Текст книги "Манекен за столом. Роман-антиутопия. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Юрий Гуцу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Повторяю, – сказал я терпеливо. – Ничего страшного я не вижу. Ты лучше скажи, Лагуна не приходил?

– Нет, кажется. Ты у Экзотики спроси.

Она помолчала, а затем спросила:

– Как, журналы тебе понравились?

– Понравились, – сказал я сердито. Я чувствовал, что мне не верят. – Скажи, в чём я должен тебя разубедить? Ну, скажи?

– Ладно, – сказала мама. – Хватит, пожалуй, об этом. Я знаю, что ты у меня умница. – Она покладисто поцеловала меня в лоб. – Эти Корки меня просто разволновали своими россказнями.

– Вот-вот, – сказал я. – А ты и развесила ушки. Они много чего могут понарассказать.

– Я о другом. Тюфяк всего разок прошелся под ручку на людях с Карьерой. Страшна она, слов нет, но результат превзошел все ожидания. А Офис как держится метода! Без роду, без племени, без наших, старожилов, связей, – презрительно заклеймила сироту мать. – По сравнению с нами он никто, а, глядишь, своего добьётся. Проявит себя, несмотря ни на что. Способностей – ноль, читать не умеет, зато интуиция и трудолюбие какие!

В этой жизни одно за счёт другого. Ещё в столице окажется, будь она неладна. Его же здесь все знают, как облупленного. А в большом городе любой с душком настоящим человеком может стать сразу. Без усилий. То же самое мне твердит и погремушка Абсурд. Все уши прожужжал. – Мать жаловала лишь тех, кто с ней во всём этично соглашался. – Ты идеалист. Нельзя жить просто так. Самому. Без цели. Как раньше.

Как раньше... Когда я вспоминал стабильные старые времена, в моей душе бессознательно, будто на кнопку нажимали, возникала теплая атмосфера, уникальная, она была ни на что не похожа, будто ткался неведомый узор.

Один раз у меня, как помешательство, мелькнула странная догадка, что, может статься, это состояние бедняцкой душевной теплоты и есть главное, и есть цель, но я сразу с ужасом отогнал ее, цель – и слово, и понятие, представлялись чем-то грандиозным, для чего надо крушить, ломать, давить, перешагивать через всех, идти напролом, мыслить безошибочно, действовать точно. Целенаправленно.

Я уважал целенаправленных людей. И завидовал, потому что таким, как они, быть не мог. Уверенным.

Впечатление – это то, что кажется. Нечто зыбкое, ненадежное, ускользающее. Лишнее. Неполноценное. Лучше обойтись без него.

Но я очень хотел, чтобы все было, как прежде, видел, как все меняется, в лучшую сторону, и не знал, как быть.

Мамина хмурость развеялась, и на холеном лице вновь заиграла улыбка.

– А у нас сегодня гости! – сообщила она.

Я скривился.

– Опять!

– Ты не рад?

– Мне-то что радоваться?

– Здесь будут девушки. Даже из столицы. Я пригласила их. Кстати! – сказала она, шутливо повысив тон, – меня волнуют твои отношения с девушками. Я их редко стала видеть у нас.

– Ма! – сказал я.

– Ладно, не буду. Так ты сегодня никуда не идешь?

– Не знаю, – сказал я. – Неизвестно еще. Я хочу Лагуну подождать. Он должен зайти. Пока буду у себя. Если он придет, то сразу меня зови, ладно?

– Хорошо, мой мальчик, – сказала мама. Она улыбнулась мне и пошла отдавать указания прислуге.

Навстречу ей вышла Экзотика.

– Экзотика! – позвал я. – Лагуна приходил, не знаете?

– О, нет! – сказала Экзотика, ласково улыбаясь мне. – Не приходил, я бы непременно сообщила вам. А вы проведете этот вечер с нами, Пикет?

– Возможно, – сказал я уклончиво.

– Мы все будем этому очень рады, – сказала Экзотика, вновь обнажая в широкой улыбке ослепительно белые зубы. У нее была смуглая кожа, толстые добрые губы, которые не портили ее лицо, и красивые миндалевидные глаза. – Оставайтесь с нами.

Я покивал головой и пошел в свою комнату. Знаю я эти вечера во фраках. Эти ужины и грезы при свечах. Эти разговоры. Гости изо всех сил хотят казаться кем-то.

