Текст книги "Невиданная птица (сборник)"

Автор книги: Юрий Сотник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Песок

Солнце уже село. Деревья на лужайке в нашем лагере потемнели, и только верхушки самых больших берез еще поблескивали красноватым блеском, словно сделанные из ярко начищенной меди.

У забора, на котором висели умывальники, толкались десятки голоногих ребят. Гремели железные клапаны, слышалось фырканье, взвизгивали девчонки.

Наше звено не спешило умываться. Мы стояли поодаль с полотенцами на плечах, с мыльницами и зубными щетками в руках и всё никак не могли притти в себя от свалившейся на нас неприятности.

Уже десять дней шла подготовка к торжественному открытию лагеря, и все это время нашему звену давали самые интересные и сложные задания. Мы сконструировали и построили мишень, изображавшую фашиста, который падал и задирал кверху ноги, если попасть мячом в широкую черную кнопку рядом с ним. Мы сделали две трещотки для предстоящей игры. Мы оборудовали под крыльцом нашего деревянного дома фотолабораторию и уже выпустили два номера фотобюллетеня. На линейках, в стенгазетах нас постоянно хвалили за смекалку, за изобретательность, и мы, конечно, очень гордились этим. И вдруг такая обида!

С полчаса тому назад на вечерней линейке старший вожатый объявил нам порядок завтрашнего дня.

– Четвертое звено первого отряда будет заниматься ремонтом лодки, – сказал он. – Заделать пробоину, изготовить и навесить руль, поставить мачту с парусом. Мы должны иметь флот, пригодный для дальних плаваний по речке Тихоне. Три других звена первого отряда (значит, в том числе и наше), а также весь второй отряд должны будут посыпать линейку песком. Вернее, даже не посыпать, а засыпать, толстым слоем засыпать. Почва здесь глинистая. Пойдет дождь – утонем в грязи.

Сами понимаете, как это «увлекательно» – таскать песок! Ведь на подобной работе можно умереть со скуки. И это в то время, когда другие ребята будут заниматься такими интересными и ответственными делами, как ремонт лодки, подготовка к подъему мачты, устройство аттракционов…

– Весь завтрашний день насмарку! – процедил сквозь зубы высокий тонконогий Лодька Виноградов. Он стоял, опустив голову в белой панаме, и снимал облупившуюся от загара кожу с голой по локоть руки.

Демьян заложил руки за спину, опустил голову и нахмурил брови.

Ваня Сердечкин смотрел грустными глазами то на одного, то на другого из нас:

– Ладно, ребята, пусть!.. Раз не ценят, так пусть! Правда, ребята?

– Нет, не пусть! – сказал вдруг Демьян очень решительно. – Идемте! Я поговорю. Я докажу ему!

Мы направились к умывальникам.

Ростом наш звеньевой был самый маленький в отряде, но очень крепкий и такой солидный, что все его звали не Демой и, уж конечно, не Демкой, а только Демьяном. Он ходил всегда огромными шагами, старался говорить басом и очень любил всякие мудреные выражения. Вот и теперь он шел впереди нас, словно метры отмеривал, и гудел себе под нос:

– Я поговорю! Я ему логически докажу!

Вожатый нашего отряда Яша наблюдал за порядком возле умывальников и время от времени останавливал тех, кто лез без очереди или норовил налить воды за воротник соседу. Демьян остановился, немного не доходя до него.

– Яш! – позвал он самым низким своим басом. – На минутку! Важное дело.

Яша подошел к звеньевому. Он был сильно загорелый, у него были черные курчавые волосы. В сумерках он сильно походил на негра.

– Яша, – снова заговорил Демьян, – я должен заявить тебе от всего звена: мы считаем, это нерационально.

– Что «нерационально»? – спросил вожатый, оглядываясь в сторону умывальников.

– Посылать наше звено на песок.

– Нерационально, говоришь?

– Ага! Посылать наше звено на песок – это все равно что инженеров заставлять работать грузчиками.

Яша скрестил на груди руки и уставился на Демьяна:

– Что, что? Каких инженеров? Какими грузчиками?

Демьян подошел почти вплотную к вожатому и продолжал убедительным тоном:

– Яша! Подожди. Давай рассуждать так… логически. Кто в нашем звене?.. Лодя Виноградов! Сам знаешь, как он столярничает. Он не только руль для лодки, но всю лодку может сам построить… Еще кто в нашем звене?.. Ваня Сердечкин! Он…

– Понятно! Ты покороче немного.

