Текст книги "Улица без рассвета"

Автор книги: Юрий Усыченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Вызвали понятых, начался обыск. Подчиненные Воробьева осмотрели, прощупали, простучали вон весь дом от подвала до чердака, но никаких следов Блэквуда не нашли. "Вылетела птичка, – мрачно думал Воробьев. – Поздно я за это взялся ".

Силаев с тупым равнодушием смотрел, как все переворачивают в его жилище. В глубине оловянных глаз прятался страх.

Именно этот страх побудил Воробьева сделать рискованный ход.

– Ну, хорошо, – сказал Воробьев, когда обыск был закончен. – Говорите откровенно, Силаев. Куда делся иностранец, которого вы прятали под видом отшельника?

Несколько долгих секунд Силаев не отрываясь смотрел на Воробьева. Потом голова его упала на грудь, и он зарыдал. Полные, как у женщины, плечи его вздрагивали.

– Не хотел! Видит бог, не хотел! – Воскликнул он сквозь рыдания.

– Перестаньте, – с отвращением сказал Воробьев. – Выпейте воды и рассказывайте …

Секта "слуг седьмого дня" возникла в Америке в период колонизации страны. Основал секту какой Джошуа Паркер, он же стал ее первым "живым богом". В условиях жестокой борьбы за существование среди суровой, дикой природы и враждебных индейских племен большинство религиозных организаций того времени имела полувоенный характер. Такой была и секта "слуг седьмого дня". Эта секта делилась на семерки, которые получили название "кораблей", во главе "корабля" стоял "рулевой". Семья кораблей "образовывали" седмицу ", ею руководила" совет семи вождей ". "Рада" выбирала "семь драконов". А над "драконами" стоял "живой бог", которого избирали из своей среды "драконы". "Богу" подчинялись все, он не отчитывался ни перед кем. В секте царила необычайно строгая иерархия и жестокая дисциплина: только за попытку оспорить хотя бы "кормчему" ослушника немедленно убивали, а потом, когда нравы смягчились, навсегда изгоняли из секты. Всем остальным "слугам" строжайше запрещалось поддерживать с такими любые связи, и путь к секте закрывался для непокорных навсегда.

Касается "теоретической" стороны, то она у "слуг седьмого дня" всегда была туманной и путаной. Они верили и в "конец света", и в "приход Мессии", отвергали все без исключения существующие религии и считали, что только они "уходят к спасению". Но общий смысл всех этих туманных рассуждений сводился к одному: воспитывать у рядовых членов секты безоговорочную покорность, пренебрежение к жизни, готовность умереть по первому приказу "вождя" и вообще "старших". Это тоже диктовалось интересами военной борьбы колонизаторов против коренных жителей – индейцев, которые не хотели повиноваться захватчикам.

Проходили десятилетия. Секты "слуг седьмого дня" постепенно начали возникать и в других странах, в том числе и в России. Однако "гаванью кораблей", "местом пребывания драконов", как и раньше, оставалась Америка. Там безвыездно жил и "бог".

Военный характер секта с годами потеряла, но дисциплина и чинопочитание оставались в ней прежними. Все так же от каждого вступающего в секту "слуг" требовали присяги в беспрекословном повиновении "старшим".

Такие же порядки царили и в секте, созданной в Энск. Формально секта не поддерживала связи со своими заокеанскими единоверцами, в действительности же, нелегальный связь существовала.

Силаев уверял, что Капров, ведавшего финансовыми делами секты, сначала скупал у иностранных моряков только "товары" и перепродавал их с "наценкой". А потом как-то так получилось, Силаев и сам не знал как, что вместе с "товаром" начали поступать и книжечки религиозного содержания. их брали, читали …

– Ну, в этом мы еще разберемся, – перебил Воробьев "кормчего". – А зачем вам нужен был Ситник?

Припертый к стене, Силаев нехотя рассказывал.

Капров, который часто встречался в "торговым делам" с Ситником, понял, что он – "карась с хорошим кошельком". Рассказал об этом Силаева. Тот сумел познакомиться с Ситником, войти к нему в доверие. План Силаева и Капров был прост: привлечь неудачника к секте и постепенно обобрать.

