Текст книги "Путешествие за семь порогов"

Автор книги: Юрий Самсонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

8

К вечеру, придя домой, ребята узнали, что дядя Егор получил путёвку в санаторий и вечером уезжает. На следующий день – другая новость. Принесла её Люська. Она ворвалась в комнату, размахивая газетой.

– Вот! – кричала она. – Дождались! Всё написано! Сидите тут, ничего не знаете, дураки паршивые, а теперь всё без нас найдут!

И она заревела. Серёга выхватил газету, вместе с Гринькой стали читать. У Гриньки, когда он прочёл заметку, бешено заколотилось сердце. Было в ней сказано, что найдены документы, подтверждающие существование дороги через Большое болото, и что с такого-то числа работники комплексной партии № 1 приступят к изысканиям. Гриньку уже не интересовали клады, но всё же было обидно: обойдутся без него. У Люськи высохли слёзы. Она глядела исподлобья, будто это Гринька был во всём виноват. Только Серёга, поморщив лоб, вдруг объявил:

– А мы ещё успеем! Лодка есть, мотор перетащим, картошки возьмём…

– Да кто же нас отпустит?

– А мы спрашиваться не будем. Письмо оставим, чтоб не хоронили нас. Бензин добудем, ружьё есть, чего ещё?

Глаза у Серёги, этого спокойного человека, блестели, даже скулы стали розовые.

– Вдвоём-то запросто спроворим.

Люська встала, нос её побелел от гнева.

– Это почему же вдвоём? – просипела она, вдруг потеряв голос. – А я, что же, не человек вам?! Да я сейчас же маме всё расскажу, нахалы вы проклятые!

Ничего не поделаешь – пришлось брать и Люську. Всё равно от неё не отвязаться.

9

Побег из дому прошёл гладко, и путешествие в первые дни было спокойное. Только на Похмельном натерпелись страху, да и то больше из-за Люськи.

Было это вот как.

Лодка шла серединой реки, и берега, ещё недавно такие далёкие, что их можно было принять за длинные плоские тучки над горизонтом, медленно приближались. На синеве неба всё яснее пропечатывались верхушки прибрежных холмов. Вскоре на левом берегу появилась деревенька.

– Донга, – сказал Серёга.

К Донге с другой стороны шла большая лодка, нагруженная сеном. Гребцов за сеном не было видно, будто сами собой под водой поднимались и опускались длинные вёсла. На корме сидела девчонка в платочке. Две низкорослые коровы жевали сено и помахивали хвостами. Непонятно, как лодка могла выдерживать такой груз. На всякий случай ребята подбавили газу и проскочили мимо, не оглядываясь, – не хотелось никаких разговоров, а ещё пуще того, встретить знакомых.

В полдень показались скалы, похожие на Борсей и Крест. Они стояли, как ворота. Это было Донгинское ущелье. Моторка прошла под берегом, и дробный рокот мотора долго ещё висел над рекой. Впереди, у подножия утёсов, река пенилась седыми гребешками. И это уже не мотор стучал – это шумел порог Похмельный.

Серёга был бледен. Он то вставал, то садился, вертел головой, отыскивая по берегам известные ему приметы. Отец много раз говорил ему, что на Туроке посреди каждого порога обязательно есть проход. Он узок, опасен, и его не легко найти. Серёгино беспокойство передалось Гриньке. Только Люська была всем ужасно довольна. Да ещё спокоен был мирно дремавший Карат.

Хорошо, что на пути встретился островок – маленький, чуть больше болотной кочки. Серёга выпрыгнул и, придерживая лодку верёвкой, постоял немного, вглядываясь в реку. Затем протащил лодку к нижнему концу островка, прыгнул в неё и схватился за вёсла.

Проскочили шиверу – буруны, кипящие на мелководье перед порогом. И тут началось… Лодку швырнуло в воздух, затем она шлёпнулась на воду, и клочья пены полетели в лицо. Карат забился под скамейку, а Серёга кричал что-то, но ни Гринька, ни Люська не слышали его. Гринька не столько услышал, сколько догадался – черпак! Он с трудом оторвал руку от борта и схватил черпак. Теперь он всем телом чувствовал гуденье лодки. Она могла не выдержать и развалиться. Могла опрокинуться. Могла просто подпрыгнуть и выкинуть пассажиров. И ничего уже нельзя было изменить. Течение увлекало лодку туда, где ещё выше и круче кипели между чёрными камнями волны, а вода гремела, как неутихающий взрыв.

