Текст книги "Корректировщик истории. Три бестселлера одним томом"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

– Все сделаем. Ночью. Три машины все равно ничего не решат.

– Так дай больше.

– Я тебе что – начальник гарнизона?

– А он что, без совести? К комбригу обратись. Наскребется что-то.

– Кать, нельзя сейчас. Город еще держится. Панику поднимать…

– Какая, в жопу, паника?! С санаторного лечения раненых срываем? Там через три часа танки будут.

– Вот ты сука, Катька! Как я это объяснить должен?

– Не знаю. Ты внедренный агент, ты и выдумывай.

– Я не для этого здесь.

– Для этого. Именно для этого. Сергей, пойдем на связь, а? Ну не скоты же мы. Если нужно, я истерику изображу.

– Вот ты идиотка… – Варварин, пошатываясь, пошел к двери.

Мезина подхватила винтовку. Женька сорвал со шкафа автомат, вещмешок…

– Земляков, ты куда?

– Так выходит, это я здесь пухнуть должен?

– Сиди. У комбрига ты на хер не нужен. Я тебе потом крикну…

* * *

«На уши поставила». Это уж точно. Единственный санитарный автобус комбриг все-таки не дал. Зато выделил прикрытие – Женька сидел на броне той самой вездесущей «шестидесятки» с бортовым «29». Вовремя машина из ремонта вернулась, да еще с полными баками. Лязгали гусеницы, «танчик» несся так, словно под сотню выжимал. Специфическая железка.

– Не слетишь? – прокричал Борис.

– Нет. Разве что зубы посыплются! – с трудом проорал Женька.

Танкист улыбнулся, он снова был перемазан, лоснящийся танкошлем сдвинут на затылок. Свой человек.

Следом за «Т-60» катило четыре машины. Оборачиваясь, Женька видел в кабине головного «ЗИС-5» светловолосую голову начальницы. Катька сидела рядом с водителем, часто высовывалась, задирала лицо к небу. Пока шли удачно. Только у моста, невдалеке от машин, легла серия снарядов. Проскочили.

– Слушай, правда фрицы к госпиталю рвутся? – прокричал Борис.

– Ага. Есть такие сведения, – Женька плотнее ухватился за маску пушки.

– Вот суки. Я под Сталинградом чуть так вот не попал. Только в санбат меня отволокли, как немец прорвался. Слава богу, свернул, до нас не дошел.

– Ого, так ты в Сталинграде дрался?

– Точно. Аж целых два дня. В первой же атаке подожгли. Я Катюше рассказывал. Не везет мне, хоть что делай.

– Да ладно рассказывать. Ночью мы видели: ты прямо между немцев катался. По башне гранаты стучат, а вы сечете из всех стволов как косой.

– Случайно вышло. Механик хороший попался… – Борис улыбался. – А у вас в госпитале свои лежат? Из Особого?

– Типа того.

– Нет, я просто так спросил. Катюха в штабе такую речь толкнула – заслушаешься. Она не в политуправлении, случайно, до Отдела служила?

– Не знаю. Я с ней два месяца только.

– Держись за нее. Хорошая девушка. И за себя постоять может.

– Я держусь. Уже боюсь, ревновать начнут.

– Ну и черт с ними. Ты человек образованный. Чем черт не шутит?

– Нет уж, – Женька, смеясь, поправил каску. – Мне такое счастье не пережить. У меня невеста есть. В смысле, наверное, есть. Если дожидаться станет.

– Хорошее дело. А я вот холостой… Как из Ейска уехал, то учеба, то…

Танк внезапно затормозил, Женьку прижало к башне. Снизу что-то неразборчиво кричал механик-водитель. Впереди, у перекрестка, пылал дом. Сквозь урчание танкового двигателя расслышали треск пулемета, винтовочные выстрелы. Бухнула ручная граната.

– Вот, мать их, – Борис сполз в люк пониже. – Не проскочим, наверное. Попортят нам грузовики. В обход попробуем?

Из «ЗИСа» яростно махала начальница, требовала живее сворачивать.

– Спрыгивай, товарищ переводчик, – сказал Борис. – Мы, если что, огнем прикроем. Тогда башней запросто стряхнуть могу. Скажи, пусть не останавливаются…

Женька, пригибаясь, побежал к грузовику, запрыгнул на подножку:

– Не пройдем. Сворачивать нужно. Борис прикроет.