– Вот. А ты таких людей – на песок! А кто в четвертом звене? Чем они себя проявили? Ремонтировать лодку – тут голова нужна… Они, может быть, инструмента в руках не умеют держать, а ты их на такое ответственное дело! А людей… этих… ква… квалифицированных ты – на песок! Нерационально.

– Всё? – спросил Яша недобрым голосом.

– Всё.

– Так вот, слушай меня. У нас не завод, а пионерский лагерь. А вы пока еще не инженеры, а всего-навсего мальчишки, да к тому же, как видно, здорово зазнавшиеся мальчишки. Стыдно вам, пионерам, так относиться к физическому труду! Белоручки!

Демьян присмирел. Вся его солидность куда-то исчезла. Он стоял, втянув голову в плечи, и грустно смотрел вожатому на ноги. Зато мы обиделись и заговорили:

– Насчет белоручек это ты. Яша, зря…

– Мы вовсе не к физическому труду… мы к скучному труду так относимся.

– Пускай хоть бы самая тяжелая работа, но только чтобы была интересная.

– Неплохо придумали, – усмехнулся Яша: – пусть четвертое звено делает скучную работу, а вам подавай только интересную!.. Не выйдет, голубчики!.. Хороши! Квалификацией своей возгордились! – Он сунул руки в карманы, прошелся взад-вперед я сухо добавил: – Можете ничего завтра не делать. Принуждать вас никто не собирается. Загорайте.

– Зачем напрасно оскорблять? – пробормотал Демьян. – Что мы, лодыри?!

Яша не ответил. Мы тоже больше не говорили ни слова, и молчание длилось очень долго. Должно быть, у нас был очень печальный вид, и это подействовало на вожатого. Когда он снова заговорил, голос его был уже не такой сердитый:

– Отнимать у четвертого звена ремонт для вашего удовольствия я не буду. Если четвертое звено само захочет с вами поменяться, тогда – другое дело.

Мы даже плечами пожали.

– «Само захочет»! Они не сумасшедшие.

Яша посмотрел на нас как-то искоса, и мне показалось, что он слегка улыбнулся.

– А вы поговорите. Вы люди умные. Докажите им, что даже такое дело, как тасканье песка, может быть интересным.

Яша смотрел на нас, почесывал переносицу и улыбался, прикрывая ладонью рот. Мы поняли, что больше разговаривать не о чем, и поплелись к умывальникам.

– Всё шуточки! – тихо сказал Демьян.

Умывшись, мы пошли в дом. На крыльце Лодя Виноградов остановился и сказал:

– На такой большой лодке можно было бы не один, а два паруса поставить. Кливер, например…

– Завтра будет тебе «кливер»! – проворчал Демьян. – Будешь с носилками ходить и любоваться, как четвертое звено лодку карежит.

Конечно, о том, что четвертое звено покарежит лодку, Демьян просто так сказал, с досады, но все мы кивнули головами.

Лагерь наш стоял у самой реки, но на этом берегу, низком, поросшем ивами, песка не было. Его нужно было доставать на том берегу, где с высоких обрывов спускались большие осыпи. Чтобы принести носилки или ведро с песком, нужно было дойти до пешеходного мостика, который находился метрах в тридцати от границы лагеря, перейти через этот мостик и проделать такой же путь обратно. Я прикинул все это в уме, и меня тоска взяла.

– Демьян! – задумчиво сказал Лодька.

– Да?

– Может, поговоришь с ними? Чем чорт не шутит…

– Наивный ты человек, Всеволод!

– А ты все-таки попробуй, разведи какую-нибудь дипломатию. Вот, мол, песок – это только с виду такое скучное дело; мол, это только сначала кажется, что ничего тут мудреного нет, а на самом деле…

– Что «на самом деле»?

– На самом деле… это… ну вообще чего-нибудь там… – Лодя помахал руками у себя перед носом и умолк.

– Сам не знаешь, а говоришь! – сказал Демьян.

Но тут к нему пристали другие мальчишки:

– А тебе трудно поговорить, да? Ведь в одной с ними комнате ночуешь!

– Знаешь поговорку: «Попытка – не пытка, а спрос – не беда»?

