Текст книги "Братья и сестры по оружию. Связные из будущего (сборник)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Солдату было под сорок. Видать, не из слишком идейных. Небось на политинформациях спит сидя.

– Попьешь? – Катя взболтала остатки сока в баллоне.

– Шибко сладко, – поморщился боец. – Сглотнуть не могу. Водички бы…

Катя сняла с ремня флягу:

– Пей – вода отборная-родниковая, с немецкой ротной кухни.

– Себе оставь, – раненый смотрел без стеснения. – Что ж тебя, такую красивую, под немцев оставили? Не дело девушкам партизанить, с винтовками бегать.

– Ты воду пей, пока время есть, – Катя всунула фляжку в мозолистые пальцы. – А о себе я уж как-нибудь сама позабочусь. Ты, видать, механик?

– Шофер, – пробормотал боец, осторожно открывая флягу.

– Ну вот, шофер – профессия достойная. Я и сама пробовала. Но есть и другие специальности. Кому-то нужно и с винтовкой управляться. И с финкой.

– Была бы ты моей дочерью, я бы тебе ума-разума добавил. Вожжами, – заметил раненый, с блаженством прикладываясь к фляге. – Не тому вас, девок, учат.

Катя хмыкнула.

– Я сама кого хочешь выпорю. И тебя могла бы кое-чему научить, доведись встретиться в другой обстановке. Раз уж действительно не сподобился моим папашей стать.

– Ну, ты и бесстыжая, – улыбнулся раненый.

– О чем шутки шутим? – Рядом присел Половец. – Тебе, Михалыч, видно, полегчало, раз девушек охмуряешь. Ты силы береги, сейчас дальше рванем. К вечеру у Камышовой нужно быть. Просочимся. Эх, напрасно я этой бухтой только с моря любовался. Пропетлял бы, товарищей в два счета доставил. Та шо там, – времени еще от горла. Метнемся мигом.

– Отбегался я, Жора, – спокойно заметил раненый. – Без меня петлять будете.

– Ой, это я оглох, или шо? Как в кузове своей колымаги биндюжной нас укатывать, так завсегда. А ежели ножками, то отбегался? Вы гляньте на него…

Катя резко встала, шагнула к столу.

– Решили?

– Проскочим, – сказал лейтенант. – Время двигаться. Уже, считайте, полдня прошло.

– Понятно, – девушка разгрузила карманы, выложив на карту две гранаты, начатую плитку шоколада, вытащила из-за пазухи «вальтер». – Забирайте, мне уже вряд ли понадобится. С вами не пойду, своим делом пора заняться.

– Ясно. За карту огромное спасибо, – лейтенант решительно протянул руку. – Успеха вам, Екатерина.

Сжимая молодую ладонь, сержант отдела «К» не выдержала.

– Лейтенант, не ходили бы вы на Херсонес.

– То есть как? – удивился лейтенант и попытался освободить ладонь. – Приказ есть приказ. Сдаваться мы не собираемся.

Его руку девушка не выпустила, и вырваться из ее узкой, но крепкой ладони было непросто.

– Лейтенант, я доказать ничего не могу. Да если и расскажу, как на Херсонесе получится, ты мне не поверишь и, наверное, будешь прав. Сам подумай.

Лейтенант с силой вырвал ладонь, принялся деловито складывать карту.

– За карту, товарищ комсомолка, спасибо. Остальное… Паника – последнее дело. Мы присягу принимали. До последней капли крови и так далее. Да что говорить, товарищи бойцы и так грамотные. Не первый день воюют. В плен мы не пойдем.

Катя на секунду зажмурилась и постаралась говорить спокойно:

– О сдаче я ни полслова не сказала. Есть приказ: «В случае невозможности эвакуации пробиваться в горы к партизанам». Как наши через Балаклаву. Вы просто этот приказ не слышали.

– На Херсонесе вся армия, – спокойно возразил лейтенант. – Эвакуация будет организована. Там аэродром. Ночью эскадра подойдет.