– Да понятно. Брысь в кузов, стратег…

Едва успел Женька перевалиться через борт, грузовик газанул. Сквозь дырявый тент запрыгали суетливые полосы света. Женька добрался до кабины, здесь хлопал на ветру лоскут оторвавшегося брезента. Внутри кабины взрыкивала на водителя Катрин. Резко свернули. Потом еще раз. Впереди несся приземистый, несимметричный и замечательно неукротимый «Т-60». Вдруг на его броне мелькнуло несколько бледных искр. Стреляют!

«Т-60» развернул башню, врезал из пушки и пулемета. Танк бил куда-то в просвет между домов. Женька, с трудом удерживаясь на ногах, выпустил из автомата очередь в ту сторону. Попал, наверное, пальцем в небо – уж очень машину кидало.

Со скрипом и скрежетом влетели в какую-то арку. Танка впереди уже не было. Двор, почерневшие сугробы. «ЗИС» вышиб дряхлые ворота, выкатились в переулок. Где-то позади стучала автоматическая пушка «танчика».

Притормозили; с одной стороны улицы тянулся забор, упирающийся в глухой торец пятиэтажного дома. На другой стороне тоже торчал забор, за ним кусты, покосившиеся кресты. Опять кладбище?

Слышно было, как выпрыгнула из кабины начальница:

– Эй, башенный стрелок, жив?

– Ага, – Женька высунулся в дыру тента.

– Не торчи на виду! – Катрин побежала к остановившейся сзади полуторке.

Женька все-таки выглянул, как раз увидел, как в переулок влетает «Т-60». Все-таки сумасшедший механик у Бориса.

– Вперед!

Колонна двинулась. Женька напряженно соображал: куда же их занесло? Тот поворот был с Лермонтовской. Опять куда-то к улице Веснина вывернули. То-то впереди бой грохочет. В самое пекло заехали.

Свернули. Улица, скверик. Разметанные взрывом мешки с песком. Резко ударил по ушам близкий орудийный выстрел. За углом стояла 76-миллиметровая пушка, била куда-то за сквер. Зазвенела, покатилась по булыжной мостовой пустая гильза.

– Сворачивай, куда выперлись! – орали из окон дома.

«ЗИС» дал задний ход. Укрылись в переулке. Катька уже разговаривала с закопченным лейтенантом, тот размахивал руками, показывал куда-то в сторону от сквера. Женька внезапно узнал место – два дня назад здесь с Катькой спокойно шли, улицу Чернышевского искали. Собственно, вон она, родная.

– Валите отсюда! – орал копченый лейтенант. – Немцы просачиваются. Дерзкие, суки, – так по домам и лезут. Уходите, только раненых у нас заберите. Скажи водителю – туда пусть сдает, в подвале народ лежит. Забери, сестрица, хреново у нас.

– Заберу. Не вопи так, – Катрин сунула лейтенанту флягу.

– А? Спасибо. Оглушило меня малость…

Снова ударила противотанковая пушка. Сыпались ветки с несчастного тополя.

Женька принимал в кузове раненых. Затащили четверых. Старшина с перебинтованными ногами замысловато ругался. В доме хором застрочили автоматы.

– За сквером лезут! Давай!

– Будь жив, Степаныч! – Стрелок в облезлой каске бросил старшине вещмешок, кинулся к дому, перекидывая на грудь автомат. На бегу оглянулся: – Лейтенант, там в погребе гражданские. Захватите девку раненую.

Ожесточенно трещали автоматы. Женька выглянул – начальница лежала в двух шагах от пушки. Раскинув длинные ноги, стреляла из «СВТ».

– Слышь, старшина, а где эти гражданские? – неуверенно спросил Женька.

– Так вдоль дома. Там щели накопаны, – старшина жутко закатывал от боли глаза. – Лейтенант, водицы нет?

– Сейчас, – Женька спрыгнул на мостовую. Пули непрерывно стучали по углу дома, оставляя красные, в светлых нимбах облетевшей штукатурки отметины. Даже красиво, блин. Где этот погреб, черт бы его побрал?

Сначала Женька услышал женское завывание, потом чуть не свалился в узкий ровик, уходящий куда-то под сарай.

– Эй, здесь раненая? В госпиталь давай заберу.

Высунулось опухшее женское лицо:

– Хто?

– Конь в пальто. Раненая здесь? Давайте, если помощь нужна.

– Так як же? А я?