Демьян взглянул на меня, потом на Ваню Сердечкина. Мы трое ночевали в той комнате, где помещалось четвертое звено.

– Конечно, ребята… Дело, ребята, конечно, трудное, но все-таки попробовать можно. Правда, ребята? – сказал Ваня.

«Трудное»! Мне это казалось такой задачей, над которой самый лучший дипломат себе голову сломает. Посмотрели бы вы на звеньевого четвертого звена Мишку Авдотьина! Он большой, грузный и всегда такой спокойный и серьезный, словно ему не тринадцать лет, а все тридцать. Попробуйте убедите такого в том, что белое – это черное, а черное – белое!

Через несколько минут мы лежали в постелях.

Совсем стемнело. За окном пропел горн: «Спать пора, спать пора!» Однако четвертое звено еще не угомонилось. В углу комнаты слышались возня, приглушенный смех и мягкие удары: там затеяли драку подушками. Вдруг кто-то сказал: «Внимание! Воздух!» – и началась игра в «противовоздушную оборону». С минуту все лежали тихо и прислушивались к писку залетевшего в комнату комара. Затем Сережа Огурцов скомандовал сам себе: «Пятая батарея, огонь!» и принялся быстро хлопать над собой ладонями, стараясь в потемках попасть по комару. Когда «вражеский самолет» вышел из зоны его «обстрела», открыла огонь «шестая батарея», то-есть Сурэн Атараев.

Ни Демьян, ни Ваня, ни я не принимали участия в игре. Я все думал, думал, думал, с чего бы начать наш дипломатический разговор, да так ничего и не придумал. Как видно, и у Демьяна и у Ванн дела были тоже неважные. Демьян, кровать которого стояла рядом с моей, лежал совсем тихо. Ваню я не мог видеть, но слышал, как он ворочался и вздыхал.

Наконец комара убили, и четвертое звено успокоилось. Наступила тишина. Даже Ваня перестал вздыхать. В открытое окно над моей головой потянул теплый ветерок и принес с далекой железнодорожной станции свисток, потом гудок и частое уханье паровоза, сдвигающего с места состав.

– Михаил! – пробасил вдруг Демьян.

– Ну? – сонным голосом отозвался тот.

– Вы завтра лодку будете ремонтировать?

– Угу.

– А мы – на песок.

– Знаю. Спи!

Наш звеньевой после этого долго молчал, а я лежал и нервничал: ведь Михаил каждую минуту мог уснуть! Наконец Демьян равнодушно сказал:

– Не завидую я вам.

Миша не ответил и даже начал похрапывать. Демьян встревожился:

– Михаил! Слышишь?

– Тьфу ты!.. Что тебе?

– Не завидую я вам, что придется с лодкой возиться.

– Ну и не завидуй. Я спать хочу.

– Песок, ребята… песок – это настоящее дело, а лодку ремонтировать – это детские игрушки, да? – сказал из темноты Ваня Сердечкин.

Миша молчал, зато Сережа Огурцов проговорил:

– А что в нем хорошего, в песке? Таскай да таскай!

– Это как сказать, – загадочно возразил Демьян.

– Кто не понимает, тому, конечно, и правда только «таскай да таскай», – добавил Ваня.

– А ты понимаешь?

– А то нет!

– Ну, что ты понимаешь?

– Что понимаю? – Ваня помолчал. – А вот то и понимаю, что понимаю. Правда, ребята?

– Само собою разумеется, – подтвердил Демьян.

Сергей громко зевнул:

– Ну вас!.. Болтают чего-то, а что – сами не знают.

Я лично знал только одно: ничего у нас не получается с дипломатическим разговором. Я шепнул Демьяну:

– Кончай! Безнадежно!

Однако он не послушался и заговорил громче прежнего:

– В том-то весь интерес и заключается: песок – неинтересное дело, а ты сделай его интересным! Вот где почетная задача!

Одна из кроватей заскрипела.

– Послушай! У тебя в голове песок или мозги? – с чувством сказал Сурэн. – Отбой был или не был?

– Ну, был. А ты знаешь, что такое песок? Это простор для рационализаторской мысли!

– Чего, чего, чего? – переспросил Сергей.

– Того! Придумать, как поставить парус, – легко. Ты вот придумай, как на подноске песка рационализацию провести, тогда – другое дело. Тогда, значит, ты человек… человек… мыслящий.

