Текст книги "Разбойничий тракт"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Смесь гремучая.

Дед снова надолго задумался. Дарган уже решил, что разговор окончен, и хотел уводить коней на водопой, когда старик переступил с ноги на ногу и сказал:

– Вернешься с озерка, проедешь на другой конец деревни. На пригорке остались развалины, с них вся дорога как на ладони. – Когда француз подступил, идя на Малоярославец, мы его неделю не пропускали, пока он артиллерию не подтянул. Потому наших мужиков много поубивало.

– Спасибо, дедука, как управимся, я тебе гостинец подвезу, – пообещал Дарган.

Казак почувствовал прилив уверенности, будто успел попить воды из того Светлого озерка. Он оглянулся на Софи, дожидавшуюся в стороне конца разговора, и вскочил в седло.

Взошла луна, прохладная ночь затопила развалины когда-то просторного дома волнами синеватого света, окрасив в черный цвет все вокруг. Но дорога, бегущая мимо, видна была как на ладони, за нею следил старик, решивший придти на помощь путникам с допотопным кремневым ружьем. Дарган, перед этим загнавший лошадей к нему во двор, подточил шашку и кинжал, положил с одного бока ружье, с другого – пистолет. Софи воткнула шпагу в бревенчатую стену избы, приготовила заряды с пыжами и порохом. Отдыхать она отказалась наотрез.

– Вот ведь какая забава, – старик не сводил любопытных глаз со шпаги. – Не сабелька, а шило, ей-богу, не успеешь охнуть, как насквозь проткнет. Небось, у ихнего генерала отобрали, вся ручка в драгоценных каменьях?

– У таких же бандитов, как и те, что за нами гонятся, – отмахнулся казак и пояснил: – У французских мусью это такое оружье, как у наших благородий пистолет, они на этих шпагах на дуэлях дерутся.

– Вон какая оказия… А с чего это разбойники пустились вдогонку, а не ограбили вас прямо в Москве? – вновь пристал он с расспросами. – Ужель властей испугались?

– Им, наверное, кто-то помешал, а когда мы пропажу заметили, то дожидаться утра не стали, вот они поздно и спохватились, – негромко пояснял Дарган.

– Самих-то вы татей видели? – не успокаивался дед. – Может, показалось?

– Уже отстреливались.

– Тогда они обязательно по следу пойдут, народ наш подхалимистый, подскажет им, в какой стороне вас искать, – старик подсыпал пороху на полку ружья, разровнял кучку крючковатым пальцем. – А что девка-то твоя молчит?

– Это моя жена, она француженка.

– О как, отхватил мамзельку! По-расейски, значит, она не того?

– Понимаю, дедука, – откликнулась Софи. – Мало пока.

– Надо учиться. Чай не на прогулку вышла, а к мужу на жительство едешь.

– Я стараюсь.

– Вот-вот… – заворчал было старик и осекся, прищурился подслеповатыми глазами. – А ну глянь вдоль деревни, кажись, сверкнуло что.

Дарган и сам услышал далекий топот копыт, он приближался, заставляя подобраться и почувствовать напряжение, столь привычное перед боем. Встрепенулась и спутница, подсунула поближе боезапас, положила рядом с собой второй пистолет. Казак знал, что она стреляла по людям только в крайних случаях, когда выхода никакого не просматривалось, и все-таки не удержался от довольной улыбки. Не потому, что за войну стал кровожадным, а по той причине, что Софьюшка представляла надежный тыл. Старик поплевал на заскорузлые ладони, приладил ружье к плечу. Тем временем передний всадник, летевший как по воздуху, вздыбил коня, заставив остальных смешаться в кучу. Из нее вырвались двое, концами ножен принялись молотить по ставням на окнах, но опустевшие дома лишь гулко постанывали.

– Нету никого, – донесся грубый голос одного из бандитов. – Мертвая деревня.

– А ты толком-то еще не проверял ее. Они тут прячутся!… – рявкнул на него главарь. – Тимошка, а ну-ка лупани по избам, чтобы мужики порты потеряли, а бабы брюхатые враз опростались.