Сытник, одинокая, неуравновешенный человек, все больше проникался мистическими настроениями, все с большим доверием относился к Силаева, умевший подчинять себе людей слабой воли. Уже через месяц Сытник по приказу "вождя" перевел часть своих денег из именного вклада на предъявительский. Затем нового "слугу" уговорили "принять подвиг" – засесть в подвал на три года. А между тем Силаев и Капров надеялись захватить все его деньги.

Но вот появился человек, который разрушил все их планы.

Кто этот человек, откуда, Силаев не знал. Первый раз он пришел в молитвенный дом с переводчиком и представился Томасом Блэквуда. Оставляя дом, сунул хозяину в карман пакет. Это был "седьмой лист" – высшая святыня для "слуг". Дает "седьмой лист" только "бог", поэтому владелец "письма" действует якобы от имени "бога" и повиноваться ему надо, как "богу".

Вечером Блэквуд появился сам. В руках у него был чемодан. В этом чемодане оказался еще один – старый, потертый. Его Блэквуд оставил в Силаева. "Кормчий" хотел проверить, что в чемодане, но он был заперт. На следующий день Блэквуд пришел снова с переводчиком, потом опять сам.

Силаев уверял, будто он долго отказывался помогать Блэквуд, но тот настаивал, угрожал смертью, и, наконец, Силаев пришлось подчиниться.

"Вот теперь понятно, почему этот сектант перепугался в сберкассе, – подумал Воробьев. – Мошенничество с Ситником ничем особенным не угрожало, он боялся, что откроется помощь Блэквуд ".

Решили использовать намерение Ситника "принять подвиг". Силаев сказал Ситнику, что место для отшельничества еще не готово, надо немного подождать. А между в подвал вместо него полез Блэквуд. Он просидел там долго, именно ему и сделал свой первый "визит" Жора Чередниченко. Затем Силаев купил Блэквуд железнодорожный билет и посадил его в поезд …

– До какой станции билет? – Перебил рассказ Воробьев.

– В Винницу, – ответил Силаев. – Только он не туда ехал, гражданин начальник. Я слышал, как он в справочном бюро о поезд из Винницы на Кленов спрашивал, Я вам все, гражданин начальник, как на исповеди … Прошу заметить и учесть мои откровенные признания.

– Далее.

Тот самый день, когда Блэквуд оставил Энск, Силаев сообщил Сытника, что "келья" приготовлена. Сытник навел порядок у себя в комнате, потом направился за город и убрал в своей избушке, задержавшись за этой работой до вечера. Вечером к нему пришел Силаев с Капров, и все трое поехали в молитвенный дом. Сытник сел в яму, где сидит до сих пор.

– Запишите: утром туда надо послать врача, – приказал Воробьев своему помощнику. – Боюсь, не религиозное безумие в него.

– Истинно, истинно говорите, гражданин начальник, – сразу подхватил Силаев. – Разве можно так …

Воробьев не выдержал:

– А кто довел до этого! Ваша работа … На деньги его польстились … Продолжайте …

Дальнейшая рассказ Силаева была короткой.

Деньги на предъявительские вклады Ситника оба раза получал Карпов. За риск, связанный с этой операцией, он брал две трети суммы, а третью отдавал Силаева. Затем Капров арестовали. Силаев долго мучился: жаль было бросать "зря" деньги на третий книжке и вместе с тем боялся идти в сберкассу. Наконец, решился.

Боясь, чтобы его не постигла судьба Капров, "вождь" решил захватить деньги и сбежать, бросив сектантский "корабль" на волю бушующих житейских волн. Трюк с телефонным звонком в сберкассу был рассчитан на то, что сотрудники уголовного розыска, когда они ждут "вкладчика", поверят звонке и уйдут. Оформив все необходимые документы для получения денег Сытника, Силаев все же не хотел, чтобы знали, кто забрал эти деньги.

– Ясно, – мрачно сказал Воробьев. – Все ясно … Ну, гражданин Силаев …

– Я к вашим услугам, – сказал, немного поднявшись, "кормчий". Круглые глазки его забегали, ловя взгляд Воробьева.

– Нет, ничего, – отмахнулся Воробьев, понимая, что стыдить Силаева зря, не такой он человек. – Этот ваш… Блэквуд… Оба чемодана с собой забрал?

