Текст книги "Хрущев. Смутьян в Кремле"

Автор книги: Юрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Однако побивание камнями троицы Жуков предложил отложить «в интересах нашей партии, в интересах нашего партийного руководства, чтобы не давать врагам пищу, для того, чтобы не компрометировать наши руководящие органы. Я не предлагаю сейчас судить эту тройку или исключить их из партии. Это должно стать достоянием партии и не должно выйти за пределы партии. Здесь, на пленуме, не тая, они должны сказать все, а потом мы посмотрим, что с ними делать. (Голоса: "Правильно!")». Хотя было очевидно, что Жуков уводил дискуссию в другую сторону и во времена двадцатилетней давности, члены ЦК, являвшиеся сторонниками Хрущева и стремившиеся укрепить создаваемую им систему совнархозов, стали, подобно клакерам в театральном зале, шумно выкрикивать «правильно», поддерживая обвинения Жукова. Порой звучали выкрики: «Палачи! Давайте ответ!»

Выкрики усилились и участились, когда Маленков, Каганович и Молотов попытались рассказать участникам пленума, в чем состояли их претензии к Хрущеву. Секретарь ЦК КП Украины О.И. Иващенко выкрикивала: «Вы совесть свою посмотрите и вспомните!» Поспелов: «Сговор устроили, чтобы снять за спиной ЦК Аристов: «Вы говорите неправду, Маленков!» Хрущев: «Нас сейчас интересуют не даты, а факты!» Кириленко к Маленкову: «Вы – главный закоперщик!» Когда Маленков предложил членам ЦК «посмотреть те самые документы, на которые ссылаются», те «стали выкрикивать, что в этом нет необходимости». Министр внутренних дел Дудоров кричал на Маленкова, как на допросе: «Вы эти документы лично писали и читали. Отвечайте пленуму так это или нет?» В ответ на молчание Маленкова Жуков бросил реплику: «Не как с пленумом разговариваешь, а как с вотчиной!» И все же Маленков пытался вернуть дискуссию в русло критики Хрущева. В ответ на очередную реплику Хрущева, он заметил: «Ты умеешь накаливать обстановку, чтобы критику снять с себя». Отвечая же на обвинения в репрессиях, Маленков заметил иронически: «Ты один у нас один чистый, Никита Сергеевич!»

Несмотря на шум в зале, Маленков сумел вкратце высказать свои обвинения в адрес Хрущева, подчеркнув: «В критике недостатков в деятельности тов. Хрущева и в оценке необходимости принятия мер по исправлению положения с выполнением им обязанностей Первого секретаря ЦК партии единодушны многие члены Президиума ЦК… Сабуров, Каганович, Булганин, Ворошилов, Молотов, Первухин. Товарищи, не надо ли задуматься в таком случае, что же случилось, что товарищи считают сказать в Президиуме ЦК… свои замечания? (Голос: "Не бейте на чувства!") Я считаю, вопрос о недостатках тов. Хрущева приобрел значение такое, что мы считали нужным в Президиуме ЦК об этом говорить».

С трудом прорвавшись через выкрики, Маленков продолжал: «Обстановка сложилась такая, что Хрущев счел в нарушение наших правил, наших обычаев, выступать с важнейшими заявлениями перед партией и страной… (Голос: «Кто внес предложение об отстранении Хрущева?!») Речь идет об опасности извращений в работе занимающего пост Первого секретаря, независимо от того, кто стоит на этом посту. У человека сосредотачивается довольно неограниченная власть». Тут Хрущев прервал Маленкова для того, чтобы рассказать, как началось заседание 18 июня. Его прервал Молотов: «Ты неточен!» Хрущев ответил: «Ты всегда так, как дипломат, хотя толку от тебя, как от дипломата никакого!» Маленков продолжал: «Нельзя допускать того, чтобы судьбы руководства партией и страной, сплоченность его руководства зависели от случайностей, происходящих от невыдержанности характера и вообще от личных недостатков кого бы то ни было. Надо это вовремя предостеречь. И это было сделано на Президиуме ЦК и тов. Хрущев признал это».

