Текст книги "Сын эпохи"

Автор книги: Юрий Цыганков-Серебряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

СЫН ЭПОХИ
Повесть

Алексей

– Нет! На пана работать я не буду! – твёрдо сказал Алексей сын крестьянина Тихона Харитоновича Данилкина.

– Как это так, не будешь? – Тихон Харитонович медленно опустился на деревянную скамью, опершись бронзовыми от загара трудовыми мозолистыми ладонями на свои колени, широко растопырив огрубевшие от работы пальцы. – На пана не будешь? А на кого же будешь? В пастухи, что ли, пойдёшь?

– На завод пойду, батя, на шахту! Но на пана? Никогда! Довольно, наработался!

– Ну что же, – после некоторого раздумья, сказал Тихон Харитонович, – дело твоё. Силком тебя не заставишь. Не того ты нраву. Я-то надеялся, ты подрастёшь, помощником мне будешь. А оно вон как вышло – не буду!

– Лёша, – встряла в разговор мать Алексея, – годков-то тебе сколько уж? Пора и о своей семье подумать. Жинку в дом привести, невестку, мне помощницу.

– Невестку. Помощницу. Сладитесь ли, мама?

– Сладимся, сынок, сладимся.

Высокий, стройный, чернобровый, с карими глазами, с непослушными кудрями, Алексей был головной болью не одной на выданье селянки. Не одна тайно или явно вздыхала по Алексею, не одна проплакала в подушку. Алексею же приглянулась Галя, дочка Полыниных. Та, что в прислугах была у помещика.

– Ну, – сказал Алексей, – посылайте сватов…

– Сватов? – встрепенулась мать. – Сватов? К кому ж это?

– К Полыниным.

– К Полыниным? Которые на другом конце села, что ли? У которых дочка в услужении у помещика? Не она ли?

– Она.

– И когда ж это она тебе приглянулась?

– Весной. На Красную горку.

Весна в тот год выдалась ранняя, дружная. Весеннее солнце щедро дарило своё тепло живой и неживой природе. Повсюду сошли снега. Вспаханная ещё осенью земля парила. Вернувшиеся первые вестники весны – грачи – чинно расхаживали по бороздам.

Старики, почёсывая бороды, опираясь на сучковатые палки, выползали из своих жилищ, усаживались на лавки у плетней и неспешно вели бесконечно длинные разговоры о том, о сём, обо всём и ни о чём.

– Когда японец пошёл на нас войной… – говорил один, из них, попыхивая самосадом, никогда не бывавший на той войне и смутно представляя, где она, та Япония. Но слушали его внимательно.

– Когда я был ещё мальчишкой, нашим селом проходил служивый, он сказывал, что далеко-далеко, за морем, есть какие-то тёплые края, куда на зиму улетают наши птицы…

Дети, заждавшиеся за зиму тепла, выскакивали на улицу и стремглав мчались на зелёные лужайки, где устраивали свои нехитрые шумные игры.

Приближалась Пасха, праздник всех праздников, торжество всех торжеств. Бабы старательно хлопотали в домах, мыли полы, лавки, белили печи, стены, потолки, готовили новую одежду для всех членов семьи. Мужики наводили порядок во дворах и на улице, ремонтировали инвентарь, ограды, чистили колодцы.

В конце главной улицы села молодые люди соорудили качели. Мужики и парни с гармошками, девушки и бабы с ребятишками собирались у качелей, глядели да любовались чужим весельем и сами веселились. Девушки без устали катались с парнями.

Субботним предпасхальным, вечером Галя с отцом и матерью пришли в сельскую церковь.

После чтения молитв и песнопений местный священник вместе с причтом внесли в алтарь плащаницу, которая будет там находиться до Вознесения Иисуса Христа. В полночь раздался колокольный звон, зажглись свечи и паникадила, священник в светлом облачении, с крестом, светильниками и фимиамом вышел из алтаря и вместе с прихожанами запел стихарь:

– Воскресение Твое, Христе Спасе, ангелы поют на небеси, и нас на земле сподоби чистым сердцем Тебе славити…

Нарядное убранство церкви, множество зажжённых свечей, светлые облачения священников, запах ладана, перезвоны колоколов, праздничные песнопения вызывали у Гали радость, ощущение причастности к чуду.

