первоначальные места обитания в Северном Дагестане и откочевали к восточному побережью Азовского моря и Кубани, откуда впервые и: вступили через Лазику в контакт с Византией, чтобы заручиться ее поддержкой в отношениях со своим новым врагом сабирами. Впоследствии именно в этом районе сложилось новое объединение древнебулгарских племен также во главе с оногурами, этническое имя которых послужило названием их новой родины – Оногории.

Однако весной 466 г. (конец марта – начало апреля) сарагуры и, очевидно, тесно связанные с ними племенным союзом оногуры и огуры, предприняли еще одно грабительское вторжение в Закавказье. Двигаясь из Западного Предкавказья, куда они откочевали под ударом сабир (возможно, из района Средней Кубани) вдоль северных склонов Кавказского хребта, кочевники попытались прорваться через обычный по их прежним вторжениям в Закавказье Дербентский проход (Каспийские ворота Приска). Такому маршруту способствовала сложившаяся к 466 г. ситуация в Восточном Предкавказье, так как продвижение сабир в степной Дагестан временно приостановилось. К тому же гунны могли рассчитывать и на ослабление внимания сасанидской военной администрации к Дербентскому проходу, особенно после подавления албанского восстания, а также на то, что Пероз отвел с Кавказа значительную часть своих войск на восточную границу, где именно в это время вел успешные военные действия против кидаритов. Однако эта попытка не увенчалась успехом, так как проход был занят сильным сасанидским гарнизоном, появившимся здесь сразу же после окончания войны в Албании и отречения Вачэ. Изменив маршрут движения, гунны через Дарьяльский проход («другая дорога» Приска) вторглись в Иберию и, переправившись на правый берег Куры (видимо, южнее Тбилиси), расположились лагерем в албанской провинции Ути у крепости Хунан, находящейся недалеко от г. Халхал. Здесь, разделившись на три части (возможно, что такое разделение и было вызвано племенным составом участников вторжения), гунны напали на Албанию, Армению и Иберию. Одновременно с двумя отрядами, разорявшими: территорию Армении и Иберии, третий отряд гуннов под предводительством своего вождя, двигаясь на юго-восток: по провинции Ути, в начале Пасхи достиг области Мец Куэнк (провинция Арцах), где и остановился на берегу реки Тертер. Здесь, грабя и разоряя окрестные селения, гунны захватили множество пленных, среди которых оказались священники из Иерусалима и ученики Маштоца. Как образно рассказано Каланкатуйским, в ночь, когда гунны проводили время в бессонном пиршестве и веселье, им предстало дивное явление, изумившее гуннского предводителя, который вместе со своим отрядом принял крещение из рук священников. Затем, освободив всех пленных, новокрещенный гуннский вождь Теофил на утро празднования Пасхи вновь прибыл в провинцию Ути к месту первоначального сбора кочевников у крепости Хунан, где и расположились на берегу Куры у разрушенного моста, чтобы праздновать там христианский праздник. В это время туда же возвратился и сам гуннский царь, расположившийся напротив Теофила. В этом месте и происходит развязка событий, связанных с последним вторжением в Закавказье булгарских племен оногурского объединения, когда по приказу царя гуннов погибает Теофил с сыновьями и крестившимися в Албании гуннами.

Как мы уже отмечали, к началу V в. на Северном Кавказе сложился военно-политический союз гунно-булгарских племен во главе с оногурами. С самого начала своего существования как новой военной силы на Кавказе это объединение сразу же дало о себе знать агрессивной политикой по отношению к своим соседям. Племенная знать, закрепляя свою власть над массой простых воинов-кочевников, стала искать пути для удовлетворения своих быстро растущих потребностей в обогащении и очень скоро нашла их, по примеру своих предшественников алан, в Закавказье. В этом отношении особую ценность представляет собой единствененное в источниках сообщение о первом появлении оногур в Закавказье, сохраненное Моисеем Каланкатуйским и в труде Степаноса Орбелиана (XIII в.).