С таким же трудом пробивался сквозь выкрики и шум Каганович. Он лишь сумел сказать, что увеличение прироста животноводства в колхозах на 3% в год не позволяет надеяться на выполнение амбициозных планов Хрущева, но ему в ответ кричали: «Преступник!» Особенно старались Полянский, Кириленко, Козлов, Брежнев, Косыгин, Беляев, Фурцева, Михайлов. Их возмущение вызвало замечание Кагановича о том, что Хрущев «много мотается по стране и по всему свету, вместо того, чтобы заниматься делом».

Сквозь гвалт пытался прорваться Молотов, заявляя: «У нас безусловно зачатки культа персоны тов. Хрущева. Когда все другие молчат, а один человек из членов Президиума выступает и по сельскому хозяйству, и по промышленности, и по строительству, и по финансам, и по внешней политике. Нельзя себе присваивать столько прав, столько знаний. Ноги на стол тов. Хрущев положил. Тов. Хрущев походя говорит так о членах Президиума: этот выживший из ума старик, этот бездельник, этот карьерист. Вы не можете считать справедливым и нормальным, когда один член Президиума ЦК начинает распоряжаться нами как пешками». Позже Молотов вспоминал: «Я выступал на пленуме, орали, не слушали». Генеральный прокурор СССР Руденко почему-то решил напомнить Молотову о его официальном визите в Германию в ноябре 1940 года и выкрикивал: «А вы считали достойным ехать к Гитлеру!»

С особой яростью был встречен Шепилов. Судя по крикам, от него почему-то добивались ответа: «Кто ты такой?» Булганин попытался доказать свою правоту, но и ему не дали говорить. Тогда он снова взял слово и стал каяться, обвиняя Маленкова и других в том, что они «затянули его в болото». В таком же духе выступили Сабуров и Первухин. Ворошилов отрекался от своей позиции и слезно просил: «Простите старика!» Однако от старого маршала требовали объяснений, почему он кричал на делегацию из 20 членов ЦК.

Пленум продолжался восемь дней, с 22 по 29 июня. Постановление пленума «Об антипартийной группе Маленкова Г.М., Кагановича Л.М., Молотова В.М.» было принято единогласно, при одном воздержавшемся (В.М. Молотов). Постановление скрыло, что против Хрущева выступило большинство членов Президиума, и о роли Булганина, Ворошилова, Первухина, Сабурова в этих событиях не говорилось ни слова. В нем утверждалось, что члены указанной «группы» препятствовали проведению курса, направленного на улучшение жизни советских людей и процветание страны. В постановлении говорилось: «В течение последних 3-4 лет, когда партия взяла решительный курс на исправление ошибок и недостатков, порожденных культом личности, и ведет усиленную борьбу против ревизионистов марксизма-ленинизма, участники раскрытой теперь и полностью разоблаченной антипартийной группы постоянно оказывают прямое и косвенное противодействие этому курсу, одобренному XX съездом КПСС».

Возможно, что многие члены ЦК и рядовые члены партии искренне верили в правильность принятого решения. Обвинения, выдвинутые Молотовым и другими против Хрущева, казались мелкими по сравнению с обвинениями Хрущева и его сторонников в адрес «антипартийной группы». Ведь в первом случае шла речь главным образом о поведенческих чертах руководителя, а во втором случае – о государственных преступлениях, жертвами которых стали сотни тысяч человек. Мало кто знал о том, что Хрущев был в такой же степени причастен к беззаконным репрессиям. К тому же для многих коммунистов страны Молотов, Каганович, Ворошилов и их союзники представлялись ревнителями старых методов работы, а Хрущев казался смелым новатором. Они не собирались осуждать манеры возмутителя спокойствия, которые, казались им необходимыми в борьбе против застоя и врагов прогресса. Они не желали слушать предупреждений Молотова и других, свидетельствовавших о том, что «борец против рутины» вносит смуту во все сферы жизни советского общества.

