Текст книги "Вэкэт и Агнес"

Автор книги: Юрий Рытхэу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

15

Ветер продолжал сотрясать палатку. Оттяжки ослабели, и брезент почти навис над лицом.

Вэкэт смотрел на заиндевелый брезент и думал, что надо выйти, подтянуть оттяжки, иначе нельзя будет разжечь примус. Такой низко нависший брезент слегка подсохнет, а потом вспыхнет. Вэкэт видел, как горят брезентовые палатки. Они вспыхивают и гаснут в одно мгновение, оставляя после себя лишь кучу вонючей слоистой золы.

Выбравшись из спального мешка, Вэкэт хотел встать на ноги, но стукнулся головой о провисший брезент и упал. "Даже от такого слабого толчка падаю", – невесело подумал он и принялся освобождать вход от снега. Сначала он рыл руками в оленьих рукавицах, потом сообразил, что рукавиц ненадолго хватит. Он огляделся и увидел выскобленную дочиста оловянную тарелку.

Снег уплотнился, и тарелка в руках Вэкэта гнулась и жалобно звенела.

Наконец вход был отрыт и, набрав полные легкие воздуху, Вэкэт нырнул в пургу. Как и в прошлый раз, ветер тут же бросил его на землю и принялся катать. Вэкэт ловил руками неровности снега, чтобы ухватиться за них. Мелькнула почти полностью занесенная нарта. "Часть ремней можно с нее срезать и съесть!" – сверкнуло в голове. Сделав усилие, он все же уцепился за еле видимый заструг и пополз к нарте.

Он долго пытался выдрать нарту из снега. Но сугроб настолько уплотнился, что и ножу поддавался с трудом. Тогда Вэкэт решил не вытаскивать ее целиком, а только обнажить ту часть, на которой был наиболее толстый ремень. Это там, где передняя дуга соединялась с полозьями. Ремень затвердел и высох на морозе. Сталь ножа гнулась, словно резала не кожу, а металл.

Вэкэт пилил ремень, и тягучая горькая слюна заполняла рот. Он не чувствовал голода. Это было что-то другое, скорее страх перед смертью, чем простое желание поесть. Он знал, что от этого ремня скрючит его желудок, боль согнет дугой, но надо есть, чтобы выжить.

Вэкэт отпилил несколько кусков толстой кожи. Это была хорошая кожа, еще далеко не старая, и, видимо, какие-то крохи питательных веществ еще оставались в ней.

Наскоро подтянув оттяжки, он ринулся в палатку. В примусе еще оставался бензин.

Вэкэт решил сварить настоящую похлебку. Он разыскал давно заброшенную и выскобленную до блеска алюминиевую кастрюлю, набил ее снегом и поставил на разожженный примус. Отрезав от ремня небольшой кусок, положил в рот, ожидая, пока закипит вода. Он жевал тягучую безвкусную кожу и отгонял наползающие мысли о том, как готовится лахтачий ремень, как он выдерживается в специальной жидкости до того, что становится молочно-белым, скользким. Снег в кастрюле растаял быстро. Хорошая штука бензиновый примус!

Опустив в воду куски лахтачьего ремня, Вэкэт приготовился к долгому ожиданию: чем дольше будет вариться кожа, тем мягче она будет.

Самое противное – это ощущение слабости. Даже простые движения вызывали одышку и усталость. Вэкэту раньше было совершенно чуждо такое ощущение: он никогда не болел, а если и проводил в постели один-два дня, то лишь по твердому настоянию школьного врача.

Этого жалкого количества лахтачьей кожи, конечно, совсем не много. Надо было нарезать побольше. Все равно нарты испорчены. А потяг можно привязать прямо к поперечным перекладинам. Если добавить в кастрюлю хотя бы полметра ремня, это уже будет ощутимо для желудка.