– Один, только один, гражданин начальник. Старик.

– А второй, с которым он после "самоубийства" до вас появился?

– Не знаю, не могу понять, куда делся.

– Не крутите, Силаев!

– Вот как перед богом, гражданин начальник! В подвал он с обоими чемоданами влез, а когда вышел, смотрю – в руке у него один.

– Не врете? – Нахмурил брови Воробьев.

– Гражданин начальник! – Силаев скорчил оскорбленную гримасу. Оловянные глазки его жалобно замигали. – Я перед вами – весь. А нисколько, ни крупинки не утаил.

– Проверим, все проверим, – пообещал Воробьев, поднимаясь со стула. – А теперь собирайтесь, гражданин Силаев …

С арестом Силаева "плохое дело" распуталось окончательно. Стало понятно, почему Блэквуд инсценировал "самоубийство", какая роль в этой истории руководителей сект и обманутого ими Ситника.

"Существование секты, – рассуждал Воробьев, – промах в нашей идеологической и воспитательной работе, с которой немедленно воспользовался враг. Наносит удар в слабое место … Недаром Блэквуд был уверен, что в Сила найдет сообщника … "

"Плохо дело" распуталось, но главное было еще впереди. Сообщники преступника, Силаев и Капров, были арестованы, а сам преступник гулял на свободе, осуществлял свои замыслы раза в Кленовые или в другом городе.

И Воробьев решил просить разрешения у начальства поехать в Клены. Он мотивировал это тем, что, во-первых, хочет сам довести дело до конца, а во-вторых, у него больше шансов поймать преступника, чем у любого другого – ведь он однажды видел Блэквуда в порту, когда тот сходил с теплохода, запомнил его и сможет узнать даже при случайной встрече на улице.

XIII. Любовь и ненависть

День клонился к вечеру, когда за стеной послышались скрип койки и хриплый кашель. Павлюк, который давно проснулся и лежал с открытыми глазами, понял: его новый знакомый очухался после утренней попойки. После второй бутылки самогона Демьянка совсем разобрало. Он вдруг снова начал выгонять Павлюка, ругать, и тот с трудом утихомирил своего пьяного хозяина. Кое-как он заключил Демьянка, потом вышел в соседнюю комнату и тоже лег. Выпил Павлюк мало, в голове только немного кружилась, и он мог хорошо обдумать все происшедшее.

Почему за ним гнались?

Объяснить было нетрудно: по улицам всю ночь ходили патрули, проверяя у подозрительных прохожих документы.

В то время, сразу после войны, ночной патруль ни у кого не вызвал удивления. Не удивлялся ему и Павлюк. От таких встреч он не гарантирован, надо только быть осторожнее и бдительнее.

Постепенно его мысли перескочили на другой объект. Начал обдумывать, как в дальнейшем обращаться с Демьянко.

Павлюк был очень высокого мнения о себе, ему нравились люди, похожие на него удачей. Он нисколько не огорчился, когда Демьянко хотел выгнать нежданного гостя из своего жилья, совершенно не заботясь о том, что тот попадет прямо в руки контрразведчиков. Павлюк сделал бы так же, ибо всегда и везде думал только о себе. Грубость Демьянка тоже нравилась Павлюком. Вызвала доверие и рассказ о службе в дивизии СС "Галичина", о бездомные скитания, беспросветная будущее.

"Именно такой субъект мне и нужен, – рассуждал Павлюк. – Деться ему некуда, служить надежно. Не трус, видно, сорвиголова. Когда закончу здесь, попробую забрать его с собой, там его вимуштрують … "

Убедившись, что сосед проснулся, Павлюк вошел в его комнату.

Демьянко сидел на кровати, хмуро глядя перед собой.

– Трещит голова, – пожаловался он. – Давно не пил. Ни с кем было, да и боялся: напьешься, заснешь – тебя возьмутся голыми руками.

– Ничего, – успокоил Павлюк. – Теперь будем защищать свою жизнь вместе – надежнее.

Парень посмотрел на него, ничего не ответил.

– Помните наш разговор? – Спросил Павлюк.

– Помню.

– Ну и? …

– Я не прочь, чтобы работать вместе с вами, но при одном условии – если вы поможете мне бежать за границу. Здесь меня все равно когда посадят … Но я должен знать, с кем имею дело.