Согласно Каланкатуйскому, во время царствования Шапура II (309 – 379) некий Бабик, сын сюникского князя Андока, бежавшего от гнева шаха в страну ромеев (т. е. в Византию), тоскуя по родному краю, вернулся домой. В это самое время «выступил гунн из страны гуннов по имени «онагур» и вызвал царя персов Шапура на единоборство. По поручению самого Шапура Бабик принял дерзкий вызов гунна и сразил его в единоборстве. Эта легенда, понятая буквально, не представляет особого интереса, за исключением, безусловно, имени гуннов, передающего этническое имя оногур. Кроме того, Бабик не мог быть сыном сюникского князя Андока, действительно жившего при Шапуре II, но является одним из его потомков; ссора же Андока с Шапуром как основной мотив легенды, была сохранена в этом рассказе, но перенесена в другую обстановку и в другую эпоху. Сам же факт вторжения оногур в Закавказье в связи с Бабиком как исторической фигурой, не IV, а V в., может быть подтвержден небольшим, но весьма ценным пояснением албанского историка в конце главы, повествующей о судьбе Бабика: «Случилось это за 20 лет до воцарения злодея Иездигерда, который пытался разрушить веру Христа и услать нас покорными маздеизму». Здесь имеется в виду сасанидский шах Иездигерд II, о котором мы говорили выше, так как уже в следующей главе речь идет о подготовке восстания в Закавказье 450 г. Следовательно, первое появление оногур в Закавказье под своим собственным этническим именем (к счастью, сохраненное Каланкатуйским) может быть датировано приблизительно 418/9 г. Это событие находится в полном соответствии с кратким указанием Елишэ на время до 442 г., когда, по его словам, «перестали выходить хайландуры». А теперь уже можно более определенно сказать, когда именно они «вышли» в первый раз.

Исходя из всего сказанного, можно положительно решить и вопрос о том, почему уже младший современник Елишэ – Лазар Парпеци, рассказывая о событиях тех же 450 – 541 гг., не упоминает этнонима «хайландуры», хорошо известного его предшественнику. С одной стороны, в соответствующих эпизодах, где Елишэ называет хайландур, Лазар Парпеци употребляет собирательный термин «хоны» (гунны). Елишэ называет «царя» хайландур по имени – Еран, в то время как Парпеци говорит просто: «царь гуннов». С другой стороны, Елишэ называет восточных врагов Иездигерда II кушанами, что для середины V в. не соответствует действительности. Лазар Парпеци знает восточных врагов Пероза как эфталитов, что отражает реальность того же времени. Эти обстоятельства дают основания полагать, что Лазар Парпеци, как современник Пероза, был лучше осведомлен о событиях на востоке сасанидского государства, в то время как Елишэ, современник Иездигерда II, был лучше знаком с событиями на Кавказе. К тому же Елишэ написал свой труд не позже 464 г., т. е. под впечатлением совсем недавно пережитых событий. Труд Лазара Парпеци был закончен не раньше 485 г.; другими словами, события 450 – 451 гг., отраженные во второй книге его истории, воспроизводились спустя более 30 лет. Исходя из этого можно заключить, что писавшему в 80-х гг. V в, Парпеци просто было неизвестно этническое имя гуннов, участвовавших в событиях 450 – 451 гг., равно как название их страны и имя их царя. Однако подобная неосведомленность была вызвана объективными причинами: в 60-х гг. V в. на Северном Кавказе происходил процесс перегруппировки гуннских племен и изменения этнополитической ситуации, когда здесь начался распад первого крупного гунно-булгарского объединения во главе с оногурами (хайландурами), а становление нового, еще более мощного, во главе с сабирами, не было завершено.

Глава III

Сабирское объединение и Албания

(466 – 558 гг.)

Распад на Северном Кавказе первого гунно-булгарского объединения во главе с оногурами обусловил начало параллельного процесса объединения кочевников Восточного Предкавказья и становления нового военно-политического союза во главе с сабирами. Необходимо выделить три основных этапа этого процесса, тесно связанного с обстоятельствами продвижения сабир в Прикаспийский Дагестан. Первый охватывал период до конца 60-х гг. V в., когда сабирская орда находилась, по-видимому, в междуречье Кумы и Терека. Второй этап (с конца 60-х гг. V в. до начала VI в.) сопровождался дальнейшей экспансией сабир на юг в направлении проходов (Дербент, Дарьял) и совпал с началом складывания их объединения. Отголоски этого этапа отразились в закавказских событиях последней четверти V в.