Девушка кивнула. Ее тянуло заорать, но голос прозвучал сдержанно:

– Аэродром под обстрелом и без прикрытия с воздуха. Зенитки без боезапаса. Ночью последние «Дугласы» взлетели. Полоса разбита. Эскадра—…Катя повернулась к Половцу: – Жора, ты тельняшку не только для форса носишь?

– Обижаете. Черное море как свои пять пальцев знаю. Мы на нашем «Шаумяне»…

– Верю, – девушка ткнула пальцем в сторону бухты. – По-твоему, эсминец сможет к берегу подойти? Сможет людей принять под обстрелом и бомбами? На Херсонесе один пирс остался, и тот разрушенный. Ну?

– К берегу трудно. Но братки постараются, наизнанку вывернутся. Катерами и шлюпками подберут. На флоте своих не бросают.

Катя кивнула:

– Не о том речь. У нас последняя бухта осталась. Командование сделает все, что может, но…

Лейтенант ухватил ее за плечо так, что затрещал комбинезон.

– Прекратить панику! Нас не бросят!

Девушка сделала короткое непонятное движение, и лейтенант отлетел к бочкам.

– Не лапь меня, лейтенант, – злобно процедила Катя. – Не люблю. Не придет эскадра. Поздно уже. Корабли потопят, и толку не будет. Флот для прикрытия будущего наступления нужен.

Лейтенант яростно дернул кобуру. Новенький жесткий ремешок поддался не сразу.

Девушка выставила ладонь.

– Не суетись. Погорячились, но смысла выводить меня в расход нет. И в Особый отдел сдавать тоже некуда. Ночью на рейд к Херсонесу подойдут катера. Несколько подлодок сквозь мины пройдут, тоже на рейде встанут. Постараются забрать раненых и комсостав. Только там такая неразбериха будет, что… лучше нам не видеть. С рассвета немцы нажмут танками и артиллерией, припрут к берегу. Мы контратаковать будем, прорваться попытаемся. Снарядов нет, гранат нет. Сверху «лаптежники» и «мессеры». Дальше догадаешься?

– Флот поможет! – прорычал лейтенант, стискивая рукоять «ТТ» так, что в полутьме побелели костяшки пальцев.

– Корабли будут нужны, чтобы Крым отбивать, чтобы десанты поддерживать. Что толку, если весь флот сейчас на дно бомбами пустят? Война не кончилась.

– Приказ – отойти на Херсонес. Мы его выполним, – почти спокойно сказал лейтенант.

Катя крутанулась на каблуке.

– Ах, мать вашу! В дышло, в гузку, шпагатом через рот, в раскоп по самые… Бульда упертая, чтоб вас…

Бойцы ошеломленно слушали четырехколенные загибы, лейтенант все нашаривал и не мог попасть в кобуру пистолетом.

Девушка наконец задохнулась и, скорчившись на корточках, уткнула лицо в колени.

– Ну ты, Катерина, сильна, – с уважением проговорил Половец и, присев рядом, погладил по плечу. – Это ж в каком райкоме так кошерно политучеба поставлена? Я так разумею, мне было бы нехило знания подтянуть. Отстал от жизни. Ты только так не убивайся. Мы фортуну обымаем нежно, но крепко. И лейтенант у нас правильный…

– Иди ты на хер, Жора Санаторный, – Катя стряхнула мужскую руку и вытерла слезы. – Вы на меня, мужики, не смотрите. У вас своя правда, а я, действительно, по другому ведомству. Война такое екорное дерьмо, – никогда не знаешь, где с костлявой поздороваешься.

– Товарищ лейтенант, – неуверенно произнес боец, подпоясанный немецким ремнем. – Я еще в батальоне слыхал, вроде действительно приказ есть – если отрезали, в горы к партизанам пробиваться.

– Я когда в последний раз за боеприпасами ездил, тоже слышал, – хрипло поддержал его Михалыч. – Ты, лейтенант, подумай. К берегу всей армией жаться какой смысл? За два дня раскромсают с воздуха.

Лейтенант неуверенно огляделся.

– Порядок есть порядок, приказ должен быть перед строем до личного состава доведен. Паша, что скажешь?