Это было мне хорошо знакомо.

Я включил музыку на полгромкости и прилег с журналами на диван.

Вначале, подумал я, они будут есть. Будут есть долго, в несколько заходов, потом все это запивать, а потом и начнутся все эти амбициозные разговоры, все будто наизусть, заумные и нудные, все на подхватах и на повторах. О том, что они совершат. Я ясно себе представлял эту рутину. Большой зал будет освещен многоярусными люстрами, подвешенными под высоким потолком непонятно к чему. За столом будут представители власть имущих побережья, и даже из столицы – мама никогда не позовет, скажем, родственников Лагуны, хотя, согласен, они еще те подарки.

Нет, все будут важные и в высшей степени благопристойные.

За столом будет стук вилок и ножей, звук придвигаемых блюд, а вдоль стола будут ловко и бесшумно сновать официанты и ловить каждый жест.

А если, к примеру, я зайду, то все перестанут есть и устремят на меня свои взгляды, ничего не выражающие, кроме вежливого вопроса – кто ты и что ты тут делаешь?

А я бы не стал спешить приветствовать этот фасад трухи и жестко бы затягивал паузу, чтобы они заерзали, не понимая, в чем дело. А мама подошла бы своим быстрым шагом, обняла бы меня за плечи и, улыбаясь своей ослепительной

улыбкой, сказала бы, что все меня очень, очень рады видеть, и посмотрела бы на всех сидящих за столом, и все сидящие за столом дружно и нестройно, кто едва заметно, кто усердно, кто надменно и высокомерно, оказывая честь, кто от души – покивали бы в знак согласия с мамиными словами и, возможно, заулыбались бы, а я, как конкурсант воспитанный, тоже сделал бы улыбку, наклонил бы голову и поздоровался.

Правда, сегодня установленный распорядок может слегка нарушиться – мама что-то говорила о девушках, значит, будут молодежь и танцы, а это обещает нечто

занимательное.

И опять будут гости из столицы и, само собой, удивятся некоторым провинциальным причудам.

Я опять подумал, что совсем-совсем ничего не помню про мегаполис. Я помню только, что мы с матерью спешили в аэропорт, но за минуты стремительной езды ничего не успел разглядеть, кроме особого, необычного темно-синего сияния, блеска вспышек, множества разноцветных мигающих огней, и все ошеломляло, вдохновляло и угнетало одновременно. Одному там, ничего не зная, делать нечего.

Корка ездил в столицу на каникулы. Он был в полном восторге и много понарассказывал, но я обычно равнодушен к самым красочным повествованиям.

Именно тогда у Корки возникли отношения с компаниями.

Корка глуп, думал я. Он полагал, что компании – это игрушки. Я лично не понимаю, что это такое – компании. Бывшие ученики метода Абсурда. Отработанный материал. Эти люди были мне непонятны, и я чувствовал инстинктивно, что это не потому, что я не способен постичь их действия, а потому, что действия их хаотичны, не мотивированы подчас ничем разумным, часто они не руководствуются даже хитростью и смекалкой, присущими маргиналам, не говоря уж о другом разуме. Порой, когда я наблюдал их, мне приходило в голову, что они похожи на какие-то биологические образования со своей жизнью и понятиями, отличными от человеческих.

Я подумал, что Корка, который посчитал их за полноценный изъян, теперь сидит дома и боится, боится до восторга. Страх этот будет расти. От незнания. Я поймал себя на мысли, что толком не знаю, как это – бояться. Боялся ли я, когда дрался с Чехлом? Я поразмыслил, вспоминая эту драку. Он казался мне сильным, кроме того, он меньше остальных был похож на реликт, и поэтому я даже не ожидал, что сразу собью его с ног. Он встал, но был оглушен, и я, пожалуй, переусердствовал, не поняв, что у него просто крепкая голова, и поэтому он стоит. Есть такие люди – с крепкой головой, они хорошо переносят удары и, даже будучи совсем без сознания, стоят и даже двигаются. В те минуты я не думал о его окружении. Только потом Лагуна предположил, что Чехол будет мстить, но я почему-то сомневался.

Я чувствовал, что Чехол выбросил из головы этот случай. Просто не вспоминает о нем.

Есть самые незначительные вещи, происшествия, которые жгут впоследствии все сильней и сильней, как огонь, и любое воспоминание о них бесит и бросает в безумие, а есть и вот такие.