Тяжелая обстановка, сложившаяся на Кавказе после поражения освободительной борьбы 450 – 541 гг. и подавления восстания в Албании, а также усиление политического и экономического давления сасанидского Ирана на кавказские государства, подготовили почву для нового взрыва; освободительной борьбы. Кульминационной точки развитие событий достигло в последние годы царствования Пероза. Непрекращающиеся военные действия сасанидского шаха на востоке с эфталитами сильно истощили царскую казну. В связи с этим значительно возросло бремя налогов, взимаемых с закавказских народов, а усиление налоговой и податной политики все более ущемляло наследственные привилегии и власть местной знати. Стремление шахского двора снизить накал политического брожения в Закавказье путем обычного для Сасанидов приема – набора конницы в Армении, Албании и Иберии и отправки ее на восточную границу для войны с врагами Ирана – не привело к желаемому результату, и вызвало противоположный эффект. В 481 г. вспыхнуло восстание в Иберии, где царь Вахтанг Горгасал, сместив главу проиранской партии в стране – питиахша (наместника) Вазгена, начал военные действия против персов. Вскоре к восстанию примкнули Армения и Албания и восставшим удалось дважды нанести персам чувствительные удары: в 481 г. около села Акори, а в 482 г. – в сражении при Нерсехапате. Удачному ходу восстания в значительной степени способствовала война Пероза с эфталитами, закончившаяся в 484 г. поражением шаха и его гибелью. Крайне напряженная внешнеполитическая обстановка, вызванная неудачной войной с эфталитами, тяжелое экономическое положение государства, продолжающееся восстание в Закавказье – вынудили вступившего на престол в 484 г. Валарша (484 – 488) пойти на значительные уступки закавказским народам. В 485 г. в селе Нварсак был заключен мирный договор, узаконивший привилегии и права армянской, албанской и иберской знати, а в Албании была вновь восстановлена царская власть албанских Аршакидов, упраздненная более 20-ти лет тому назад при Перозе. На престол в Партаве был возведен племянник Вачэ – Вачаган, бывший заложником у персов. Время его царствования было периодом значительного экономического культурного подъема Албанского царства.

По сообщению Лазара Парпеци, сохранившего наиболее полный рассказ о ходе восстания 481 – 484 гг., восставшие стремились заручиться поддержкой как византийцев, так и гуннов. Однако переговоры с гуннами, которые вел Вахтанг Горгасал, так и не привели к решительному выступлению гуннов на стороне восставших, как это было во время предыдущего восстания, за исключением вербовки небольшого наемного отряда (300 всадников), не игравшего существенной роли в военных действиях. Из сообщения Парпеци неясно, с какими именно гуннами вел переговоры иберский царь, поскольку общие указания историка на собирательный термин «хоны» (гунны) не дают основания говорить о какой-либо конкретной группировке гуннов, достаточно хорошо известных по другим, близким по времени источникам (Елишэ и Приск). Между тем отсутствие конкретных племенных наименований гуннов у Лазара Парпеци было вызвано именно неустойчивой политической ситуацией в северокавказских степях в 80-х гг. V в., когда здесь еще не успел сложиться гуннский племенной союз во главе с сабирами, давший о себе знать лишь два десятилетия спустя. Поэтому «гуннами», о которых говорит Лазар Парпеци, могли быть разрозненные, еще не втянутые в складывающееся объединение мелкие племенные группы кочевников. В этом отношении особого внимания заслуживает третий и последний этап движения сабир, вставших во главе созданного ими в начале VI в. мощного племенного союза, попытавшегося распространить свою власть даже за Кавказским хребтом. Этот этап имеет огромное значение прежде всего для истории народов Кавказа, в частности Албании, поскольку именно в это время они столкнулись впервые с новой волной азиатских кочевников, поднятых аварами и спустя столетие после гуннов появившихся на Кавказе.