Галя не раз слышала о множестве различных поверий, связанных с праздником Пасхи, о том, что разрешалось просить у Бога то, чего очень хочется. И во время литургии Галя шёпотом, как ей подсказали подружки, обратилась к Богу: – Дай мне жениха хорошего, в сапогах да с калошами… – надеясь, что жених, её суженый, которого она видела в зеркале во время рождественского гадания, посватается уже в ближайшее время.

День, Алексею казалось, не кончится никогда. Утром он поднялся раньше обычного, сознавая, что сегодня случится то, после чего он уже не будет тем, кем был до этого. Алексей повзрослел.

В полдень сходил к своим крёстным родителям, просил их быть сватами, на что те охотно согласились. Когда узнали, кто ж его избранница, кандидатуру одобрили.

– Что же ты ближе не мог невесту подыскать? – не удержался от замечания крёстный Ларион.

– Молчи уж! – вступилась за Алексея Василина. – Ай забыл, как сам в какую даль ко мне бегал? Да ещё и по морозу!

Аргумент прозвучал, конечно, веский. Возразить было нечем.

Алексей ушёл, сваха принялась готовить всё, что необходимо для этого важного дела. Достала из сундука бережно хранимые старинные расписные рушники, внесла в комнату из сеней палку – посошок, которая стояла там для всякой надобности, привязала к нему несколько цветных лент. Приготовила горсть медных монет, баночку мёда, вино.

Едва вечернее солнце зашло за горизонт, сваты, Алексей с отцом и матерью вышли со двора и направились к Полыниным. Шли, сторонясь встречи с односельчанами, чтобы избежать ненужных в данный момент вопросов с их стороны, чтобы они, чего доброго, не сглазили, и тогда удачи не видать.

Во дворе, перед домом невесты, прежде чем переступить порог дома, сват и сваха перевязали себя рушниками.

Сват и сваха вошли в дом, на пороге поклонились в пояс. Следом вошли Алексей и отец с матерью.

– Здравствуйте, хозяин и хозяюшка, – нараспев, медовым голосом начала говорить сваха, – дедушка и бабушка, – сваха поискала глазами их, – братики и сестрицы – удалые мастерицы.

– Здравствуйте, здравствуйте… – ответили Полынины, не ожидавшие прихода вечерних гостей. – Кто вы? Откуда?

– Издалека мы прибыли к вам, издалека. Привело нас сюда вот какое дело. Не первый год растёт у нас добрый, ладный, статный молодец. Жить бы ему, не тужить. Да задумал наш молодец найти себе девицу-красавицу, да жениться на ней. Взяли мы с собой вина, хлеба подовые и посошок наш волшебный привёл нас прямо в ваш дом. Вот и просим вас, добрые хозяева, разрешить поискать в вашем доме нужную нам девицу-красавицу.

– Понятия не имеем, о ком, сваха, речь ведёшь. У нас ведь не одна девица-красавица.

– Разрешите нашему доброму молодцу самому поискать девицу в вашем доме.

– Ну что же, разрешаем.

Алексей прошёл во вторую комнату и вывел за руку дочь Полыниных Галю, смущённую и зардевшуюся.

– Конечно, – всплеснула ладонями сваха Василина, – сразу видно по ком сердце у нашего молодца болело! Стройна, молода, красива!

– Да у нас все они, невесты, такие-то.

– Посмотрим, посмотрим, красавица, какая ты будешь в своей семье, сумеешь ли ценить трудом нажитую копейку? – Василина рассыпает на пол горсть монет. Наслышанная от своих подруг, от молодых жён, как надо поступать в данном случае, Галя собирает всю мелочь и держит при себе. Она знает, что на чью-либо просьбу дать деньги надо ответить отказом.

– Видно, видно экономной хозяйкой будешь! Поглядим теперь, не будешь ли ты сор из избы выносить? Подмети пол веником. – И в этом деле Галя знает, что делать и как поступить.

– Да, не станешь ты сор из избы выносить и деньги разбазаривать. Бросала я деньги медные, чтобы не быть вам бедными, бросала серебро, чтобы ты в нашу семью принесла только добро. Возьми вот денежку бумажную, чтобы была ты в нашем доме хозяйкой простой, а не персоной важною. А теперь скажи нам, согласна ли ты… – сваха не договорила.

– Согласна, – сказала Галя.

– Согласна. Тогда возьми вот этот хлеб и разрежь его в знак согласия.