– Узнайте, – ободряюще кивнул Павлюк. – Обо всем узнаете в свое время. А пока вы должны полностью доверять мне и подчиняться.

Демьянко молча, пристально смотрел в глаза Павлюком. Смотрел долго, не отрываясь. Казалось, он хочет проникнуть в сокровенные мысли своего нового знакомого. Но узкие, цвета спитого чая глаза Павлюка не выражали ничего.

Тогда Демьянко встал, подошел вплотную к Павлюка, выхватил из кармана парабеллум и, приставив дуло к груди собеседника, сказал четко, размеренно, с холодной яростью:

– Хорошо, я обещаю беспрекословно повиноваться и помогать вам. Но имейте в виду, я удалю вас, ваше поведение вызовет хоть тень подозрения. Моя жизнь все равно пропащее. Запомните это раз и навсегда.

Павлюк скривил губы в улыбку. Предупреждение ему понравилось: он тоже не доверял никому и понимал это чувство в других.

– Ну-ну, достаточно, уберите пистолет. Предавать вас не в моих интересах. Выполняйте мои распоряжения, и все будет хорошо. Пойдем.

– Куда?

– Одвикайте от вопросов. Разве своем офицеру вы ставили вопрос?

– Хорошо, пойдем.

Молча оделись и вышли на улицу. Смеркалось.

– Мы идем в костел святой Елижбеты, – пояснил Павлюк, по привычке оглянувшись направо и налево. – Там нас ждет один человек. Вернее, ждет меня, о вас он ничего не знает, и зря.

– В костел, то в костел, – равнодушно ответил Демьянко.

Людей в костеле было немного. Они столпились вокруг прилеплены к колонне балкона, с которого Отепя Иваньо читал проповедь. Он говорил о важнейшая обязанность каждого христианина – всеми помыслами устремляться к Богу.

Последний солнечный луч падал из узкого верхнего окна, прозрачной золотистой стеной отделяя священника от прихожан.

Павлюк шепотом сказал что спутниковые. Они стали сбоку, дожидаясь конца проповеди. Лицо Павлюка выражало глубокую набожность и внимание к словам священника.

Демьянко поглядывал на молящихся, пытаясь просто из любопытства разгадать, что побудило каждого из них прийти сюда.

Бедно одетая, худая старушка, видимо, безрадостная старость, одиночество привели ее в церковь …

Две быстроглазая веселые девушки вбежали в костел посмотреть на необычное зрелище.

Молодая заплаканная женщина в черном платье и черной траурной шали надеется смягчить молитвой горе от потери близкого человека …

Высокий, стройный старик с военной выправкой. Религия для него – многолетняя привычка …

Товстогубий парень, судя по поведению, мелкий преступник …

Наконец, проповедь кончилась. Отец Иваньо сошел с кафедры. Люди опустились на колени. Священник не спеша осенял их широким крестом. На Павлюка даже не взглянул. Он и Павлюк прекрасно понимали друг друга без слов и взглядов.

– За мной, – коротко скомандовал Павлюк, когда отец Иваньо ушел в алтарь и молящиеся поднялись с колен. Он повел Демьянка за колонны, в придел храма. Здесь было темно, глуше звучал пение хора.

Павлюк уверенно шел в отдаленный угол. Демьянко заметил маленькую дверь с кольцом вместо ручки. Павлюк вернул кольцо, нажал на дверь – они открылись.

– Идите, – приказал Павлюк.

Они оказались в узком, плохо освещенном коридоре. Павлюк закрыл дверь и направился с Демьянко длинным коридором. Вошли в комнату. У стола сидел Ваня. Он уже успел переодеться в будничную скромную сутану. Не поздоровавшись, пристально посмотрел на Демьянка. Тот почувствовал, как мороз пошел по коже. Казалось, ни одно, даже самую сокровенную мысль нельзя скрыть от святого отца. Во время первой встречи с Иваньо Павлюк признался себе, что ему есть чему поучиться у этого ксендза. О том же подумал сейчас и Демьянко. Ваня превосходил Павлюка не только хитростью, беспощадностью, едкостью, но и умом.