Вэкэт выбрался из палатки, дополз до торчащей из-под снега нарты и принялся пилить ремень. Он хорошо потрудился над нартой, она почти вся вылезла из-под снега. Вэкэт потрогал ее и даже попытался пошатать ослабевшими руками. Ехать на ней еще можно. Во всяком случае, до полярной станции, вон до того плато, на которое только поднимешься – и можно катиться до дома…

Из снега торчал краешек консервной банки из-под сгущенного молока. Вэкэт нагнулся и выковырял банку из снега. Она казалась целой. Сунув банку в тот же карман, где лежали куски лахтачьего ремня, Вэкэт двинулся к палатке. Войдя внутрь, он ругал себя за легкомыслие: примус продолжал шуметь. Это было непростительной небрежностью – оставлять горящий примус в пустой палатке. Одно неверное движение воздуха – и пламя может перекинуться на брезент палатки. Это только с виду кажется, что брезент сырой. Он будет гореть, как фотопленка: вспыхнет, погаснет – и нет больше палатки.

Вэкэт высыпал куски ремня в кипящий «бульон», вытащил банку и принялся очищать ее от снега. Даже малых остатков молока на стенках будет достаточно, чтобы изменить вкус пресного кипятка и создать иллюзию питательного напитка. По мере того как банка освобождалась от налипшего снега, у Вэкэта росло беспокойство. Он старательно отгонял надежду, потому что чувствовал, что разочарование будет для него сильнейшим ударом. Дело в том, что банка была довольно тяжела, чтобы быть заполненной только снегом. Даже очень плотным снегом. Может быть, ока хотя бы наполовину… Но Вэкэт что-то не помнил, чтобы он выбрасывал недоеденные консервы. Наоборот, он старался все выскоблить дочиста. Обследовав со всех сторон банку и сдерживая нарастающее волнение, Вэкэт наконец убедился, что банка цела. И тут случилось неожиданное: слезы обильным потоком хлынули из глаз, рыдания потрясли ослабевшее тело. Вэкэт держал в руках банку, словно собственное сердце, вынутое из груди. "Вот оно, спасение, – думал Вэкэт. – Ведь эта банка даст мне возможность продержаться до конца пурги. Пурга должна кончиться. Это не декабрь, когда пурга может длиться месяц. Я спасен!"

А в котелке клокотало варево из лахтачьего ремня, наполняя палатку терпкой вонью. Над водой поднималась шапка обильной пены.

Вэкэт выключил примус. Первой мыслью его было вылить содержимое из кастрюли, но благоразумие взяло верх. Он осторожно снял кастрюлю с примуса и поставил в дальний угол палатки: пусть стоит до поры до времени.

Теперь надо было установить, что же содержится в консервной банке. Этикетки не было, а символы на дне банки ничего не говорили Вэкэту, хотя он знал, что они означают содержимое. Что бы там ни было – это еда, это жизнь. Если это мясные консервы, надо сварить суп. Пожиже, чтобы можно было растянуть на несколько дней. А если это сгущенное молоко, то развести в чайнике…

Вэкэт вытащил нож и осторожно принялся вскрывать банку. "А вдруг пустая?" – с замиранием сердца подумал Вэкэт. Но рука чувствовала, что в банке что-то есть. Она не могла быть совершенно пустой. Вэкэт расширил ножом отверстие. В банке было сгущенное молоко. Оно застыло на морозе, поэтому не выливалось в пробитое отверстие.

Вэкэт облизал лезвие, слегка запачканное молоком. Обильная слюна потоком хлынула в сухой рот, скулы свело. Не торопиться, спокойствие… Надо найти чайник и натаять в нем снега. Побольше, полный чайник, И в нем уже развести молоко.

На этот раз Вэкэт не стал набирать снег под спальным мешком. Он отогнул полу палатки и наскреб чистого снега, без оленьего волоса, без грязных, бензиновых пятен. Умяв снег в чайнике, он поставил его на огонь. Когда снег превратился в воду, Вэкэт добавил еще снегу и повторял это до тех пор, пока чайник не наполнился горячей водой. Осторожно, стараясь не уронить ни одной капли, Вэкэт принялся перекладывать застывшее сгущенное молоко из банки в чайник. Он доставлял себе маленькое удовольствие, каждый раз облизывая лезвие ножа. Выскоблив дочиста банку, он налил в нее из чайника уже побелевший кипяток и несколько раз тщательно промыл банку, пока она не заблестела, как новенькая. Он не стал вновь кипятить чайник, решив, что кипячение разрушит питательные вещества, содержащиеся в молоке.