Я не заметил даже, как заснул, а разбудил меня осторожный и настойчивый стук в дверь.

– Да! – сказал я, открывая глаза. Музыка все еще играла, тихо, усыпляюще. – Да! – сказал я снова.

Ручка повернулась, дверь приоткрылась, и в щель просунулась мамина голова.

– Лагуна пришел, да? – сказал я обрадованно.

– Вот ты где спрятался, – сказала мама. – Что ты сказал? Нет, это не Лагуна.

– А кто же? – спросил я разочарованно.

– Сейчас они войдут.

– Пусть, – сказал я, зевая.

– Заходите, – сказала мама и, открыв дверь пошире, пропустила Фата, известного в городе хлыща, Мини и Блюдо.

– Привет! – сказали они, заученно усаживаясь, как попало. – Спишь?

– Ага, – сказал я, снова зевнув, – сплю.

– Правильно, в общем, делаешь, – сказал Фат. – Я тоже спал.

– И я тоже, – пропищала Мини.

– Как? – притворно ужаснулась Блюдо. – Вы что, вместе спали? Боже мой!

И они все весело засмеялись, и я подумал, что прожигатели жизни и впрямь выспались, так как выглядели очень свежо.

– Это что? – спросил Фат. – Новые журналы?

– Я уже посмотрела, – сказала Блюдо, – мне сегодня их принесли утром. Там есть то, что тебя интересует.

– В самом деле? – сказал тщеславный Фат. – Я посмотрю.

– Пик, вставай! – сказала Мини. – Хватит валяться.

– Ой, – сказал я сонно. – Зачем? И так хорошо. – Мне очень не хотелось вставать.

– Я сегодня была в школе, – сообщила Мини тоном светской интриганки. – Знаете, это кошмар! Ничего не задали! Чувствую, что тупею! – Мини потрясла головой, как бы демонстрируя ее пустоту. – Просто ужас! Пик, тебя там тоже ждут, я тебе сообщаю.

– Зря ты мне сообщаешь, – сказал я. – Лучше бы не говорила.

Школу все закончили, а ее посещение забыли отменить.

Фат предубежденно хмыкнул. Он листал журналы.

– Интересная статья, – сказал он. – Ты читал?

– Нет.

– Лихо закручено. Про роботов, которые полностью копируют человека. Созвучно времени. Басни, конечно. Механически все скопировать нельзя. Что-то не в рифму, да и останется. Если ты не против, я захвачу с собой. Покажу отцу.

– Конечно.

– Пик, – сказал Фат, – мы тебя забираем.

– Куда это?

– Ты слышал, "Порода" стала приличным местом. Уже даже водолазов убрали, – сказал Фат. – Мы сегодня туда идем.

Вместо полиции водолазы. Что будет дальше.

– И девочки тоже?

– Идем, идем, – сказала Мини.

– И девочки тоже, – сказала Блюдо. – Я там была уже.

Блюдо была бывалой "девочкой". Она посещала и не такие места. Я не раз в ее хрипловатом голосе улавливал нотки вызова, но старался не замечать их, страшась её темперамента.

Блюдо была начинающей певицей, и, кстати, неплохой. Она рассчитывала встретить банкира и связать с ним свою жизнь.

– Идёмте, Пикет! – сказала Мини, с энтузиазмом обхватив Фата за шею. – Это так интересно!

На носу Мини было несколько едва заметных веснушек. Очень мило. У неё был вздёрнутый носик и приоткрытый рот.

– Уговорили, – сказал я. – Сходим.

– Значит, идём к Штампу, – подытожил Фат, хлопнув себя по коленям.

– Штампу? – изумился я. – Он же считать не умеет. Как же так? А Витамин?

– Не получил разрешения. А нашему шуту метод создал все условия.

– Только я буду недолго, – сказал я.

– Ну, вот! – сказал Фат. – Что ещё такое?

Я подумал.

– Хорошо, посмотрим, – сказал я.

От скуки я решил пойти с ними.

В гостиной стояла первая модница Нектар в тёмном костюме и разговаривала с мамой.

Выглядела Нектар замечательно. Как инопланетянка в гостях у косматых дикарей. Но она просто не может иначе. Я это знал.