– А вы сидите. Пальба кругом. – Женька, теряя терпение, сунулся внутрь, разглядел маленькую фигуру, лежащую на тряпье.

– Ой, бережнее! Спинка у нее, – запричитала баба.

Женька, не давая себе испугаться, сгреб в охапку. Человечек оказался легким, заскулил слабо.

– Ой, бережнее! – зарыдала женщина. – Дочечка, единственная моя.

– Ничего, в два счета в госпитале будет. Потом эвакуируем, – заверил Женька, неловко сжимая тело, завернутое в темное грязное пальто. Перед носом оказалась ситцевая тряпка, набухшая кровью.

Женька выбрался на белый свет. Женщина ползла следом:

– Як же, потеряю доню…

– Не маленькие, найдетесь, – рявкнул Земляков. – Сиди, убьет!

За сараями треснул взрыв, с визгом разошлись осколки. По переулку с яростным лязгом пронесся «Т-60». Не снижая хода, проскочил мимо грузовиков, противотанкового орудия, прошелся гусеницами по кустам изуродованного сквера. Башня развернулась, стук автоматической пушки заглушил треск автоматов.

Женька осторожно положил раненую на пол кузова. Она шепотом стонала. Раненый старшина потянулся, ухватил за пальто.

– Осторожнее, девчонка, – предупредил Женька.

– Да вижу, что не гвардеец, – старшина заскрипел зубами.

Пятясь задним ходом, в переулок вернулся «Т-60». Распахнулся люк, высунулся оскаленный Борис.

– Ай молодец, «прощай, родина», – орал от орудия копченый лейтенант. – Дал жару. Через часок еще заезжай.

– Так, уходим, – у машины возникла Катрин. – Блин, да тут уже полный комплект! Кто детей грузил?

– Я, – сказал Женька. – Она раненая.

– Вижу. Плотней складируй. Поехали. Тут еще эти минометы х…

Машина развернулась. Уже на ходу приняли бойца с оторванной кистью. Сзади слышался свист и треск – немцы простреливали сквер болванками.

Женька, стараясь ни на кого не упасть, занялся обязанностями санитара. Раненые кое-как раздвинулись. Двух бессознательных отволокли ближе к кабине. Женька присел над девчонкой.

– Ты, лейтенант, не ссы – у баб такая же кровь, как у людей, – сказал боец с оторванной кистью. – Ее бы перемотать получше, да и дело с концом.

Женька порылся в вещмешке, достал пару пакетов, еще тех, «импортных».

– Тут дело сложное, – трудно дыша, сказал старшина. – Похоже, поперек спины осколком чиркнуло. Если позвоночник задело, хана. Пусть уж сразу кровью изойдет, чем долго помирать.

– Я долго не хочу, – неожиданно отчетливо проговорила девчонка. – Не трогайте.

– Э, да ты, милая, раз языком шевелишь, выходит, и вовсе не помрешь, – сказал старшина, через силу улыбаясь. – Глянь, лейтенант, что там у нее со спиной.

Женька возился с лохмотьями шерстяного платья, обрывками белья. Рана была длинная, почти во всю спину, но кровь уже запекалась. Кое-как забинтовал, приподнимая легкое тело. Раненые сообща советовали, опыта у всех хватало.

– Херовый у тебя бинт, лейтенант. Кисея какая-то, – заметил однорукий. – Только водянки таким бинтовать.

– Ничего. Жить девица будет, – заверил старшина. – Главное, чтобы в госпитале рану хорошо почистили. Загноение – самая паршивая вещь. А шрам – ничего. До свадьбы заживет.

– Спасибо, – прошептала девчонка. Она пыталась повернуть голову, и Женька ее неожиданно узнал. Больше не по лицу бледному, а по косице пушистой.

– О, да я тебя знаю. Ты тут жила, на Веснина.

– Соседка или невеста? – поинтересовался старшина, пытающийся не стонать от боли в раздробленных ногах.

– Нет, просто как-то тушенку вместе ели, – объяснил Женька.

– Хороший повод для знакомства, – одобрил старшина.

Девчонка смотрела, видимо, пыталась узнать, но не получалось у нее. От боли глаза стали узенькими, как у китаянки.

Женька достал флягу:

– Тебя как зовут, соседка?

Девчонка пососала из горлышка фляги и прошептала:

– Маруся. Узнала я вас. За ложку извините.

– Да черт с ней, с ложкой, – Женька протянул флягу старшине. – В госпитале тебе целый прибор дадут. С вилкой.