Серёга, сцепив зубы, тяжело ворочал вёслами, стараясь удержать лодку вдоль течения. Гринька вычерпывал воду, захлёстывающую борт. Обмирая, он смотрел через голову Серёги: скоро ли это кончится? И глазам своим не поверил: на носу лодки, ни за что не держась, стояла Люська в своём красном, как огонёк, платьишке. Когда лодка подпрыгивала – подпрыгивала и она. Когда нос зарывался в волну, пена захлёстывала голые Люськины ноги. А лодку несло самой серединой порога, вскачь по белым водяным буграм… Казалось, всё это длится бесконечно, хотя на самом деле не прошло и минуты, когда лодку перестало швырять и мягко закачало на шивере. Бледный Серёга поднялся, схватил Люську за косу и дал ей тумака.

– Дура, – сказал он и стал стягивать рубаху, насквозь мокрую, так же, как и штаны.

Глядя на Серёгу, разделся и Гринька, сразу же стиснутый ледяным ветром, плотным, как компресс.

А Люська, потирая шею, сказала, улыбаясь:

– Кто не трусил, тот сухой.

Так был пройден Похмельный, потом Бражный.

И снова тянулись берега, нетронутые, безлюдные. После Донги на островах встречались иногда приземистые постройки, стога сена, бродили лошади и коровы, которых никто не пас: ничто им тут не угрожало, удрать было некуда. И опять на десятки километров – ни дыма, ни столба, ни тропинки. Так добрались до Шамана.

10

Среди ночи Серёга разбудил Гриньку, передал дежурство. Люську от дежурства освободили.

– Пойдёшь серединой, – сказал он. – Острова обходи подальше, а то на мель сядем.

Он завернулся в полушубок и уснул.

Гринька честно не спал. Вести лодку при лунном свете было легче, чем в сумерках, когда всё расплывчато, нечётко, когда сбивают с толку полосы тумана. Лодка слушалась, Гринька держался фарватера, как было велено, и носом не клевал, хотя потом его и пытались обвинить в этом. Но в первую очередь виноват был, конечно, Серёга, знавший эти места больше по чужим рассказам. Нетрудно было ошибиться…

Неизвестно, что там произошло, – может, уши заложило, а может, он на минуту прикорнул, но рёва Шамана Гринька сразу не расслышал. Он очнулся, когда лодку уже закачало. Ещё не поздно было повернуть к берегу, но Гринька растерялся и стал расталкивать крепко спящего Серёгу. На это и ушли последние драгоценные секунды. Когда Серёга проснулся, было поздно. Лодка с размаху боком налетела на камень, перевалилась через него, налетела на другой, и даже здесь, среди непрерывного грома, было слышно, как хрустело дерево…

Полная воды, теперь она стояла среди скользких чёрных камней, блестевших под луной, а вокруг бурлила чёрная вода. Попытки вычерпать воду ни к чему не привели: воды не становилось меньше. Просто сейчас не было видно, что лодка треснула пополам. Мотор лежал в стороне, а винта и в помине не было – срезало начисто.

Ребята выбрались на большой плоский камень. Испуганные, ошарашенные спросонок, они даже не поняли, какой избежали опасности. Полушубок уцелел у одной Люськи, а Серёга и Гринька остались в чём были. Турока вымыла из лодки всё, что могло уплыть. Единственное, что удалось спасти, – это спиннинговые удилища, застрявшие под сиденьями. Больше у них ничего не уцелело. И ничего не оставалось делать, как сгрудиться и ждать рассвета в надежде на случайных рыбаков. Идти по скользким камням, по бегущей воде, обманчивой и неверной от лунного блеска, было верной гибелью.

Люська одеревеневшими пальцами расстегнула мокрый полушубок, стянула его с себя, накинула сверху на Гриньку и съёжилась вся, прижавшись к нему. С другой стороны к нему пристроился Серёга, и все они вместе облепили Карата. Так, сидя на корточках, они дрожали, пока не зашевелился Серёга.

– Брёвна! – крикнул он вдруг. – Брёвна, ребята!

– Что?