– Зачем Штамп устроился в трущобах? – брезгливо сказала она. – Мусор, грязь, фи. Изысканные деликатесы и... благоуханная помойка – разве это совместимо. Вот так экспромт! Брат тоже хорош. Знаток, эрудит, на любой вопрос давал исчерпывающий ответ. Азарт, гордость школы, обладающий энциклопедическими знаниями, взялся мыть посуду. Добровольно. Улицы сгоряча подметает.

Нектар трудилась в салоне красоты у Эффекта, циника и деспота. Половина лица у него была парализована, и вследствие этого вторая, идеально правильных черт, тоже казалась неподвижной, как бы он не паясничал. Насколько ярок и силён изъян, настолько пусто и прямолинейно совершенство.

– Вот и они, – сказала мама.

– Я вас подвезу, – сказала Нектар, сжимая в руке тонкие перчатки. – Я на машине.

– Как, ты не идёшь с нами? – спросила Блюдо.

– Нет. – Нектар бросила быстрый взгляд в мою сторону. Он ничего не значил. Но она всегда так смотрела в мою сторону...

– А у Ореол уже начался этот балаган, – чадолюбиво сказала мать. – Дай

только повод.

Действительно, в саду слышалась ритмичная музыка, и на террасе у сестры, собираясь танцевать, косолапо переминались избалованные потомки.

Бар "Порода" начинает работать с вечера и открыт до утра. Он мог бы быть открытым и днем, но, как правило, все успевают или уйти, или напиться. Я приостановился на пороге. Над мглистым фюзеляжем растекался красный закат.

Итак, пассажиры и экипаж что-то не поделили, и самолет взлетел без них. И упал. А они все продолжали в том же духе.

Внутри было чисто и пристойно, полы и стойка поблёскивали, и было прохладно. Аккуратист Азарт с видимым удовольствием стирал любое пятно. Также ему не давали покоя всякие шероховатости, выпуклости, неровности.

– Отец закупил партию новых роботов, – сказал Фат. – Ну, знаете, таких, сизых. Я их называю кузнечиками. Похоже, правда? Пик, сядем здесь?

– Вы идите, – сказал я. – Я здесь постою.

Девушки слегка скривились.

– Что за манеры, – сказала Блюдо. – Что, хотите напиться?

– Мы тоже напьёмся, – обнадёжил её проказник Фат. – Ладно, мы будем в зале.

– Да, – сказал я. – Я скоро приду.

Они ушли, а я подошёл к стойке и заказал коктейль. Я дал Штампу, невозмутимому бармену, затертую монету и сказал:

– Я буду сегодня весь вечер. Если не хватит, я добавлю.

Штамп взглянул на монету, на меня и кивнул. Едва ли он выучился считать.

– Как твои дела?

– Спасибо, хорошо, – сказал я. Сзади подошёл человек с худым лисьим лицом и, стараясь сделать тон как можно небрежнее, спросил:

– Послушай, Торг сегодня случайно не заходил?

Лицо Штампа стало равнодушно-каменным, он ещё больше выпрямился, глядя куда-то в сторону, в стену.

– Нет, не видел я его, – сказал он.

– Ну, извини тогда, – сказал человек. – Я думал, может, видел.

– Увы, – сказал Штамп.

– Очень жаль, – сказал человек и отвернулся.

У стойки, дружно расшаркавшись, прозябали коммуникабельный метод Абсурд, моложавый, стильный, в молодёжной майке – свой парень – и маститый корифей Кредо, козыряя изношенным сюртуком. Два сапога пара. Их связывают кровные узы. В остальном они полная противоположность.

В углу скромно устроился Тугодум. Новенький появился в школе непонятно откуда, с ходу остался на второй год, который закончил отличником, впитывая всё, как губка.

Сразу у него ничего не спорилось, а повторно – лучше не бывает. В тире любое ружьё в его руках давало обязательную осечку, затем точно поражало цель.

Так как Тугодум не уступал в изощрённом чревоугодии коренному Лагуне, он считался его столичным родственником. Лагуна поворчал немного, для порядка, но у метиса было столько утроб родственников, что одним обжорой больше, одним меньше – не имело значения, тем более что новичок никого не обременял, неприхотливо обитал в театре, раздобрел, пользуясь обильными бенефисами, и под благовидным предлогом конницей поспешал к следующим чередой обеденным мероприятиям. Без опозданий поспевал. Почему-то.