Галя разрезала хлеб на равные четыре части, взяла две части его и с поклоном преподнесла Евдокии Семёновне и Тихону Харитоновичу. – Возьмите, мама, возьмите, папа, хлеб этот из рук моих.

– Спасибо, доченька, спасибо, родная! – так же с поклоном ответила Гале Евдокия Семёновна. – Дай Бог тебе здоровья, счастья и побольше деток! – При этих словах Галя зарделась.

В свою очередь и Тихон Харитонович, поклонившись будущей снохе, поблагодарил её.

– Согласны ли родители невесты дать дочери своё родительское благословение? – обратилась Василина к Марии Трофимовне и Евдокиму Назаровичу.

– Согласны, – ответила за себя и мужа Мария Трофимовна.

– Ну, раз согласны, дарим мы красавице-невесте колечко не простое, а золотое. Носи себе на радость да подружкам на зависть. А жених сейчас покажет вам своё умение.

Алексей ловко вбивает гвоздь в порог дома, и дарит будущему тестю молоток, чтобы в их личных взаимоотношениях был толк.

Будущей тёще Алексей дарит пряник сладкий, чтобы свадьба прошла гладко.

– Теперь пора и к столу, – сказала Василина. – Примите от нас вина заморские, да мёд волшебный…

Вскоре и свадьбу сыграли. Привёл Алексей Галю в родительский дом. Работящая Галя, всё в её руках спорится. И в большом с колоннами доме помещика ценили Галю и уважали за это.

Безугловский помещик ладил с крестьянами. Они на него не были в обиде. Все свои земли раздал помещик крестьянам на условии, что одна десятина из трёх обработанных и каждый третий сноп сжатого хлеба идут в его счёт.

Единоличных хозяйств в селе было мало. Крестьяне в основном объединялись в два-три хозяйства. Но даже в урожайные годы они собирали по тридцать-сорок пудов зерна с десятины, что, конечно же, было мало, и многие из них уходили на заводы, на шахты Донбасса.

Алексей возглавляя группу таких же непримиримых, как он сам, односельчан, уводил их на работу на ближайшие шахты.

Всякий раз, получив заработанные деньги, они возвращаются в село и после короткого отдыха снова отправляются на поиски работы.

Завтра, ранним утром, Алексей уведёт товарищей в Лисий буерак, а сегодня, поздним вечером, сидит с Галей у плетня на им же сколоченной лавке. Из-за тёмного леса медленно выплывает большой, пока ещё бледный, диск луны. Галя не сводит с него своих глаз.

– Праздник большой скоро, – чуть слышно произносит Галя.

– Какой это?

– Петра и Павла. Петров день. С Петрова дня начинают темнеть ночи. Девки с вечера в поле пойдут, солнце караулить. Песни про любовь до рассвета петь будут, про измену, – Галя покосилась на Алексея, – про тоску.

Алексей обнял Галю. – Жалеешь, что рано замуж вышла?

– Нет, Алёша, – Галя склонила голову на плечо мужа, – нет, не жалею. Мне хорошо с тобой. Просто вспомнилось, как костры жгли, всю ночь гуляли. Весело было. – И, помолчав, добавила, – не уходи, Лёша, побудь дома, со мной.

– Нельзя, Галочка, нельзя. Хлопцы собрались. Верят они мне. Не поведу в этот раз, хозяин шахты других наймёт.

В Петров день сошлись и съехались к Данилкиным ближние и дальние родственники. Наступил конец Петровского поста, и Данилкины устроили, как водится, праздничное застолье. В таком застолье участвуют только женатые и старики.

– Кум Тихон, что это Алексея не видно?

– На шахтах он, – ответил глава семейства. – На Петров день обещался быть, да вот, что-то нету.

– Не случилось бы что, – перекрестилась на образа Евдокия Семёновна. – Спаси и сохрани нас, Царица небесная, заступница наша.

– Ну, будет тебе, будет! – оборвал её Тихон Харитонович.

– Работал бы дома, помощником тебе бы каким был! Нет же, дались ему эти шахты.

– Полынины пришли?

– Евдоким с кумом на подворье, трубки курят, а сваха у Гали.

Галя с утра не выходила из своей комнаты.

Вошла Мария Трофимовна, мать Гали, и, стараясь не привлекать внимания мужиков, зашептала на ухо Евдокии Семеновне:

– Сваха, готовь тёплой воды, а я быстренько сбегаю за Марковной.