– В госпитале ого как дают. Точно с прибором, – согласился боец, пытаясь пристроить культю. – Ничего, выкрутимся. Вот только как токарничать с одной рукой?

– Ко мне иди, посыльным, – пригласил старшина.

– А ты кто по профессии? – заинтересовался однорукий.

– Бригадир. Электрик. Транспорт мне какой-никакой наверняка выделят, а ты по конторам бегать будешь. Ступенек там много.

Они обсуждали будущую жизнь, скрипели зубами, а Женьке хотелось отвернуться. Как можно такую боль терпеть? Да еще машину трясет зверски.

Никуда рядовой младший лейтенант Земляков отворачиваться не стал, склонился к девчонке, оправил слипшийся подол, прикрывая трикотажные чулки.

– Ничего, через месяц ходить будешь, чаи бойцам разносить. И вправду, вскользь зацепило.

– Один черт, кому я, уродка, нужна, – тихо сказала девочка Маруся.

Утешать Женька не умел, потому сказал сурово, в стиле начальницы:

– Тебе виднее. Утонченная какая. Из дворян? Вон бойцов посекло, а держатся. Ну ты-то, конечно, иная, ранимая.

Девочка ничего не ответила, просто начала плакать. Совсем стало нехорошо толмачу Землякову.

– Да чего вы, молодые, расстраиваетесь? – сказал старшина. Собеседник его сомлел, бессознательно сполз у борта. – Главное-то место уцелело? Остальное нарастет. Быстрей бы госпиталь. Пусть первую помощь окажут, коновалы. Может, хоть кольнут чем? Мочи нет, как саднит…

* * *

Не было первой помощи раненым. И второй помощи не было. Эвакуация в госпитале шла.

Женька старался совсем не думать. Еще утром казалось – повидал войну в лицо. Танки горящие, росчерки трассеров, треск автоматов, мертвецов на мостовой.

А война здесь таилась – в Клингородке. Самая ее неприкрытая душа – истерзанная, в обрубках ампутаций, орущая от боли и в бреду, загнившая, умирающая и не желающая умирать.

Подходили машины: грузовики 86-й бригады, ремонтные машины, наполовину загруженные ящиками с какими-то особо ценными запчастями. Громыхал разношерстный колесный хлам, нещадно парящий пробитыми радиаторами, волокущий друг друга на буксире. Еще подкатывали повозки, телеги, брички – трофейные мадьярские, немецкие, кустарные-совхозные. У ворот стоял тупомордый немецкий бензовоз, оглушительно воняющий пробитой цистерной. Носилки с ранеными привязывали к узким помостам по бокам искореженной емкости.

Ходячих было мало. В основном неподвижные, часто бессознательные люди в ржаво-желтых бинтах. Ходячие постарались спастись, уехать, уйти еще до того, как дорогу на Белгород перерезали немцы. Но эшелонами отправить успели не всех.

Много их было, раненых. Женька хватался за неудобные ручки носилок. Волокли сначала рысцой, потом быстрым шагом. Ноша хрипела, стонала, материлась. Последнее было лучше всего – отвлекало. Бригадой из пяти человек командовал старичок-санитар. Хорошо командовал, по уму. Вообще-то людей, не обгрызенных войной, здесь почти не было – только водители, несколько санитарок да десяток женщин в гражданском. Врачи, оставшиеся в госпитале, распоряжались в палатах и у машин. Женька работал в паре с длинноруким артиллеристом, у того были повреждены глаза и лицо, голова походила на грубо слепленную башку снеговика с несколькими щелями-бойницами. На лестницах артиллерист требовал, чтобы ему отсчитывали ступеньки. Ничего, приноровились. Неутомимый старичок-санитар таскал носилки в паре с охающей теткой-поварихой. Успевал ругать и нахваливать всех подряд, неприлично подбадривать щупленькую женщину, носившую матрацы, одеяла и шинели, чтобы укрывать раненых.

На смрад палат Женька внимания не обращал. Первый раз, правда, так по мозгам врезало – хоть падай. Но бегали на свежий воздух, успевали дыхнуть, возвращались за новой ношей. Запахи карболки и гноя, заскорузлого белья, гремящие под ногами «утки» уже не имели значения. Взять, решительно переложить на носилки. Человек кричал, умолял, но слушать его было нельзя. Вниз по лестнице, к машине или к повозке. Переложить, сверху матрац или шинель. Снова вверх…

Стреляли на улице, захлебывался зенитный пулемет, рвались у соседнего корпуса снаряды. Неслышно визжала медсестричка, в спешке рассыпавшая ящик с медикаментами.

