Текст книги "Гроза на Шпрее"

Автор книги: Юрий Дольд-Михайлик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Джузеппе некоторое время вел машину молча.

– Приданое, – бросил он вдруг. – Синьор Умберто – человек богатый, а Марианна у него единственная…

– Но ведь покойный граф Рамони тоже был богатым человеком, и все это унаследовал его племянник, то есть Витторио?

– Не так много, как все думают. Старик предпочитал держать свои акции и наличные при себе, в замке.

Разговор оборвался. Джузеппе явно не хотел его продолжать, а Григорию и так все стало ясно. Теперь он знал, как и о чем разговаривать с Умберто Висконти.

В ту ночь Григорий заснул лишь под утро. Дела Марианны они уладили еще до полуночи, но, взбудораженные только что пережитым, радостью встречи после долгой разлуки, они с Матини говорили и говорили, даже погасив свет и лежа в кроватях. В чем-то очень разные, в чем-то очень похожие, они после воспоминаний, после того как были обсуждены практически все возможности устройства Агнессы и Иренэ, тут же окунулись в гущу философских и моральных проблем и, продираясь сквозь чащи и колючки противоречий, искали выхода для человечества, которое медленно, но неуклонно толкали в пропасть новой войны возродившиеся темные силы.

Встреча у тайника

Матини и Григорий торопливо завтракали, не замечая обиженного вида и недовольных взглядов Стефании.

Старая экономка, узнав вчера вечером, что у них будет ночевать лучший друг добрейшего Матини, спозаранку сбегала за продуктами и, не считаясь с затратами, накупила столько всякой всячины, что едва дотащила до дому. Зато завтрак получился королевский: салат с креветками, жареная рыба, цыплята, такие молодые и нежные, что хоть губами ешь, пышные булочки прямо из духовки, мягкий, словно масло, овечий сыр, душистый мед… И этакую роскошь, с такой любовью приготовленные кушанья, они глотают с совершенно отсутствующим видом, будто все эти лакомства обычная вещь, словно сейчас не послевоенное время с его бешеными ценами и черным рынком, а те далекие благословенные дни, когда вас за полы тащили к палаткам с мясом, птицей, овощами, молоком, и лира оставалась лирой сегодня, завтра, послезавтра и через десять лет.

Впрочем, Матини хитрил, притворяясь, что не замечает Стефанию. Прислуга давно стала для него родным человеком, и сейчас он думал о том, как бы поделикатнее уговорить ее уехать раньше, чем они намечали еще вчера утром.

– Стефания, я еще не успел рассказать вам, как мне вчера неслыханно повезло! – весело, но не очень искренне воскликнул доктор. – Представьте себе, не успел я открыть больницу, а у меня уже есть первая пациентка.

Старая женщина подозрительно взглянула на Матини. Она чувствовала: разговор этот затеян неспроста.

– И почему бы ей не быть? На даровщинку кто не побежит! Всем ведь известно, что к синьору доктору можно прийти, не имея ни гроша в кармане, да еще лекарство получить, – на всякий случай язвительно бросила она.

– Не то, Стефания, на этот раз речь идет о настоящей синьоре. Я даже получил часть денег, – не совсем уверенно солгал Матини.

– С чего бы это она так расщедрилась?

– Хочет быть первой, чтобы как можно лучше устроить больную дочку. Возможно, нам завтра же придется выехать.

– Завтра? – Стефания упала на стул. Все бросить, сняться, словно птицы небесные, которые не сеют и не жнут. – Вы как хотите, а я не поеду. Камнем лягу, и никакая сила не сдвинет меня с места. Из-за каприза какой-то привередливой синьоры бросить все, нажитое честным трудом…

– Что ж, – Матини поднялся, вытирая губы салфеткой. – Придется ехать одному. Уложите чемодан, – ради этого убожества, – он обвел комнату рукой, – я не могу ставить под угрозу свою практику на новом месте. Такая реклама для больницы, и вдруг лишиться ее.