– Ты вот попробуй, ты вот попробуй! – затараторил Ваня. – На песок почти два отряда назначили, а ты попробуй, чтобы десять человек управились. Попробуй рационализацию придумать!

– А ты какую придумаешь рационализацию? – спросил Мишка. Он, оказывается, еще не спал.

Демьян и Ваня молчали, но мне в голову пришла как будто неплохая мысль.

– Не носилками его с того берега таскать, а в лодке возить!

– У-у! – протянул Сережка. – Пока лодку нагрузишь, да пока переплывешь, да пока перенесешь песок на линейку – полдня уйдет.

– Лучше даже не лодку, – сказал Ваня. – Лучше такой деревянный желоб построить с того берега до самой линейки. Тот берег высокий и…

– Знаешь, когда ты такой желоб построишь? – сказал Сурэн. – Когда вторая смена в лагерь приедет.

– Можно без желоба. Можно проще… – начал было Демьян и вдруг умолк.

– Ну? – сказал Мишка.

Демьян не ответил.

– Демьян! Зачем молчишь? Еще не придумал, да?

– Хватит. Спать пора! – сказал Демьян.

Этого я никак не ожидал.

– Можно еще и по-другому… – заговорил Ваня.

Но Демьян его оборвал:

– Иван, слышишь! Довольно тебе!

– Чудак ты какой человек, Демьян!.. Я хотел сказать…

– А я говорю: хватит. Я знаю, что делаю! – Демьян толкнул меня в бок и прошептал: – Не спи. Слышишь? Секретный разговор… гениальная идея!

…Утром сто восемьдесят наших пионеров, одетых в синие трусы, голубые майки и белые панамы, стояли на линейке и жмурились от солнца. Звеньевые и вожатые уже сдали рапорты. Старший вожатый Семен Семенович ходил перед строем и говорил:

– Внимание! По первоначальному плану, второй отряд целиком и три звена первого отряда должны были сегодня носить на линейку лесок. Полчаса тому назад звеньевой Демьян Калашников заявил мне, что его звено одно берется выполнить всю работу в тот же срок. Посему второй отряд совместно с двумя звеньями первого отряда направляется сегодня не на песок, а в лес за земляникой. Вопросы есть?

Сразу поднялось несколько десятков рук. Всем хотелось узнать, как это мы, восемь мальчишек, думаем заменить почти два отряда. Но Семен Семенович отказался ответить:

– Это пока секрет изобретателей. Сами попробуйте догадаться.

Мы тоже держали всё в тайне, хотя за завтраком к нам приставал с расспросами почти весь лагерь. Я чуть не подавился гречневой кашей с молоком – так не терпелось поскорее начать работу. Мы с Демьяном и Ваней не спали почти всю ночь, шопотом обсуждая проект звеньевого. Но сейчас чувствовали себя удивительно бодрыми – хоть горы ворочай!

Завтрак кончился. Младшие отряды вооружились сачками и ушли в луга ловить бабочек. Второй отряд и свободные пионеры из первого отправились в лес. По дороге они остановились на узком мостике через реку и долго стояли там со своими корзинами, разглядывая берега, судача о нашей затее.

Слишком долго рассказывать, как мы трудились, выполняя Демьянов проект. Этак я все тетрадки свои испишу. Скажу только, что без четверти двенадцать мы начали испытание нашей подвесной дороги.

Крепко пекло солнце. Мы, восемь мальчишек, и с нами вожатый Яша в одних трусах да панамах стояли на крутой песчаной осыпи, спускавшейся с высокого обрыва. Под нами за узкой речкой Тихоней раскинулся лагерь.

Яша скомандовал: «Три-четыре!» – и мы закричали:

– Вни-ма-ни-е! На-чи-на-ем ис-пы-та-ни-е!

На том берегу на траве лежала большая лодка, обратив к небу красно-серое днище. Возле нее копошились ребята.

Они и раньше часто прерывали работу – смотрели в нашу сторону и спрашивали у нас, как дела. Теперь они сложили инструменты на днище лодки и побежали к линейке.

В конце линейки Семен Семенович и пятеро старших ребят отесывали топорами длинное бревно, предназначенное для мачты. Они выпрямились и стали смотреть на нас. Вышла из дома начальница лагеря Вера Федоровна. Вышли из кухни две поварихи… В общем, на линейке собралось человек двадцать.