Евдокия всплеснула руками. – Да ведь нет её, Марковны! Нет! Вчера ещё к куме ушла, сама видела, я с ней ещё говорила!

– Как это ушла? – оторопела Мария Трофимовна. – Что ж теперь делать?

– Постой, постой! Я Настю пошлю. Настя! Настя! Беги быстро к Алексеевне да скажи, чтобы немедля здесь была!

– Что сказать-то? Что надо?

– Беги, беги! Скажи, чтоб здесь была!

Тихон Харитонович, глядя на женщин, что-то смекнул, вздохнул глубоко, крепко сжал губы, и вышел на подворье. На душе отчего-то стало неспокойно.

– Надо же, – сказал он самому себе, покачивая головой, – надо же!

Весь день с высокого безоблачного голубого неба льётся знойная лавина июльского степного солнца. Горячий воздух неподвижен. Серая лента дороги тянется от горизонта к горизонту. По дороге скорее бредут, нежели идут, в одиночестве, парами и небольшими группами по двенадцать изнурённых жарой молодых людей. Получив расчёт на шахте, они возвращаются в село, чтобы через неделю-другую снова уйти на заработки. Устали. Перед глазами, по обе стороны дороги, степь бесконечная, однообразная, серая. Лишь кое-где, как видение, как мираж, два-три деревца, да зелёный островок терновника, и снова степь, степь без конца и края.

– Алексей, – нарушил молчание Фёдор Осыка, – в последнее время мы заметили, что ты вроде бы меняться стал. Замкнулся что ли, куда-то после работы ходишь, чего-то нам не договариваешь.

Алексей усмехнулся в усы и поправил прядь своих волос.

– До баби вш ходе! – хохотнул Васыль Овчаренко.

– До бабы? – Не-е-ет, – серьезно ответил Алексей, – я от своей Гали никуда, ни к кому не хожу.

– Это ты до бабы ходишь! – съязвил Васылю Яков Осыка, брат Фёдора.

– До яко!? – изумился Овчаренко, нисколько не обидевшись на Якова. – До Фроськи? Та то ж я не до не! ходжу, а по самогон! Самогон в не! добрячий! Ну, справдь ну, як ото тобi небо!

– Пекучий, что ли? – засмеялся Егор Коваленко. Егор хорошо знал слабость Васыля к самогону.

– Та нi, чистий! Голубий!

– Лёша, если, конечно, не нашего ума дело, – вернулся к начавшемуся разговору Фёдор, – тогда, конечно.

– Почему не вашего? Вполне вашего, – ответил Данилкин.

– Что-что? – встрепенулся Макар Хлякин, до этого не принимавший участие в разговоре Осыки и Данилкина, – новая байка? Смешная?

– Какая там байка! Слушай, что Алексей говорит.

– Мы на этой шахте не первый раз. Местные присмотрелись к нам, мы им показались надёжными ребятами, вот они и пригласили меня к себе в культурно-просветительное общество.

– Какое общество?

– Культурно-просветительное.

– Это что такое?

– Это? Это нелегальный центр социал-демократов.

– Кого, кого?

– Социал-демократов.

– А ты что там делаешь? – заинтересовались шедшие рядом.

– Там, в центре, социал-демократы подготавливают сознание рабочих к защите своих прав.

– Как это «подготавливают»?

– Читают запрещённые книжки, газеты, лекции.

– Ты нам об этом никогда ничего не говорил.

– Не всё сразу. – Алексей остановился. – Не всё сразу. На счету этого центра есть серьёзные социальные победы. Это и продолжительность рабочего дня, и ссудо-сберегательная касса, и читальня.

– Ух, ты! – выдохнул Макар Хлякин.

– А в нашем селе ничего такого нет.

– Конечно нет. Откуда ему взяться! Главным условием зарождения такого центра является наличие рабочего класса.

– Хлопцы, а мы кто? Мы кто? – выкрикнул Егор Коваленко.

– Як от прийдемо до села – селяни, а як от будемо до шахти – шахтарi – разъяснил Егору Васыль Овчаренко.

– Лёша, – сказал Федор Осыка, – а можем мы у себя создать такой центр?

– Я думал об этом, – коротко ответил Алексей. – Но у нас нет ядра. Рабочего класса.