Минуту в комнате царила гнетущая тишина, ее нарушил Иваньо.

– Кто это? – Спросил он скрипучим, злым голосом, не отрывая от Демьянка холодных голубых глаз.

– Зовут меня … – начал Демьянко можно спокойнее и тоже глядя священнику прямо в глаза, но Павлюк перебил его.

– Мой новый знакомый, которому я обязан спасением …

И рассказал о том, что произошло ночью, о прошлом Демьянка.

– Да, – голос Иваньо стал немного более приветливым, но взгляд остался подозрительным, недружелюбным. – Поступок ваш похвальный … Вы верующий?

– Видите, святой отец … – запнулся молодой человек. – Оно, конечно, верующий, но вообще, знаете, война …

– Надо верить, – сурово сказал Ваня. – Вера дает любовь и ненависть … Подойдите ко мне.

Демьянко выполнил приказ.

– Сюда! – Священник встал со стула, поднял Демьянка к стене, на которой было прикреплено большое черное распятие. Тело Христа выгнулось на кресте в предсмертных судорогах. – Повторяйте за мной … Перед лицом бога моего …

– … Моего бога …

– Клянусь …

– Клянусь, – как эхо, повторял Демьянко. На мгновение ему стало жутко от непривычной обстановки и необычных слов. Присяга была короткой, требовала полной покорности и лютой ненависти.

– … Смерть и вечная гибель во веки веков, – с неповторимой жестокостью сказал Ваня заключительные слова присяги, угрожавшей отступнику страшной карой.

– … На веки вечные, – повторил Демьянко.

– Помните, – многозначительно сказал священник. Потом обернулся к молчаливого свидетеля этой сцены – Павлюка: – Пойдем в подземелье. Молодой человек останется наверху, охранять нас.

– Зачем? – Возразил Павлюк. – Мы замкнемся изнутри и все втроем начнем простукивать стены.

– Демьянко останется наверху, – безоговорочным тоном повторил священник.

– Ну, как хотите, – пожал плечом Павлюк. – Не надо терять времени.

– Вы будете стоять здесь, – сказал священник Демьянко, когда все трое остановились у спуска в подземелья и Ваня открыл дверь. – Если в коридоре появится кто, дайте нам знать.

– Как? Крикнуть? – Спросил Демьянко.

Священник вынул из кармана маленький колокольчик.

– Бросите его вниз по лестнице, мы услышим.

– А не лучше мне быть у входа в коридор? – Возразил Демьянко.

– Для чего? – Сердито спросил Ваня.

– Когда придут посторонние, я встречу их и сумею задержать, пока вы выберетесь из подземелья. А когда я останусь здесь, вы можете оказаться запертыми, как в ловушке. Или из подземелья есть еще выход?

– Второго выхода нет, и вы, вероятно, правы … Подождите здесь, – обратился священник к Пав-люка. – Я сейчас вернусь.

Ваня с Демьянко пошли обратно по коридору. Ваня показал на узкое, как щель, окно.

– Отсюда очень хорошо видно всех, кто с той стороны подходит к двери костела.

– Понятно.

– А вас отсюда ни видеть, ни слышать нельзя. Не открывайте двери никому, ни при каких обстоятельствах не вы-представляют своего присутствия. Когда кто появится, сообщите нам.

– Хорошо.

– Когда мы закончим, я вас позову. Не отходите от окна.

– Хорошо.

Демьянко прижался к стене, не отрываясь смотрел в окно. А внизу, в подземелье, говорили о нем.

– Не нравится он мне, – недовольным тоном заметил Ваня.

– Почему?

Ваня все больше начинал раздражать Павлюка: священник держался как старший, явно командовал. Это злило Павлюка. Он считал Иваньо за своего помощника и не хотел ему подчиняться.

– Я взял его и я за него отвечаю, – сказал Павлюк. – Нечего вам в это дело вмешиваться, святой отец.

– Я отвечаю за все дела не меньше вашего, а может, и больше, – сердито возразил священник.

– Более, чем я, невозможно – моя голова поставлена на карту, – пожал плечом Павлюк.

– А я, кроме головы, рискую репутацией церкви!