Видимо, в конце ноября 503 г. гунны – сабиры, прорвавшись через охраняемый сасанидским гарнизоном Дербентский проход и пройдя горные перевалы восточных отрогов Кавказа, вторглись в Албанию. Момент вторжения в подвластные Ирану области Кавказа (конец 503 г.) как нельзя лучше соответствовал политической обстановке на Востоке к этому времени. Внимание сасанидского Ирана было сосредоточено на западе, в Месопотамии, куда осенью 502 г. с большим войском вторгся шах Кавад (488 – 531). Византийская кампания только разгоралась, наиболее боеспособные части сасанидской армии во главе с самим шахом находились на западном театре военных действий. Таким образом, за исключением небольших гарнизонов, расположенных в крупных административных центрах Кавказа и в Дербентском проходе, реальной силы для своевременного отпора кочевникам не было. Поэтому внезапность нападения и (отсутствие серьезного сопротивления со стороны персов позволили сабирам уничтожить незначительные гарнизоны, разбросанные по Закавказью, и в короткий срок овладеть богатыми северными владениями сасанидского государства – Албанией и Иберией. Политическое и экономическое значение этих стран в общегосударственной системе сасанидского Ирана, их чрезвычайно важное стратегическое положение, едва ли не в полной мере учитывалось сабирами. Возможность держать в своих руках и контролировать проходы, ведущие в Закавказье (Дербент, Дарьял), позволяла в кратчайшие сроки обеспечить своевременную переброску с Северного Кавказа новых подкреплений и вести военные действия в выгодных для себя условиях. Также вполне возможно, что, если гунны и не имели открытой поддержки со стороны оппозиционно настроенной по отношению к Ирану части местной знати и населения, то они во всяком случае могли использовать в своих целях их относительный нейтралитет. Это тем более вероятно, поскольку вскоре после прихода к власти Кавада в 488 г. привилегии и права кавказской знати и духовенства, полученные в результате Нварсакского договора 485 г., были резко урезаны, а в Албании после завершения войны с гуннами окончательно упразднена царская власть Аршакидов.

Сасанидский шах в начале декабря 503 г. получив известие о вторжении, находился с войсками на Евфрате, у крепости Каллиник. Оценив создавшееся положение, Кавад немедленно форсированным маршем двинул армию на северо-восток, на Кавказ. Однако, не рассчитывая быстро перебросить войска, с огромным количеством обозов и добычи и пленными в район боевых действий, Кавад выслал против врага 12 тыс. всадников во главе со спахбедом (начальником конницы) Шапуром. Последнему удалось до подхода основных сил вытеснить гуннов из областей, расположенных между Араксом и Ширваном (Мильская, Муганская и Ширванская равнины).

Весной 504 г. в войну с гуннами вступил сам шах с главными силами своей армии. Разорение западных провинций Ирана византийскими войсками летом 504 г. вызвало стремление Кавада заключить перемирие с Византией (505 г.) с тем, чтобы сосредоточить максимум усилий на войне с гуннами в Закавказье. Несмотря на это, военные действия продолжались вплоть до 508 г., когда Кавад, окончательно разбив и отбросив сабир за Кавказский хребет, прочно закрепил за собой оба прохода (Дарьял, Дербент). Однако уже через 12 лет, в 515 г. сабиры вновь появились в Передней Азии, опустошая и разоряя на этот раз уже византийские владения в Армении, Месопотамии и Малой Азии. В отличие от первого вторжения в 503 г. через Дербентский проход, в 515 г. сабиры прошли Дарьяльское ущелье. Это нападение, безусловно, было инспирировано Кавадом, видимо, в ответ на постройку императором Анастасией форпоста Византии на западной границе Ирана крепости Дары, тем более что Кавад пропустил кочевников через охраняемый сасанидским гарнизоном Дарьял, оказавшийся в его руках сразу же после окончания войны с гуннами в 508 г.