На пленуме Молотов, Маленков, Каганович и Шепилов были исключены из состава ЦК. Вскоре Молотов был назначен послом в Монгольской Народной Республике, Маленков стал директором Усть-Каменогорской ГЭС, Каганович – управляющим трестом Союзасбест в городе Асбест. Шепилов был назначен директором Института экономики Академии наук Киргизской ССР, но звания члена-корреспондента АН СССР он был лишен. Хрущев не раз подчеркивал, что все четверо не были арестованы и расстреляны, и в этом он видел собственную заслугу. Он умалчивал, что его оппоненты также не предлагали его арестовывать и даже не собирались исключать из состава Президиума ЦК. Хотя с некоторыми из исключенных членов «антипартийной группы» обошлись сурово (например, Кагановича на долгие годы лишили московской прописки, а библиотеку Шепилова выбросили на улицу), стало ясно: какие бы страшные обвинения не выдвигали против свергнутых видных руководителей, теперь им не грозили уголовные наказания. Молчаливая договоренность, вытекавшая из закрытого доклада на XX съезде КПСС о «ненаказуемости» партийных руководителей, соблюдалась.

Был избран новый состав Президиума ЦК в составе 14 членов и 9 кандидатов. Помимо Маленкова, Молотова, Кагановича членами Президиума перестали быть Первухин и Сабуров. М.И. Первухин был переведен в кандидаты в члены Президиума. Новыми членами стали А.Б. Аристов, Н.И. Беляев, Л.И. Брежнев, Н.Г. Игнатов, Ф.Р. Козлов, О.В. Куусинен, Г.К. Жуков, Е.А. Фурцева, Н.М. Шверник. Пятеро из этих девяти (Аристов, Брежнев, Игнатов, Куусинен и Шверник) были избраны членами и кандидатами в члены Президиума ЦК в октябре 1952 года, а затем все, за исключением Шверника, переведенного в кандидаты, утратили свое высокое положение. Теперь следствием победы Хрущева стало восстановление позиций некоторых из тех, кто был отстранен от руководства в марте 1953 года. Таким образом, Хрущев, который вместе с остальными ветеранами добился в 1953 году устранения лиц, выдвинутых Сталиным, теперь оказался вынужденным опереться на некоторых из них в борьбе против своих коллег. Джерри Хаф отметил, что следствием июньского пленума было расширение представительства секретарей ЦК в Президиуме. В 1953 году лишь один из десяти членов Президиума был секретарем ЦК. В июле 1957 года девять из 14 членов Президиума ЦК были сотрудниками аппарата ЦК, а в декабре их число увеличилось до 10 из 14 членов. Это означало еще большее усиление роли партийного аппарата в управлении страной.

В июньские дни Хрущеву «крепко дали по шапке», но Жуков, Серов, Дудоров, руководители СМИ и члены ЦК помогли ему сохранить головной убор, который явно был ему не по размеру. Постановление пленума было опубликовано лишь 4 июля 1957 года. После этого на протяжении ряда недель в печати и на собраниях осуждалась «антипартийная группа Молотова – Кагановича – Маленкова и примкнувшего к ним Шепилова». Уже после завершения юбилейных торжеств по случаю 250-летия Северной столицы туда прибыла делегация советского руководства в составе Хрущева, Булганина, Шверника, Куусинена и других. На митингах они клеймили позором «антипартийную группу». Ее участников обвиняли в раскольнической деятельности, противодействии «ленинскому курсу» партии. В стране в спешном порядке переименовывали города, предприятия, учебные и научные заведения, названные в честь участников «антипартийной группы», из книжных магазинов и библиотек изымались публикации, написанные ими, уничтожались их портреты.