Грянул выстрел, подхваченный гулким эхом, и снова тишина наделено обложила деревню. Дарган приладил ружье на остатки подоконника, нащупал глазом прицел. В лунном свете фигура главаря была видна так четко, будто кто-то выставил ее в витрину парижского магазина, остальные разбойники тоже вырисовывались ясными силуэтами. Самое время было открывать по ним стрельбу, чтобы в суматохе успеть продырявить побольше врагов. Поведя стволом сверху вниз, Дарган поймал на мушку лохматую голову мужика, нажал на курок и увидел, как кувыркнулся с седла всадник, как заплясала вокруг него лошадь.

Тут же возле его уха раздался выстрел, огненный ветер опалил одну сторону лица – это старик привел в действие свою кремневку. Он поставил ее на попа и, довольно крякнув, принялся заталкивать в дуло новый заряд крупной картечи, Софи тоже шустро набивала ружье свинцовой начинкой, она привыкла к подобным сценам.

Но осматриваться было некогда. Дарган вскинул пистолет на локоть согнутой руки, глаз долго не мог поймать метавшиеся вдоль дороги тени, пока не остановился на груди рослого разбойника. Казак нажал на крючок, и в следующее мгновение лошади понесли всадников прямо на развалины, видимо, бандиты сообразили, откуда по ним стреляют. Казак схватился было за шашку, но Софи подсунула ему ружье, в руке у нее сверкнул пистолет. Три выстрела прозвучали почти одновременно, проделав в рядах нападавших приличную брешь. Оставшиеся в живых разбойники завернули морды коней едва не перед самыми головешками, сохранившимися от дубовых когда-то стен дома, среди остатков которого засели обороняющиеся. С дикими воплями покружившись возле пепелища, они бросились к месту падения главаря, но тот не подавал признаков жизни. Не оглядываясь, бандиты помчались по улице, ведущей за околицу деревни.

Сизый дым от сгоревшего пороха хмельными завитками поднимался кверху, его запах медленно растворялся в сыроватом воздухе. Скоро лишь неостывшие ружейные и пистолетные стволы могли напомнить о только что закончившемся бое, кругом, как и полчаса назад, стояла глухая тишина.

– Жрать захотелось, – подал вдруг голос старик. – Поднесли бы сейчас быка, так и его без остатка бы умял.

Дарган засунул пистолет за пояс, подобрал ружье.

– Дрова есть? – поднимаясь с земли, спросил он.

– А как же, березовые чурки, за лето успели высохнуть.

– Тогда иди растапливать печку, а припасами мы снабдим.

– Надо бы татей осмотреть, а вдруг кто живой, – старик потянулся ладонью к носу. – Оружие там подсобрать, еще какое добро, что при них.

– Заодно и проверишь, у нас оружия в достатке своего.

Опять перед глазами путников замелькали полосатые верстовые столбы и почтовые станции. Казалось, конца долгому пути не будет, Софи на самом деле начала осознавать, что земля велика и бесконечна. Может быть, она круглая, как читала она в книгах, а может, плоская, как уверял всех сошедший с ума учитель географии, просивший подаяние у входа в Нотр Дам. Он утверждал, что если бы земля была круглая, то вода с нее сливалась бы в небо на другой стороне. Ведь на пушечном ядре или деревянном шарике она не задерживается. Но то, что полям, лесам, рекам и озерам в этой стране счета нет, было видно безо всяких специальных приспособлений.

За похожим на деревню бревенчатым Воронежем началась казачья вольница. Дарган приосанился, надраил газыри по бокам черкески, передвинул кинжал на середину тонкого кожаного пояса, сбил папаху на затылок. Чувствовалось, что ему дороги эти желтые степи. На большаках все чаще стали попадаться разъезды из казаков с пиками, с ружьями за плечами, при шашках. При встречах с ними Дарган щерился белозубым ртом, всем видом показывая, что перед ним братья по крови. Степные воины отвечали ему тем же, не обыскивая, не цепляясь по пустякам, а лишь интересуясь последними днями наполеоновской армии. Казаков на Дон, на Кубань и на Терек в те месяцы возвращалось немалое количество, но ехали они не как путники, зигзагами, а прямыми почтовыми трактами, притоптанными копытами коней и прикатанными колесами таратаек.