– Реклама? – теперь голос Стефании звучал неуверенно.

– Конечно! Вы же не думаете, что я ради денег решил поломать свои планы? – Матини произнес это так гордо, что Григорий едва удержался от смеха.

Стефания, совершенно сбитая с толку, что-то бормоча себе под нос, ушла в кухню. Матини весело подмигнул другу.

– Теперь все в порядке. Ручаюсь. Итак, я сейчас заеду к Умберто Висконти, погляжу на Марианну, потом двинусь на Кола ди Риенцо. Когда мы встретимся?

– Чтобы не связывать себя по рукам, давайте вечером.

– Хорошо. У меня сегодня масса дел. Надо еще отправить кое-какое оборудование и мягкий инвентарь.

– Не могу себе представить вас в роли владельца больницы.

– Я тоже. Эти деньги свалились на меня, словно с неба. Внезапно умер дальний родственник, настолько дальний, что даже имени его у нас в семье не упоминали. Он умер в Бразилии бездетным, и юридически я оказался единственным наследником. Поначалу я не хотел брать эти деньги, но когда узнал, что они станут достоянием нашего милого правительства, решил – э, нет! До смерти не забуду, сколько я натерпелся от всех тех, кто пришел к власти. Теперь открою собственную небольшую больницу-санаторий и смогу заняться научной работой.

– Рамони рассказал мне, что охота на участников движения Сопротивления была запланирована неофашистами и широко применялась сразу после окончания войны. Одним выстрелом они убивали двух зайцев: отвлекали внимание от настоящих коллаборационистов и убирали с дороги людей прогрессивных взглядов. Как видите, случай с вами не единственный, да и вообще это не случай, а планомерное осуществление тщательно разработанных планов. Чтобы сломить врага, Матини, надо бороться, а не самоустраняться от борьбы, как стремитесь сделать это вы.

– Мы возвращаемся к нашему вчерашнему спору. И если продолжим его…

Стефания появилась на пороге, вся уже охваченная азартом предотъездной суеты. Пока она советовалась с Матини, что упаковывать в первую очередь, Григорий позвонил на виллу Рамони.

Как он и думал, Витторио еще не приехал. Джузеппе по телефону предупредил горничную, что появится только к вечеру. Все складывалось наилучшим образом: впервые Григорий и Лидия окажутся на вилле одни, и у них будет достаточно времени, чтобы разыскать списки, а возможно и еще какие-либо интересные документы, относящиеся к деятельности МСИ. Лидия знает, кому и куда все передать…

Сегодня с утра, впервые с тех пор, как Гончаренко приехал в Италию, небо над Римом не то чтобы потемнело, а просто утратило прозрачную ясность и казалось выцветшим, мутноватым. Неприятный, обжигающий ветер хлестал по лицу, куда ни повернись. У Григория разболелась голова; вообще после контузии в Сен-Реми он тяжело переносил ветреную погоду. Пришлось заехать в аптеку, купить патентованные порошки от головной боли и тут же принять один из них.

– Сирокко! – сочувственно сказал провизор. – В такие дни выручка увеличивается. Радоваться бы надо, но как порадуешься, если сам не находишь себе места.

В саду возле виллы горячий ветер трепал деревья и кусты. Потеряв упругость, обмякшие, увядшие, даже кое-где свернувшиеся листочки свисали с веток. Цветник наклонился в одну сторону, чашечки цветов низко припали к земле, пряча яркие головки в гуще прикорневых лапчатых листьев. Только войдя в дом, Григорий вздохнул с облегчением.

– Лидия, пять минут отдыха и стакан воды!

За время своей работы в комендатуре Кастель ла Фонте Лидия хорошо изучила привычки Гольдринга. Она знала: десять-пятнадцать минут полного покоя действуют на него магически. Поэтому и теперь, подав воду, она тихонько вышла.