Снова вниз…

Подошло отделение саперов, оборванных, с карабинами за плечами. Тоже таскали раненых, некоторых волокли прямо на сетках коек. Командовал саперами почему-то майор-железнодорожник. Загруженные машины отъезжали, трактор, пыхтя сажей, подволок длинный прицеп…

Несколько раз Женька видел начальницу – Катька вместе с военврачом распределяла транспорт. Военврач, интеллигентная дама в ретростильных металлических очках, материлась почище сержантши. Потом Катька мелькнула еще раз – хрипя от ярости, била прикладом «СВТ» кривоного бойца, тот приседал, заслоняя голову руками…

– Шабаш. Только морг остался, – сказал санитар и принялся скручивать «козью ножку». Пальцы у него тряслись, махорка сыпалась на кафельный пол. Женька вытащил из кармана зажигалку. Оказалось, тоже руки трясутся.

– Благодарствую, – санитар пустил клуб едкого дыма. – Вы, товарищ лейтенант, не серчайте, если чего. Оно с матерком, сами знаете…

– Брось, отец, – пробормотал Женька, прислушиваясь к близкой стрельбе. – Ты здесь главный профи.

Маленькая женщина сидела на корточках у опрокинутой печки, тихо плакала. Женька осторожно выглянул в окно. На больничный сквер уже опускался вечерний сумрак. В неглубоком окопчике за вырубленным кустом сирени лежал сапер. Приподнял голову, пальнул из карабина куда-то в сторону улицы. По крыше непрерывно стучало, звякало металлом.

– Земляков, твою… Ты где? – проорал снизу знакомый голос.

– Здесь мы, – откликнулся Женька, перекидывая на грудь автомат.

Начальница взлетела на второй этаж:

– Ну и какого расселись?! Последнюю машину держим. Немцы в двух шагах…

– Мы бегим… – заторопился санитар.

Начальница взглянула на бессильно сидящую женщину:

– Ну-ка…

Она почти волоком тащила женщину по лестнице:

– К задним воротам! По улице уже не проскочишь.

– Ох, вещи-то… – спохватилась повариха.

– Я те дам вещи! Золото-бриллианты? Бегом марш!

Пригибаясь, бежали вдоль забора. Рванула мина, осколки застучали по кирпичам. На улице, совсем близко, длинными очередями ударил пулемет.

– Вот история, – испуганно сказал санитар.

– Херня война, главное – маневры, – подбодрила начальница. – За углом машина, сигайте с ходу…

Женька увидел знакомую корму «ЗИСа». Выглядывали люди, очкастая военврач с маленьким пистолетиком в руках.

Санитар повис на борту, Женька подпихнул его в ватный зад шаровар. Втянули повариху, безглазого артиллериста.

– Садитесь же! Садитесь, Катя! – бормотала военврач.

Женька увидел ее глаза за стеклами очков. Бог ты мой, как боится женщина.

Катрин махнула рукой:

– Тесновато. Мы пешочком. Нам все равно в штаб. Егор, дави!

Из кабины высунулся водитель:

– Ты что?! Меня же капитан на месте пристрелит…

– Езжай, на хер! Только через площадь не вздумай…

Грузовик рывком дернулся к распахнутым воротам. Виднелись качающиеся лица в сумраке тента. Военврач неловко обхватывала белоголового артиллериста, пристроившегося верхом на заднем борту.

– Как сельдей в бочке. Не доедут, – пробормотала Катрин. – Слушай, Евгений, нам пора ускориться…

Перебежали улицу с трамвайными путями. Слева виднелась полуразрушенная баррикада. В темнеющем небе отвратительно засвистело.

– Ложись!

Женька упал, попытался вжаться каской в камни мостовой. Свист оборвался разрывами мин.

– Блин, опять я шлем забыла! – кашляя, прокричала Катрин. – Ползком давай.

Переползли за поваленные столбы, в серый сугроб. Из дыма выбежали бойцы с пулеметом, спешно тарахтели по булыжнику колеса «максима». С другой стороны перебежали улицу четверо саперов.

– Немцы на Либкнехта!

– Понятно. К парку отходим. Там наши, – Катрин махнула рукой.