На одном из привалов посреди степи, возле костра, женщина выскользнула из объятий Даргана, повернула к нему лицо.

– Чего ты хочешь, Софьюшка? – полусонно спросил он.

– Здесь казачья вольница? – сверкнула она светлыми глазами. – Разбойников больше нет?

Дарган откинулся на спину и рассмеялся впервые за много верст пути. Затем он напустил на лицо серьезности, притянул к себе жену.

– В наших краях, милая, такие разбойники, что те, от которых мы отбивались, покажутся тебе мальчишками с парижских улиц, – отведя волосы с ее лица, успевшего загореть, сказал он. – Как тебе получше объяснить… Они не знают пощады.

– Что это? – не поняла спутница.

– Если мы попадемся к ним, то живыми вряд ли останемся.

– Они убивают?

– Могут и на куски разделать.

Софи долго смотрела на огонь. Языки пламени поднимались вверх и, распадаясь на отдельные искры, растворялись в темноте ночи. Лица сидящих у костра людей играли тенями, на всех до единого лежала печать мужественности и внутренней воли. Она чувствовала исходящую от них силу, словно попала в индейское кочевье с вигвамами вокруг, только индейцы были не краснокожими, а представляли из себя загорелых на солнце бледнолицых. На родине во Франции было много книг с картинками про американских аборигенов и про их нравы. Французы жалели независимых людей, по праздникам собирали для них посылки. Здесь тоже ощущение было таким, будто надень на голову каждому из случайных попутчиков убор из перьев, и отпадет необходимость скакать на другой конец земли.

– Мы едем дикий прерий? – слегка отстранилась она от спутника.

– А что это такое? – переспросил казак, ему лень было шевельнуть рукой.

– Прерии в Америке, мы ходили туда на торговом судне, – подсказал сидевший поблизости человек без возраста. – Они похожи на наши степи, только трава повыше да деревья кое-где. А на них пасутся несметные стада диких лошадей, по-местному – мустангов, на них скачут индейцы с луками и с маленькими топориками – томагавками.

– Диких лошадей и у нас было в достатке, – зевнул Дарган. – Всех успели или приручить, или перевести.

– Мы их на подворье разводим, а те сами до сих пор плодятся, – не согласился человек. – И царские войска к нам не суются, а в Америке аборигенов почти не осталось.

– Сничтожили?

– Истребляют поголовно.

– У себя мы такого не допустим.

– Дело не в этом, – собираясь окунуться в сон, поудобнее устроился на бурке собеседник. – Мы согласились на услужение царю, а индейцы новую власть признавать отказались.

– Царь-батюшка и горцев не дюже цепляет, и азиатов с татарами. Везде старается как с французами – полюбовно. Испокон веков так было.

– Они себя еще покажут…

Небосклон был осыпан бессчетным количеством ярких звезд, в их окружении луна казалась огромным бубном из выделанной кожи, неторопливо катящимся над степью. Закутавшись в полу бурки, Софи положила голову на грудь Даргана и смежила веки, она снова не получила ответа на мучившие ее вопросы.

Осталась позади столица земли Войска Донского городок Новочеркасск с атаманским дворцом народного героя Платова, с войсковым собором и военным училищем для казачат. Наезженный тракт потянулся вдоль берега Дона с неподвижными рыбацкими каюками, с неторопливыми кораблями посередине, идущими от Азовского моря или возвращавшимися в него, чтобы через узкий Керченский пролив попасть в море Черное, а оттуда через Босфор и Дарданеллы и в Средиземное.