Григорий глотнул, полузакрыл глаза и вытянулся в кресле, расслабив мышцы… Сон и не сон. Бытие и небытие… Подспудно мысль бьется так далеко, что не поймешь, откуда долетают ее едва слышные импульсы: из глубины существа? Из внешнего мира?

Такую способность абстрагироваться от своего «я» Григорий выработал путем длительных тренировок еще в спецшколе. Толчком послужил эпизод, казалось бы, ничем не связанный с задуманным. Случилось так, что курсант Гончаренко оказался на операционном столе. Григорий долго старался побороть болезнь, и обычный аппендицит превратился в гнойный, начался перитонит. Операцию пришлось делать под общим наркозом. Все, что ей предшествовало, Григорий воспринимал с апатией и равнодушием измученного болезнью человека.

Но вот накладывают маску. Он пробует шевельнуться, чтобы сбросить ее. Начинает задыхаться. Запах эфира. Приказ считать. Счет. Один, два, три, четыре… И так до шестнадцати, потом он сбивается. Восемнадцать… Двадцать три… Пробует исправить. Двадцать… девятнадцать… семь… Провал. Небытие…

И вдруг свершилось чудо. Тело оставалось мертвым, даже не мертвым – его просто не было. И вообще ничего не было. Только глубокий черный мрак, в котором пульсировала мысль Григория. Графически четкая, совершенно свободная, единственная реальность в темной бездне, существующей за границами обычных для нас измерений времени и пространства!

Наверно, все это длится миг, а может быть, минуту. Постепенно мрак рассеивается, сереет, до слуха доносятся короткие властные приказы хирурга, который торопит ассистентов. Григорий все еще не ощущает собственного тела, но только что пережитое чувство безгранично свободного полета уже не возвращается.

Поправившись, Гончаренко старался восстановить удивительное состояние, в котором пребывал к концу операции. Постепенно он приучил свое тело подчиняться велениям разума, а потом стал управлять и работой мозга, как ему того хотелось. Как бы настраивая его на нужную волну то интенсивного мышления, то полного покоя.

Вот и сегодня. Несколько минут самоотключения, и Гончаренко встал с кресла, совершенно обновленный. Голова не болела, мысль работала четко и ясно.

Лидия, услышав шаги Григория, быстро появилась в дверях смежной комнаты.

– Вот! – молодая женщина протянула связку ключей. Они тихонько звякнули, и горничная зябко поежилась, передернула плечами, словно ее обожгло морозом. – Должны подойти. Слепки получились удачными, а у Марио золотые руки.

– Спасибо! И не волнуйтесь. Ни одной бумажки я не возьму. Только сфотографирую.

Лидия была права, расхваливая какого-то Марио. Ключ, вставленный в прорезь первого же замка, повернулся легко, и Григорий осторожно выдвинул средний ящик письменного стола. Внимательный взгляд зафиксировал порядок, в котором все лежало. Толстая тетрадь в сафьяновом переплете… Какие-то перечеркнутые странички, очевидно, черновики Рамони. Несколько счетов. Записная книжка. Две зажигалки – одна в виде пистолета, другая – совсем непристойного рисунка. На длинном листочке какие-то заметки. Сломанный нож, тот, из-за которого несколько дней назад рыдала Марианна. Пачка конвертов с марками.

Методично, один за другим Григорий рассматривает все листочки, тщательно укладывает их в том же порядке, в каком они лежали. Ничего интересного. Даже намека нет на то, что он ищет. Может быть, в записной книжке… Нет, и тут ничего. Телефоны, записи расходов. Несколько цитат из д’Аннунцио, Юлиуса Эволы. Ого! Не зря этого последнего считают идеологом неофашизма: бредовые мечты о создании единой сильной фашистской партии, глубокомысленные рассуждения о роли спартано-романской расы, которая совместно с арийской должна стать господствующей в сотворении истории. На отдельной страничке пометки, относящиеся к каждому из тридцати шести томов полного собрания Муссолини: том такой-то, страница такая-то… Цитатами из произведений Муссолини, Гитлера, Эволы нашпигованы мемуары самого Рамони. Как же он, бедняга, пыжится, старается пышными словами прикрыть убожество мыслей!