– Ну, знаете, – криво усмехнулся Павлюк. – Репутация вашей церкви среди местного населения за годы войны и без того …

– Не обращайте внимания на слова мирян. Пути церкви доступны только богу, – спокойно возразил Ваня,

– Как бог, то пусть и бог, я плохо разбираюсь в богословии … А Демьянко все же останется. Причин подозревать его нет ни у меня, ни у вас.

– Мне он не по душе. У меня против него внутреннее предубеждение.

– Я вовсе не уговариваю вас влюбитися в него. Но он молод, здоров и вряд ли имеет представление о совести и прочая дребедень. Такие люди нужны не только здесь … Очень нужны. Мне хорошо поблагодарят, когда я привезу его с собой.

– Посмотрим, – коротко сказал священник. – А теперь за дело.

Поиски их пока не дали никаких результатов. Павлюк обшарил и простучал все стены третьей камеры, но никаких признаков тайника не обнаружил. Грубо обтесанные камни, скрепленные известью, которая от времени тоже превратилось в камень, плотно прилегали друг к другу, нигде не было заметно трещин, следов того, что камни сдвигали с места. Поэтому Павлюк и Ваня решили искать тайник в других камерах, смежных с третьей, – недаром же Пшеминський вспоминал о ней перед смертью.

Обзор камер занял много времени. Павлюк светил фонариком, а Ваня простукивал стены молотком. Потом они менялись – молоток принимал Павлюк, а фонарь – Ваня. Ни один сантиметр не остался непроверенным.

Первым спасовал Иваньо – он был менее вынослив, чем Павлюк, который отличался большой физической силой.

– Не хватит на сегодня? – Спросил священник, опуская фонарь и вытирая лоб тыльной стороной руки.

– Кончай, – согласился Павлюк. – Черт возьми, так Пшеминському. Не мог сдохнуть на минуту позже. Сколько хлопот через него.

– Да, – сказал Ваня. – Все это далеко сложнее, чем мне казалось … И, возможно, осложнится еще больше. Давайте посоветуемся здесь, без Демьянка.

Пошарив в кармане сутаны, вынул почтовую открытку, протянул Павлюк:

– "Дорогой батюшка, – начал читать Павлюк. – Спасибо за приглашение, но приехать я не смогу, заболел. Живу, как и раньше, в той же комнате, что вам так нравилась, только она такая уж старая, другую строить пора. Приезжайте вы к нам, батюшка, угощу вас медом. А как сами не можете – пусть кто от вас приедет, и дам ему меда. Целую ваши руки, батюшка. Стецько ". Это шифр?

– Пишет один из "бойовкы". Стецько – это его кличка. Я же говорил вам, что попробую связаться с ними и получить взрывчатку! Так вот я встречался с одним из них, он обещал принести тол. Но теперь, как видите, надо ехать самому. И сделать это как можно быстрее – они собираются переходить через Карпаты, пробиратимуться в Западную Германию. Нелегкая наступила для них. Во время войны они еще могли кое-как скрываться, но теперь …

– Как же им удалось послать открытку?

– Это не сложная вещь, ночью зашли в село и бросили в почтовый ящик … Вообще, – Ваня слегка запнулся, видно, ему неприятно было признаваться в этом, – вообще они могут появляться в населенных пунктах только ночью – для операций.

Павлюк без объяснений понял, о каких "операции" идет речь.

– Недавно, – продолжал Ваня, – старший из "бойовкы", Длинный, осмелился зайти в деревню за деньгами, которые ему должны были передать от меня и чуть не погиб, его слишком хорошо знают. Из этих трех только Стецько легальный – он лесник, живет сам.

– Пусть им черт всем, – мрачно сказал Павлюк. – Как же достать тол? Вам ехать по нему нельзя.

– Я и сам думал, – согласился Ваня. – Священник – лицо примечательна. Мое появление в лесника может вызвать нежелательные кривотолки.

– Я тоже не хочу подвергать себя лишний риск, – сказал Павлюк. – Попадешь на проверку – и пропадешь ни за что.

Помолчал, подумал.

– Давайте пошлем Демьянка.

Ваня нахмурился.

– Повторяю еще раз: у меня к нему нет доверия.

– Полноте, святой отец!

– А как он выдаст и Довгого, и нас?