Вэкэт поискал кружку, которую давно забросил, потом подумал, зачем пить из кружки, когда можно из носика чайника. Тогда не потеряешь ни капельки драгоценной жидкости. Но прежде Вэкэт вывернул наизнанку спальный мешок, выбил снег, снял верхнюю одежду и забрался в мешок. В палатке было почти тепло, и даже белый налет инея на потолке растаял.

Устроившись удобнее, Вэкэт подтянул чайник и жадными воспаленными губами впился в помятый носик.

Вэкэт глотал горячий напиток и стонал от удовольствия. Он почти силой отрывал свои губы от чайника, чтобы отдышаться. Потом опять припадал к носику и сосал, глотал, снова сосал…

С усилием оторвавшись от чайника, он лизнул повисшую белую каплю на носике. На сегодня довольно. Он и так выпил почти половину. Так нельзя. Единственное оправдание в том, что для восстановления сил надо получить большую порцию. Чтобы потом частично восстановить утраченное, разумными дозами поддерживать силы.

Чайник стоял на снегу на расстоянии вытянутой руки.

Надо потерпеть до завтра. Утром можно сделать три-четыре глотка. А теперь хорошо бы заснуть, чтобы энергия зря не растрачивалась.

Сегодня можно отказаться от воспоминаний, потому что они подошли слишком близко к настоящему и будут беспокоить затянувшуюся рану. Сегодня только спать. Не может быть, чтобы пурга продолжалась вечно. Она может кончиться так же внезапно и неожиданно, как неожиданно Вэкэт нашел банку сгущенного молока. Терпение и вера. Все будет хорошо… Вэкэт уснул почти мгновенно, провалившись в пустоту. До него лишь изредка долетали порывы ветра.

16

…Это был маленький «Ту», как детеныш большого «Ту-104». Он и в воздухе чувствовал себя резво, мог позволить себе резкий вираж, крутой разворот. Среди пассажиров было много эстонцев. Рядом уселась дама с огромными блестящими шариками на тоненьких цепочках в ушах. Когда она поворачивалась, шарики разлетались в стороны, и Вэкэт боялся, что они заденут его или, хуже того, оторвут даме мочки уха.

Стюардесса объявила о предстоящем полете на русском и эстонском языках. Название «Таллин» она произнесла так же, как Агнес, с небольшим придыханием, так что получалось "Тайлин".

Дама искоса посматривала на Вэкэта, потом резко отворачивалась, и шарики стремительно проносились перед лицом Вэкэта так близко, что ему приходилось слегка отстраняться.

Самолет летел спокойно и легко. Под крылом проносились рваные клочья облаков. Меж ними виднелась земля – желтеющие лиственные леса, поля и густой зеленый покров хвойного леса, который становился тем больше, чем дальше на северо-запад забирался самолет.

В Москве Вэкэт провел четыре дня. Он посетил все места, которые заранее наметил: и Кремль, и Мавзолей, и Третьяковскую галерею. Хотел было пойти в Большой театр, но сезон еще не начался. Зато он побывал в кинотеатре – на проспекте Калинина. Он сидел в прохладном зале и вспоминал тундровую Красную палатку, битком набитую оленеводами, их возгласы и громкий стрекот движка за полотняными стенками. Здесь же было тихо и торжественно, как в утренний час на озере Иони, несмотря на то, что в зале помещалась, наверное, не одна тысяча человек.

Самолет на Таллин улетал из Шереметьевского аэропорта. Вэкэт заказал такси. Погода стояла отличная, плащ почти не приходилось надевать, но Вэкэт носил его везде с собой, перекинув через руку, как это делали многие москвичи.

Мерно гудели турбины. Детеныш большого «Ту» летел уверенно, иногда вдруг вздрагивая на каких-то воздушных ухабах, которые большой «Ту-104» попросту не заметил бы.

Некоторые из пассажиров дремали. Вэкэт тоже попытался закрыть глаза, но тут же перед его взором возникло лицо Агнес. Ее длинные глаза… Когда ока чему-нибудь удивлялась, глаза ее не округлялись, как у всех, а становились еще длиннее. "Какая пр-релесть!" – произносила она, перекатывая во рту раскатистое "р".