Над рекой висел тонкий металлический трос, который был запасен для крепления мачты и лишний моток которого завхоз позволил нам взять.

О том, как мы намучились, пока подвесили его, привязав один конец к березе в лагере, а другой – к сосне, росшей у самого обрыва, – об этом тоже не расскажешь. Все ладони у нас горели, словно их облили кислотой. На трос был надет ржавый блок, выпрошенный Ваней в соседней МТС. К блоку на веревках был привязан ящик, вмещающий три ведра песку. Трос шел наклонно. Блок с ящиком должен был сам катиться от высокого берега к низкому. А для того чтобы его можно было подтягивать обратно, мы к нему привязали шпагат.

Сейчас ящик, нагруженный доверху, стоял на площадке, которую мы вытоптали в осыпи.

Демьян протяжно закричал:

– Внимание! Во избежание несчастного случая, прошу сойти с пути следования воздушного вагона! – Кричал он просто для важности: люди на линейке стояли далеко от троса.

Демьян снял панаму и поднял ее над головой:

– Внимание! Старт!..

Мы с Яшей и Лодькой налегли на ящик и столкнули его с площадки.

Заверещал ржавый блок. Тяжеленный ящик, как снаряд, пронесся над рекой, мелькнул над прибрежными кустами, снизился над линейкой и с такой силой треснулся там о землю, что доски, из которых он был сколочен, полетели в разные стороны.

На линейке сначала ахнули, потом рассмеялись.

– Придерживать нужно, – сказал Семен Семенович.

Это было за полчаса до обеда. А после «мертвого часа» весь лагерь стоял у линейки и любовался работой третьего звена. Теперь только два человека – Демьян и Лодя – оставались на обрыве. Они быстро нагружали четырехведерный бочонок, подвешенный вместо разбитого ящика, и отправляли его в путь, придерживая за веревку. Болонок плавно шел над рекой; дойдя до линейки, задевал дном землю и ложился набок, вываливая треть своего груза. Каждые полторы-две минуты на линейку прибывало четыре ведра песку.

Мы трудились, забыв все на свете, а десятки зрителей в это время ныли:

– Демьян, а Демьян, можно я тоже буду?

– Давайте сменим вас, устали ведь… Жалко, да?

К вечеру мы засыпали песком всю линейку.

На следующий день все звенья и отряды чуть не перессорились из-за того, кому первому работать на нашей дороге.

На третий день Семен Семенович сказал, что этак лагерь превратится в пустыню Сахару. Тогда мы из полена и жести сделали птицу, похожую на ястреба, и подвесили ее к блоку вместо бочки. «Ястреб» летел по тросу, а ребята обстреливали его в это время комками сухой глины и еловыми шишками.

«Человек без нервов»

У Лоди была одна слабость: ему так хотелось простыть храбрецом, человеком исключительным, прошедшим огонь и воду, что он иной раз не мог не приврать.

Когда в пионерском лагере устраивали прогулку на лодках по реке, он всем своим видом давал понять, что ему скучно катанье в «этой посудине для сухопутных крыс и маменькиных сынков». Если проходил пароход и лодки начинали покачиваться, а девочки весело и немного испуганно пищать. Лодя нарочно еще сильнее раскачивал «эту посудину» и говорил:

– Попробовали бы вы пять баллов на Черном море!

– А ты пробовал?

Лодя кивал головой и рассказывал о том, как он, взяв потихоньку лодку, прошел в пятибалльный шторм из Третьего лагеря Артека к Нижнему лагерю, чуть не разбившись по дороге о скалу Султанку.

– Ничего страшного нет. Не теряйся – и все в порядке. Струсил – тогда играй похоронный марш, – заканчивал он.

Особенно Лодя старался поразить своей отвагой двенадцатилетнюю Машу Брыкину из второго отряда девочек. Ей он рассказывал о том, как он собственными руками задушил напавшего на него бешеного фокстерьера, и о том, как они с отцом заблудились однажды в пустыне Кара-Кум и спаслись только благодаря его, Лодиной, находчивости. Маша всему верила. Ее круглое, очень смуглое лицо со вздернутым носом застывало от ужаса, большие карие глаза неподвижно смотрели на щуплого Лодю. Временами она перебивала рассказчика и взволнованно спрашивала:

– Нет, Лодька, ты сознайся: неужели… неужели ну вот ни капельки не было страшно?