– Ну, это уж извините. Он не выдал меня в самый для этого момент, когда патруль был рядом. Зачем ему высказывать теперь, когда он связан с нами по рукам и ногам? Где логика?

– И все же …

– Никаких "все-таки! – Отрезал Павлюк. – Пошлем Демьянка.

Батюшка достал четки, задумчиво начал перебирать их. Размеренное движение пальцев помогал сосредоточиться.

– Ну, хорошо, – наконец согласился он. – Но с Демьянко надо послать еще одного человека – для взаимного контроля.

– Кого?

– Мою прихожанку.

– Вы решаетесь впутывать в такие дела женщину? Напрасно!

– Это молодая девушка из очень религиозной семьи и сама глубоко религиозна. Воспитывалась в католическом пансионе, где ее отец преподавал математику. Он умер в войну, девушка живет с матерью, обе аккуратно отвел-дуют храм.

– Думаете, этого достаточно, чтобы доверять ей?

Ваня ответил не сразу. Белые пальцы, перебирая четки, шевелились на черном платье сутаны.

– Надо сделать так, чтобы ей можно было доверять, – священник скорее высказывал вслух свои мысли, чем отвечал Павлюком. – Надо сделать так, чтобы она провинилась перед советской властью, и тогда девушка невольно станет ее врагом …

"Правильно, – подумал Павлюк. – Смотри далеко вперед ".

– Длинный и его товарищи не стоят ни копейки, они уже свое отпели, – сказал далее Иваньо, – а кроме них … кроме них, у меня нет никого.

– Вы правы, святой отец, – согласился Павлюк. – Полную прав. Привлечем девчонка, а она найдет других … Кто знает, будут они нам нужны или нет, а может, и будут. Вы меня убедили, пусть едет с Демьянко … Где живет Стецько?

– Возле села Воля Берецька, за Бродами.

– Кстати, молодая парочка, отправилась в лес на прогулку, ни у кого не вызовет подозрения … Теперь еще одно. Надо найти пристанище для Демьянка. Его старое место мне не нравится – как ловушка. У вас нет на примете?

– Возьмите его к себе, – посоветовал священник.

– Нет, – резко возразил Павлюк. – В таких делах я опытнее вас, святой отец. Я Демьянко доверяю, но пока знать лишнее ему не нужно.

Подумав немного, Ваня сказал:

– Поселим его в Багрия.

– У кого?

– У, тех прихожан, о которых я вам только что говорил. У них есть свободная комната, и госпожа Михайлина раз просила меня подыскать ей жильца.

– Тем лучше. Там надежно?

– Вполне.

– Кажется, обо всем договорились? Пойдем скорее вверх, а то сырость здесь до костей пробирает.

Поднялись по лестнице, закрыли за собой дверь.

Демьянко стоял в той же позе, в которой его оставил Иваньо.

– Надоело? – Сочувственно спросил Павлюк. Обратился с вопросом лишь для того, чтобы показать Иваньо свою симпатию к молодому человеку.

– Ничего, – равнодушно ответил Демьянко.

– Не притворись с себя скромника … Сейчас святой отец поведет вас на квартиру, где вы будете жить.

Демьянко молча кивнул.

– Идите не рядом со святым отцом, а сзади, шагах в десяти, – поучал Павлюк. – Догоним, когда он остановится у подъезда. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответил Ваня.

Священник посмотрел в окно-бойницу. Убедившись, что все хорошо, приоткрыл дверь и выпустил Пав-люка.

Вернувшись на свою квартиру, Павлюк прежде вызвал Торкуна. Шинкарь вошел, пугливо озираясь. С каждым днем он все больше боялся своего жильца:

– Как с автомашиной? – Не здороваясь, спросил Павлюк. Он не хотел оставаться в городе ни одной лишней минуты, после того как будет найден документ, и поэтому заблаговременно готовил все необходимое для побега из Кленовая.

– Есть, подыскал, – торопливо ответил Торкун. – По соседству живет один человек, мы знакомы еще с довоенного времени. У него был свой "мерседес", у меня – "фиат". Мой забрали немцы, а он схитрил – разобрал машину на части и спрятал. Теперь его автомобиль снова на ходу. Машина старенькая, не очень комфортабельная, скорость ее невелика, но ездить можно.