Осмотр остальных ящиков стола тоже ничего не дал. Они были забиты любовными письмами, сувенирами от дам сердца, и счетами, счетами, горой неоплаченных счетов. Да, очевидно, Джузеппе сказал правду: только приданое богатой невесты может спасти Рамони от неминуемого краха. Вот почему он и выбрал Марианну.

Раздраженный неудачей, Григорий швырнул ключи на стол.

– Заберите, чтобы я больше их не видел. Только зря потратил время. Но где-то же он должен прятать документы? Сейфа нет, итак…

Гончаренко прошелся несколько раз по комнате, задумчивым взглядом ощупывая стены.

– И все-таки тайник где-то здесь. Может, в спальне, нет, скорее здесь… Только где? За одним из портретов? – рассуждал он вслух, то останавливаясь, то снова шагая по комнате.

– Недавно я занималась генеральной уборкой, снимала и протирала все портреты и картины. Будь за ними тайник, я бы заметила, потому что и по стенам прошлась тряпкой, – сказала Лидия.

– А панели, стеллажи?

– Панели я протирала скипидаром, книжки на полках…

– Погодите, погодите…

Григорий вдруг замер напротив простенка, у которого стоял письменный стол, потом немного отошел, не отрывая взгляда от заставленного книгами стеллажа. Что-то в нем показалось ему подозрительным. Стеллаж не очень широк, зачем же он разделен на три части: среднюю, широкую и два боковых узких крыла? Середину отделяют от крыльев чересчур массивные бронзовые стержни, украшенные причудливо витиеватым орнаментом. Украшение? Слишком массивное и совсем не подходит к прямым линиям обычных полок. На других стеллажах подобных стержней нет. Таким образом… таким образом…

Быстро шагнув вперед, Гончаренко провел рукой по стержню, ближайшему к окну. Как он и думал, секрет таился не здесь: полка не могла отойти в сторону, так как вплотную примыкала к стене. Зато с другой стороны, если закрыть дверь… Теперь пальцы Григория, вытянутые немного выше уровня человеческого роста, двигались по орнаменту медленно, ощупывая каждый завиток, каждую выпуклость, то нажимая на рельеф рисунка, то стараясь сдвинуть какую-либо отдельную деталь вверх, вниз или в сторону. Вот пальцы коснулись бронзового бутончика. В орнаменте он повторялся не раз, но пальцы Григория словно прикипели именно к этому.

– Лидия, закройте дверь! – попросил он глухим от волнения голосом.

«Это должно быть здесь… Это должно быть здесь, – уверял он себя, – именно на уровне вытянутой руки удобно все брать и класть… Ну!»

Медленно, очень медленно Григорий нажал на бронзовую выпуклость. Палец скользнул по металлу, словно смоченный водой. Гончаренко вынул платок, вытер руку. Снова осторожно обхватил пальцами бронзовый бутон. Попробовал повернуть по ходу часовой стрелки. Безрезультатно. Тихонько подвинул бутон вниз. Неужели он сошел с места? В орнаменте возник маленький, чуть заметный зазор. И все. Только и всего… Можно снова повернуть, теперь уже кверху? Ага, наконец-то! Бутончик поворачивается легко, словно скользит по маслу. Еще… еще… механизм звонко щелкнул. Полка отошла в сторону, открыв прямоугольное зияющее отверстие.

Лидия, пораженная, вскрикнула. Григорий вытер вспотевший лоб.