– Брёвна, говорю! Не понимаете, что ли? Видали, сколько брёвен?

Ободранные, изжёванные каменными челюстями порога, повсюду торчали концы брёвен.

– До берега на них доплывём!

От холода, от усталости ребята долго не могли понять, что он хочет от них. Но даже и поняв, не захотели двигаться с места. Было скверно, но то, что он предлагал, было ещё хуже. Это значило растерять остатки тепла.

Но Серёга добился своего. Пришлось немало повозиться, чтобы освободить, а потом удержать на воде три брёвнышка. Ребята легли на них животами, оттолкнулись от камней и поплыли. Только беднягу Карата они потеряли – он как плюхнулся в воду, только его и видели: мелькнула в воде остроухая морда и скрылась.

Шивера раскачала их, обдала водой и понесла к темнеющему острову. Потом брёвна процарапали песок на мели и остановились. Ребята поднялись, совершенно занемевшие от стужи, и огляделись. По длинной песчаной косе бежал им навстречу и заливался безудержным лаем Карат. Наверно, с полчаса посидели ребята, приходя в себя, а потом уже по розовой от зари мелкой спокойной воде побрели к сумрачному лесистому берегу.

Спички, спрятанные в коробке из-под леденцов, оказались сухими, и скоро возле зимовья заплясал костерок. Карат дремал перед огнём, время от времени вздрагивая во сне, ребята сушили одежду и грелись.

Серёга тряпкой, накрученной на палку, протирал ружейный ствол изнутри, а запасливая Люська вытаскивала из размокшего кармана хлебную мякоть и, посадив на прутик, поджаривала её над костром.

– Пожалте, господа, к столу, – сказала она. – Обед подан.

До этого голод ещё можно было терпеть, потому что хотелось только тепла. Но сейчас ребята почувствовали: если немедленно не поесть, они тут же умрут. Очнулся Карат и тоже уставился блестящими глазами на хлеб. Однако все терпеливо ждали. Люська честно поделила его на четыре части. Каждому, и Карату тоже, досталось по небольшому куску.

– Теперь не пропадём, – бодро сказал Серёга. – Погреемся – и за удочки. А я с ружьём похожу, глядишь, что попадётся.

11

Дело будто бы лёгкое: взмахнуть удилищем и одновременно отпустить из левой руки грузило, которое вместе с якорьком увлечёт за собой леску с катушки и плюхнется в воду далеко-далеко. Тут «сразу начинай сматывать леску. Вся наука. Но у Гриньки блесна то падала у самых ног, то летела не в ту сторону, угрожая зацепить Люську или Карата. Вообще этот здоровенный тройной крючок внушал Гриньке страх.

А Люська только размахнётся – р-раз! – и далеко от берега булькнет грузило, а потом застрекочет катушка, приволакивая блесну. Пусто! И снова – р-раз!

Гринька отошёл подальше от Люськи и кидал, кидал, пока не стало хоть как-то получаться. Один раз закинул блесну почти так же далеко, как Люська, начал сматывать леску, но вдруг заело. Видно, якорёк за что-то зацепился. Гринька стал дергать удилище, дёргать незаметно, чтобы Люська не увидела, и вдруг заметил, что туго натянутая леска ходит под водой из стороны в сторону, а катушка трещит.

– Люська! Гляди, гляди!

– Тащи! – завизжала она.

Гринька растерялся. Кого тащить? Это его тащат! Люська бросила своё удилище, подскочила, но поздно: леска стала свободно сматываться на катушку. Показалась крутящаяся блесна. Всё было цело. Гринька с облегчением перевёл дух.

– Порядок.

– Везёт дуракам! – Люська плюнула на песок и подняла своё удилище. – Уйди с моих глаз!

Гринька понял, что упустил рыбу. И здоровую, наверное. Он снова принялся закидывать блесну, с каждым разом всё уверенней.

И-ах! – медленно крутилась катушка. Леска натянулась струной, тронь – запоёт.

– Что это? – Люська отскочила в сторону.

Катушка постреливала всё реже. Метрах в тридцати, изогнувшись, выплыла на поверхность рыбина с растопыренными плавниками и тёмной спиной. Она шла к берегу, будто ракета, извиваясь и мотая хвостом.