По вопросу о времени появления сабир на Северном Кавказе в специальной литературе существует, если не исчерпывающая, то во всяком случае та точка зрения, согласно которой сабиры впервые появляются здесь не раньше второй половины V в., или, как мы попытались показать, можно точнее определить это время началом 60-х гг. V в. Иногда, правда, в литературе высказывается и точка зрения, согласно которой сабиры появляются на Кавказе гораздо раньше, уже в первых веках н. э. Не вдаваясь здесь в подробности, грозящие показаться скучными, все же отметим, что это мнение, как бы оно ни было соблазнительно для многих авторов, основано на неверном отождествлении и локализации этих сабир в труде Птолемея.

По вопросу о времени появления хазар на Северном Кавказе, их этнической принадлежности и другим проблемам хазарской истории в научной литературе существует такая огромная библиография, в которой не всегда с успехом разберется и специалист. Со своей стороны заметим, однако, что решение такой сложной проблемы, как начало хазарской истории на Кавказе, на наш взгляд, следует искать в следующих трех случаях: либо принять как достоверные сведения армянских источников о присутствии хазар на Кавказе еще до появления здесь гуннов в 70-х гг. IV в., либо, не доверяя этим сведениям и опираясь на первое упоминание хазар в сирийской хронике Захарии Ритора под 555 г., отнести время их появления в позднегуннскую эпоху, либо, наконец, связать появление хазар на Кавказе с гуннами, т. е. в гуннскую эпоху. В настоящее время ни по одному из этих важных вопросов не существует неопровержимых аргументов, и хазарская проблема по-прежнему остается столь же актуальной, как и гуннская. Для нашей темы, однако, важен другой аспект этой большой и сложной проблемы, а именно: какие племена входили в состав сабирского объединения. Думается, что ими могли быть булгарские племена Берсилии (хазары и барсилы), не ушедшие в Приазовье после распада оногурского объединения, а также все те этнические элементы и группы Восточного Предкавказья сармато-аланского и кавказского происхождений, которые составляли важный компонент предыдущего объединения. Именно эти племена явились основой мощного военно-политического союза во главе с сабирами, в самом начале VI в. вступившего в борьбу с Ираном за расширение своего господства.