Софи с интересом смотрела на эту богатую землю с восточной пестротой вокруг, тревога покинула ее, уступая место простому любопытству. По обочинам дороги свечами возносились в небо пирамидальные тополя, бегали длинноногие дрофы, обширные поля были хорошо возделаны. Жизнь вокруг била ключом, и когда на горизонте засверкали купола ростовских церквей, женщина с надеждой перевела дыхание.

Может быть, и в этих местах на краю земли жизнь ничем не отличается от жизни в чопорной Европе с начищенными до блеска окнами, может быть, она одинакова везде. Ведь в станицах, которые они проезжали, казачьи курени сверкали идеальной чистотой, а сами казаки с казачками выглядели сытыми и довольными судьбой. Да и в прожаренных солнцем степях бегало столько живности, что чувство голода возникало само собой, заставляя просыпаться звериный аппетит. Особенно много было жирных дроф, похожих повадками на страусов, которых путешественница видела в королевской резиденции Фонтенбло под Парижем. Стремительные птицы то и дело норовили перебежать широкий грунтовой тракт.

Глава десятая

Сначала на пути вырос армянский Нахичеван, сложенный из саманного кирпича, с похожими на турок жителями в длинных кафтанах, пузыристых шароварах и мягких чувяках с загнутыми кверху носами. Во дворах ревели ослы, через заборы перевешивались ветви со спелыми абрикосами, грушами и виноградом. Потом запестрели деревянные домики ростовской окраины, утопающие в запахах цветов, перезрелых фруктов и того аромата, который пропитывает южного человека на всю жизнь.

Софи втягивала этот запах, она старалась наполниться им, чтобы не отличаться от местных жителей. Дарган с улыбкой наблюдал за ней, он радовался тому, что его спутница отвлеклась от тяжких дум.

Завернув кабардинца с центральной Большой Садовой улицы на проспект Большой, он повел табун лошадей по направлению к городскому рынку, пришла пора пополнить запасы овса и продуктов для себя. Взору путешественников открылся собор Александра Невского с массивными стенами и монументальными входами с иконами над ними. Он был построен в виде четырех квадратных башен с луковкой над каждой, посередине соединенных одной крышей с большой маковкой, покрытой золотом. Картина была столь величественной, что Софи привстала в стременах, из ее груди вырвался изумленный возглас, и она устремилась вперед.

– О, базилик!… Среди степей… Откуда, кто?…

– Софьюшка, лувры с нотр дамами громоздятся не только в Париже, но и у нас есть на что посмотреть, – с гордостью сказал Дарган, снял папаху, перекрестился, а затем продолжил: – Видишь, красота какая, на века построенная.

– Ви, месье д'Арган, – не отрывая глаз от церкви, согласилась спутница. – Я хочу туда.

– Обязательно зайдем. Заповеди Христовы казаки блюдут свято.

На площади перед собором толпился разноликий народ, были здесь крещеные татары, хохлы, и вообще люди неизвестно какой национальности, принявшие православную веру, истово отбивавшие поклоны и целовавшие руки выходившим на улицу попам. Иногда внешностью они были похожи на пиратов или бродячих цыган с длинными волосами, с серебряными серьгами в одном ухе.

Подогнав лошадей к коновязям, Дарган закрутил уздечки вокруг бревна, на морды коней навесил торбы с остатками овса.

– Пойдем, Софьюшка, теперь не грех попросить у Бога и за себя, – тронул он спутницу за локоть. – Земля началась нашенская, и порядки тут тоже свои, вольные.

Они вошли под прохладные своды, осенив себя крестами, осмотрелись вокруг. Под куполом наблюдал за человеческой суетой седобородый Господь Вседержитель, окруженный ангелами, ниже расположились картины на библейские темы, затем шли изображения святых, и уже на стенах висели большие и маленькие иконы с зажженными перед ними лампадами. Сизоватый дымок струйками поднимался к потолку, сливаясь в призрачную синеватую твердь, отчего казалось, что Господь смотрит как бы из небытия. На клиросе бормотали молитвы священники, им подпевал церковный хор, голоса заполняли церковь, успокаивая нервы.