В печати было опубликовано стихотворение А. Софронова «Болото». В нем рассказывалось, что в одной деревне возле поля был «болотный клин», который «никак не просыхал». В то время как люди напряженно трудились в поле, «у болота собрались другие, забывшие про наш нелегкий труд. Нужны цветы им, но не полевые, не те, что соки из земли берут». Хотя труженики полей предупреждали их об опасности, «другие» решили сорвать болотные цветы, и их затянула трясина. По мысли автора, трагичная история, происшедшая с некими любителями болотных цветов, должна была обличить Маленкова, Кагановича, Молотова и Шепилова. Журнал «Крокодил» изображал Молотова в виде чеховского «человека в футляре» – Беликова, высмеивая его за критику методов освоения целинных земель. «Антипартийную группу» осуждали за неверие в возможность догнать и перегнать США по производству мяса, масла и молока в ближайшие 2-3 года. Маленкова и его коллег обвиняли и в том, что они тормозили развитие жилищного строительства. А чтобы доказать несостоятельность их критики проектов Хрущева, 31 июля 1957 года было опубликовано постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР «О развитии жилищного строительства в СССР», в котором была выдвинута программа решения жилищного вопроса к 1970 году.

Хотя на митингах и собраниях единодушно принимались резолюции с осуждением «антипартийной группы», вряд ли изгнание из Президиума таких известных людей, как Молотов, Каганович, Маленков, было встречено с единодушным восторгом. Когда в начале октября 1957 года я возвращался с другими студентами МГИМО после уборки урожая на Алтае, мы не раз замечали то на одном, то на другом полустанке портреты Маленкова, Кагановича и Молотова, которые по-прежнему украшали домики железнодорожных работников. Видимо, тут люди не спешили поддержать постановление июньского пленума ЦК. В то же время июньские события 1957 года лишь усилили циничное отношение к верхам. Назойливое упоминание об «антипартийной группе Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова» вызывало насмешки. Шепилова называли человека с самой длинной фамилией. Если же к группе людей, решивших «сообразить на троих» присоединялся четвертый, то его именовали «Шепиловым».

Глава 5
ПОД АККОМПАНЕМЕНТ КОСМИЧЕСКИХ УСПЕХОВ

Шумная кампания против «антипартийной группы» продолжалась до конца июля 1957 года. Но в конце июля 1957-го в центре внимания средств массовой информации оказался VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Хотя эти фестивали проводились уже 10 лет, с 1947 года, впервые такая встреча молодежи мира состоялась в Москве. С первых же минут начала фестиваля тщательно распланированная программа была нарушена. Хрущев и другие члены Президиума уже появились в правительственной ложе, но сигнал к началу праздника не прозвучал. Через несколько минут было объявлено, что открытие фестиваля задерживается, так как москвичи, стоявшие вдоль трассы, по которой проезжали делегации разных стран мира, остановили это шествие и стали приветствовать молодежь планеты. Это стихийное проявление добрых чувств сразу же определило дух московского фестиваля. В последующие дни представителей молодежи всех стран мира москвичи приглашали в свои дома и от души их угощали. Дух искреннего гостеприимства, который проявляли москвичи, разрушал представления о «мрачных советских людях». Иностранцы с интересом знакомились с советской жизнью, а советские люди с не меньшим интересом узнавали о зарубежной действительности. По радио и телевидению постоянно передавали концерты, на которых исполнялись песни и танцы народов мира. На массовых митингах в рамках фестивальной программы его участники клялись защищать дело мира и дружбы между народами. По радио звучала песня, в которой выражалось пожелание, чтобы «парни всей Земли» взялись за руки и запели хором. Ее припев гласил:

 
Парни, парни! Это в наших силах
Землю от пожара уберечь!
Мы за мир, за дружбу, за улыбки милых,
За сердечность встреч!
 

Создавалось впечатление, что наладить мирные и дружеские отношения со всеми народами мира легко и просто. Дух яркого и радостного Всемирного фестиваля молодежи и студентов перекликался с господствовавшими в обществе настроениями оптимизма и стал памятным событием хрущевского периода советской истории.

А вскоре произошло еще одно событие, которое захватило воображение миллионов людей и значительно подняло престиж нашей страны и ее руководства. 4 октября 1957 года впервые в мире в космос был запущен советский искусственный спутник Земли. Это достижение, как и испытание первой советской водородной бомбы 12 августа 1953 года, а также пуск в действие первой в мире атомной станции в Обнинске 27 июня 1954 года, убеждало советских людей в огромных возможностях советской науки и техники.