Тугодум старательно избегал встречаться со мной взглядом, но я заметил у него под глазом основательный подвешенный синяк.

Метод тоже не замечал меня. На людях он всегда недобро не замечал меня. Как объедки.

Он пылко и доверительно говорил Кредо:

– Не могу я смотреть на них спокойно. Бесят они меня. В них столько недостатков. Мне хочется переделать их. Изменить. Метаболизмы ходячие. Никакой духовности. Одни рефлексы.

В самом деле, подумал я. Не ожидал я такого от речистого метода. В самом деле – о духовности он должен заботиться. О чём же ещё ему печься? В конце концов, он не пастух, задача которого атомно проста – сохранить стадо. Метод должен влиять на своих питомцев, помогать избавиться от недостатков. За глаза все считали педагога человеком неважным, но обходительным, и за то не стеснялись его.

Разносторонне развитая личность, Абсурд никому не давал покоя.

Хорошо, думал я, жить в том обществе, где на тебя никто не обращает требовательного внимания, не оценивает вечно на глазок, какой ты, плохой или хороший, годный или нет, умник или тупица, калека или атлет. Ты есть, сам по себе, и это главное. И все при этом будут выправляться даже, я считаю, сами собой. Когда каждый сам по себе, он и станет самим собой. Что за мания, всё время собирать всех в отряд? Живи каждый по-отдельности, спокойно, так нет, обязательно им надо инкубаторски сбиваться в стройную, как пирамида, кучу, как на распродаже.

– Ты в порядке? Ты нормален? – оригинально спросил у Тугодума Штамп, новый бармен, наш одноклассник, для поддержания разговора в своём новом статусе, и с непривычки вдруг побледнел, хотя лицо у него небледнеющее, с сеточкой красных прожилок на носу и на щеках в самом верху, у глаз, как у уже прожившего жизнь, пожилого человека. Но бремя остроумия, навязанное ему ещё в детстве, он зрело сбросил. Всегда ему чудилось, что смеются не над его ужимками, а над ним самим. Что доброжелательный смех почти зримо обрушивается на него, лавиной.

– Что, кошка на тебя упала? – тихо сказал он Тугодуму в качестве противоядия от его дум, но тот сделал в ответ категорически страшное лицо и закрылся растопыренной пятернёй. Пошутил, называется.

К стойке подошли ещё трое: двое мужчин и женщина. Женщина была очень легко одета, даже для вечерней духоты. Я, глядя на неё, отхлебнул из своего бокала. Локти я положил на стойку.

Один из мужчин сказал, обращаясь к Штампу:

– Дайте нам коктейль, командир.

– Добрый вечер, – сказал Штамп. – Сейчас сделаем.

Мужчина молча стоически смотрел, как неспортивный Штамп неловко смешивает коктейль. Помои он налил из большой перчатки, извлечённой из закрытого, для надежности, ящика в стене.

– Диете очень понравился ваш коктейль "Вонь", – сказал мужчина. – Как вы его готовите?

– О, это очень просто! – сказал Штамп, раздвигая топорщащиеся усы в улыбке. Таким он живо напоминал мышь, скалящую зубки. – Эт-то совсем просто... Пожалуйста!

– Диете очень понравился коктейль, – повторил первый мужчина. – Не правда ли, Диета? Он ведь тебе очень понравился?

– Ее в первый раз сразу стошнило, – сказал второй мужчина.

– Неправда, – сказала Диета бархатным голосом. – И совсем не стошнило.

– Ха-ха! – сказал второй мужчина. – Ты шутишь, Ди.

– Ну, самую малость, – сказала Диета. – Обычно меня никогда не тошнит.

Первый мужчина внимательно посмотрел на неё, ожидая, видимо, продолжения, но она ничего не говорила, и он усмехнулся:

– Как это тебе удаётся, дорогая?

– Стараюсь не переполняться, – пояснила Диета.

– Самый верный способ, – засмеялся второй мужчина.

Я думал, что они уйдут и сядут за столик, как большинство посетителей, но они не уходили.

– Давно у нас? – вежливо осведомился бармен у первого мужчины.

– Нет, – ответил тот. – Совсем недавно. Я только вчера приехал.

– Мы приехали, – сказала Диета, подчёркивая первое слово.

– И я с вами, – сказал второй мужчина.