– Я, товарищ лейтенант, в последний раз в строю стоял дней пять назад, – ответил рыжий автоматчик. – Нам теперь, что на мыс пробиваться, что в горы, – все едино. Но так думаю: на мысу войск и без нас полно. Что ж нам, у раненых место на корабле отнимать? Да и в море потопят, не дай бог. Я плаваю, как топор.

– Нужно было учиться, спортом заниматься, – пробормотал лейтенант. – Товарищ Катя, – приказ на прорыв в горы действительно был?

– Лейтенант, у меня ни мандата, ни удостоверения нет, только комсомольский билет. – Девушка встала. – Приказ был, за подписью Петрова и Октябрьского. Доказать не могу. Поверишь на слово?

Лейтенант посмотрел во влажные, зеленые глаза и, кивнув, отвел взгляд.

– Вы меня, товарищ Екатерина, за пистолет извините. Паникеров и диверсантов вокруг много. Приходится быть настороже. Вы обстановку лучше нас знаете. Где у немцев позиции будут пожиже?

* * *

В 16.30 Катя вывела маленький отряд на окраину города. За последние три дня девушке пришлось здесь порядком покрутиться, и местность стала почти родной. Улицы, вымершие и опустевшие, казались декорацией какого-то жуткого спектакля. Сладковатый запах разложения и горького дыма плотно стоял над оставленным городом-крепостью. Немцев на улицах еще не было. Изредка звучали выстрелы. Несколько раз бойцы слышали треск мотоциклетных двигателей. У виадука по маленькому отряду начал долбить пулемет, пришлось двинуться в обход.

Остановились в небольшом домике у разрушенного молокозавода. Впереди путь преграждала Балаклавская дорога. По дороге деловито сновали немецкие машины, к городу подтягивались резервы.

– Совсем обнаглели, сволочи! Врезать бы по ним сейчас, – возмутился Половец.

– Уцелело бы хоть одно орудие с батареи, врезали бы, – сухо откликнулся лейтенант. – Сейчас у нас другая задача. Как через дорогу перескочить? По линии комсомола какие-нибудь идеи будут?

Катя высказала свою точку зрения. Прорываться через дорогу следовало часов в восемь. Темноты дожидаться незачем, скорее всего, к этому времени вдоль дороги появятся посты. Прорываться за Балаклаву будет стремиться не только группа лейтенанта.

– А как через дорогу? Засветло вмиг засекут, – сказал рыжий автоматчик. – Фрицев что тараканов.

– Не засекут. Я отвлеку. Вы под шумок вон туда, на склон. С той стороны солнце будет бить. Тех, кто на дороге, ослепит. Тем более немцы станут в другую сторону пялиться. Наверху позиции оставленные, там аккуратненько до темноты отсидитесь. Потом старайтесь подальше от берега идти. Там немцы поспокойнее.

– Это что ж делается? – мрачно поинтересовался Половец. – Девушка нас прикрывать останется? Екатерина, ты за кого нас держишь? За фраеров нестроевых?

– Заглохни, орел черноморский! – Девушка наставила на матроса грязный палец. – Я тебя, «правым бортом – пли, левым – пли!», не учу. Гранаты швырять и «полундру» кричать вы лучше меня умеете. Здесь надо тихо. Без звяка, без бряка, на животе. Вам далеко идти. А я пошумлю и отступлю. Мне все равно в другую сторону. Я с вами и так завозилась. Насчет солнца и шума поняли? Раньше дернете или позже, заметят. Перевалите через склон и сразу на пузо. Иначе с других высот вас мигом засекут. Тем более что здесь шумно будет, а с высот это в одном секторе наблюдения получится.

– Ну и тщательно вас в комсомоле учат, – покачал рыжей головой автоматчик.

– Учат нас учат, никак не научат, – сквозь зубы процедила Катя. – Я вам втираю, как по писаному, но, возможно, на случайность напоретесь. Сами соображайте. Только не спешите. От пули даже заяц не ускачет.

– Мы не зайцы, – сказал лейтенант. – Мы сюда вернемся по-любому. Вы, Катя, говорите, – нам совет профессионального человека не помешает. Как нам потом мимо Балаклавы пройти?