– Даст ее вам?

– Когда угодно … За деньги, конечно. Плату запросил высокую, но вы позволили не скупиться?

Павлюк утвердительно кивнул.

– Я ему сказал, что хочу поехать в деревню за продуктами для своего буфета – там они дешевые.

– Правильно, – одобрил Павлюк. – Машиной управлять умеете?

– Призы брал на любительских гонках. Да и шоферские права имею. Мне даже предлагали выгодную работу в гараже, – с гордостью произнес Торкун.

Павлюк пренебрежительно посмотрел на него.

– Что ж, улаштовуйтесь … Чуть позже, я вам позволю …

… В это время священник и Демьянко входили в подъезд пятиэтажного дома в конце улицы, круто поднималась вверх. "Бывший дом для пролетариев в белых воротничках", подумал Демьянко. "Пролетариями в белых воротничках" в панской Польше называли интеллигентскую бедноту: мелких чиновников, учителей, служащих. Они населяли вот такие огромные дома с узкими лестницами, с комнатами-коробками – минимум удобств для жильцов и максимум прибыли для хозяина.

Лифтов здесь, как правило, не было. Демьянко заметил, что священник ступает с ступеньки на ступеньку легко, дыхание его ровное. Подумал: "Здоровый батюшка, как бык".

Остановились на пятом этаже. Ваня нажал кнопку электрического звонка.

Дверь открыла девушка лет двадцати. В желтом свете маленькой лампочки Демьянко разбирательств круглое лицо, белокурые волосы и темные глаза. Увидев священника, девушка приветливо улыбнулась, гибко, с не-осознанной грацией молодости склонилась перед ним. Поймала его руку, поцеловала. Ваня перекрестил девушку, чуть посторонился, пропуская вперед спутника.

– Господин Демьянко, сын моего хорошего знакомого.

Девушка протянула руку.

– Богданна.

Молодой человек пожал ее теплую, крепкую ладонь.

Вошли в комнату: фабричные мебель, несколько вышивок на стенах вместо картин, портрет мужчины с усами стрелой, обведенный траурной полосой. "Отец, – догадался Демьянко, переводя взгляд на Богданна, – у нее такая же мягкая линия губ, выпуклый лоб, ямочки на щеках".

Пожилая женщина, сидевшая в углу за вязанием, быстро поднялась и тоже склонилась под благословение священника.

– Госпожа Михайлина, вы просили подыскать вам хорошего жильца. Господин Демьянко именно такой.

У пани Михайлины усталое и немного грустное лицо женщины, которая прожила нелегкую жизнь. Несмотря на это, в глазах ее порой вспыхивают такие же веселые искорки, как в Богданна.

– Очень рада. – Госпожа Михайлина произносит слова мягко, сердечно. – Надеюсь, вам у нас понравится.

Так Демьянко нашел новое пристанище. Ему отвели комнату в конце коридора, она принадлежала когда главе семьи. Мать и дочь занимали две другие …

Дома Демьянко бывал мало – шел рано утром, возвращался поздно вечером. Целые дни проводил в костеле, охраняя Павлюка и Ваня. Однако обязанности священника то и дело отрывали пан-отца от поисков документа, и Демьянко с Павлюком часами ждали его в отдаленной комнате храма. Павлюк не мог скрыть злости – время было слишком дорогой, а они часами сидели без дела. Однако по настоянию Иваньо, к "работе" Демьянка не привлекал. В своем недоверии к молодому человеку батюшка остался непреклонен. Пробирались Павлюк и Демьянко в костел можно незаметнее, и вряд ли кто из священнослужителей храма святой Елижбеты знал, что к Иваньо регулярно приходят посторонние люди.

Богданна Демьянко почти не видел. Девушка работала кассиршей в заводской столовой, приходила уставшая, сразу ложилась спать. Встречаясь, обменивались короткими, незначительными фразами, она явно избегала Демьянка, свободное время проводила у себя в комнате за книгой.

Зато с ее матерью Демьянко подружился быстро. Он целые вечера просиживал с госпожой Михайлиной, слушая ее рассказы о прошлом, о муже, о долгой жизни, которое промелькнуло незаметно. В комнате так тихо, что даже слышно, как тикают спицы госпожа Михайлины.