– Послушай, Рудник, скажи что-нибудь страшное, – попросила Диета.

Она села на высокий вращающийся стул без спинки, и блестящие кожаные брюки натянулись у неё на бёдрах. Носками женщина едва доставала до пола.

– А зачем? – спросил Рудник.

– Испугаться, – сказала Диета.

– Я не умею пугать, – сказал Рудник. – Это не входит в мои обязанности.

– А ты попробуй, – сказала Диета. – Может, тебе понравится.

– Какая разница, – сказал первый мужчина. – Понравится, не понравится. Это неважно.

– А что важно? – спросила Диета.

– Важно, чтобы получалось.

– Например?

– Например, скажет кто-то: "Вот, друзья, на меня сегодня упала кошка с крыши". Выше брать не надо, потому что будет не опасно, а когда не опасно, не страшно.

– Как раз, когда у кого-то все очень гладко и он чудом избежал беды, очень страшно, – сказал я неожиданно для самого себя.

Все – оба мужчин и женщина – разом повернули головы и посмотрели на меня, не удивлённо и не вопросительно, просто так, как на нечто, отвлекшее их внимание.

– Что вы сказали? – вежливо спросил второй мужчина.

– Я говорю, – сказал я, кашлянув в кулак, – что часто, когда человеку хорошо, другим за него страшно.

– Вы так думаете?

– Зачем мне думать, – сказал я. – Знаю наверняка.

– Вот как...

– Вот в вашем примере с кошкой. Тут возникает много вопросов: кому не опасно – кошке, или тому, на кого она упала, и потом, ваша правда, – сказал я первому мужчине, – другим может быть совсем не страшно.

– Весело? – спросила женщина.

Я пожал плечами.

– Не знаю... Пожалуй, никак. Послушают и пойдут дальше.

– Да, – сказала Диета упавшим голосом. – Ужас.

– Вот я никогда не пугаюсь, – сказал Рудник. – Я хотел сказать – не рискую. Но зато я никогда не пытаюсь докапываться до степени опасности, когда мне страшно.

– А часто тебе бывает страшно? – спросила Диета.

– Бывает, – сказал Рудник и спросил у Штампа: – У вас здесь курить можно?

Штамп наклонился, не расслышав вопроса, но, догадавшись, о чём речь, закивал:

– Хрустите, хрустите...

Справляется любимчик Абсурда. Соблюдает внешнюю канву – и норма.

Время от времени включался мощный кондиционер, и столбы дыма за несколько секунд рассеивались.

То и дело в распахнутую настежь дверь входили люди.

К самому Штампу мало кто подходил – всё делали помощники.

– Сколько же раз тебе было страшно? – допытывалась Диета.

– Было, – сказал Рудник, закусывая безе.

– Разрешите, – попросил я.

– Да, да, пожалуйста, – сказал Рудник, протягивая пачку. – Берите.

– Спасибо, – сказал я.

– И поскольку я не докапываюсь, – продолжал Рудник свою мысль, – то не порчу впечатления от страха. От первозданного, так сказать, ужаса.

Я с наслаждением зажевал. Хорошие безе, подумал я. Давно я таких не ел. Интересно, откуда они. Не безе, люди. Впрочем, что тут думать. Конечно, из столицы. Небожители. Я взял второй коктейль.

– ...это, знаете ли, их фирма, – говорил Штамп брюнету, только что подошедшему к стойке.

– Да, – сказал брюнет, – я взял следующую стиральную машину, и теперь у меня несколько плохих машин вместо одной.

– Ай-ай-ай, – сказал Штамп сочувственно. – Почему бы вам не взять что-нибудь покрепче. Скажем, "Утиль"?

– Я возьму, – сказал брюнет, – я жду, когда пригонят парочку. Тогда и возьму. Я знаю, ими у нас особенно никто не интересуется...

Я пошёл в зал и поискал глазами своих. Я не сразу их заметил. Они сидели в самом углу и, кажется, их стало больше, чем требуется.

Я подошёл к ним и обнаружил, что в моё отсутствие они успели хорошо поднабраться – и Фат с девушками, и присоединившиеся – двое парней, здоровые, рослые, с квадратными челюстями.