– Я в том районе, вообще-то, не была. К каменоломням не сворачивайте. Ориентир – «железка». Там местами виноградники сохранились. Не торопитесь, главное – ночью за первую линию укреплений выбраться. Дальше чуть легче будет. До рассвета не успеете, замрите на месте. Хоть под самым носом у фрицев, но не шевелитесь. И вообще, товарищи пехотинцы-автоматчики-пушкари, движение только ночью. В горах то же самое. К селам не подходить: татары или сами в вас палить начнут, или вмиг немцам настучат. Окурки, дерьмо, огрызки и старые портянки прячьте под дерн или хотя бы под камни. К людям не подходить ни под каким видом. Поблизости партизан, скорее всего, вы не найдете.

– То есть как не найдем? – растерянно спросил долговязый боец.

– Так и не найдете, – девушка глянула мрачно. – Такая сейчас обстановка сложилась. С нашими армейскими, что в горы пробились, встретиться можете. И на «ряженых» наткнуться вполне вероятно. На себя надейтесь. Вы на разведывательно-диверсионную группу тянете. Мозги только перестройте. Ну, на немцев или румын наскочите, здесь мне сказать нечего. Драться вы лучше меня умеете.

– Ясно, – заключил Половец. – Да, товарищ лейтенант? Измыслим что-нибудь. Нам бы только в горы вырваться. А там создадим первый горно-морской отряд имени Освобождения Одессы.

– Болтун ты, Половец, – сказал лейтенант. – Отдыхайте пока. Часа три у нас есть.

– Только сначала соберитесь. Может, в доме жратва есть. И главное – все фляжки наполните. Лучше и другую посуду с собой взять, вода для вас в ближайшие дни поважнее жратвы будет, – посоветовала девушка.

– Ценная мысль, мерси, – Половец направился на кухню. – Осмотрим закрома родины.

Катя сменила наблюдателя во дворе. По шоссе все шли немцы. Заглох огромный полугусеничный грузовик, и было слышно, как ругается водитель. С запада, со стороны Херсонеса, доносилась канонада.

Из дома вышел лейтенант. Пригибаясь, проскочил под горбатой старой яблоней, присел у невысокого забора рядом с девушкой. Поставил карабин между колен.

– Могу сменить вас, Катя. Вам тоже отдохнуть требуется.

Девушка качнула светловолосой головой.

– Я ночью отдохну. У меня по плану длительная передышка предусмотрена. Вы, товарищ командир, сами отдохните. Или не доверяете?

– Куда уж больше доверять? – Лейтенант вздохнул и вытащил из кармана помятую пачку роскошных «Посольских». – Я закурю, не возражаете?

– Да ради бога. Ветер от дороги, не учуют. Только я думала, вы не курите.

– Хорошие папиросы подарили, – лейтенант смущенно улыбнулся. – Дай, думаю, попробую. Оно конечно вредно, но непосредственно в сложившейся обстановке…

Катя посмотрела на него и неожиданно попросила:

– Не угостите?

– Пожалуйста. Только я думал, и вы не балуетесь. Вы же вроде спортсменка, и вообще…

– Я редко курю. У меня муж сигары любил. И мне запах хорошего табака нравился.

– Сигары? Хм, виноват, – лейтенант чиркнул спичкой.

Катя выпустила струйку дыма и сказала, глядя на немцев на дороге:

– У меня муж погиб. Еще до войны. Я, лейтенант, старая тетенька.

– Какая же вы старая? – удивился лейтенант. – Вы, хоть и в копоти, а видно, что красивая. Очень красивая. Вы не обижайтесь, но прямо скажу – преступление таких девушек на диверсии посылать. Война кончится, совсем красивых людей в стране не останется.

– Ладно тебе, – Катя улыбнулась. – Останешься жив, дети у тебя очень красивые будут. Ты, главное, выживи. До Берлина еще далеко. А женщины – ерунда, любую подкоптить, куда симпатичнее меня станет.