Интересно, что она скажет, увидев Вэкэта? Глаза ее станут невероятно длинными… Может быть, она растеряется? Хотя трудно это допустить. Человек она сильный, умеет держать себя в руках.

Зажглось световое табло, призывающее пассажиров пристегнуть ремни. Вэкэт послушно исполнил приказ, и через минуту в проходе появилась стюардесса с пластмассовым блюдом, заполненным карамелью. Прежде чем раздать конфетки, она объявила, что самолет пошел на снижение и через несколько минут приземлится в столице Эстонии Таллине…

Плотная пелена облаков покрывала землю. Сероватые клочья стремительно неслись навстречу снижающемуся самолету. Удивительно, что самолет ощутил эти невесомые облака, вздрогнул и задрожал. В самолете потемнело, но через несколько секунд снова стало светло, и Вэкэт увидел море. Оно было серое, мутное, и в некоторых местах просматривались мелководья.

Потом стремительно надвинулся берег с остроконечными башнями и массой красных черепичных крыш. Это был Таллин.

Пролетев над крышами, самолет коснулся бетона и покатил к низкому зданию аэропорта. Стюардесса вышла из своего закутка, поздравила пассажиров с прибытием и сказала, что багаж можно будет получить в здании аэропорта, в багажном отделении.

Прильнув к иллюминатору, Вэкэт всматривался в незнакомый город, в лица людей, которые стояли возле ограды бетонной дорожки. А ведь можно было дать телеграмму Агнес, и она стояла бы среди этих людей и махала букетом, как вон тот парень в светлом плаще.

Подкатили трап, и пассажиры потянулись из самолета. Стюардесса стояла возле выхода, и каждый благодарил ее. Вэкэт тоже сказал спасибо и вышел на волю.

Он сразу же ощутил, что воздух здесь совсем иной, чем в Москве. Здесь было прохладнее, чувствовалась близость моря.

Получив чемодан, Вэкэт пристроился к небольшой очереди на такси. Парень, оказывается, встречал не девушку, а ту самую даму, которая махала перед лицом Вэкэта блестящими шариками.

Без труда Вэкэт устроился в гостинице «Таллин», получив номер, рассчитанный на двух человек.

– Вы будете жить один? – спросила учтивая администраторша.

– Один, – ответил Вэкэт.

– Тогда придется платить пять рублей за номер.

– Хорошо, – согласился Вэкэт.

Бросив чемодан в номере, наскоро умывшись, он пошел бродить по городу, намереваясь позавтракать где-нибудь в кафе. По крутой улице он поднимался вверх. Справа виднелось что-то вроде парка – деревья, аккуратные дорожки, какие-то памятники. Слева тянулась древняя крепостная стена. В газетном киоске, в гостинице, Вэкэт купил путеводитель, но он был на финском языке, другого не оказалось. Вэкэт попытался разобраться, но ничего не понял и решил идти наугад, куда приведет его улица.

Очевидно, это было самое высокое место города. Отсюда открывался широкий вид на скопище домов. Вэкэт свернул вслед за туристским автобусом.

Молодой поджарый экскурсовод пружинисто выпрыгнул из машины, и вслед за ним потянулись туристы. Это были иностранцы. Экскурсовод привел толпу на площадку, с которой, как на ладони, был виден весь Таллин.

Пройдя совсем немного, Вэкэт попал на шумную и тесную улицу. Тротуар был узкий, народу много, и толпа, подхватив Вэкэта, понесла его по течению. Изредка Вэкэт останавливался перед витринами, но его подхватывал людской поток и нес дальше. На одном из перекрестков Вэкэт прочитал название улицы – Выйду. Из этой Выйду он попал на какую-то другую, потом на третью и оказался на площади, поразившей ею знакомыми чертами. Это была Ратушная площадь – центральная площадь Таллина. Вэкэт ее никогда не видел, но Агнес так часто подробно рассказывала о ней, что Вэкэт узнал ее без труда! Где-то здесь должен быть и Старый Тоомас. Вот он! Запрокинув голову, Вэкэт смотрел на флюгер и фигуру человека с широко расставленными ногами. Медленно обойдя площадь, Вэкэт наткнулся на кафе "Старый Тоомас" и решил в нем поесть.