День пошёл на убыль, солнце – на отдых. Яркий золотисто-жёлтый закат, не предвещающий на завтра перемену погоды, разыгрался перед взором идущих.

До села оставалось неполных семнадцать вёрст.

– Може, спочинемо? Сьогоднi вже засвiтло не дойдемо – Овчаренко с надеждой глянул в сторону Данилкина. Васыль, конечно же, устал, как и все остальные, но дисциплина у Алексея была крепкая.

– В самом деле, Лёша, отдохнём, а? Завтра, на рассвете, по холодку пойдём, – поддержал Васыля Фёдор Осыка.

– Ну ладно! – согласился Алексей. – Идём! – и первый свернул с дороги к копне свежескошенного сена.

От этого места по степи вилась узенькая тропинка к знакомому хутору, который приютился в низине у плоской балки. Но желающих идти на постой к хуторянам не нашлось, так все и решили заночевать под открытым небом.

– С огнём будьте осторожней, – предупредил Данилкин, – не спалите хуторское сено.

– Васыль! Доставай Фроськин самогон! – обратился Егор к Овчаренко.

– Та, хіба ж його на усіх вистачить! – подпрыгнул Овчаренко и, обведя глазами своих товарищей, вздёрнув плечами, закончил обиженным тоном, – в мене ж тільки одна пляшка, а вас он скільки. Я ж не Ісус Христос, щоб усіх напоїти, нагодувати.

– Доставай, Васыль, доставай! – отозвались, смеясь, товарищи.

– Не жадничай! Мы, Васыль, сами с усами! – и каждый выставил на круг бутылку самогона от Фроськи.

Оранжевая полоска заката ещё долго светилась на горизонте, отчего небо чуть выше него побелело, но и оно по мере того, как затухал закат, темнело, приобретало голубой, тёмно-синий цвет и, наконец, стало совсем чёрным. Одна за другой появились крупные, яркие звёзды, следом – чуть помельче и совсем маленькие, и вот уже тёмное июльское небо всё усеяно ими.

– Боже ж мій, скільки ж душ людських! – вздохнув, сказал негромко, как бы сам себе, Овчаренко, утопая в душистом сене.

– Где? – спросил его Козляков.

– Як де? На небі!

– Какие ж это души, Васыль? Это звёзды! В Библии сказано, что Бог создал звёзды. А ты – души!

– Чому ж тоді кажуть, коли зірка падає, то чиясь душа згоріла?

– Люди чего только не скажут! – отозвался Яков Осыка. – Лёша, – обратился он к Данилкину, – ты вот книжки читаешь всякие, знаешь больше нашего, что это такое, звёзды?

– Ничего особенного я не знаю, – отозвался ещё не дремавший Алексей. – Вот учительница говорила нам, что звёзды – это далёкие миры такие же как наш.

– Дивно! – задумчиво произнес Овчаренко. – Десь є якийсь світ, як ото наш. Усе ж таки дивно. Яке ж воно неозоре. Та чи має кінець? Та чи має початок?

– Вот, смотрите, прямо перед нами крест, – Алексей рукой указал на созвездие Лебедя. – Это небесный Крест. Мой дед называл его Птицей. Бывало, говорил мне: «Погляди, внучек, куда Птица летит?»

– И что? – заинтересовался Емельян Козляков, переводя взгляд с Данилкина на созвездие. – Куда птица летит? – До этого он как-то не присматривался к звёздам. Звёзды, да и звёзды, что с того!

– Если Птица летит на юг, как вот сейчас, значит, лето пошло на убыль. А если Птица летит на север – зиме конец, весна идёт.

– Ишь ты! – повертел головой Козляков.

– А вот это, – Алексей указал на Большую Медведицу, – это Большой Ковш. Ещё дед мой слышал, как проходившие нашим селом чумаки ковш называли Чумацким Возом.

Едва забрезжил рассвет, нетерпеливые быстренько поднялись, остальные, открыв глаза, долго потягивались, зевали и ещё глубже зарывались в сено – ночь была душной, но к утру заметно посвежело.

– Лёша, идите. Мы позорюем, сами дойдём, – сонным голосом пробурчал кто-то, с головы до ног укрытый сеном.

– В самом деле, поддержал Егор Коваленко, правая рука Данилкина, – пусть позорюют.

Алексей не возражал.