Софи сложила руки перед грудью и мысленно начала повторять молитвы на своем языке, она понимала, что Бог един и нет разницы, на каком наречии просить его о снисхождении, тем более что и церковь заполняли люди разных национальностей – приход был открыт для всех. Женщина перестала замечать все вокруг, она чувствовала, что молитвы доходят до Господа, что он внемлет ее устам и понимает ее.

Это продолжалось до тех пор, пока кто-то не тронул ее за плечо. Софи вскинула ресницы и увидела возлюбленного с папахой в руках, на лице его лежала печать умиротворения, складки разгладились, глаза светились любовью. Он словно помолодел сразу на несколько лет. Она вынула из небольшой сумочки купюру, опустила ее в прорезь церковной копилки и пошла к выходу.

На городском базаре толпился самый разный народ, это был не горластый и нахрапистый московский рынок, здесь явно ощущалось дыхание близкой Азии и недалекого Кавказа. Торговцы мягкими голосами расхваливали товар, уговаривая посетителей купить его только у них, они предлагали фрукты, огромные куски дынь или тыквы, протягивали деревянные ложки, наполненные медом. Горожане переходили от одного прилавка к другому, пробуя все подряд и лишь в конце решаясь на копеечную покупку.

Софи тут же переняла эту особенность, она пристроилась к медленно текущей очереди, отламывая, отщипывая, втягивая в себя дары щедрого края. Дарган плелся позади с дорожной сумкой, на дне которой лежала единственная селедка, купленная у лавочника. Гордому казаку выступать в подобной роли еще никогда не приходилось. Наконец спутница повернула к нему сытые глаза, разлепила измазанные ягодами губы.

– Надо набрать продуктов, – сказала она, озабоченно прикусила нижнюю губу и показала пальцем на начало рядов. – Там дешево.

– Пойдем туда, – вздохнул Дарган.

Когда собрались идти назад, он заметил парнишку лет пятнадцати, вьюном крутнувшегося возле жены, но значения этому не придал. Он отвык от обыкновенной жизни, когда все вопросы следовало решать самому, в том числе и ходить на рынки. В Европе и в России чаще встречались разбойники с больших дорог, нежели обыкновенные воришки. Вспомнил он о пареньке лишь тогда, когда Софи, отобравшая кучу овощей и фруктов, уставилась на него круглыми от удивления зрачками.

– Ларжан пропал? – опередил он ее с недоуменным восклицанием.

– Нет ларжан, – развела она руками. – Я прятала деньги в сумочке.

– А надо было держать в руках, тогда целее были бы.

Дарган вынул из кармана штанов купюру, передал ее жене и прощупал толпу внимательным взглядом, но рассмотреть что-либо не представлялось возможным. От главного входа народ волнами растекался по базарной площади и такими же волнами выплескивался с нее на другом конце. Но ему повезло. За прилавками высились ряды навесов с гроздьями сушеной рыбы под ними, парнишка, который крутился возле спутницы, облокотился на одну из стоек, на лице его лежало явное довольство. Вокруг шмыгала носами ватага таких же оборванцев.

Дарган лавировал между людьми, он решил зайти с тылу, чтобы поймать паршивца за шиворот. Очередной людской водоворот закрутил его на месте, а когда он выбрался на свободное пространство, мальчишка куда-то исчез. Кудлатая голова воришки мелькнула уже возле выхода с рынка. Надо было спешить, потому что затеряться в ростовских улочках не составляло труда, тем более под крутым склоном, на берегу реки Дон, где громоздились хаотично построенные портовые склады с ватагами грузчиков между ними.

Казак заработал локтями, человеческая масса сдавила его, понесла к выходу, не давая возможности пошевелиться. Ему показалось, что кто-то потерся рукой о полу черкески, ощущение было мимолетным, не вызвавшим подозрений. Даргана вытеснили за деревянные ворота, где стояли мастерские ремесленного люда – лудильщиков, точильщиков, скорняков. Не заметив парнишки нигде, казак с досадой сплюнул. Нужно было возвращаться назад.