Вэкэт отдал строгому швейцару плащ и занял столик в углу.

Теперь можно и поразмыслить о том, как быть дальше. Честно говоря, Вэкэт был оглушен и подавлен обилием впечатлений.

Ныли ноги, спина. Ну, ноги ладно. Это могло быть и оттого, что Вэкэт ходил в кожаной обуви, а не в легких торбасах и ступал он не по мягким качающимся кочкам или снегу, а по каменной мостовой.

Вэкэт заказал себе то ли завтрак, то ли обед; по времени вообще-то это должен был бы быть обед. Он ел и думал о предстоящей встрече с Агнес. Конечно, можно пойти прямо к ней домой… Вэкэт и сам себе не мог бы объяснить, почему ему трудно сделать этот, по существу, естественный шаг. Надеяться на случайную встречу в таком большом городе бессмысленно. Может быть, действительно поехать к ней? Сесть в такси и сказать: "Тарту. Университет". Так же уверенно, как он говорил: "В английское посольство" в Москве. Денег у него хватит!

Вэкэт вышел из кафе и медленно двинулся по городу. Он углубился в узкие улочки, где дома стояли так близко друг от друга, что из окна противоположного дома можно за руку поздороваться с соседом.

Вэкэт пересек трамвайную линию и вышел на площадь. Впереди высилось большое здание. По внешнему виду нетрудно было догадаться, что это театр. В ту осень в Таллине гастролировали театральные коллективы Риги и Минска. На одной из афиш в глаза Вэкэту бросились большие черные буквы: "Московский камерный оркестр". В программе Вивальди, Моцарт, Гайдн, Бетховен. Вэкэт обошел огромное здание театра, нашел кассу и попросил билет на сегодняшний вечер.

– Последний билет, – сказала кассирша с синевато-серебряными волосами, которые очень шли ее длинному, обильно напудренному лицу.

Вэкэт вернулся в гостиницу. Он решил поспать перед концертом: разница во времени давала себя знать, и ранним вечером Вэкэт чувствовал, как его неудержимо тянет ко сну. Он разделся и лег на низкую деревянную кровать.

17

Вэкэт проснулся вовремя. Приняв душ, переменив рубашку, он тщательно причесался.

Времени было достаточно, и Вэкэт пошел в театр пешком Небо очистилось от облаков, но звезд почти не было. Только приглядевшись, можно было рассмотреть бледные, светлые точечки в небе. "Со звездами, однако, тут бедно", – подумал Вэкэт, широко шагая по горбатой улице, которая вела мимо Вышгорода.

По той улице, по которой шел Вэкэт, прохожих почти не попадалось. Вышгород как бы служил водоразделом между двумя частями города. Изучая карту, Вэкэт обнаружил, что гостиница «Таллин» находится недалеко от вокзала, в стороне от городского центра.

Но едва он спустился вниз, как попал в вечернюю толпу. Светились широкие окна кафе и ресторанов. На улицу выплескивалась музыка, зазывая прохожих.

Вэкэт держал направление на театр. Он не помнил, какими улицами шел, но память оставила невольные зарубки, которые и вели его к театральному зданию.

Чем ближе он подходил, тем больше ему попадалось людей, о которых нетрудно было догадаться, что они тоже идут туда же, куда направлялся и Вэкэт. В их облике было что-то неуловимое, что нельзя просто увидеть, а нужно почувствовать. То ли особая праздничность, то ли какая-то значительность в их взглядах или в осанке.

А вдруг он встретит там Агнес? Ведь может же она приехать в Таллин!

Решив подождать у входа, Вэкэт стал в сторонке. Едва только появлялась молодая девушка, он устремлял на нее взгляд и держал ее на прицеле своих глаз, пока не убеждался, что это не Агнес.

Люди подходили к Вэкэту и справлялись, нет ли у него лишнего билета. Чем ближе становился назначенный для концерта час, тем больше появлялось жаждущих получить билет, и у Вэкэта возникла тревожная мысль, что Агнес не приехала.