Родные места, казалось, сами бежали навстречу идущим. Вот зубчатая полоска Большого леса, вот блеснул причудливый изгиб реки, вот с холма уже виден синий купол сельской церкви, вот и само утопающее в садах село, до которого осталось рукой подать.

С окраины села вышла пара волов, за которыми катилась большая арба.

– Кто ж это в такую рань? – Алексей пристально всматривался вдаль.

– И чего ему ехать нам навстречу, а не в село? – заметил Яков.

– Что так? – спросил брат Фёдор.

– Нас бы подвёз. А то всё пешком да пешком. Шутка ли, столько вёрст! – Яков приложил ладонь правой руки ко лбу, будто это могло помочь разглядеть сидящего в арбе.

Когда волы подошли совсем близко, односельчане узнали Карпа, ближайшего соседа Данилкина.

– Здорово, Карпо! – шумно приветствовали седока молодые люди.

– Стой! Стой! – прикрикнул на волов Карпо и, соскочив с арбы, ответил на приветствие. – Здорово, хлопцы!

– Куда это ты в такую рань?

– Батько послал до дядька.

– Ну, как там, на селе? – спросил Данилкин.

– Да всё по-старому, – ответил Карпо и вдруг просиял весь: – Ты когда был дома последний раз? – спросил он Алексея.

– Давненько. До Петрова дня ещё, а что?

– Как что? У тебя ж сын! Сын родился! – выкрикнул Карпо.

– Врёшь! – выдохнул Алексей, не осознав в полной мере того, что сказал ему Карпо.

– Да вот тебе крест! – перекрестился Карпо, – сын у тебя, сын!

– Сын! Хлопцы, сын! – Алексей широко расставил руки, словно в радостном порыве хотел всех обнять и, запрокинув голову, сжав ладони в кулаки, высоко потрясая ими, выкрикнул в небо. – Сы-ы-ын! Сы-ы-ын!

– Как раз на Петра и Павла родился, – продолжал Карпо. – Так его Павлом и назвали.

– Как Павлом? – остыл Данилкин. – Как Павлом? Нет! Пётр! Петром будет! Петров день, вот Петром и будет! Пётр! Пётр! Пётр Данилкин! А ты, Карпо, будешь крёстным отцом!

– Бросай, Ванька, водку пить, пойдём на работу. Будем деньги получать каждую субботу!..

– Друзья твои к нам идут! – вбежала в дом встревоженная Галя. – Песни во всё горло орут! Дитя разбудят!

– Тише, вы, черти! – зашикал Алексей, выскочив им навстречу. – Тише! Петро спит!

Приятели разом сомкнули рты.

– Мы ж не знали, – сказал кто-то с обидой.

– Ну-ну-ну! Не обижаться! – ответил Данилкин. – Потихоньку проходите, – посторонился он, давая возможность пройти в переднюю комнату. – Галя, состряпай нам что-нибудь.

Гости разместились на установленной вдоль глухой стены длинной деревянной скамье за чисто вымытый, покрытый льняной скатертью стол. Алексей сел на табурет напротив.

– Мы как на Тайной вечере, – заметил Яков Осыка, – искоса глянув на икону в святом углу.

– Только «апостолов» не двенадцать, да Иуды нет, – уточнил брат Фёдор.

– Иуда всегда есть, – заметил Алексей. – Его не ждёшь, а он тут как тут!

– Только не среди нас, – уверил Коваленко.

Галя не заставила себя ждать. Быстро, без суеты, поставила на стол миски с крупно нарезанными овощами, солонку с грубого помола солью, на разделочной доске аппетитные ломтики сала, хлеб. На столе появилась бутыль отменного «первака», стаканы, купленные Алексеем в городе с первой его зарплаты на шахте.

– Сегодня мало нас. – Данилкин окинул взглядом присутствующих. – Завтра, послезавтра будет больше. Сегодня мы забудем разгульные песни и приступим к серьёзному разговору о нашей жизни вообще и в частности.

Алексей поднялся, прошёл взад-вперед вдоль стола, припоминая, как в подобной ситуации ведёт себя шахтёрский активист. Данилкин старается подражать ему в манере говорить и в манере держаться перед людьми, но, всегда уверенный в себе, в этот раз он вдруг растерялся.

– Может, для начала выпьем, а? – предложил Коваленко, заметив неуверенность своего товарища.