– Что ж тут страшного! – пожимал плечами Лодя. – Не теряйся – и всё.

Маша от избытка чувств мотала головой, и толстая золотистая коса била ее по плечам.

– Нет… нет. Лодька… Ты… ты какой-то особенный! Ты просто человек без нервов!

Сердце Лоди приятно замирало от таких слов. Он начинал мечтать о том, как бы на деле доказать Маше, что он «человек без нервов».

Однажды под вечер Лоде и Маше поручили сходить в соседнюю деревню и пригласить на костер председателя колхоза, получившего звание Героя Социалистического Труда.

До деревни было километра полтора. Слева вдоль проселочной дороги тянулось поле овса, справа вплотную к дороге подступал лес. У самого края росли молодые светлозеленые елочки; за ними, словно охраняя малышей, стояли взрослые ели с тяжелой синеватой хвоей на опущенных ветках.

Маша то и дело замедляла шаги, всматриваясь в глубь леса.

– Угадай, насколько тянется этот лес? – говорила она. – Не знаешь? До самой железной дороги, больше чем на двадцать километров! Евстигней Иванович, начальник лагеря, сказал, что если кто-нибудь пойдет в этот лес без вожатых, то его сразу отправят к родным. Знаешь, почему? Потому что в этом лесу не только ребята, а даже здешние колхозники иной раз плутают: кружат, кружат, а выйти не могут.

– Тоже мне, лес! Ты настоящего леса не видела, – отвечал Лодя и уже обдумывал новый рассказ о своих приключениях в Уссурийской тайге.

Овес кончился. Дорога отошла от леса и потянулась наискосок через луг. В конце луга виднелись длинные строения колхозной фермы. На лугу, шагах в пятнадцати от дороги, пасся большой, черный с белыми пятнами бык, привязанный к стволу одинокой березы. Поровнявшись с быком, ребята остановилась.

– Берендей, – почтительно сказала Маша.

Лодя молча кивнул.

– Его неделю тому назад в колхоз привезли. В стадо его еще не пускают.

– Знаю. Карантин, – сказал Лодя.

– Его вся деревня боится, – снова вполголоса заговорила Маша. – На прошлой неделе, когда его вели в стойло, он лошадь забодал, а во вторник счетовод на велосипеде ехал, так он на него… Счетовод прямо с велосипеда через забор прыгнул и поэтому остался живой.

Все это Лодя уже знал. Знал ой также, что Берендей не подпускает к себе ни одного из работников фермы и что ладит с ним лишь колхозный зоотехник, который и привез Берендея откуда-то из-под Ярославля.

Берендей перестал щипать траву, приподнял голову и, стоя боком к ребятам, следил за ними блестящим, немигающим глазом.

– Идем, – сказала Маша. – Он чего-то смотрит на нас…

Лодя побаивался коров. Именно поэтому он не двинулся с места.

– Лодя, идем! Видишь, он смотрит на нас.

– Не бойся. Не с такими дело имел.

Какое он имел дело с быками, Лодя еще не придумал, но Маша его и не спрашивала. Она только смотрела то на щуплого Лодю в широких и длинных, не по росту, трусах, то на здоровенного быка, у которого черная лоснящаяся шкура туго обтягивала каждый мускул.

Бык, повидимому, был надежно привязан к березе. Лодю так и подмывало удивить Машу своим невероятным самообладанием. Он озабоченно сдвинул брови и сказал:

– Похоже, что веревка возле рогов перетерлась.

– Ой!.. Лодька, правда?

– Да. Я сейчас проверю. Отойди подальше на всякий случай.

– Лодька, вернись! Нет, это прямо сумасшедший какой-то! – закричала Маша, пятясь назад по дороге.

Лодя не обратил на этот крик никакого внимания. Размеренной поступью он приближался к быку. Берендей повернулся рогами к Лоде и с шумом выдохнул воздух: «Хух!»

От этого «хух» у Лоди сразу ослабели ноги. Он уголком глаза посмотрел на Машу. Та стояла уже возле самого леса и кричала:

– Лодя, не надо! Лодя, что ты делаешь?!

Это подбодрило Лодю. Он сделал еще несколько, на этот раз очень неровных, шагов и остановился в полутора метрах от быка.