Запуск советского спутника стал неожиданностью для многих зарубежных стран. Австрийская газета «Курир» в эти дни публиковала серию карикатур на тему, как представляли на Западе советских людей до запуска спутника и какой оказалась действительность. Из их содержания следовало, что бородатые мужички в лаптях, играющие на балалайках, оказались способными сделать то, что было не под силу западным странам. Во многих странах мира не скрывали злорадства по поводу того, что самодовольная Америка уступила СССР.

Потрясение от запуска спутника было самым сильным в Америке. Мой знакомый американец рассказывал, что, узнав о запуске спутника, он не верил своим ушам. В течение нескольких часов он тупо сидел на месте, не в силах прийти в себя, так как рухнули все его устойчивые представления о мире. Хотя президент США Д. Эйзенхауэр призывал американцев не поддаваться паническим настроениям и всячески преуменьшал значение советского достижения, его соперники из оппозиционной демократической партии использовали советский успех для того, чтобы возмущаться растяпами из Пентагона и ленивым президентом, помешавшим Америке опередить русских. Журналисты Дрю Пирсон и Джек Андерсон поспешили выпустить книгу под названием «США – второклассная держава?», в которой бичевали власть имущих за невнимание к развитию ракет и освоению космоса. Американцы направляли в СССР делегации учителей, чтобы узнать тайны советской системы образования. В истории американского образования четко выделяются периоды: доспутниковый и послеспутниковый.

Все эти новости убеждали советских людей в справедливости надежд на быстрые успехи во всех областях развития страны. Эти надежды отвечали предпраздничным настроениям по случаю приближавшейся 40-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Мало кто из советских людей в это время знал, что в эти дни в верхах страны разыгрывались события, схожие с теми, что происходили в конце июня этого же года.

Июньские события показали, что судьба руководства страны в значительной степени зависит от позиции маршала Жукова. Хрущев запомнил и часто повторял слова Жукова о том, что без его приказа танки не сдвинутся с места. В разгар июньских политических баталий Жуков бросил фразу в адрес противников Хрущева, что ему достаточно обратиться к народу – и все его поддержат. Маршал имел неосторожность повторить эту фразу в своем выступлении в июле перед партийным активом Белорусского военного округа, в котором рассказывал о июньском пленуме. Об этом узнал Хрущев. Когда же Хрущев и Микоян прибыли в Берлин 4 августа 1957 года во главе партийно-правительственной делегации, то выяснилось, что среди встречавших не было советских военачальников. Оказалось, что Рокоссовский и Гречко, руководившие в это время плановыми военными учениями в ГДР, получили разрешение от Жукова не отвлекаться на церемониальную встречу. Очевидно, что подозрительный Хрущев увидел в этом проявление бунтарства.

К этому времени Хрущеву сообщили об информации сотрудника Разведуправления Министерства обороны Мамсурова о том, что по инициативе начальника Главного разведывательного управления (ГРУ) маршала Штеменко и по распоряжению Жукова создана Центральная разведшкола для подготовки диверсионных отрядов особого назначения. В школе, созданной в Москве, должны были обучаться 1750 солдат и офицеров. Создание такой школы усилило подозрения Хрущева в отношении Жукова.

Видимо, лояльность Жукова решили проверить. В сентябре 1957 года на правительственной даче в Крыму секретарь ЦК Л.И. Брежнев, курировавший вооруженные силы страны, попросил Г.К. Жукова не отправлять генерала Казакова из Венгрии на Дальний Восток, так как у генерала сложились хорошие отношения с Я. Кадаром. Жуков отказал Брежневу, заявив, что «надо считаться с моим мнением». Этот эпизод стал еще одним доказательством для Хрущева и его сторонников, что Жуков стал неуправляемым и поэтому представляет угрозу для них.