Бежали вдоль ограды. Слева темнело пустыми окнами высокое здание гостиницы. Справа Женька неожиданно близко увидел многочисленные корпуса Госпрома. Над головой посвистывало – откуда-то бил пулемет.

– Вот суки! – Катрин с ходу метнулась на ограду – здесь верхние ряды кирпичного забора осыпались. – Сюда давай!

Бойцы, хрипя, подняли пулемет. Полезли сами. Женьку вздернула за шиворот начальница. Пробивались через заросли жухлого колючего репейника. Впереди, за кучами мусора, открылось огромное пустое пространство. Площадь Дзержинского…

Пройти не удалось. Справа, у пустого то ли постамента, то ли помоста, стояло два бронетранспортера и еще какая-то приземистая машина. «Ханомаги» поочередно прочесывали бесконечную площадь пулеметными очередями. Сунуться на открытое место было невозможно – единственным укрытием на площади, если не считать пустых бочек и не понятно откуда взявшихся стульев и скамеек, было разбитое и перевернутое 76-миллиметровое зенитное орудие.

– Что будем делать, товарищ младший лейтенант? – обратился к Женьке сержант пулеметчик с разбитым распухшим носом.

– Вот у меня начальница, специалистка по тактике, – Женька кивнул на командиршу.

– Оно, конечно… – сержант с сомнением покосился на блондиночку. Потерявшая шапку, с распахнутым воротом гимнастерки, Катерина выглядела не очень начальственно.

– Она разведчица, – пояснил Женька.

– Это здесь при чем? – злобно поинтересовалась Мезина. – Может, я акушер-гинеколог, но старшая по званию. Обязаны повиноваться. Если у тебя, сержант, комбат или командир роты под боком, можешь незамедлительно валить к нему.

– Да где они? – Сержант ковырнул запекшуюся корку под носом. – Чего делать будем, товарищи лейтенанты?

– Во-первых, перестань заразу в рожу заносить. Во-вторых, план простой. Назад нам двигать незачем. Тупо вперед – постреляют как зайцев. Идем правее. Проскочим за спиной у немцев, и к зданию. Вон какая громада, – если немцы и там, то вряд ли по всем корпусам разбежались. Проскочим, и в парк. Там наши окапываются. Сведения точные.

– Про парк понятно, – сказал солдат с горбатым тяжелым вещмешком. – Но мы за немцами не проскочим. Там проезд широкий. Транспортер развернется да вмиг срежет.

– Придется фрицев отвлечь. – Катерина глянула на сержанта, похлопала по кожуху пулемета: – Твой агрегат?

– Наш, – пулеметчик насупился. – Бросить права не имею.

– Зачем бросать? Выбирай позицию. Мы с тобой потревожим бронетехнику, остальные в скверик проскочат. Потом нас прикроют. Эй, носильщик, у тебя в мешке, случайно, гранат не найдется?

– Не, у меня там телефонные аппараты. Не вытащу – командир взвода голову открутит. А граната у меня одна, – объяснил боец с раздутым горбатым вещмешком.

– Понятно. Все хозяйственные, но без боекомплекта, – Катрин взглянула на часы. – Отдых пять минут. Уже темнеет. Проскочим.

Женька лежал на боку, стараясь меньше касаться ледяных камней. Холодом прохватывало изрядно. Катрин подползла ближе:

– А скажи мне, Земляков, где ты шинель профукал?

– Уехала, – пробормотал Женька. – В качестве одеяла. У нее все равно ворот оторвался.

– Угу, рыжей пострадавшей небось презентовал? Ладно, что естественно – то не безобразно. Но вот зря мы с тобой автотранспортом побрезговали. Вляпались.

– Кать, ну куда мы в машину? Там раненые друг на друге.

– Да уж, жуть. Мне все зажмуриться хотелось, – неожиданно жалобно призналась начальница.

– Чего могли – сделали, – сказал Женька. – Ты кого там прикладом лупила?

– Да урод… Хотел уехать с тремя ранеными. Торопыжка, мля… Женя, тут такое дело, – начальница придвинулась вплотную. – Ты про чип помнишь?

– Чип? – Женька не сразу сообразил. – Ну да, чип. На месте чип, раз руку не оторвало. А что?

– Ситуация сложная. Если я вдруг задержусь или еще что – активируй. Просто сожми ногтями, пока не сплющится. Ответственность я на себя беру.

– Какую ответственность? За порчу чипа?