– Ну, вот и все! Надеюсь, теперь нам повезет больше. На всякий случай прикройте вторую створку двери и станьте так, чтобы было видно, если кто-нибудь войдет в дом. А я тем временем…

У Рамони были все основания прятать эти бумаги. Тайник Витторио, даже при беглом знакомстве с документами, хранившимися здесь, напоминал дьявольскую кухню. Записав на листочке порядок, в котором все было уложено, Григорий отобрал все, что считал самым важным, засек время. Половина одиннадцатого. За час он успеет все сфотографировать, навести порядок в тайнике, закрыть его невинной на первый взгляд полкой. Рамони даже в голову не придет, что тайник раскрыт и кто-то в нем похозяйничал.

Фотоаппарат щелкает безостановочно. Страничка сменяет страничку, и вот весь длиннющий список уже заснят. В нем фамилии всех, кто бежал через Италию на ее самолетах и осел в Испании, Португалии, Бразилии, Аргентине, Уругвае или в других уголках земного шара, под своими или вымышленными именами. Штандартенфюреры, бригаденфюреры [2]2
  Бригаденфюрер, правильно – бригадефюрер (нем. Brigadeführer), специальное звание должностных лиц SS и SA, соответствовавшее армейскому званию «генерал-майор» (Примечание переводчика).


[Закрыть], группенфюреры, обергруппенфюреры, убийцы, запятнанные кровью тысяч жертв, перевоплотились в коммерсантов, ученых советников, юрисконсультов, журналистов, проповедников слова божьего, владельцев ранчо, плантаций, в пайщиков различных концернов и монополий. Рядом с некоторыми фамилиями стояли восклицательные знаки, а в скобках какие-то зашифрованные пометки.

Спрятав кассету со списком, Григорий стал просматривать документы, относящиеся уже непосредственно к деятельности МСИ. Директивные указания «центру». Инструкции о методах работы. Ого! Дислокация подпольных групп и схема тайных складов оружия… Сводки с отчетами руководителей «пятерок» и «десяток», расположенных по территориальному признаку… Список прогрессивных деятелей: возле одних фамилий крестики, возле других восклицательные знаки. А это, наверно, фамилии провокаторов, пробравшихся в рабочие организации. Копия письма на имя князя Боргезе, подписанная «смиренным братом Хуста Перес Да Урбель». Любопытно! Смиренный настоятель аббатства под Мадридом разговаривает с руководителем итальянского неофашизма чуть ли не в приказном тоне. Из текста видно, что речь идет о слиянии всех неофашистских сил Европы, и «смиренный брат» не прочь руководить ими у себя в аббатстве «Валье дос Кондос».

Увлекшись чтением письма, Григорий не заметил, как испуганно вытянулась Лидия, и обернулся, лишь услышав ее взволнованный голос:

– Прячьте, ради бога, прячьте! Хлопнула калитка, кто-то идет к крыльцу… Джузеппе!

– Скорее, через черный ход! Я послал вас за сигаретами. Вернетесь через полчаса! – скороговоркой приказал Григорий, торопливо вытаскивая вторую кассету и пряча ее в карман.

– Я помогу вам собрать бумаги.

– Говорю вам, быстрее! – крикнул Григорий, да так зло, что Лидию словно ветром сдуло.

Одним взмахом руки Гончаренко сгреб все документы, разложенные на столике.

«Придется засовывать как попало, а уж потом… Эх, черт, не успею, поздно».

Швырнув бумаги на стол, Григорий бросился к двери.

«Как быть? Спрятаться в спальне? Запереться? Глупо! Выдам себя с головой. Только принять бой. Сыграть ва-банк! Дверь открывается вовнутрь. Если встать за портьерой…»

Миг колебаний. Намек на какой-то неясный план. Душная темень, запах пыли, от которой щекочет в носу, першит в горле…

Джузеппе приближается к кабинету, насвистывая «Кукарачу». Вот его шаги как будто отдаляются, затихают. Наверно, он остановился, раздумывая – идти дальше по коридору или подняться наверх, в свою комнату.