Вскоре было принято решение Президиума ЦК о том, чтобы в октябре направить Жукова во главе советской правительственной делегации в Югославию и Албанию. Жуков не хотел уезжать, ссылаясь на необходимость присутствовать на военных маневрах в Киевском военном округе. Он попросил Хрущева отложить поездку на три дня, но Хрущев, по словам Жукова, ответил: «Откладывать вашу поездку в Югославию не следует. Думаю, мы здесь сообща как-нибудь справимся. А вернетесь из Югославии, я расскажу вам все, что здесь было интересного». 4 октября Жуков выехал в адриатические страны из Севастополя на крейсере «Куйбышев».

Вместо Жукова в Киев направился Хрущев, якобы на охоту. На эту «охоту» направились также Козлов, Кириченко, Брежнев, Мухитдинов. Позже Хрущев так объяснял свое появление в Киеве: «Я не случайно попал на охоту из Крыма в Киев. Я там ничего не убил, а я там охотился на политическую дичь. Я хотел встретиться с командующими округов, хотел их послушать, с ними поговорить, а потом в выступлении подбросить кое-каких ёжиков. Я думаю, командующие меня более или менее правильно поняли». Обращаясь к Жукову, Хрущев заметил: «Я был, признаться, доволен, что тебя там не было, потому, что ты вел себя не по-партийному».

Пока Жуков находился в поездке, 19 октября состоялось заседание Президиума ЦК, на котором был поставлен вопрос о состоянии политической работы в Советской армии. В своем докладе начальник Политического управления генерал Желтов говорил о недооценке министром обороны политической работы в рядах Советской армии. Желтов рассказал нелепую байку про Жукова, который якобы заявил, что если политработникам приклеить рыжие бороды и дать кинжалы, то они бы всех командиров перерезали. Он утверждал, что Жуков неприязненно относится к нему, так как выступал против его возвеличивания. Он рассказал о полотне художника Васильева, изобразившего Жукова на белом коне на фоне горящего Рейхстага, и расценил картину как проявление культа личности Жукова.

Обвинения Желтова были решительно отвергнуты маршалами Малиновским и Коневым. Однако в ответ на их выступления Суслов сказал, что Жуков назвал политработников болтунами, которые 40 лет твердят одно и то же, и старыми котами, которые потеряли нюх. Игнатов осудил выступления Конева и Малиновского. Его поддержали все члены Президиума. Суслов предложил отстранить от работы Штеменко. В заключение выступил Хрущев. В протоколе заседания сказано: «Т. Хрущев. Доклад с позиции кричащих недостатков. Реакция тт. Малиновского и Конева тоже однобокая… Ликвидировать Военный совет – это значит Я». (Речь шла о предложении Жукова ликвидировать военные советы, внесенном год назад и отвергнутом Президиумом без обсуждения. – Прим. авт.) «Вопрос об организации отрядов особого назначения». (То есть о разведшколе. – Прим. авт.)

Очевидно, что реакция Малиновского и Конева на обвинения против Жукова напугала Хрущева и других членов Президиума. На заседании было принято решение немедленно подготовить постановление ЦК КПСС об улучшении работы в Советской армии и закрытое письмо «Ко всем партийным организациям предприятий, колхозов, учреждений, партийным организациям Советской Армии и Флота, к членам и кандидатам ЦК КПСС». Было решено направить всех членов Президиума ЦК в различные военные округа для разъяснений смысла этих документов. 22 октября в Ленинград выехал Ф.Р. Козлов, в Киев– А.И. Кириченко, в Минск – К.Т. Мазуров, в Ташкент – Н.А. Мухитдинов, в Тбилиси – В.П. Мжаванадзе, в Ригу – Я.Э. Калнберзин, в Свердловск – А.П. Кириленко, в Ростов – А.И. Микоян, в Горький – Н.Г. Игнатов, в Куйбышев – Н.И. Беляев, в Воронеж – Н.М. Шверник. 23 октября в Одессе должен был выступить А.И. Микоян, а в Севастополе – А.И. Кириченко. Н.С. Хрущев собирался выступить 22 и 23 октября в Москве на собрании партийного актива центральных управлений Министерства обороны СССР, Московского военного округа, Московского округа ПВО. Казалось, что все руководители партии и страны были срочно брошены в военные округа, чтобы раздавить в зародыше возможные очаги военного мятежа.