Девушки под пристальным взглядом Вэкэта смущались, отвечали негодующим взглядом или же неожиданно улыбались приветливо и обещающе. Обманутый этими улыбками, Вэкэт иногда принимал их за Агнес и едва не кидался навстречу. Но настоящей Агнес не было. Не появилась она и за несколько минут до начала, когда Вэкэт уже бежал к гардеробу, торопливо раздеваясь на ходу.

На сцене было пусто. Стояло лишь несколько стульев, и перед ними пюпитры для нот. "Впервые на концерте", – едва успел подумать Вэкэт, как под аплодисменты на сцену вышли музыканты. Их было не так уж и много. Когда музыканты уселись на свои места, появился еще один человек во фраке, в белой рубашке, с белым галстуком-бабочкой. Он был высок, длиннорук и худощав. Темные волосы с яркой проседью сильно поредели на макушке. Вэкэту вспомнилось замечание старого Номылина: "Отчего это русские лысеют с макушки? Можно подумать, что они стоят на голове и крутятся".

Аплодисменты вспыхнули с новой силой. Человек поклонился как-то странно, словно насильно улыбнулся и встал спиной к зрительному залу, подняв в правой руке небольшую палочку. Она была величиной с большое шило, которым дядя Вуквун сшивал моржовую кожу на байдарах. "Это и есть, наверное, дирижер", – догадался Вэкэт.

Дирижер взмахнул рукой, и сильные звуки заполнили притихший зал. Они шли от хрупких на вид скрипок, от виолончели, на которой играла тонкая женщина, от каких-то неведомых Вэкэту духовых инструментов.

Вэкэт слушал музыку, и печаль, которая лилась от скрипок, заполняла его сердце, трогала невидимые струны, о которых Вэкэт раньше и не подозревал; думалось о том, что далеко, очень далеко забрался чукотский паренек.

Кончилось первое отделение. Вспыхнул яркий свет, и, отзываясь на аплодисменты, дирижер повернулся к слушателям Он слегка кланялся, поворачивался к оркестру, делал знаки, что и оркестр заслужил похвалу. Оркестр тоже кланялся, и эта церемония продолжалась долго, пока зрители не устали аплодировать, а дирижер и оркестранты – кланяться.

Публика двинулась к выходу. Вэкэт не знал, куда они идут, но на всякий случай тоже встал.

В просторном зале публика двигалась по кругу. Стояли группы, разговаривали, видимо, обменивались впечатлениями.

Вдруг возникло чувство, что его пронзило насквозь электрическим светом! Вэкэт не мог поверить глазам! Да, перед ним стояла самая настоящая Агнес, с ее длинными темными глазами. На ней было плотно облегающее фигуру платье из какой-то ткани, переливающейся как рыбья чешуя.

Агнес остановилась в нескольких шагах резко, неожиданно, словно наткнувшись на невидимую стену. Ее спутник – высокий, стройный седовласый эстонец – что-то озабоченно спросил, но Агнес не ответила и все смотрела на Вэкэта, который тоже не мог отвести глаз.

Агнес выдернула свою руку из руки спутника, шагнула навстречу. Вэкэт тоже сделал шаг к Агнес.

– Это ты? – спросила Агнес.

– Это я, – ответил Вэкэт.

– Но это невозможно! – воскликнула Агнес.

– Почему? – спросил Вэкэт.

– Ой, что я говорю? – тряхнула головой Агнес. – Невозможно не то, что ты приехал, а то, что мы встретились здесь!

Зазвенел звонок, созывающий публику в зрительный зал.

Агнес оглянулась. Ее спутник стоял в двух шагах.

– Папа, а это Вэкэт, – каким-то растерянным голосом произнесла она.

Мужчина подошел, крепко пожал руку Вэкэту и представился:

– Георг Юханович… Я вообще-то уже догадался, но не меньше Агнес удивлен такой необычной встречей. – Георг Юханович говорил с едва заметным акцентом.

Нетерпеливо звенел звонок.

Агнес подхватила под руки отца, Вэкэта и потащила их в зал. У широких дверей она вдруг остановилась и спросила:

– Сколько дней в Таллине?