В связи с перегруппировкой в северокавказских степях кочевых племен во второй половине V в. не совсем ясным для нас остается вопрос о том, какой характер имели отношения между сабирами и вытесненными ими в Восточное Приазовье булгарскими племенами оногур, сарагур и огур. Можно, конечно, допустить, что оногуры и связанные с ними племена попали в зависимость от сабир, находящихся в начале VI в. в зените могущества. Тем более, что такое мнение высказывалось в литературе. Однако оно сразу же вызывает следующее возражение. Экспансия сабир в западном направлении (в район Кубани и Азовского моря) не могла обойти довольно значительной территории расселения аланских племен, занимавших районы предгорий и равнин почти всего Центрального Предкавказья (т. е. территорию Ставропольской возвышенности и бассейна верховий Терека, Кумы и Кубани). В этом случае аланы также должны были числиться в составе сабирского объединения, что противоречит ясному указанию Прокопия, утверждающего, что аланы независимое племя, занимающее земли до Каспийских ворот (Дарьял). Наиболее же серьезные аргументы, говорящие против этой точки зрения, содержатся в известном географическом экскурсе Прокопия, включенном автором в VIII книгу «Истории войн Юстиниана» (или в IV книгу «Войны с готами»), написанную в 554 г. Перечисляя племена, обитавшие по восточному побережью Черного моря, Прокопий говорит, что за пределами абазгов (совр. абхазов) до Кавказского хребта живут брухи, которые располагаются между абазгами и аланами. Далее, по берегу моря, обитают зихи, за которыми живут сагины. За сагинами же, подчеркивает Прокопий, осели «многие племена гуннов», которые занимают страну, простирающуюся вплоть до Меотийского болота (Азовское море) и до реки Танаиса (Дона), который впадает в «болото». «Народы, которые тут живут, – продолжает Прокопий, – в древности назывались киммерийцами, теперь же зовутся утигурами». Таким образом, говоря о «многих племенах гуннов», обитавших во время составления экскурса (554 г.) между Доном и западными отрогами Кавказа, т. е. в Восточном Приазовье, Прокопий указывает, что все эти гуннские племена называются одним именем – утигурами. Возникает вопрос: когда и как попали утигуры в Восточное Приазовье? Ответ мы находим в перипетиях сложных исторических событий после окончательного распада гуннского объединения на Дунае и гибели сына Аттилы Денгизиха в 469 г. В это время началось обратное движение части гуннских племен из Северо-Западного Причерноморья в Приазовье, именно в тот район, откуда в 371 г. гунны вторглись в степи Северного Причерноморья. Видимо, именно это событие и имел в виду Прокопий в своем рассказе, облеченном уже в форму легенды, о расселении двух наиболее крупных гуннских племен – кутригур и утигур. Утигуры, по словам Прокопия, на обратном пути встретили в Крыму (около Перекопского перешейка) готов, под названием «тетракситы», которые, по соглашению с утигурами, переселились на противоположный берег Керченского пролива (т. е. на Таманский п-ов), «где живут и теперь», – добавляет Прокопий. Утигуры же заняли земли за Доном и Азовским морем, в то время как кутригуры остались кочевать в степях к западу от Азовского моря. Другими словами, обратное движение гуннов – утигур в степи Восточного Приазовья и их расселение в этом районе относится ко времени после 469 г., т. е. спустя некоторое время после появления на Кубани оногур и связанных с ними племен. Исходя из этого, надо полагать, что под «многими племенами гуннов», о которых говорит Прокопий, следует понимать прежде всего именно ту группу гуннских (булгарских) племен, которая незадолго до передвижения утигур в Восточное Приазовье была вытеснена в этот район сабирами в 60-х гг. V в., т. е. племена оногур, сарагур и огур, а также остатки племени акатзир, вытесненных в Восточное Приазовье еще раньше гуннами Денгизиха и Эрнаха. Утигуры господствовали в восточно – приазовских и донских степях вплоть до аварского нашествия 558 г., а после 70-х гг. VI в., подпав под власть Тюркского каганата, исчезают со страниц источников. Остатки их вошли в состав возникшего в Приазовье в 30-х гг. VII в. булгарского племенного объединения во главе с оногурами хана Кубрата. Сказанное дает нам основание заключить, что оногуры вместе с другими племенами (сарагурами, огурами, акатзирами) между концом V в. и 558 г. находились в составе не сабирской конфедерации, а вошли в состав объединения, созданного к концу V в. в Восточном Приазовье гуннами – утигурами. Исходя из этого, у нас есть все основания утверждать, что, начиная со второй половины V в. на Северном Кавказе параллельно протекали два этнополитических процесса, которые уже к концу V в. привели к возникновению сразу двух крупных гуннских объединений: одного – в Восточном Предкавказье во главе с сабирами, другого – в Западном Предкавказье во главе с утигурами.