Спутницу он оставлял на другом конце базара и, чтобы не толкаться понапрасну, решил обойти его вокруг. Ряды телег, таратаек с бричками и пролетками запрудили пространство, возницы спали, набросив на головы покрывала, лошади хрумтели овсом и клевером. Везде соблюдались чистота и порядок, дворники набрасывались на свежие кучи навоза, не давая растаскивать его подошвами по площади. У церковки собралось много народа, рядом, у коновязи, переминались оседланные лошади. Дарган разглядел кабардинцев темной масти, которых предпочитали терские казаки, и завернул на церковный двор. В это время из храма, на ходу надевая папахи, стали выходить чубатые молодцы в черкесках и при кинжалах.

– Здорово дневали, братья-казаки, – подался он к ним. – Откуда путь держите?

– Будь здрав, брат, – окружили его станичники. – Мы из Шелковской, едем в Санкт-Петербург нести службу при дворе Его Императорского Величества. А ты кто таков?

– Я из Стодеревской, с войны возвращаюсь.

– Герой, – послышались громкие голоса, казаки подхватили Даргана, начали подбрасывать его в воздух. – Качать героя! Слава, слава, слава!

Это были подросшие сыновья казаков, несших службу по Кизлярско-Моздокской линии, а потом воевавших с наполеоновскими полками. Линия продолжалась Кубано-Черноморской, протянувшейся между Каспийским и Черным морями. На ней казаки селились по левому берегу Терека, охраняя окраину империи от набегов татар, чеченцев и турок, приходивших с враждебного правого берега.

Дарган вырвался из объятий, ему не терпелось расспросить о домашних делах. Молодежь старалась дотронуться до него рукой, потрогать Георгиевские кресты.

– Ух ты, целых три, – восклицали они. – И медали еще, да серебряные.

– Герой!

– С наших краев, терской казак.

– Что нового в станицах, братья? – наконец сумел вставить слово и Дарган. – Почитай, два года не был в родных местах.

– Все то же, дядюка Дарган, турка грозится, абреки чеченские с дагестанскими не дремлют, – за всех ответил старший отряда, урядник с едва пробившимися усами. – Народу убавилось, много казаков погибло на войне, да царь призвал в новое пополнение.

– В нашей и в Стодеревской мужчин повыбивало едва не через дом, хозяек забросали похоронными цидулами. В Червленой такая же история.

– Тревожно стало.

– Не впервой, переживем, – тряхнул плечами Дарган, и в воздухе завис мелодичный звон от наград. – На то мы и казаки.

– А ни то, – сразу расправили груди станичники. – Дядюка Дарган, испей-ка чихиря с прошлогоднего урожая, настоялся в самый раз.

Кто-то сбегал за полным вина бурдюком, кто-то сунул в руки чапуру на восемь стаканов. Пальцы сложились в щепоти, замелькали перед лицами казаков, сотворяя крестные знамения. Раздалось дружное гудение:

– Отцу и Сыну… Отцу и Сыну…

Виноградное сухое вино оросило глотку, наполнило силой. Стало легко и свободно, будто долгий путь к родному дому взяли и отрубили, как хвост у ящерицы. Хорунжий заломил папаху на затылок, махнул широким рукавом черкески.

– Эх, братья-казаки, неужто добрался!

– Чуток осталось, дядюка Дарган, заедешь до наших, передавай приветы.

– О как, а до этого все я просил…

Софи ждала мужа у главных ворот рынка, прижимая к груди небольшую сумочку, у ног ее стояла дорожная саква, наполовину заполненная продуктами. Окинув казака пристальным взглядом, она сдула с губ тонкую прядь волос и спросила:

– Месье д'Арган, ты ходил в кабак?

– О чем ты, Софьюшка, какой кабак, когда земляки объявились, – приобнял он ее за талию. – Господь станичников послал, погутарили малость, выпили, не без того.

– Очень хорошо, если станичники, – успокоилась женщина. – Я уже думала, что ноги повели тебя в шинок.

– О жизни вспомнили, о родных поговорили, – не слушая ее, улыбался Дарган. – Забыл я все, как корова языком слизала, а теперь на душе радость и успокоение. Домой возвращаемся, милая.