– Утром прилетел.

– И не позвонил, не зашел. – Агнес искоса посмотрела на Вэкэта. – Ты какой-то странный стал. Элегантен, скрытен. Даже не верится, что ты тот самый Вэкэт…

– Вот что, друзья, – перебил Георг Юханович. – Какое у вас место, Вэкэт? Седьмой ряд, шестое место? Очень хорошо. Я пойду на ваше место, а вы садитесь рядом. Только, – он погрозил пальцем дочери, – не говорите громко. Еще успеете наговориться.

– Спасибо большое, Георг Юханович, – поблагодарил Вэкэт.

Места были недалеко от кресла, которое занимал Вэкэт.

– Я стоял у входа и ждал тебя, – сказал Вэкэт. – Как же получилось, что я пропустил?

– А я только что пришла, – ответила Агнес. – На второе отделение. Если бы не Сорок пятая, я бы вообще не пришла сюда. Завтра у меня научный доклад в Географическом обществе. Поэтому я и приехала в Таллин. Ты придешь?

– Приду, – обещал Вэкэт.

Несмотря на нарядное платье, девушка оставалась такой же, как в тундре, и казалось, отношение ее к Вэкэту тоже не изменилось.

На сцене служитель поставил перед каждым пюпитром подсвечник и зажег свечи. Колеблющееся пламя привело в движение огромные тени на белых стенах зала. Из-за занавеса появились музыканты Отблеск желтого пламени отражался в их глазах.

Вэкэт весь напрягся в ожидании. Он хорошо помнил первые звуки «Прощальной», полные отчаянной мольбы В этом начале было заложено и торжество, и какое-то отчаянное сопротивление.

И вдруг Вэкэт почувствовал, как на глаза его навернулись слезы: в душе поднималось что-то огромное, нежное, как летнее облако, полное теплого дождя Агнес повернулась к Вэкэту, ее длинные ресницы блестели от слез. Она положила руку на ладонь Вэкэта.

Потоком нахлынули воспоминания.

…Вэкэт и Агнес снова шли по тундре, мимо оленьего стада, и важенки смотрели на них долгим немигающим взглядом огромных, как мир, глаз. Под ногами упруго пружинила тундра, куропатки с шумом вспархивали из своих укрытий. На каменистом склоне стоял суслик и иронически посвистывал. За озером садилось позднее солнце. Комары исчезли, и лишь одинокий нахальный комарик, словно запоздалый пьяница, преследовал их, садился на лица, за уши, назойливо жужжал, пока Вэкэт не прихлопнул его…

Пурга сотрясает ярангу. С потолка сыплется мелкая снежная пудра и оседает на плотный земляной пол. Скрючившиеся собаки накрылись снежным одеялом. Трещит и стреляет костер, и дым стелется волнами по чоттагину, лезет в полог. Агнес и Вэкэт сидят на бревне-изголовье и читают журнал. Вэкэт хорошо помнит этот номер "Науки и жизни". Там рассказывалось, как американские эскимосы строят снежные иглу. Потом, когда пурга утихла, Агнес и Вэкэт, взяв ножовку, отошли подальше от стойбища и попытались построить иглу. Вэкэт вырезал снежные кирпичи, Агнес их укладывала. Когда до завершения снежного конуса оставалось выложить всего лишь несколько рядов, вдруг, странно, по-человечески охнув, иглу обвалилась, накрыв девушку.

А первые весенние дни, когда небо расчертили стаи птиц и курлыканье журавлей перекликалось с нежным хорканьем новорожденных телят?..

И, наконец, тот вечер, когда слушали Сорок пятую в Красной палатке, а потом шли к яранге и Вэкэт оставил пластинку на снегу, а ранним утром ездовой олень раздавил ее копытом…

Оркестрант, закончив партию, гасил свою свечу и тихо уходил со сцены. Все меньше оставалось музыкантов, и мрак спускался с высокого потолка, но музыка оставалась такой же полной и сильной.

Потом ушел и дирижер, осторожно шагнув со своего возвышения. На сцене остался один скрипач, и весь огромный зал и сцену освещала единственная свеча. Надвинувшийся со всех сторон мрак напомнил Вэкэту ярангу, когда догорает костер в чоттагине или в жировом светильнике остается последний язычок пламени.