– Не дури, юморист. Задание мы практически выполнили, под пули лезть незачем. Тебя чип выдернет, и никто тебе претензий выставлять не будет.

– Интересно, и куда он меня выдернет?

– Домой. Ну, может, и не совсем домой, но эсэсовцев там точно не будет.

– Так мне «Лейбштандарт» уже как родной. Я их по именам и по позывным знаю. Как я без них?

– Земляков, ты приказ слышал?

– Так точно! Если зацепит, мгновенно активирую. Меня здешний уровень здравоохранения в ступор вгоняет.

– Никаких «зацепит»! Мы уже и так… Практически за гранью допустимого.

– Какие тут грани? – проворчал Женька. – Мы ж не в стакане.

– Женя, ты меня понял. Не маленький, – начальница отползла.

19.04.

Площадь Дзержинского (Красная площадь)

– Ну, лейтенант, чего там? – нетерпеливо спросил боец с телефонным вьюком.

– Еще минута, – Женька следил за стрелкой часов. – Услышим…

Стекло трофейных часов успело треснуть, трещина подбиралась к «двенадцати». Шестеро бойцов и Женька лежали у бордюра. Впереди тянулась узенькая канава – кто-то вывернул булыжник, но закончить траншею не успел. Кабель тянули, что ли? Точно, вон провод на сыром песке лежит.

– Товарищ лейтенант, может, возьмете? – второй номер пулеметного расчета потыкал черным пальцем в короб с лентой. – Вместо щита. Душу прикроете. Проверенное дело.

– Ага, и тебе полегче будет, – Женька ухмыльнулся. – Давай, умник. А то еще надорвешься.

До бронетранспортеров и машины с зенитным автоматом было метров сто. Было видно, как в машине в рост стоит немец, разглядывает в бинокль невысокие деревца парка.

– Во наглый, – прошептал телефонист. – Срезать бы.

– Сейчас он сам усерется, – злобно пообещал кто-то из бойцов.

«Максим» ударил все-таки неожиданно. Первая строчка слилась с очередью «МГ» бронетранспортера. Потом стрекот «максима» стал четче. Наблюдатель немцев исчез. Пули вспарывали борт «Круппа», грузовик задергался, пытаясь укрыться за бронированным гробом «Ханомага», но двигатель заглох.

– Вперед! – с некоторым опозданием крикнул Женька.

Двое бойцов уже бежали через проезд. Женька кинулся догонять, инстинктивно прижимая к левому боку десятикилограммовый короб с лентой. Сердце все-таки.

Вел бесконечную строку «максим», отвечали ему немецкие пулеметы. Подбегая к деревьям, Женька осознал, что «максим» уже умолк. Сапоги топали, казалось, в тишине, хотя скороговорка «МГ» не утихала.

Влетели под хилое прикрытие деревьев, чуть правее торчало несколько противотанковых «ежей», тянулись холмики выкопанного булыжника. Бегущий первым пулеметчик охнул, провалился. Траншея.

Отдувались, переглядывались. Все целы. Бронетранспортеры постреливали в сторону пустыря. Грузовик осел на пробитых скатах, но не горел. За ним копошились трое немцев.

– Осмотреться, приготовиться, – скомандовал, приходя в себя, Женька. – Через десять минут начинаем.

– Ты не шуми, лейтенант, сообразим, – бойцы расходились по узкой траншее в разные стороны.

Женька остался со вторым номером пулеметчиков. Зябко передернув плечами, приготовил автомат. Пулеметчик разглядывал немцев.

– Сюда бы «максимку» – я бы троих уложил, да и каракатицу дожег.

– Из карабина попробуй.

Из-за поворота траншеи высунулась голова в прожженной ушанке:

– Товарищ лейтенант, там наши. Побитые, но обзор хороший.

Женька протиснулся по мелкому ходу сообщения. Воронки, трое убитых. Один в ровике, с перевязанным горлом, двоих вышвырнуло взрывом. Валялся «ППШ» с расщепленным прикладом. Пулемет какой-то непонятный.

– «ПТР». Немецкое, – один из бойцов пытался открыть затвор.

– Пальнуть сможешь? – спросил коренастый усач с двумя медалями на телогрейке.

– Так хер его знает. Я ж так любопытствовал.

– Чего ж «так»? Ты, земляк, по фрицам проверь…

– Время, товарищи, – напомнил Женька.

– Как натикает – командуй. Мы ж наготове, – бойцы пристроили тонкий ствол противотанкового ружья на остатки бруствера.