Откуда такие взялись, с интересом подумал я, и Блюдо меня заметила, встала, обняла за шею и сказала, кося глазами:

– Это Пик... он чудесный малый... но трезвенник! – Тут она замотала головой, устремила потухший взгляд в пол, резко наклонила голову затем и одновременно подняла вверх палец: – Но! Мишуре не место в блестящей компании...

Она была совсем пьяна. Оперативно, подумал я.

Я взял протянутый мне полный бокал и, чокнувшись с одним из парней, выпил. Блюдо внимательно проследила.

– Вот так... – сказала она. – Молодец теперь...

Я сел на свободный стул и раскинул ноги по полу. Вокруг опять возобновились пьяные разговоры, а я был совершенно трезв.

Я заметил, что один из парней бросил на меня уже второй пристальный взгляд.

– В чем дело? – спросил я вполне дружелюбно.

– Здесь вообще-то занято... – проговорил он.

– Где? – спросил я с удивлением. – Здесь? Кем?

Парень показал кивком головы вперед. Между столиками к нам шли девушка и двое парней, один из которых был... Корка.

"Корка – здесь? – подумал я озадаченно. – Дела!"

Но, когда они подошли, я встал и спокойно поздоровался с ним.

Вид его мне сразу не понравился.

Он был бледный, и взгляд его был какой-то странный.

– Познакомьтесь, – сказал он. – Это Дар.

Я почувствовал себя не совсем уютно. Какая встреча... Я узнал в девушке, названной Дар, ту самую, которую имел счастье созерцать в окне у Корки. Теперь наши взгляды встретились, совсем, как тогда, и я, встретив острый, насмешливый, внимательный взгляд девушки, первый опустил глаза и сказал:

– Очень приятно. Рад познакомиться.

Без сомнения, она узнала меня.

– Так вы и есть Пикет? – сказала девушка вежливо. – Корка мне рассказывал о вас.

"Что бы он мог обо мне рассказывать?" – подумал я, промолчав в ответ.

– Давайте выпьем, – сказал Корка слегка лихорадочно. – Сейчас ещё принесут.

Мы сели.

– Хорошее местечко, – сказал один парень. – Как ты находишь, Акцент?

– Да, неплохое, – согласился тот.

– Во всяком случае, время провести можно, – сказал парень и внимательно посмотрел на Корку: – Как ты себя чувствуешь, старина?

– Ничего, ничего... – сказал Корка.

Он потихоньку пьянел.

– Знаете новость? – сказал первый парень. – Робот заменит человека.

Никто и не заметит, подумал я, глянув на заштампованных одноклассников.

В школе метод всех поощрял одинаково, всем внушал среднеарифметическую надежду, и за многими закрепилась репутация эрудитов, полиглотов, музыкантов, поэтов.

– Что ты говоришь? – изумился Акцент и позвал: – Фат! Ваш отец занимается роботами, не так ли?

– Да, – сказал Фат, – не вспоминайте, прошу вас, о роботах. Я их ненавижу. Я каждый день копаюсь у них в животе, как мясник.

Нерадивый продолжатель дела своего уважаемого отца, продавца игрушек, фанатично стремился к предельной достоверности – дома у него повсюду обнаруживались демонстративно открытые фрагменты игрушечных тел, внутренности угодливо выпирали, как в анатомическом атласе.

Тест: найди десять отличий.

Предприимчивый Фат уверял своих шокированных гостей, что жизнь идентично эстетична не только снаружи, но и внутри, без глянца скроена. Не прячься. От кабальной жизни нет вакцины, она везде тебя найдет и отнивелирует, сколько искусственных препон не создавай, лучше сразу разоблачайся.

– Странно, – сказала Мини, – почему мясник?

– Как мясник, – поправил Фат. – От них несет трупом. Природу не переделать. Ее можно только запечатлеть. И вообще, перестаньте.

Он тоже был пьян.

Я молчал и тем временем успел разглядеть Дар. Она показалась мне очень красивой, особенно после третьего коктейля. У нее были светлые каштановые волосы и темные глаза, очень внимательные и насмешливые. Когда она смотрела, казалось, что ей известно все о тебе и еще кое-что...

На ней были узкие, в обтяжку, брюки и рубашка навыпуск, как накидка, а волосы распущены по плечам.

Я посмотрел в другой конец зала, где по стенам, потолку и полу медленно плыли звезды в темноте, и играл тягучий мотив, и сказал девушке:

– Простите, Дар, можно вас пригласить?