Умолкла скрипка. Музыкант осторожно потушил свечу, и зал на минуту погрузился в полный мрак. Потом вспыхнул непривычно яркий электрический свет, заставивший невольно прижмурить глаза, и послышались аплодисменты. Оркестр в полном составе вышел на сцену. Музыканты раскланивались, а публика неистовствовала.

– Какая прелесть, не правда ли? – сказала Агнес.

– Да, – коротко ответил Вэкэт.

Он начинал чувствовать что-то непонятное. Вроде бы все было в порядке: он встретился с любимой, послушал прекрасную музыку, все идет хорошо, похоже даже, что и отец Агнес относится к Вэкэту дружески. Но почему такое ощущение, что все должно было бы быть не совсем так?..

Георг Юханович уже протискивался сквозь толпу.

– Надеюсь, ты предупредила гостя, что мы его берем в плен? – строго-шутливо спросил он дочь.

– Я ему ничего не говорила, потому что это само собой разумеется, – сказала Агнес.

В машине Вэкэт вспомнил, что в чемодане у него лежат подарки, и попросил:

– Георг Юханович, нельзя ли завернуть на минуточку в гостиницу? Мне нужно кое-что взять.

– О, это не составит труда, – ответил Георг Юханович. – Нам как раз по дороге. Надеюсь, Агнес рассказывала, что мы живем, собственно, не в городе, а в пригороде. Как говорит Агнес, в одном рубле езды от центра города.

Машина мягко подкатила к подъезду гостиницы. Вэкэт поднялся в номер, взял подарки и спустился обратно.

Через несколько минут машина мчалась по темному шоссе, проложенному прямо через лес.

– А я никогда не был в настоящем лесу, – сказал Вэкэт. – Вот уже скоро месяц на материке, а лес вижу только из окна автомобиля или самолета.

– Наш дом стоит прямо в лесу, – сказал Георг Юханович.

– Так, значит, ты уже месяц путешествуешь? – спросила Агнес.

– Почти месяц, – уточнил Вэкэт.

Встречные машины осветили их лица. Вэкэт при мгновенном отблеске увидел грустные глаза Агнес.

– А я думала, что примчишься ко мне, – шепнула она на ухо Вэкэту. – Прилетишь прямо из тундры в кухлянке, в торбасах, в малахае… Смотрю на тебя, а ты какой-то немного чужой…

Вэкэт хотел было ответить: "И ты тоже такая…", но сдержался и промолчал.

Машина замедлила ход, Георг Юханович свернул, и через минуту при свете фар показался двухэтажный домик.

Георг Юханович притормозил у крыльца и объявил:

– Вот и прибыли мы в нашу ярангу!

Пока отец ставил машину в гараж, Агнес повела Вэкэта в дом, познакомила с матерью, высокой моложавой женщиной, которая курила сигарету в длинном мундштуке.

Агнес показала дом. Он был довольно вместителен, хотя снаружи, несмотря на два этажа, казался совсем небольшим.

Агнес распахнула дверь в небольшую комнатку на втором этаже. Вэкэт сразу обратил внимание на увеличенную фотографию за стеклом и в рамке, на которой была изображена яранга. У яранги стояли Агнес и Вэкэт. Вэкэт держал в руках свернутый аркан.

– Это моя комната, – сказала Агнес. – Теперь она твоя.

– Но у меня есть хороший номер в гостинице «Таллин», – сказал Вэкэт. – Пять рублей в сутки.

– Завтра же съедешь оттуда, – тоном, не терпящим возражения, заявила Агнес.

Ночь прошла незаметно. Они вспомнили каждый день, каждый час, который провели вместе в тундре. Им было хорошо, и Вэкэт даже забыл свои мрачные мысли.

– Значит, в четыре будешь возле универмага, и я тебя там встречу, – еще раз повторила Агнес. – Не опоздай.

Уходя из домика, Вэкэт оглянулся: во все стороны, куда хватает взгляда, тянулся темный хвойный лес. Хорошее место выбрал для своего жилища Георг Юханович!

….