Оформление на Северном Кавказе почти одновременно двух сильных гуннских объединений сразу же привлекло внимание как Византии, так и Ирана. В хронике Захарии Ритора, на наш взгляд, имеются и указания на установление контактов с сабирами со стороны обеих держав еще до их первого вторжения на Кавказ в 503 г. По сообщению Захарии Ритора, когда гунны в 13-м году императора Анастасия (503 г.) «вышли» через ворота (Дербентский проход) и достигли «персидских пределов», Кавад (в тексте ошибочно Пероз) испугался, собрал войско и вышел им навстречу. Когда шах осведомился о причине вторжения в его страну, гунны будто бы ответили: «Нам не достаточно того, что дает нам персидское государство, как бы подать людям – варварам, которые подобно злосчастным зверям изгнаны богом в северо-западную страну. Мы живем оружием, луком и мечом и подкрепляемся всякой мясной пищей. Император Ромейский через послов, которых он прислал, обещал нам умножить подать, если мы разорвем дружбу с вами, персами. Поэтому мы запаслись и приготовились в путь. Или дайте нам, сколько (предлагают) ромеи, и мы утвердим с вами союз, или, если не дадите, принимайте войну». Далее Захария указывает, что среди гуннов находился «лукавый» сирийский купец из Апамеи Евстафий, с которым гунны «советовались» и который «укреплял» их, чтобы они не боялись напасть на персов, превосходивших их численностью.^[9] Географическая близость к границам Ирана сильного сабирского объединения, видимо, очень скоро обусловила установление с ним связей сасанидского правительства, которое посредством богатых даров племенным вождям стремилось удержать гуннов от вторжений в свою страну и направить их на опустошение владений своего старого врага – Византии. Со своей стороны, византийское правительство также хорошо понимало, какую роль могут сыграть прикаспийские гунны в постоянной борьбе с Ираном. Вполне возможно, что именно пребывание апамейского купца Евстафия у сабир буквально накануне их первого вторжения на Кавказ и явилось началом контактов Константинополя с новым мощным объединением кочевников на кавказской границе сасанидского государства. Вторжение же Кавада в византийские владения осенью 502 г., видимо, в еще большей степени активизировало деятельность византийской дипломатии, что и привело к нападению сабир на северные владения Ирана именно в тот момент, когда это было особенно необходимо Византии. Между тем относительное сближение сабир с Ираном после 508 г. и последовавшее за этим опустошительное вторжение гуннов в восточные провинции империи в 515 г. не помешало, однако, Византии вскоре попытаться вновь завязать с ними контакты. По сообщению Иоанна Малалы, в 521 г. император Юстин (518 – 527), в связи с возникшей с Ираном войной, отправил послов с большими дарами к царю гуннов Зилгибу и просил его выступить на стороне Византии против персов. Зилгиб клятвенно, «по обычаю отцов», заверил императора в своей помощи. Одновременно к Зилгибу с этой же целью прибыло посольство от Кавада и Зилгиб, приняв деньги, дал персам такую же клятву. Свое обещание персам Зилгиб выполнил и отправился на помощь к Каваду с 20-тысячным войском. Узнав об этом, Юстин послал Каваду письмо, в котором сообщал, что Зилгиб за большие деньги поклялся помочь ромеям и готов изменить шаху, а потому лучше им «как братьям, вступить в дружбу и не допустить, чтобы эти псы издевались над нами». Получив письмо, Кавад спросил Зилгиба, брал ли он деньги у ромеев, и когда Зилгиб признался, разгневанный Кавад убил его и, послав ночью большой отряд, истребил воинов Зилгиба. На родину вернулись лишь те, добавляет Малала, кому удалось бежать под покровом ночи.

Неудачу в попытке привлечь на свою сторону прикаспийских гуннов Византия решила компенсировать за счет гуннских племен Приазовья. Назревавшая война с Ираном в Лазике, царь которой Цафий в 522 г., разорвав отношения с Кавадом, перешел на сторону империи, требовала серьезных приготовлений и большого войска. С этой целью в город Боспор было направлено посольство во главе с патрикием Пробом, племянником императора Анастасия. Незадолго до миссии Проба – этот важный в стратегическом отношении торговый город – был отторгнут Византией у приазовских гуннов, долгое время осуществлявших над ним свой контроль. Это обстоятельство вызвало резкое недовольство гуннов, хорошо понимавших значение старых торговых городов Крыма и игравших весьма важную роль в их торговле. Ввиду этого вербовка гуннов, к которым с большими деньгами приехал Проб в 522 г., окончилась неудачей.