– О, домой! – грустно улыбнулась она и сразу взяла себя в руки. – Коням надо корм, продукты еще купить.

– А ты разве не скупилась? – тряхнул чубом казак. – Я тебе деньги оставлял.

– Нет денег, я кофту взяла и платье.

Спутница выдернула из сумки вещи, прикинула их на себя. В нарядах местных модниц она смотрелась как настоящая казачка. Дарган с удовольствием повертел женщину в разные стороны и подумал, что ей к лицу будут и цыганские сережки, и перстенек с камушком, которыми на станичной площади любили похвастаться скурехи. Драгоценностей они везут немало, можно выбрать хоть цепочку на шею, хоть браслет на запястье.

– На это денег не жалко, – откидывая полу черкески, полез он в карман штанов. – Ты правильно поступила, что решила навести казацкий фасон, быстрее за свою примут.

Дарган долго шарил по просторному карману, в который раз прощупывая все закоулки, улыбка на его лице улетучивалась, уступая место растерянности. Он специально не разменивал бумажные деньги на серебряные монеты, иначе они протерли бы материю до дыр. Наконец казак с недоумением уставился на собеседницу.

– Нет ларжан? – на сей раз она опередила его с восклицанием.

– Были же ассигнации, – Дарган развел руками в стороны. – Сам запихивал, когда на базар собрались.

– Я тоже в сумочку запихивала, – сдерживая приступы смеха, призналась спутница.

Дарган недобро покосился вокруг, но людская толпа равнодушно текла мимо. Он сплюнул, растер плевок подошвой сапога и подумал, что хоть Ростов и расположен на Земле Войска Донского, а все же город этот не казачий, а купеческий с воровскими замашками. За подобное в Новочеркасске, например, или в Стодеревской на станичном кругу шкуру бы спустили. Одно слово – большой и сытый российский лабаз. Проводив раскаленным взглядом ватагу оборванцев, он подхватил полупустую сумку и под хитроватые усмешки спутницы заспешил к лошадям, оставленным под присмотром дворника. Украденных денег было жалко, но оставшихся хватало на все с лихвой.

До границы с землями Кубанского войска всадники добрались за два дня, дальше путь пролегал через станицы, основанные запорожскими сечевиками, изгнанными сначала Петром Первым, затем Екатериной Второй из старой и новой Сечи. Если у донских казаков курени из-за разливов Дона по большей части строились на сваях, а на уровне второго этажа их опоясывали галереи, называемые на местном диалекте галдареями, подсмотренные у турков, то кубанцы жили в саманных мазанках с глиняными полами, похожих на украинские хатки. Но встречались и настоящие дворцы, не уступающие султанским, с искусно расписанными окнами, с широкими подворьями. В них жили казаки зажиточные, объединяли которых с остальными вольными людьми лишь вислые хохляцкие усы да длинные волосяные хвосты посередине обритых голов.

По шляхам разъезжали патрули, состоящие из нескольких всадников при кривых турецких саблях и при пиках, на въездах в населенные пункты стояли посты. Казалось бы, все опасности остались позади – это была не безликая Россия, контролируемая крепостным сермяжным усердием, имеющим привычку взрываться мужицкими бунтами, а населенный воинами край. Но как раз здесь тревог прибавилось, начало ощущаться дыхание непокорного Кавказа с не столь далекой азиатчиной.

Дарган стал избегать окольных дорог и остановок в степи, он торопился засветло добраться до постоялых дворов, чтобы успеть устроиться на ночлег. Но за Романовским хутором уберечься от стычки все же не удалось.

На подходе к Армавиру путники ощутили слежку, за ними неотрывно двигался одинокий всадник в сером бешмете и в круглой папахе. Поначалу Дарган подумал, что это один из жителей какой-то станицы, заселенной преимущественно кавказскими народами, он даже попытался определить национальность этого человека по головному убору. Такие папахи с круглым верхом носили адыги либо карачаевцы. Когда Дарган с женой останавливались в Романовском хуторе, всадник куда-то исчез, но утром снова пристроился в хвост.