– Вы, Катя, преувеличиваете. В смысле, приуменьшаете. Я красивых девушек видел. Я из Ростова.

– А я из Москвы. Так что уж поверь, женщин после войны тебе хватит. Еще привередничать будешь.

– Мне много не нужно. Одной хватит. Но верной.

Катя кивнула.

– Ты, лейтенант, умный. Я без шуток говорю. Прости, что с вами не иду.

– Да ты что? Ты же отвлекать остаешься. Если что… я в жизни себе не прощу. Ты уж не задерживайся, обойму выпустишь, и отходи.

– Вот тут, лейтенант, ты меня не учи. Я свое дело знаю. И не случится со мной ничего. Это я тебе обещаю.

– Ну и хорошо. – Лейтенант неумело затянулся толстой папиросой и заморгал от выступивших слез. – Давно воюешь?

– Я с перерывами воюю. Начала в 41-м, под Львовом в 8-м мехкорпусе. Потом там-сям. Короткие задания.

– Хорошо, может, уцелеешь. Ты про мыс, – лейтенант мотнул головой в сторону канонады, – точно знаешь?

Катя потушила папиросу и тщательно затолкала окурок в щель между ракушечными кирпичами забора.

– Знаю. Ты, лейтенант, не жалей, что туда не пошел. Сегодня-завтра, может, и пулю поймаешь, и в плен попадешь, но не жалей, что на Херсонесе не остался. Да не скалься ты, я про плен так сказала, чтобы не сглазить. Война есть война. Шарахнет по «чайнику», очнешься у фрицев. Это еще не конец будет. Вырваться можно, бежать, немцам вредить.

– Нет уж, последнюю пулю я для себя сберегу, – лейтенант с отвращением затушил папиросу. – Но до этого, надеюсь, немцев еще бить и бить. Что с армией на полуострове будет, а, Катя? Неужели не эвакуируют?

– Часть эвакуируют. Только не очень большую часть. Там ад будет, лейтенант.

– Я, конечно, понимаю, ты из разведки, но чего каркать? Командование управление сохранило. Укрепятся, снабжение наладят. Главное, стойкость и спаянность у частей имеется, воля к победе…

– Снарядов нет. Поддержки с воздуха. Завтра патроны и гранаты на счет, поштучно пойдут. Командование… Октябрьский и Петров уже в Новороссийске. Но связи с ними практически нет.

– А если эскадра новый десант высадит? Перейдем в контрнаступление. Немцы в городе еще не укрепились. Атакуем. В Новороссийске свежие части готовятся. Я неделю назад сам видел. Тыл вовсю работает…

«Не нужно лейтенанту в глаза смотреть. И вообще говорить ему ничего не нужно. Зачем ему знать, что через три месяца Новороссийск сдадут. Что немцы на Кавказ ворвутся. Что сюда, в этот город-крепость, наши только через два года вернутся…»

Лейтенант все же заглянул в изумрудные глаза, все понял. Выругался одними губами.

– Ты не огорчайся, – пробормотала Катя. – Война. Мы их здесь еще расплющим, раскатаем по берегу. Не скоро еще, но всю 17-ю армию с их Альмендингером говенным, считай, напрочь разнесем. С того же Херсонеса скинем, утопим. Но не сейчас.

– Откуда ты знаешь? – с тоской спросил лейтенант. – Такие сведенья нам с тобой не доверят.

– Как сказать, – Катя смотрела на дорогу, по которой теперь двигалась колонна усталых, но осчастливленных трудной победой немецких пехотинцев. – Есть такой отдел – научно-технического анализа. У них специальная аппаратура имеется. Я тебе, конечно, больше ничего не скажу. Кроме одной даты – май 1945 года. Сможешь плюнуть в Шпрее. Это такая река в Берлине.

Лейтенант улыбнулся.

– Срок ты приличный взяла. Красиво врешь, убедительно.

– Я вру?! – Катя ухватила лейтенанта за петлицу, притянула ближе и, прошептав в ухо: – Ты сначала проверь, лейтенант, потом про вранье говори, – неожиданно чмокнула парня в небритую щеку.