– Еще пять минут.

Женьку подергали за рукав:

– Вы, случаем, не мерзнете, товарищ лейтенант? – телефонист кивнул на убитого. – Телогрейка нормальная. Покойнику-то зачем? Простит.

Женька глянул на присыпанное землей лицо, вздохнул:

– Поможешь?

Вдвоем стащили с упрямящегося окоченевшего тела короткий ватник. Женька вынул из кармана убитого красноармейскую книжку, снял медаль «За отвагу».

– Это правильно, – одобрил телефонист. – А то у меня братан вот так – «без вести».

Женька накинул телогрейку – грудь оказалась в засохшей крови, рукава куцые, но ничего. Спине тепло, а то уж поясница как каменная стала.

– Готовьсь, товарищи.

19.15

Ждут на той стороне? Вдруг Катьку зацепило? С «Ханомагов» лупили плотно. Тогда нужно будет вернуться. Чипы активировать. А если в бессознательном она?

Все, время вышло.

– Огонь!

Женька упирал в плечо разболтанный приклад «МП-40», стрелял короткими сериями. В пустоте площади ворочались грязно-белые «Ханомаги», пульсировали огоньки пулеметов. И еще откуда-то стреляли – пули срезали ветви с истерзанных кустиков над головой.

Катьки все не было.

– Отходят, лейтенант!

Бронетранспортеры отползали, «крупповский» грузовик все-таки запылал, скрывая неуязвимых товарищей в бликах неяркого пламени. На булыжной мостовой валялся убитый.

– Да отходят же наши, лейтенант!

Женька оглянулся и тут же услышал мат начальницы:

– Да задолбала, Василий, твоя газонокосилка неподъемная, мать ее…

Катрин ползла, помогала, подталкивая тяжелый пулемет. Значит, все трое перебрались.

– Не понимаешь, разведка, – хрипел сержант. – Эти ж четыре пуда – наша опора и надежа.

Из скверика выскочили вовремя – за спиной начали рваться фугасные. Со стороны Либкнехта вдоль фасада гостиницы двигались две самоходки, откуда-то выполз «Т-III».

Группа бежала россыпью. Женька оказался слева, бежал чуть ли не последним, боялся отстать. Ориентироваться удавалось лишь на смутную двухголовую фигуру, отягощенную железом, – теперь пулеметчики волокли «максим» самостоятельно. Катька опять куда-то делась.

За развалинами деревянного горелого павильона попали под фланговый пулеметный огонь. Куда стрелять, Женька не знал, только вжимался подбородком в подмерзающую, но еще мягкую землю. По каске стучали отлетающие от столба головешки.

– К зданию отползаем! Не лежать, братва!

Женька полз, стараясь не цеплять землю автоматом. Шаровары на коленях промокли, в сапогах чавкало. Впереди оказалась колючая проволока.

– Сюда, лейтенант… – Кто-то из бойцов приподнял-оттянул колючую нитку саперной лопаткой. Женька сполз в старую огромную воронку. Здесь оказалась вся группа, даже перемазанный «максим».

– Вот херовое дело, – Катрин вертела белеющей в темноте головой. – Не пропустят. Наши, наверное, прижали. И патронов ведь не жалко.

– Здесь отсидимся, – предложил рассудительный сержант Василий. – Может, поутихнет?

– Щасс поутихнет…

Где-то у павильона начали рваться мины, с треском разметывая уцелевшие балки.

– К домам придется отходить…

– Там немцы. Стреляли…

– Щас же не стреляют. Давай. А то здесь и накроет…

Снова ползли. Женьке очень хотелось сунуться в какую-нибудь ямку и полежать хотя бы минут пять. Но все ползли, и Земляков полз. Даже короб с лентами волок…

Впереди выросло одноэтажное невзрачное здание, дальше все небо заслоняла громада Госпрома…

Как оказались в тени, Женька толком не помнил. Проползли вдоль огромной груды битого кирпича, потом Женька чуть не потерял сапог в твердом как камень сугробе. Бойцы молча влезали в огромное окно. Наверху постукивали винтовочные выстрелы, экономно грыз воздух «МГ». Но стреляли не по группе – здесь, под самой стеной, бойцов заметить было трудно.

В окно подняли пулемет.

– Лезь, Земляков, – начальница ладонью в драной перчатке поощрительно похлопала Женьку по каске. – Молодец!