Данный факт начал беспокоить казака, и он перевел лошадей на шаг, чтобы посмотреть на реакцию чужака. Тот остановил коня, занялся осмотром упряжи. Так в этих местах мог повести себя только человек с нехорошими мыслями, другой давно бы нагнал путников и затеял с ними разговор.

Позади остались густо заселенные кубанцами хутора и станицы, дорога вела на Армавир, за которым до самых Минеральных Вод лежала голая степь с зубцами горных вершин на горизонте. Дарган завернул кабардинца и помчался навстречу преследователю, ему надоел этот навязчивый конвой. Всадник вскочил в седло и поскакал в степь, скоро пыль, поднятая копытами его лошади, растворились в воздухе.

Путешественники продолжили движение, но ощущение опасности не покидало обоих.

– Что хотел тот человек? – решилась нарушить молчание Софи, которая снова почувствовала себя неуютно.

– Если бы я его догнал, то непременно бы спросил, – пробурчал Дарган. – В этих краях следует ожидать всего.

– Надо готовить пистолеты, это может быть бандит.

– Дельная мысль. У тебя заряды остались?

– Ви, месье д'Арган, я стреляла мало.

Софи заглянула в кошель на поясе, достала из переметной сумки оружие. Дарган принялся на ходу забивать в дуло своего пистолета пороховой заряд и свинцовый шарик с пыжами. Затем он зарядил ружье крупной дробью, снова перекинул ее через плечо, заодно проверил, хорошо ли сидит наконечник на пике, притороченной к седлу.

Они вовремя успели приготовиться к бою, от горизонта по седому ковылю к ним приближалась группа всадников. Вскоре можно было различить, что впереди на гнедом скакуне скакал горец с заросшими светлой щетиной щеками и с красной бородой. В левой руке он держал поводья, правую с нагайкой опустил вдоль туловища. На голове его возвышалась папаха из серебристого каракуля, не круглая, а с как бы расшлепанными краями. Эти отличия сказали Даргану о том, что перед ними абрек с правого берега Терека. Впрочем, во враждебных предгорьях с чеченскими и дагестанскими аулами мода была такая же. Рядом с вожаком подпрыгивал в седле их недавний преследователь, но теперь он вел себя более нагло.

Дарган подергал шашку в ножнах, подумал о том, что ряды терских казаков и правда поредели здорово, если бандиты сумели добраться аж до самой Кубани. Он мельком покосился на спутницу, та, накрыв пистолет снятой с плеч накидкой, с интересом и без всякого страха следила за ватагой кавказцев.

Гололобый абрек в синих штанах с крашеной хной бородой натянул уздечку, остальные члены банды числом около десяти остановились поодаль. Казак с удовлетворением отметил, что на всех у них было только одно ружье.

– Салям алейкум, уважаемый, – оскалил крепкие зубы чеченец. – Куда путь держим?

– Ва алейкум салям, уважаемый, возвращаюсь с войны домой, – ответил Дарган, который хорошо знал, что льстивым словам горца веры нет.

– А где твой дом, казак? – продолжал насмехаться всадник.

– На левом берегу Терека, в станице Стодеревской.

Дарган все еще надеялся на мирный исход встречи. Когда он уходил на войну, чеченцы старались не задирать ближайших соседей, разбойничая у них в тылу. Но расчеты не оправдались.

– Как раз напротив твоей станицы стоит мой аул. Было время, когда наши тейпы роднились с вашими семьями, – сказал вожак, который глазами и волосом был светлее окружавших его соплеменников. – По крови ты кто?

– Казак, – решил избежать опасной темы Дарган.

Он мог бы признаться в том, что в нем есть чеченская кровь, и этим сохранил бы жизнь, но позорную, которая хуже смерти.

– Лицо у тебя не совсем казацкое, – главарь абреков задумчиво огладил бороду, сверкнул глазами из-под надбровных дуг. – Может, где встречались?