* * *

Солнечный свет чуть померк, высоты вдоль дороги уже отбрасывали длинные тени. По шоссе теперь двигались повозки, запряженные утомленными медлительными лошадьми.

– Значит, по первому выстрелу, – напомнила Катя.

– Ох, Катерина, ты только не втягивайся. Иначе нам со стыда сгореть. – Половец пристраивал на спине набитый вещмешок.

В подвале нашлось полмешка картошки, теперь распределенной между бойцами, и несколько связок вяленых бычков. Полностью разобрали и патроны из цинка, прихваченного хозяйственным рыжим автоматчиком по дороге.

Лейтенант сумрачно посмотрел на девушку.

– Катя, действительно, без геройства, пожалуйста. Свое задание сорвешь. И вообще…

– Идите, товарищи опекуны. Я тут безо всяких «вообще» разберусь, – Катя насмешливо улыбнулась.

– Помереть и не встать, что за девушка, – вздохнул Половец. – Катерина, может, адресами махнемся? Я без всякого амурства, после войны встретимся, вспомним тот горький час…

– Отставить разговоры! – строго скомандовал лейтенант. – Построились.

Бойцы зашевелились. Катя помогла Половцу поправить лямки вещмешка.

– Ты, Жора, не хмурься, адреса у меня нет и не будет. Не положено нам.

– Жаль, аж высказать не могу, как жаль, – вздохнул боец. – Ну, счастливо, Катюша. Даст бог, свидимся.

Последним, морщась и опираясь на винтовку, поднялся Михалыч.

– Ну, шо, башенный стрелок? Хватайся за холку, – подставил плечо Половец. С другой стороны к раненому подстроился тощий боец, имени которого Катя так и не узнала.

– Погодь, Жора, – раненый отпихнул руку моряка и постарался выпрямиться. – Товарищ лейтенант, разрешите с девушкой остаться. Я ей подмогну. По горам-то скакать мне сейчас никак несподручно.

– Разговорчики, – нахмурился лейтенант. – Отдохнул, хватайся за товарищей. И без пререканий.

– Товарищ лейтенант, – с отчаянием произнес Михалыч. – Я и с двумя-то ногами еле ковылял. Сам замучусь и товарищей замучаю. Позвольте остаться. Винтовку я не хуже газовского движка знаю. Патроны есть, пропаду, так хоть с пользой.

– Мы пропадать права не имеем! – рявкнул лейтенант. – Вернуться обязаны и немцев с нашей земли полностью выбить. Так что молчи и…

Катя ухватила лейтенанта за рукав и оттащила в угол.

– Раненого лучше оставь.

– Нет! Мы своих не бросаем.

– Вы не в тыл отступаете. Вы на прорыв идете. Он вас свяжет, и пользы не будет никакой.

– Катя, ты знаешь, что с нашими ранеными фрицы делают? – прошептал лейтенант.

– Раненых всегда в тылу оставляют. Даже если это не тыл, а полная жопа. Ты за всех отвечаешь, лейтенант. Не упирайся рогом. Михалыч рядовой боец, не комиссар, не еврей, – может, и обойдется. Выбора у тебя нет. А грех я на себя возьму.

Лейтенант скрипнул зубами, но Катя уже повернулась.

– Михалыч, вот то окошко тебя устроит? Занимай позицию. По обойме и отползаем. Вдоль забора, там пролом в стене есть.

Раненый с тоской и благодарностью посмотрел на девушку и обессиленно сел на табурет.

– Двинулись, товарищи бойцы, – хрипло сказал лейтенант. – Время уже…

Домик опустел. Катя прошлась по прохладной, с низким потолком, комнатке, задвинула под стол пустой цинк из-под патронов, глянула на круглые немецкие часы на запястье. Для профилактики нужно бойцам полчаса дать для выхода на исходные.

– Ну, как, Михалыч? Удобно?

– Как в театре, – боец сидел у низкого окошка, неловко отставив в сторону раненую ногу. – Вот уж не думал, что фрицы передо мной парад устраивать будут. Жаль, ни единого генерала не вижу.