– Держи! – прохрипела Люська, передавая Гриньке удилище, а сама прыгнула в воду и подхватила рыбину под жабры. Гринька бешено закрутил катушку, упал на спину, но даже и лёжа всё крутил и крутил на себя леску.

Они были сплошь в песке – Гринька, рыбина и Люська.

– Чуть не ушла, – торжествовала Люська.

А рыба и верно могла уйти: якорёк впился только в край верхней губы.

– Таймень! – определила Люська и нежно похлопала его по спине.

Тяжёлое литое тело его туго билось на песке. Карат подбежал было, но остановился, поглядывая с опаской.

– Таймени знаешь какие бывают? – сказала Люська. – На Шамане одного старика с девчонкой утопил. В лодке они были.

Серёга подбил двух рябчиков, и голод ребятам теперь не угрожал. Оставалось решить одно – как выбраться отсюда.

За весь день вдали не показалось ни одной лодки. Так мог пройти и завтрашний и послезавтрашний день. Но и на этот раз выручил Серёга. Он обследовал остров и нашёл немало досок, пробитых гвоздями.

– Будем строить плот, – сказал он.

Люська занялась ужином, а мальчики принялись за дело. Гвозди они вытаскивали с помощью камня и палки, прямили и укладывали один к одному. И так дотемна. А утром сшили плот поперечными плахами, смастерили весло из длинной доски и устроили место для костра, чтобы плыть без остановок, не причаливая к берегу.

И вот впереди – Загуляй…

Последний кусок пути показался Гриньке бесконечным оттого, что делать было нечего. Он всё лежал, свесив голову, и следил за стайками мальков. Серёга – тот иногда для виду брался за весло. И только Люська занималась делом – всю дорогу забрасывала блесну и стрекотала катушкой.

Прошли мысочек, и сразу из тайги на берег будто выпрыгнула деревенька. Да какая! Маленькая, а до того весёлая – глаз не оторвёшь. Не только наличники и ставни крашеные, но и ворота, стены, крыши. Одни как яичный желток, другие – красные, голубые, коричневые или вперемежку. Редко встретишь что-нибудь похожее на звонкую, как ёлочная игрушка, деревеньку эту – Загуляй.

СЕМЕЙНОЕ ДЕЛО

1

Весёлой деревенька была только издали. Вблизи же всё показалось иным. Улица была чистая и безлюдная. Избы похожи на деревянные крепостцы: четырёхугольный крытый двор, обнесённый бревенчатым заплотом, жилые дома в одном углу, двухэтажный амбар с чёрными отверстиями вроде бойниц – в другом. Деревянное кружево на карнизах крыш, воротах и ставнях истлело от времени, весёлые краски пооблупились. Давно опустел Загуляй: избы, заколоченные накрест трухлявыми досками, сломанные заборы, проваленные крыши…

От деревенского паренька ребята узнали, что в Загуляв остановилась экспедиция. Паренёк довёл их до калитки конторы, а сам остался на улице.

Усадьба с виду была давно заброшена, и экспедиция обживала её заново. У стены дома стояли мерные рейки, треноги и множество разных, всё больше поломанных лыж. Тут же, во дворе, был и склад экспедиции: трубы, ящики, каменные цилиндры, козлы, столбы и жерди. Серёга, имевший привычку хвататься за всё, что придётся, пробуя силу, стал приподнимать какую-то жердину, но она оказалась каменной, метра в три длиной.

– Что, не поднять? – послышался голос.

Гринька втянул голову в плечи: перед ними стоял Нарымский.

– Интересно небось? – усмехнулся он. – Это, брат, керны. Видал зимой буровые на льду? Бурим дно и берега, а потом из труб вынимаем эти камешки. Образцы пород. Постой-ка, друг. – Нарымский схватил Гриньку за плечо и повернул к себе. – Так и есть! А я гляжу, кто это рожу воротит! Ты откуда здесь, братец?

Гринька покраснел и отвёл глаза.

– Да он с нами, – заступился Серёга. – Мы на рыбалку из Светлогорска…

– Ну, а как сюда добрались?

– Обыкновенно: сперва на лодке, ну а потом… это самое… на плоту!

– Так-так… – Нарымский задумчиво оглядел ребят. – А родители знают?

– А как же! Только вот нельзя ли им радиограммку дать?…

– Радиограммку?!