– Ну да, выпьем, конечно, выпьем, – ухватился за предложение Егора Алексей, и самолично наполнил стакан каждого.

– С Богом! – встал с высоко поднятым стаканом Васыль Овчаренко.

– С Богом! – поддержали его остальные.

– С каким же Богом? – сказал Алексей. – Мы пролетарии, выпьем за нас!

– За нас… за нас…

Выпив, Алексей почувствовал облегчение, будто тяжёлый груз свалился с его плеч.

– Мы собрались сегодня поговорить о житье-бытье, о создании в нашем селе первой партийной ячейки. Не так-то это просто, как покажется на первый взгляд. У нас совершенно нет никакого опыта, шахтёры обещали нам всяческую помощь. Нам надо будет расширять ячейку, вовлекать в неё новых, хорошо проверенных людей, устанавливать связи с другими, такими же организациями.

Галя, убедившись, что мальчик спокойно спит и ничто его не тревожит, тихонько вошла к гостям, встала на пороге комнаты, прислонилась к притолоке, готовая в любую минуту метнуться к своему первенцу.

Галя старается вникнуть в смысл того, что говорит её муж. Она видит, с каким вниманием слушают его эти молодые, здоровые парни, как ловят каждое его слово, и в душе её гордость за Алексея, и, в то же время, какая-то неясная тревога за него, за себя, за сына.

– Лёша, что за случай был в Егоровцах?

– В Егоровцах? Так это ж когда было!

– Расскажи, если знаешь.

– Тамошние крестьяне пришли к помещику и попросили его дать им в аренду землю по два с половиной или по три рубля за десятину. Помещик сказал, что это очень дёшево. Тогда они отозвали всех своих родственников, которые у него работали в услужении. Он оказался без людей. Хозяйство большое, людей взять неоткуда.

– Правильно сделали!

– Егоровцы каждый день стали собираться у дома помещика, – продолжил Алексей, – а тут к ним приехали какие-то рабочие из города и поддержали их. Когда егоровцы снова собрались у дома помещика, местный пристав и несколько стражников предложили им разойтись. В ответ на это собравшиеся начали кидать в стражников камни, но, правда, ни в кого не попали.

– Надо бы, надо бы! Чтоб не повадно было!

– Стражники стали плетьми разгонять крестьян, пристав даже выстрелил!

– В кого? Убил? Мерзавец!

– Нет, никого не убил, никого не ранил. Тогда земский начальник, женатый на дочери помещика, пошёл к крестьянам в волостное правление. Они сказали начальнику, чтобы он арестовал пристава за то, что тот разогнал их и стрелял. Начальник сказал, что арестовывать пристава он не будет.

– Так они же одного поля ягоды!

– Конечно, кто ж своего будет арестовывать. Он же их охраняет.

– Тогда крестьяне сказали, что начальника из правления не выпустят, пока пристав не придёт к ним. Пристав приехал на лошади. Там была какая-то заваруха, я точно не знаю, но приставу точно досталось. Сейчас там спокойно. Помещик сдал землю в аренду с платой три рубля семьдесят пять копеек в год.

Галя напряжённо вслушивалась в то, что говорил Алексей, стараясь не пропустить ни единого слова.

Вдруг ей послышались глухие раскаты грома. Она выскочила во двор, туда, где сушились Петины пелёнки, но, к её удивлению, она увидела, что небо совершенно чистое, и только лишь над лесом нависла какая-то дымка, сгущая синеву горизонта.

Глядь, а навстречу ей, некстати, местный священник отец Георгий.

– Давненько я не бывал у вас. Давненько. Дай, думаю, загляну на часок. Хозяин, верно, дома? Благослови вас Господь.

– Дома, отец Георгий, дома. Заходьте, будь ласка.

Любили захаживать к Тихону Харитоновичу то местный учитель, то местный священник, то вместе сойдутся, а уж расходятся далеко за полночь. Да и как раньше уйти? Не получается.

Сядут за стол, говорят о том, о сём, какая нынче погода, какие виды на урожай, что от осени ожидать, а уж потом, кто перекрестившись, а кто и так, хлебнут из кружечки первака, и пойдут разговоры о святом писании.

Учитель неверующий был, но это не мешало ему поддерживать беседу хозяина с отцом Георгием. Потому что Библию учитель знал хорошо и частенько заглядывал в неё, чтобы в спорах с верующими чувствовать себя уверенно.