Между тем миссия Проба, по-видимому, не прошла бесследно для прикаспийских гуннов. По сообщению Малалы, в 527 г. в союз с империей вступила царица гуннов – сабир Боа, вдова сабирского вождя Балаха, «женщина, мужественная силой и умом», под властью которой находилось до 100 тыс. гуннов. К союзу с империей ее склонили присланные ей щедрые дары. В то же время шах Кавад за большие деньги привлек на свою сторону двух других гуннских вождей по имени Тиранке (Стиракс) и Глом (Глон). По замечанию Феофана, использовавшего текст Малалы и, видимо, еще какой-то неизвестный нам источник, они были вождями «другого племени внутренних гуннов». Когда оба они с 20-тысячным войском проходили по владениям царицы Боа, чтобы соединиться с армией Кавада, она напала на них и наголову разбила; Глом пал в битве, а Тиранке попал в плен. Боа в оковах переправила его в Константинополь, где он был предан позорной казни в предместье Сиках близ церкви святого Конона. Какие именно гунны шли на помощь Каваду – неизвестно. Из сообщения источника ясно только одно: Тиранке и Глон были предводителями племени «внутренних гуннов» по отношению к гуннам – сабирам царицы Боа. Кто же были они, эти «внутренние гунны» и где они обитали? По этому вопросу недавно были высказаны две основные точки зрения. По предположению Федоровых, племя, вождями которого были Тиранке и Глом обитало в районе совр. Буйнакска в Дагестане. Оттуда по пути к Дербенту наемники Кавада не могли миновать владений Боа и были ею перехвачены в районе Манаса или мыса Бойнак (указ. соч., с. 184). Таким образом, под областями, где обитали «внутренние гунны» Тиранкса и Глома Федоровы понимают территорию не к северу или западу от предложенного ими центра владений Боа на Среднем Сулаке – города Варачана, а к югу, в районе Буйнакска. Против этого, однако, у нас имеются возражения. Указание Феофана на район, где обитало племя «внутренних гуннов», можно понимать только по направлению к северу или западу от предполагаемого центра сабирского объединения. С другой стороны, никакого «другого гуннского племени», жившего к северу от владений Боа (т. е. пo-существу всего Восточного Предкавказья до Волги) и способного выставить такое значительное по численности войско в 527 г., просто не существовало. По мнению А. В. Гадло, племя Тиранкса и Глома, шедшее на соединение с Кавадом, принадлежало к барсилской конфедерации, которая, по его мнению, располагалась к северу от Кумы; » состав этой конфедерации входили и остатки племени акатзир (акацир), будущие исторические хазары. В пользу этого предположения, по мнению исследователя, говорят и иранские имена обоих вождей, а также численность представляемого ими объединения, которое должно было насчитывать (судя по численности отряда) не менее 100 – 120 тыс. человек (указ. соч., с. 69, 92). Однако против этого предположения также имеются возражения. Во-первых, Феофан (и Малала) ясно говорят о «гуннском племени», которым предводительствовали Тиранке и Глом. Поэтому мы вправе полагать, что это замечание может быть отнесено к племени определенного круга (или происхождения), так как до сообщения о «гуннах» Тиранкса и Глома Феофан упоминал именно «гуннов – сабир» во главе с Боа. Во-вторых, иранские имена двух вождей не могут свидетельствовать о негуннском происхождении самого племени. Историкам известно немало иранских имен, которые носили именно гунны (Амбазук, Заберган, Балас, Хорсоман и др.). В-третьих, историю барсил в V – VI вв. из-за отсутствия сведений можно только предполагать, в то время как история сабир именно в это время представляется довольно полно. Хазары и барсилы в 527 г. могли выступать только как часть сабирского союза племен и не представляли собой самостоятельной политической силы. Что же касается численности войск Тиранкса и Глома, то в данном случае союзниками Кавада вполне могли быть многочисленные гуннские племена Восточного Приазовья. Именно приазовские гунны были недовольны усилением византийского влияния в Крыму вследствие захвата Византией Боспора и не приняли участия в войне против Ирана, о чем красноречиво говорит неудачная "миссия Патрикия Проба за пять лет до событий, описанных Малалой и Феофаном. Гуннами Тиранкса и Глома могли быть именно прикубанские гунны, в частности оногуры, и другие связанные с ними прежним и новым союзом племена, хорошо знавшие дорогу на Кавказ. Контакт с ними был легко осуществим через подвластную Каваду Иберию и, что еще более вероятно, через алан, которые, как это часто наблюдалось, не препятствовали гуннам проходить по их территории для вторжения на Кавказ через Дарьяльский проход. Весьма вероятно, что и в 527 г. прикубанские гунны Тиранкса и Глона были пропущены аланами через свои земли и направлялись к Дарьяльскому проходу, чтобы соединиться в Закавказье с войсками Кавада. Однако на пути к нему они были встречены союзниками Византии – сабирами во главе с Боа и разгромлены. Если принять наше толкование сообщений византийских хронистов, то отсюда следует, что указание Феофана на племя «внутренних гуннов» нужно понимать по направлению к северо-западу от обитавших в Северном Дагестане сабир, что как раз соответствует району Средней Кубани с обитавшими там булгарскими племенами.