Берендей опустил рога, сильно ударил себя хвостом по боку, и снова послышалось: «Хух!»

– Но-но у меня!.. Ты не очень-то! – слабеньким голоском сказал Лодя и сделал бочком еще один шаг.

Берендей крутнул головой, словно желая стряхнуть веревку, двойной восьмеркой оплетавшую рога, и двинулся к Лоде. Однако веревка натянулась и вывернула ему голову так, что один глаз стал смотреть в землю, а другой – в небо. Бык замычал протяжно и раскатисто. Маша завизжала. У Лоди что-то сжалось в животе. Он было собрался удрать, но увидел, что бык стоит в прежнем положении и веревка крепко держит его.

«Дотронусь до морды и уйду!»

Лодя снова бочком приблизился к Берендею, сильно вытянул левую руку и, заискивающе приговаривая: «Быченька, быченька…», ткнул «быченьку» указательным пальцем в мягкий теплый нос. Берендей не шевельнулся. Лодя разом осмелел.

– Но-но! Не на того напал, – сказал он громко, чтобы Маша могла услышать, и снова ткнул быка в нос, на этот раз кулаком.

Берендей неуклюже попятился. Теперь можно было с достоинством уйти. Лодя повернулся и направился к Маше, стараясь не спешить и не оглядываться назад. Не оглядываться было очень трудно, потому что сзади слышалась какая-то тяжелая возня. Однако Лодя не повернул головы. Он даже изобразил на своем лице беспечную улыбку. Так он прошел примерно половину пути. И вдруг он увидел, как Машино лицо перекосилось, услышал, как она взвизгнула не своим голосом, увидел, как ее словно ветром сдуло и понесло по дороге к лагерю. Лодина голова сама собой повернулась.

Берендей, опустив рога, ровной рысцой бежал к нему.

«Человек без нервов» не пискнул, не издал ни звука. В голове его мелькнуло: «Бежать!», а ноги уже пронесли его метров десять по направлению к лесу… Потом он подумал: «Спрятаться!», а сам уже секунду лежал под ветками огромной, разлапистой ели, растущими почти у самой земли. Больше Лодя ни о чем не думал, а только ждал, что бык сейчас доберется до него и забодает…

Но Берендей не появлялся. Долго, очень долго Лодя лежал пластом на сухих еловых иглах, потом приподнял голову и прислушался. Кругом было тихо. Трудно сказать, сколько времени длилась эта тишина: то ли пять минут, то ли полчаса. Наконец где-то совсем близко прозвучал тихий, прерывающийся голос:

– Лодя!.. Лодя, где ты? Лодя!

«Человек без нервов» выполз из-под ели, с трудом продрался сквозь густые заросли молодняка, которых он не заметил, спасаясь от Берендея, и очутился на дороге.

Маша стояла в трех шагах от него. Круглое лицо ее раскраснелось, ресницы слиплись от слез, от гладкой прически отделилось множество тонких прядок, которые слегка шевелились и поблескивали золотыми искорками. Лодя, наоборот, был бледен. Через нос и правую щеку его тянулась большая ссадина. Трусы, рубашка и всклокоченные пепельные волосы были унизаны еловыми иглами.

Маша долго рассматривала его, потом глубоко вздохнула:

– Я уж думала, ты погиб.

Лодя постарался улыбнуться.

– З-занятное приключение! – выдавил он, чуть заикаясь.

Оба помолчали, рассеянно оглядываясь по сторонам. Ни на дороге, ни в деревне, ни на лугу не было видно ни души.

Вдруг на лице у Маши снова появилось испуганное выражение:

– Лодька! А Берендей! Где Берендей?

Лодя равнодушно махнул рукой в сторону леса:

– Там где-то.

Маша подошла поближе и посмотрела ему в глаза.

– Лодька, ты понимаешь, что ты наделал? Понимаешь? – сказала она.

Лодя молчал.

– Он же в лес ушел! Он же пропадет! – почти крикнула Маша.

Только теперь Лодя увидел другую сторону всей этой истории. Из-за него сорвался с привязи племенной колхозный бык. Бык может уйти далеко в лес, может заблудиться, погибнуть… Плечи у Лоди опустились, лицо вытянулось.

– Вот что ты наделал!