«Неужто пронесет?.. – Григорий затаил дыхание. – Нет, все-таки идет сюда».

Продолжая насвистывать, Джузеппе открывает дверь, не спеша делает несколько шагов, и вдруг свист обрывается.

Григорий понял – Джузеппе бросился к столу. Теперь он возвращается, подбегает к стеллажу с открытым тайником.

– Силы небесные! Что это значит!

Григорий потом сам удивился, как в критический момент сливаются воедино мысли и движения.

Не успел Джузеппе оглянуться, а Гончаренко уже стоял у него за спиной, с наведенным фотоаппаратом в руке.

– Вы сошли с ума? Что вы делаете? – вскрикнул пораженный секретарь Рамони, не успев даже отнять руки от дверцы тайника.

– Хочу увековечить вашу фигуру на фоне этой пикантной обстановки, – с издевкой бросил Григорий и дважды щелкнул аппаратом. – Уверяю вас, снимок будет очень эффектным.

– Я только что вошел.

– А успели немало.

Лишь теперь Джузеппе окончательно пришел в себя и сообразил, в какую сложную ситуацию попал.

– Вы негодяй, Шульц! Это дело ваших рук. Одно ваше присутствие в пустом доме говорит само за себя. Где Лидия?

– Я послал ее за сигаретами. Только и всего.

– Ага! Выходит, вы нарочно удалили ее из дому. Еще одно доказательство вашей вины.

– Вы плохо разбираетесь в юриспруденции, Джузеппе! Доказательство – вот оно. – Григорий поднял фотоаппарат. – Как бы это сказать, вещественное, зафиксированное на пленке. А у вас что? Слова! Одни слова, их легко опровергнет фотоснимок.

– Вы мерзкий шантажист, Шульц! И я докажу это! Существует логика событий…

– Но-но… потише на поворотах! Что касается логики, то это оружие обоюдоострое. В наше время некоторые документы – те же деньги. Почему же вам не воспользоваться удобным случаем?

– Ага, вот оно что! – сжимая кулаки, Джузеппе вплотную подошел к Григорию. – Я сейчас этими вот руками…

– Довольно! Надоело! У меня пистолет, понимаете? И если дойдет до насилия…

Они стояли, почти прижавшись друг к другу, бледные, разъяренные.

«Черт побери! Так сгоряча, я действительно могу… пора переводить разговор на другие рельсы… Несчастный. Ну какого черта ты свалился мне на голову!».

– Вот что, Джузеппе! – Григорий вынул руку из кармана и отошел к столу. – Наша словесная перепалка ничего не даст ни вам, ни мне. Мы можем договориться, не прибегая к кулакам и пистолету. Предлагаю сейчас, пока не вернулась Лидия, привести все в порядок, а потом побеседуем о наших взаимоотношениях. Предупреждаю, нападения с тыла я не прощу!

Спокойно повернувшись, Григорий стал складывать документы. Джузеппе мрачно наблюдал за его неторопливыми движениями.

– Ну вот, можно прятать. Уложите, пожалуйста, все в тайник и поставьте полку на место.

– С какой стати, чтобы вы еще раз сфотографировали меня?

– Два снимка или три, какое это имеет значение? Впрочем, если вы так боитесь… – Григорий сам спрятал бумаги, осторожно положил руку на секретный замок.

Позади послышалось тяжелое дыхание Джузеппе.

«Неужели хочет ударить? Схватить пресс-папье и…».

Гончаренко быстро оглянулся. Нет, секретарь стоит спокойно. Во взгляде нескрываемое любопытство. Глаза прикипели к рукам Григория. Выходит, не знал?

– Все! Теперь можно сесть и побеседовать. Чему вы так саркастически улыбаетесь? Догадываюсь, хотя советовать вам что-либо пока еще рано. Ведь мы только начинаем разговор.