– Время есть, может, генерал еще подъедет, – успокоила Катя. Сходив в соседнюю комнату, сняла с кровати подушку в застиранной ситцевой наволочке.

– Ох, ну совсем театр, – Михалыч морщился от боли, пока ногу устраивали на подушке. – Ты, Катерина, в каком звании? Или и правда из райкома, если не секрет?

– Сержант я, – машинально ответила девушка, глядя в окно. Движение на шоссе вроде бы стало реже.

– Вот дослужился, – криво улыбнулся Михалыч, – сержант-девица под меня подушки подкладывает. Жорка обзавидуется. Спасибо, товарищ Катерина.

– Да всегда пожалуйста. Может, тебе еще чего хорошего сделать? Только интим не предлагай. Я неподмытая.

Михалыч засмеялся.

– Ну ты оторва. Пороть тебя точно некому.

– Пороть меня уже пробовали. Не помогает. Я мигом ответить в глаз норовлю.

– Это сразу видно, – согласился боец. – Кать, а водички нет? В горле аж скрипит.

– Воду ребята забрали. Яблочко хочешь?

Катя вышла во двор, дотянулась до кривоватого яблока на шелушащейся старой ветке. По шоссе проносились пустые грузовики. Немцы старались перебросить ближе к Херсонесу боеприпасы.

Девушка вернулась в дом, протянула обтертое о комбинезон яблоко Михалычу:

– Грызи. Какая-никакая влага.

Боец разгрыз желтыми зубами яблоко, с блаженством заметил:

– Кисленькое. Катерина, а ты награды имеешь?

– Нет. Ранение имею. Благодарность от командования. Да, еще денежную премию получала.

– Тоже неплохо, – заметил Михалыч. – Я чего спрашиваю, вот у меня дома трое огольцов, сгину я теперь, ни похоронка не придет, ни пособие не дадут. Даже весточки, что я медальку сраную получил, и той не останется. Вроде и не было меня вовсе.

– Это ты брось. Лейтенант выйдет к своим, доложит, что ты добровольно отход остался прикрывать. Официально о тебе достоверно известно будет. Что да где, родные узнают. Лейтенант мне обещал. Да он сам не дурак, сообразит, что сказать.

– Когда они выйдут? Да и выйдут ли?

– Перестань. Лейтенант – парень упрямый. Тот рыжий, с автоматом, ловкий малый, в горах живо освоится. Остальные тоже ничего. Про Жорку и не говорю, одесситы, что то дерьмо, ни в воде не тонут, ни в огне не горят. Прорвутся.

Михалыч хмыкнул:

– И чего я тебе, девке, верю? Ты, Катерина, давно людьми командовать приноровилась?

– Да пришлось как-то, – пробормотала девушка, продувая затвор «СВТ». – Я, Михалыч, как-то целым замком руководила. С подсобными хозяйствами и прочей ерундой. Считай, обязанности председателя колхоза выполняла.

– Надо же, – удивился боец, аккуратно откладывая на узкий подоконник огрызок. – Видно, талант у тебя. Ну, пора, что ли?

– Сейчас достойную мишень выберем. Я ближе к откосу ударю, а ты цель высмотри у того поваленного столба. Пускай, суки, посуетятся…

На стене тикают часы. Гирька почти сползла до пола, давно хозяева домика ушли. Кровать без снятой подушки выглядит особенно жалкой. Пыльное стекло уже выставлено, в окно рвется горячий, пахнущий горьковатыми травами и пылью крымский воздух. Солнце склонилось, вечерняя дорога стала четче, видны лица, поскрипывают-постукивают колеса, пылят сапоги. Копается под приподнятым капотом полугусеничного монстра водитель.

Верхние патроны в обойме «СВТ» зажигательные. Всего три штуки (дефицитная вещь), но сейчас можно их потратить с умом.