Маша постояла в раздумье, зажав зубами кончик пионерского галстука, искоса, уже без всякого восхищения поглядывая на «человека без нервов». Потом она круто повернулась и скрылась среди молодых елочек. Лодя пошел за ней.

Лес был неровный. Плотные заросли елей походили на материки и острова. Между ними бухтами и проливами зеленели лужайки с пушистыми шариками одуванчиков. Маша как будто забыла свой страх перед Берендеем, забыла и о том, что в этом лесу можно заблудиться. То ей слышался треск сухой ветки, и она бежала на этот звук. То ей казалось, что за деревьями что-то шевелится, и она шла в противоположном направлении, продираясь сквозь колючий ельник.

Лодя всюду следовал за ней и думал: что они будут делать с Берендеем, если даже найдут его? Ведь ни он, ни Маша не решатся подойти к быку и на двадцать шагов. Не лучше ли пойти в правление колхоза и рассказать обо всем? Но как рассказать? Неужели так прямо и заявить: «Дорогие товарищи! Я выпустил вашего быка, и он ушел в лес. Пойдите поищите его». Нет! Уж лучше продолжать поиски, а там видно будет.

Постепенно Лодя ободрился и стал разглядывать траву, надеясь обнаружить следы Берендея. Но трава была невысокая и такая упругая, что Лодя даже собственные следы различал с большим трудом.

Так они петляли по лесу, пока не заметили, что одуванчики на больших лужайках стали красными от лучей заходящего солнца, а на маленьких лужайках, окруженных елями, сделалось тускло и серо.

– Лодька!.. Что ты наделал! Ты понимаешь, что ты наделал? – десятый раз повторяла Маша.

– В колхоз нужно итти. Заявить, – упавшим голосом ответил «человек без нервов».

Усталые, унылые, они побредя обратно. Маша неуверенно говорила, что им нужно итти правей. Лодя так же неуверенно предлагал забрать немного влево. На душе у каждого становилось все тревожней и тревожней.

Скоро, однако, в деревьях показался просвет, и ребята вышли к прямой, широкой просеке, на которой то здесь, то там росли приземистые кустики можжевельника. Маша сразу повеселела:

– Ой! Это же та самая! Она к лагерю ведет!

Маша раздвинула ветки, вышла на просеку, посмотрела влево, повернулась, посмотрела вправо… и попятилась.

Лодя подошел к ней и тоже взглянул направо: на просеке, шагах в пятидесяти от ребят, пасся Берендей.

Маша вцепилась в Лодину руку чуть повыше локтя и, не спуская глаз с Берендея, прошептала:

– Лодька, никому в колхозе не говорить, что это он из-за тебя сорвался!

– Вот еще! Буду я прятаться! – прошептал Лодя, тоже внимательно следя за быком.

– Лодька, тебе ничего не будет, потому что ты мальчишка, а для вожатых – неприятности.

Лодя помолчал. Маша еще крепче впилась в его руку:

– Лодька, дай мне честное слово, что не будешь близко к нему подходить!

– А что?

– Я сейчас побегу в лагерь, а оттуда в колхоз… А ты оставайся здесь и никуда его не пускай, пока люди не придут. Только близко не подходи. Ладно?

– Л-ладно, – вяло ответил Лодя, тоскливо глядя на быка, на темные стены елей, сходившиеся вдали, на большое красное солнце, которое садилось в конце просеки.

– А если он все-таки уйдет, то иди за ним и кричи все время «ау». Мы по голосу тебя отыщем. Хорошо?

Лодя только молча кивнул.

– Пока!.. Ой, Лодька, я бы на твоем месте со страху померла!

Маша пустилась бежать. Малиновая от заката кофточка ее еще долго мелькала среди низких кустов. На просеке стояла тишина. Никогда еще Лодя не чувствовал себя таким одиноким.

Он поднял с земли большую сухую ветку и стал обламывать с нее сучки. Он понимал, что палкой от быка не спасёшься, но все же с ней было как-то спокойней.

Один из сломанных сучков треснул так громко, что Берендей поднял голову.

Лодя юркнул за ближайшую елку. Несколько секунд бык прислушивался, потом он зашагал по просеке в сторону, противоположную той, куда убежала Маша. Лодя думал, что он отойдет немного и снова примется за еду. Но Берендей продолжал итти, слегка покачивая белым хвостом с грязной кистью на конце. Обрывок привязанной к рогам веревки волочился за ним по траве.