Представьте себе, в замке у старого графа, где я жил, точнехонько такой же тайник. Старик сам мне его показывал, предоставив одну из комнат в полное мое распоряжение. Совершенно ясно, что этот тайник сделан по уже готовому образцу. Вот почему я так быстро сообразил, как он запирается.

Взгляды двух людей скрестились: спокойный, насмешливый Григория и лихорадочный, преисполненный ненависти – Джузеппе.

– Вы, Шульц, очевидно любите игру в кошки-мышки?

– Наоборот, терпеть не могу! И поэтому признаюсь: тайник открыл я.

– Ого! Какое смелое признание! Можно подумать, что я не знал с самого начала. Непонятно другое: зачем вы разыграли весь этот фарс?

– Неужели не догадываетесь? Чтобы обезвредить вас. И если вы обмолвитесь хоть словечком Рамони или кому-либо еще о том, что вы видели здесь, два снимка – учтите, в разных ракурсах…

– Это моральное насилие, Шульц!

– Всего лишь вынужденная предосторожность. И чтобы не обременять вашу совесть излишними раздумьями морального порядка, могу объяснить свое поведение.

– Знаете, Шульц, вы начинаете меня интересовать. Столь ловко свалить все с больной головы на здоровую и держаться так самоуверенно и спокойно…

– Профессия, Джузеппе! Как вам известно, я выученик школы «благородных рыцарей». Кстати, мой чрезмерный интерес к документам синьора Рамони связан именно с нашей школой. Видите ли, даже интересы единомышленников, к сожалению, не всегда совпадают. Так произошло и у меня с вашим уважаемым патроном. Наша разведка сильно обеспокоена тем обстоятельством, что Рамони несколько легкомысленно хранит у себя список фамилий видных деятелей национал-социалистской партии рейха, в свое время переправленных с помощью итальянцев за границу. Нам желательно, чтобы эти списки были уничтожены, а след наших людей затерялся. Этого требуют правила конспирации и планы, которые мы составляем, исходя из наличия сил на местах. Вот почему мистер Думбрайт возложил на меня это несложное, но очень неприятное задание. Оно нисколечко не задевает интересы вашего подпольного движения, МСИ и разных других организаций того же толка, а наши – защищает… Итак, заключим джентльменское соглашение о молчании или нет?

– Вряд ли такое соглашение можно назвать джентльменским. – Тень усмешки промелькнула в глазах Джузеппе, и это обеспокоило Григория.

– Называйте наше соглашение хоть пиратским… Для меня важно одно – ваше молчание. Если вы его нарушите, я буду безжалостен, предупреждаю честно.

– Вы взяли списки. Рамони может это заметить. Тогда подозрение падет на меня. Все равно топор повиснет над моей головой.

«Идиот, как же я не учел это, придумав такую версию? Хотя…»

– В школе мне вручили фальшивые списки, и я заменил ими подлинные. Кто-то из наших людей в свое время их сфотографировал, так что Рамони не заметит подмены, – убеждал Григорий, зная, что сфотографированные списки лежат на месте.

Джузеппе снял очки и потер виски. Без стекол глаза его казались совсем беспомощными. Часто моргая, как все близорукие люди, когда они без очков, секретарь после минутного раздумья выдавил из себя согласие.

– Что же, обещаю молчать. Иного выхода вы мне не оставили.

Неподалеку от виллы Рамони Григорий встретил Лидию. Вид у нее был встревоженный.

– Все хорошо. Не волнуйтесь! Он ничего не заметил. Мы побеседовали и дружески распрощались… Вечерком загляните к Матини, вместе с ним поедете к Агнессе Менендос, поможете ей собраться. О том, что я в Риме, ни гу-гу! Эти кассеты передадите вашим друзьям. Я считаю, что самое важное мы с вами сфотографировали.

– Правда? – обрадовалась Лидия.

– Конечно! – так же радостно ответил Григорий, хотя сердце у него ныло, словно в нем засел осколок.

Только он знал, что в аппарате, направленном на Джузеппе, не было пленки.