Она наклонила голову и поднялась, подав мне руку.

Остановившись среди покачивающихся пар, мы тесно обнялись и тоже стали переступать с ноги на ногу.

– Хорошо здесь, – сказал я осторожно.

– Ничего, – сказала Дар.

– Вы приехали из столицы?

– Да.

– Надолго?

Она слегка откинула голову и взглянула мне в глаза.

– А что?

– Просто...

– Вы не о том спрашиваете, милый Пикет, – усмехнувшись, сказала Дар.

– Простите, – сказал я. – Будьте добры, подскажите, о чем мне вас спросить?

Она внимательно посмотрела на меня и сказала:

– Сделайте мне умелый комплимент... – и взгляд ее стал странным.

Я задумался и, хотя меня за язык никто не тянул, медленно проговорил:

– У вас хорошая фигура, Дар...

Девушка откинула голову, и взгляд ее сделался напряженным, а я сказал так же медленно:

– Вы прекрасно сложены.

Дар опустила глаза, а когда подняла их, взгляд был внимателен и серьезен.

– Зачем? – тихо сказала она. – Не нужно.

– Извините, – сказал я тотчас и прижал ее к себе.

Мне нравились эти танцы, когда ты как во сне, и время перестает существовать, и глубокие, звучные, протяжные электронные импульсы захватывают и заволакивают сознание. Мне нравятся эти танцы за то, что они очень длинные, и в них можно без страха на скорый конец погружаться, как в бездну, и даже когда они оканчиваются, взгляд ещё долго остаётся остановившимся.

Я долго молчал и вдыхал запах близких волос, и подумал мимолётом, что они светлые и нежные, а глаза у Дар тёмные.

Я провёл рукой по волосам. Они были нежные, как у ребёнка.

"Что?", – тихо и уютно отозвалась Дар, и я себя очень хорошо почувствовал от этого негромкого "что", и захотелось уйти с ней куда-нибудь подальше, уплыть в тёмный океан. Но я ничего не сказал, потому что боялся, что Дар откажется. Мне почему-то очень не хотелось, чтобы она отказалась. Мне было бы неприятно.

Танец кончался. Я медленно снял руки с плеч, освободив Дар, она кивнула мне и спокойно отошла к столикам.

Я стоял на месте, провожая её взглядом.

Танец окончился только сейчас, и пары приостановили свой транс.

Дар наклонилась к сидящим, что-то их спросила, потом выпрямилась и пошла между столиками к выходу из зала.

Я подошёл к своему столику. Корки там уже не было.

За столиком сидели только его друзья, мне незнакомые, и говорили о мне знакомом – о компаниях. Они говорили, что они эти компании в порошок сотрут.

Что разгонят по всему побережью, в подводные гроты загонят к муренам. Они ещё что-то говорили, всё в том же духе, и каждый раз собирались с мыслями, сосредоточенно так.

Они были пьяны, и это были их пьяные разговоры. Я подумал, что это зал, где ведутся пьяные разговоры. Специально облюбованный зал, где подонки организованно напиваются и ведут пьяные разговоры.

И ещё я подумал, что танцы здесь ненастоящие. Для настоящих танцев должен быть свой зал.

А раз так, значит, надо его поискать.

Я пошёл искать зал для танцев. Мне показалось, что это очень важно, найти зал для танцев.

Я взял длинный бокал, не глядя ни на кого, выпил, затаив дыхание, потому что бульон оказался очень крепким, обжигающим. Я даже удивился, взял первый попавшийся бокал, и оказалось так крепко.

Один из сидящих подонков посмотрел, как я пью, и как я поставил бокал на столик. Я отёр тыльной стороной ладони рот, повернулся и пошёл между столиками. Кругом были пьяные разговоры, одни пьяные разговоры и больше ничего.

Разговаривающие подонки смотрели друг на друга, друг другу в глаза, коротко взмахивали руками, совершали бесцельные движения головой, глядя по очереди на поверхность столика, на мокрые следы от донышек, на соседей, на свои руки. Всё было наполнено смыслом, и я вышел из зала.

Я хотел завернуть в дверь слева, но отсюда была видна стойка, а у стойки стояли и сидели люди, и Корка с Дар тоже, и они разговаривали, я видел, как Корка похохатывает, щурит глаза, и наклоняется к Дар близко, трогая ладонью плечо.