Нарымский сгрёб всех троих в охапку и потащил к крыльцу.

– Радист! – кричал он, вталкивая ребят в сени. – Жаловались, что делать нечего! Вот займитесь-ка этими!..

Серёга и Люська разлетелись от Нарымского в стороны, но Гриньку он крепко держал за шиворот.

– А я ведь, старый дурак, почти поверил в тот раз! Тебе и Крапивину. А теперь вижу, кто ты есть: бродяга и шалопай! И мошенник к тому же! Только больше меня не надуешь, дудки! А ну, кому адресовать радиограмму?

И пока ребята растерянно глазели по сторонам, избегая грозного взгляда Нарымского, тот с ходу диктовал радисту:

– «Ваши милые детки находятся в данное время в Загуляе. Точка. Меры, связанные с их доставкой в Светлогорск и оплатой расходов, экспедиция на себя не берёт. Точка. Обо всём позаботьтесь сами. Точка. Моя личная настоятельная просьба по прибытии домой высечь всех троих. Точка. Нарымский». Записали? Передавайте!

Нарымский с грохотом уселся за стол, заваленный синьками; пальцы его, измазанные чернилами, выстукивали марш.

– Ну и семейка – на мою шею, – бурчал он, но уже без прежней ярости. – И как вы, между прочим, думаете возвращаться, а?

– А мы пока не собираемся, – сказал Гринька, набравшись храбрости. – Нам, по правде-то, на трассу надо, к отцу.

– Зачем?

Ребята молча переглянулись.

– Опять тайны мадридского двора?! – неожиданно заорал Нарымский и грохнул кулаком по столу. – А ну, выкладывайте!

И тогда Гринька рассказал о заметке в «Огнях Светлогорска» и честно признался, что им захотелось принять участие в поисках дороги. Об остальном он, конечно, промолчал.

– Газета до нас не дошла, – сказал Нарымский. На лице его было тягостное недоумение. – Что ж, на трассу я вас, пожалуй, отправлю. Утром пойдёт машина. Это, конечно, будет нарушение, да уж чёрт с вами, пускай Коробкин сам возится. – Он побарабанил пальцами по столу и произнёс медленно: – А с газетчиками разберёмся. Всё это враньё: никаких поисков не намечается, никакие сроки не назначены. Чистая липа, ребятки. Кстати, есть хотите?

2

Одна фара была заклеена изоляционной лентой, другая вдребезги разбита. Вместо боковых стёкол – листы фанеры, борта – сплошная заноза. Ребят вёз грузовик-вездеход, весь покалеченный, будто только что из аварии. Когда ребята увидели его, они засомневались – пойдёт ли он. Но грузовичок бодро одолел бездорожье, проскочил гать, проложенную через Малое болото, и долго колесил по просеке, пока не забуксовал в луже. Но вдали уже виднелась палатка.

Гринька, оставив ребят в кузове, выпрыгнул и понёсся к ней со всех ног. Подбегая, он увидел у входа большую бурую собаку. Но вдруг собака встала на задние лапы, и на Гриньку прямиком пошёл медведь.

Гринька оторопел и застыл на месте, не в силах шелохнуться. Медведь остановился перед ним и протянул лапу. Гринька, чувствуя слабость в ногах и пустоту в животе, попятился – шаг, другой, наткнулся на корневище и грохнулся наземь. И тут послышался настоящий – не то что в цирке – медвежий рёв. Гринька приподнялся и увидел, что медведь волчком крутится на месте: Карат вцепился ему сзади в шерсть. В это время из палатки выскочил человек в трусах и гимнастёрке и схватил медведя за загривок.

– А ну-ка, уйми своего зверя!

Вместе с подбежавшими Серёгой и Люськой Гринька еле оттащил пса, а человек в трусах хохотал. У него были выцветшие брови над голубыми, тоже выцветшими, глазами. Спокойно, как милиционер воришку, он держал медведя за шиворот, и шерсть ерошилась у него меж пальцами, как живая. Медведь жалобно, по-собачьи, скулил.

– Ручной он, не бойтесь. Входите.

Из палатки, оказывается, видели, как Гринька пятился, и ребят встретили смешками.

– Это же он с тобой поздороваться хотел!