Все вроде сделано – лейтенант со своими наверняка уже на исходной. Немецкую финку на память ему отдала, полевые сумки с дурацкими артиллерийскими схемами и таблицами уговорила закопать за пустым курятником. Жору насчет фасонистой тельняшки предупредила – фрицам попадется, шлепнут моментально (моряков здешний вермахт ненавидит больше, чем комиссаров). Насчет татар еще раз напомнила. Пусть за националистку упертую считают, но, возможно, не попадутся. Вот Михалыч… Здесь ничего не сделаешь. Может, и уцелеет, если из дома выползет.

Михалыча девушка не видит, он в соседней комнатушке. Но стоило сказать: «Поехали!», отзывается щелчком затвора.

– С богом, Катя! – в голосе облегчение.

Есть крепкие мужики в деревне Залучье Тверской губернии.

Первую зажигательную Катя тратит на офицера, восседающего на облучке перекошенного фургона. Румын хоть, зато целый капитан…

…Исправно щелкает «СВТ». Катятся гильзы…

На дороге воцаряется бедлам. Пальба, пыль, тоненько вопит раненый, ржут лошади.

Что, выпендросы долбаные, баварско-дунайские, – засечь кишка тонка?

…Засекли, когда «СВТ» доглатывала вторую обойму. Катя свалила шустрого штабсфейерверкера [60]60
  Штабсфейерверкер – фельдфебель службы артиллерийского снабжения.


[Закрыть]и пригнулась, набивая магазин. Несмотря на ветхость домика, стены из мягкого ракушечника пули не пробивали. Изредка вжикало над головой, сыпалась старая штукатурка. Взводя затвор, девушка крикнула:

– Хорош, Михалыч, корячься быстрее во двор. Подстрелят…

Не ответил, но винтовка за стеной вроде щелкнула. Не разобрать – от дороги теперь захлебывались автоматы, треска много, но пули в основном по крыше лупят. Катя перекатилась ко второму окошку, задела этажерку, на голову свалилась темная старинная фотография. Ой, прости неведомый бородатый дяденька.

– …На, сука!!! – Автоматчик, что залег в кювете, ткнулся мордой в землю. Машину Катя все-таки подожгла, – немцы отползали под защиту дыма. Какой-то хорек залег за дергающейся на земле лошадью, садил из карабина в белый свет как в копеечку. Что, шнырь вагинальный, страшно тебе?!

Ой – свистнуло над самой макушкой. Хрен высунешься. Часы на стене полурассыпались, подбитая пулей кукушка свесилась на пружине, попыталась жалобно «кукукнуть» сквозь грохот выстрелов.

…Раненого Катя подобрать не дала, подстрелила обоих спасателей. Не хер ему было гранатами швыряться – все равно ведь не докинул. Геройство свое для защиты дойчлянда приберегите, ублюдки. Если, бля, из Крыма посчастливится убраться…

…Пальцы дрожали, патроны в горловину никак не желали лезть. Еще обойма…

…Грохнуло так, что стены дрогнули. Взрывная волна вбила внутрь остатки рам, осыпала каменным крошевом и стеклом. Серьезно. Это что же за «дура» по бедной девушке метит? Чуть с первого снаряда не достали. Кажется, хватит судьбу испытывать. «СВТ» поспешно застучала, выпуская пули в сторону затянутой дымом дороги. Нате! Нате, сучьи дети!

Где-то вверху жутко свистнуло. Показалось, что весь дом разлетелся по камешку и поднялся в воздух. Катю бросило животом на этажерку, замысловатые тоненькие балясины беззвучно сложились. Уходи! Задняя стена дома с неторопливым, глухим треском завалилась. Клубы пыли заволокли срезанную под корень яблоню. Кашляя и волоча ненужную винтовку, Катя поползла к тому, что раньше было межкомнатной перегородкой.

– Михалыч, твою мать?!

Там была груда ракушечника. По двери ползли тусклые язычки пламени.

«Уходи немедленно!»

От страха свело живот. Свиста девушка не слышала, лишь предчувствие взвизгнуло: «Поздно!» Катя неповторимым усилием подсознания бросила себя в Прыжок. Мгновенно сгустилась звездная тьма Перехода. Нет, и на самом деле – поздно, сверкнул, кажется, прямо в мозгу, разрыв 50-мм снаряда. Дом с подбитой кукушкой перестал существовать…