В своих выступлениях в Московском военном округе Хрущев был, как обычно, многословен и затрагивал много тем. Он говорил об успехах страны за последние 40 лет. Он восторгался запуском спутника. Он вспоминал войну. Он осуждал документальный фильм «Сталинградская битва», в котором обращалось внимание на роль Жукова и Василевского (но мало говорилось о его собственной роли). Он высмеивал картину Васильева, изображавшую Жукова на белом коне. Он то ставил в пример Сталина, то высмеивал его мнимую некомпетентность в военных делах. В невыправленной стенограмме его выступления было записано: «Сталин, это я считаю умнейший человек, среди руководителей, которые с ним были, но в результате своей старости и других качеств, которые у него были, недостатков– он возомнил… У Сталина рука была тяжелая, зато никто в одном ему не откажет, что весь был предан делу марксизма-ленинизма. Не было другого Сталина, он только этим и жил».

Затем он осудил предложение Жукова годичной давности о ликвидации военных советов, не упоминая его авторства. Он сослался на то, что существование военных советов предусмотрено воинским уставом. «В Уставе очень четко сказано, это между прочим Сталин диктовал… Какому это министру взбрело в голову, что этот военный совет может ему мешать?… Царь и тот имел советы тайные и явные… Что же это за советская демократия, которая это отрицает». Избегая критиковать лично Жукова, Хрущев говорил намеками: «Нам вот говорили, когда мы обсуждали вопросы, что сейчас лекции начинаются в высших учебных заведениях и в академиях, прежде чем излагать тему, обязательно сошлются на изречения власть имущих. Назвать вам – кто власть имущих? Знаете сами? Или сами называете? И это бывает, потому что и среди вас как раз есть те, кто это называет. Правильно ли это будет, товарищи? Правильное ли это воспитание? Неправильное. Надо с этим бороться. Вот мы и собрали вас. Вот тут написали одну записку такую с подковыркой: "Почему нет министра обороны?" Да, он (автор записки. – Прим. авт.) сам газеты читает и знает, что он (Жуков. – Прим. авт.) в Албании, но его (автора записки. – Прим. авт.) не смущает, как это могли быть допущены такие безобразия, о которых сейчас Центральный Комитет докладывает. Вот это должно вас беспокоить больше».

Наконец Хрущев назвал Жукова: «Могут сказать, Жукова поносят. Мы Жукова уважаем и высоко ценили. Когда был жив Сталин, когда он бесновался против Жукова, я всегда стоял за Жукова и говорил за Жукова. (Свидетельств таких заявлений Хрущева нет. – Прим. авт.) Но, товарищи, не надо злоупотреблять добрым отношением. Это неправильно… Мы должны усиливать роль партии на всех участках и нужно поставить вопрос о поднятии роли партии в армии… Враги говорили: «За Советскую власть, но без коммунистов». Получалось, что Жуков готовил нечто вроде Кронштадтского мятежа 1921 года, в ходе которого был выдвинут этот лозунг».

«Товарищи, что Центральный Комитет ставит?» – спрашивал Хрущев и тут же отвечал: «Он ставит одну задачу, которая была поставлена XX съездом партии в руководстве всем, что есть на земле советской. Мы пока почти везде пустили корни, но мы еще вплотную не подошли к Вооруженным силам. Мы хотим, товарищи, Центральный Комитет хочет опереться на коммунистов, мы должны сделать, чтобы армия была боеспособной, чтобы была своевременно вооружена, была политически спаяна крепко, чтобы была действенной опорой народа и нашей партии. Партии, – не лицу, – а партии должна быть предана! Правильно?… Такой напрашивается вопрос: может быть министра обороны не следует держать в составе Президиума ЦК, чтобы маршалы, генералы могли поспорить, а без спора ни одно разумное дело не решается».