Никто не удивился появлению ребят. Парни в драных ковбойках, бородатые, чумазые, ходили по полу босиком, возле печки громоздилась гора порыжелых сапог и заношенных, промасленных телогреек. Гринька растерянно оглядывался, не находя знакомых лиц.

– Не узнаёшь, что ли?

Это был дядя Володя, товарищ отца. Он тряхнул Гриньку за руку.

– Почему от своих отстали?

– От каких своих?

– Егор Матвеевич и ещё один – в шляпе. Вы разве не с ними?

– Да нет, мы сами, – помялся Серёга, сообразив, что добра не будет от встречи с отцом.

– С баржой, что ли?

– На лодке. Потом на плоту. Каникулы у нас, ну и мы порыбалить…

– Ого! – удивились бородачи. – Ай да младенцы!

– А мы их медведем пугаем!

– Ладно, отец разберётся сам. Дело не наше.

– А где он? – спросил Гринька.

– Речка тут есть, Моргудон. Хариус в ней. А этот, который в шляпе, рыбак заядлый. С вечера ушли, вот-вот объявятся. А отец твой, между прочим, только недавно с постели. Поранили его малость в тайге…

3

Случилось это, как позднее узнал Гринька, ещё зимой, вскоре после Гринькиного приезда в Светлогорск. В субботу вся бригада укатила в Загуляй, в баню, а бригадир остался. Все знали, что он собирается потратить полтора свободных дня, чтобы поискать дорогу через болото. Письмо с картой от бабки не приходило, и он взялся за поиски сам.

Бригада вернулась на стан в воскресенье утром. У входа в палатку увидели кровавый след. Бригадир лежал на полу в луже крови. Лицо повёрнуто набок, белее свечи. Подумали, мёртвый. Но оказалось, живой, хотя и раненый, а ещё и обмороженный. Рана была страшная: будто ломик вонзили в грудь повыше сердца. Пенициллину всыпали в неё сколько было, погнали машину за врачом. Врач вынул из груди Андрея Коробкина смятую медвежью пулю: та ударила в металлическую пуговицу бушлата, и это его спасло. Вывезти Андрея было нельзя. Больше недели хирург прожил в зимовье и в конце концов отвёл от него смерть.

Ребята из бригады ходили по следам, но только зря натоптали. Несколько дней шарил по тайге милиционер, но и он ничего не узнал. Выяснили кое-что только после того, как Андрей Петрович пришёл в себя.

В ту субботу он бродил до темноты. Возвращаясь к зимовью, присел отдохнуть на пенёк. Кусты и деревья колюче сверкали куржаком под луной. Андрею почудилось, будто по его следу, краем болота, движется какая-то тень. Он вгляделся, но не поверил глазам, пока не услышал хруст снега под лыжами. Кто бы это мог быть? Лэповский? Охотник? Андрей встал и пошёл навстречу. Стало слышно хрипловатое дыхание идущего.

– Здравствуйте, – осторожно сказал Андрей. – Откуда пришли?

Человек вскрикнул, и только снежная пыль завихрилась за лыжами: кинулся прочь. Андрей вдогонку: кто такой, почему удирает?

Пришелец оказался хорошим ходоком. Хотя Андрей шёл по готовой лыжне, гонка продолжалась долго. По всем приметам, просека была уже близка. Незнакомец понемногу сдавал, Андрей настигал беглеца. В полосе лунного света он разглядел шапку с поднятыми ушами, приклад ружья над плечом, потом всё это снова ушло в тень.

– Стой! – закричал Андрей, ворвавшись в полосу света, и за скрипом собственных лыж не расслышал, что скрип чужих затих: беглец остановился.

Незнакомый голос ответил из тени:

– Сам стой: на мушке держу тебя.

– Ты кто такой?

– А ты кто?

– Коробкин, бригадир.

– Не ошибся, значит. Повезло!

Из темноты навстречу вырвался пучок огня, Андрей повалился, но сил ещё хватило стянуть с плеча ружьё и выстрелить в темноту. Оттуда не ответили. И только тогда Андрей рухнул головой в снег.

Очнулся он от мороза. На нём не было часов, карманы вывернуты, но всё же он был жив и кое-как добрался до палатки.

Участковый точно установил, что здешние мужики ни при чём. Они тут все на виду. И неизвестно, откуда пришёл и куда скрылся преступник…