Тихон Харитонович церковные обряды соблюдал, но в Бога не очень верил и любил подшучивать над отцом Георгием. Особенно по поводу пристрастия его к перваку. На что святой отец благодушно отвечал:

– Бог простит, Тихон Харитонович! Бог простит. Он, защитник наш, любвеобильный. Выпить в меру не всегда грешно. Ей-Богу не грешно! А более ни-ни!

Это «ни-ни» было только для красного словца, потому что тут же забывалось и с крестным знамением и упоминанием Отца и Сына и Святаго Духа следовала очередная чарочка в ненасытное брюхо священника.

Отец Георгий только ещё намеревался войти в переднюю, как приятели Родиона поспешили выйти из дома.

– Что это у вас, праздник, что ли какой? Людей так много, – обратился отец Георгий к Гале.

– Алексей с дружками сына обмывает.

– Святое дело. Святое дело. – Отец Георгий перекрестился.

– Проходьте в хату, отец Георгий, я зараз Тихона Харитоновича покличу.

Проводив дружков, Алексей вошёл к Гале, сел рядом, положил руку на её плечо.

– Что тебе, Лёша, неймётся? И так по селу в бунтарях ходишь, а теперь ещё что надумал?

– Счастливая жизнь, Галочка, народу нужна! Вольная, свободная! Чтобы, каждый сам себе хозяином был. Всю жизнь дед мой, отец, я, ты вот, всю жизнь мы панские…

– Да, какие же мы панские? Какой же ты панский, если на пана ни одного дня не работал. Всё по шахтам, да по шахтам. Дядьки твои где? В города ушли, на фабрики, на заводы!

– А на кого я на шахтах работаю? На кого? На хозяина! На хо-зя-ина! Нет там моего ничего, только руки вот эти, руки! – Алексей протянул свои длинные руки с широко раскрытыми мозолистыми ладонями. – Вот эти руки!

– Не нами это заведено. Так всегда было, так всегда и будет. От Бога это.

– Нет! – твёрдо сказал Алексей, – не будет! – Он встал, подошёл к окну, отодвинул занавеску, комната озарилась оранжевым светом вечернего солнца. – Нет, Галя, не будет. Земля – крестьянам, фабрики и заводы – рабочим!

– Ты, Алексей, над Богом хочешь стать. Нет, Лёша, так не бывает. Это всё гордость твоя. Высоко подняться хочешь. Как на шахты стал ходить, совсем переменился. А обо мне ты подумал? Вот о нём, о сыне, подумал? Не накличь беду на себя, да на нас! На всех!

После известных событий 9 января 1905 года в Петербурге в уездном городе Юга России начала действовать подпольная социал-демократическая группа. Она поддерживала связь с центральным комитетом и получала от него пропагандистскую литературу. Местные социал-демократы писали листовки, распространяли их в окрестных селах, призывая крестьян к захвату помещичьих земель. Под влиянием этой пропаганды в волостях уезда усиливались волнения.

Тем временем подрастал у деда Тихона внук Петька. Любил дед внука. Очень любил. И внук деда любил. Следовал за ним по пятам, куда бы дед ни шёл. А дед приобщал внука к сельскому хозяйству и часто говаривал ему:

– Люби землю, внучок. Земля, внучок, наша кормилица, наша жизнь.

Приближался 1914 год. Все великие державы спешно вооружались. Германия опережала Францию, Россию и другие страны. Надвигалась неизбежность мировой войны. Россия не желала войны, но судьбе было угодно втянуть её в военные действия.

После обнародования Манифеста Российского императора Николая II, который был врагом всякой войны вообще, а войны с Германией в особенности, жребий был брошен, и от берегов Тихого океана до северных морей двинулась русская рать к западным границам империи.

Однако уже первые месяцы войны обнаружили недостатки русского военного снабжения. Германская армия значительно превосходила в артиллерии, пулемётах и в снабжении боевыми припасами. И всё же к весне 1915 года русские войска, сражавшиеся на австрийском фронте, дошли до Кракова, но в конце апреля военная ситуация резко изменилась к худшему. Австро-германская армия, собрав огромные силы и подавляющее количество артиллерии, перешла в наступление. Началось тяжёлое отступление русской армии.

К лету 1916 года русский солдат был уже утомлён войной. И тем не менее русская армия была всё ещё крепка и боеспособна.