23 октября Хрущев вновь выступал перед партактивом Московского военного округа, и на ту же тему. На сей раз он обратил внимание на вечную проблему жилья у военнослужащих и глухо упомянул о школе для диверсантов: «Диверсанты. Черт его знает, что за диверсанты, какие диверсии будут делать». Тем временем во всех советских газетах продолжали публиковаться сообщения о визите Т. К. Жукова в Албанию. 25 октября «Правда» сообщала о приеме в честь маршала в советском посольстве в Тиране. В этот день в Кремле заседал Президиум ЦК, на котором участники заседания поделились своими впечатлениями о встречах в военных округах страны. Хрущев суммировал ход дискуссии: «Жуков провалился, не оправдал доверия ЦК».

В это время начальник ГРУ Штеменко проинформировал Жукова о состоявшихся собраниях, и маршал, срочно прервав свой визит, выехал в Москву. Позже он говорил, что после его приземления в аэропорту 26 октября его вызвали срочно в Кремль на заседание Президиума ЦК. Прибыв туда, Жуков узнал много «интересного», как и обещал ему Хрущев перед его поездкой в Югославию и Албанию. Первым выступил Суслов, который, сообщив о состоявшихся армейских и флотских партактивах, заявил, что Жуков проводил «неправильную политическую линию, игнорируя политических работников и Главное политическое управление». Его поддержал Брежнев.

В ответ на критические высказывания в свой адрес Жуков заявил: «Не считаю правильным, что без меня собрали такое совещание… Вывод считаю диким – что я стремился отгородить вооруженные силы от партии… Слава мне не нужна. Прошу назначить комиссию для расследования». Однако он тут же попал под огонь новых критических высказываний. Булганин: «Линия на отгораживание была. Опасен в руководстве министерства. Вопрос о школе диверсантов. Много на себя берет». Микоян: «Отношения армии и партии вызывают тревогу… Режим страха создан». Игнатов: «Пришел Жуков – аракчеевский режим стал». Мухитдинов: «Отрыв армии от ЦК». Кириченко: «Подхалимство и угодничество развивается в армии». Мазуров: «Жуков хотел сосредоточить руководство армии в одном лице и оторвать ее от народа». Ворошилов: «Как можно создавать школу без решения ЦК? Подозрительно».

Хрущев выступил в конце заседания. Его речь так была запротоколирована: «Тяжелая для меня драма с Жуковым. Поношение т. Жуковым нашей обороноспособности. Предложение о ликвидации военных советов. Зачем обрезать нити, связывающие партию с армией? О школе… Предлагается освободить Жукова от обязанностей министра обороны. Сегодня опубликовать по радио». Жуков «считает, что если нет доверия, то он не может быть министром обороны СССР».

Вечером того же дня Жуков позвонил Хрущеву и спросил его: «Никита Сергеевич, я не понимаю, что произошло за мое отсутствие, если так срочно меня освобождают от должности министра и тут же ставится вопрос на специально созванном пленуме ЦК. Перед моим отъездом в Югославию и Албанию со стороны Президиума ЦК ко мне не было претензий, и вдруг целая куча претензий. В чем дело? Я не понимаю, почему так со мной решили поступить?» Хрущев ответил сухо: «Ну, вот будешь на Пленуме, там все и узнаешь». Жуков сказал: «Наши прежние дружеские отношения дают мне право спросить лично у вас о причинах столь недружелюбного ко мне отношения». «Не волнуйся, мы еще с тобой поработаем, – сказал Хрущев и повесил трубку. На следующий день, 27 октября, в небольшом сообщении в «Правде», в разделе «Хроника», сообщалось об отставке Г.К. Жукова с поста министра обороны и назначении на его место Р.Я. Малиновского, 28 октября 1957 года открылся пленум ЦК КПСС, Пленум был тщательно подготовлен. В фойе была выставлена картина Васильева, на которой маршал Жуков был изображен верхом на белом коне на фоне Бранденбургских ворот и горящего Рейхстага. По распоряжению Жукова эта картина была вывешена в Центральном доме Советской армии. Теперь ее представили как свидетельство «культа личности Жукова» в вооруженных силах.