Текст книги "В сторожке, в парке, в черном сейфе"

Автор книги: Юрий Невский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

...это было тебе видение. Светлое видение, орбитальный сон не

случается просто так, в этих местах люди издавна ставили Храмы – там

сумеречный Космос запросто входит в человека... ты уже знаешь, все

произошло, смерть пролетела над нами, капитан Арсалан не зря носил

куртку с выбитым полустертым номером "девять", он мертв... он

повернул трактор когда остался один, он повернул ваш проклятый

трактор и двинулся назад, он съел это пространство ночи, эту дорогу

замкнул плато Хурамчир, теперь там опустилось Абсолютное Не...

никто не сможет проникнуть туда, узнать, изменить что-то... так ему

было назначено, это последняя привилегия Прыгуна В Абсолютное Не...

но перед смертью он велел передать тебе свою радиоклипсу – вот она,

это знак особой  с в е р хпосвящениости! и странно, что это ты

хм... дизайнер нечаянной радости... говорят, ты писал какую-то

картину, "Постигший Тишину", да? интересно... но ты можешь теперь

быть в Абсолютном Не... можешь воспользоваться каналом телепортации

"Всем! всем! всем!" если тебе это нужно, конечно, если ты знаешь

зачем? а настигнет тебя белый и синий Космос, задушат неопознанные

континенты и голубые шарфы разновеликой глыбы морей, заморочат белые

стихи, подступят тоской к горлу сигареты великих снежных равнин – ты

будешь знать, что делать, будешь знать...

Завершил я свои тревоги и дела, раздал долги, написал смертные письма. От радиоклипсы в голове носились режущие лезвия чаек, скрипел и шоркал прибой, задыхался с надрывом стеклянный ветер.

Так оказался я в Абсолютном Не...

Ничего, собственно, не произошло: реяли ненастные закаты, стоял багровый зной и наш трактор в самом начале плато, откуда мы и двинулись в аппокалипсический путь – кривая короста полосующего удара рубанула самое сердце глубинной Азии, раскаленным батискафом солнце опускалось в медную машинную гору. Я бродил в зарастающих уже травой коридорных недрах – везде царила Тишина, по стенам пробились плети растений, приборы и пульты курчавились мхом, цветущий сумрак заполонил все вокруг. Бассейн растекался озером с зеленой водой, с небольшим журчащим водопадиком, нижний машинный зал болотился, рос унылыми березками, там и сям как серые валуны были раскиданы роботы... А мы-то молились этим набитым электроникой идолам, этому линолеумному небу, пластмассовым мыслям..! – а ты гляди-ко, стоило лишь отстранить свое вездесущее влияние, как они стали ровным счетом ничего! – нуль, тлен, морок.

Да не это меня занимало, я думал о другом, почти уже свыкся с этим и приготовил себя...

Да, на верхней палубе вертолетной площадки – там только небо облокотилось на стальные ограждающие леера... Его уже можно было не заметить, так он пророс пожухлой северной травкой – если бы не эта его зловещая куртка. Он сомкнулся в странной и жалкой позе ребенка, стягивающегося, сжимающегося в комочек, пружинку еще не запущенной жизни, да так и застигнутого врасплох – прямая и твердая стрела точно пробила ему скрещение шахматных линий между лопаток, раскроив дурацкую цифру, невесть для чего – или для кого? – приделанную, в точке низвергающейся Тишины.

Все зажмурилось: небо, область, трактор, закат... Я сидел и думал о нем. Едва шелестели уже выцветшие ленточки, очень по-тибетски любовно завязанные у самого истрепанного оперения, или так шелестели листочки заветного дерева, под которым прозрел Будда..! – в проржавевшем автобусе, под мостом, в смертном узле авиадорог... Едва-едва, рассветно, сверху-вниз старомонгольскими письменами пошел снег, он падал лишь в столбе Тишины, распространявшемся от смуглой кровяной точки, где начиналась стрела. Я открыл потертый саквояж, что с той поры неустанно таскал за собой, я знал, что это нужно сделать в каком-то определенном месте, в этом самом шахматном квадратике, а тут-то как раз и подошло. Доставал эти разноголосые бутылочные конверты и как последний потерпевший кораблекрушение засылал их в океанскую пасть молчаливо осклабившегося Космоса с теплыми приветами прощального лета: засохшими травинками, веточками, муравьишкиными трупиками на самом донце – пусть припомнят видимые и невидимые друзья, живущие на планетах Прежнего Предела, пусть их отловят другие капитаны биг-прыгателей и межзвездных Солнцекаров, а может быть, даже хорошая девушка с брусничной планеты всплакнет, рассыпав охапку драгоценного урожая... Остановятся теленовости, радиоприказы, интерком-переговоры, спецболтовня, все приникнут к оставшимся лампочкам и приборам, включат магнитофоны на "запись" – я передам им по каналу "Всем! всем! всем!": Эй, слышите меня?! Если у вас есть что-нибудь самое дорогое, пришлите мне запечатанным в бутылке. Пожалуйста: кроху слез или серебряный иней с планеты Мороз, брызги прибоя и цветочную росу с планеты Тропикаль, брусничные кровинки с планеты Капель, эй, хоть что-нибудь! Где вы там? Роза, Циклон, Синий, Мираж, Сто Лет Одиночества, Лес, Чарли Паркер, Байкал, Бродяга, Нерчинский Завод, На Варшаву Падает Дождь... – куда вы все подевались?!

Я все точно рассчитал: в самом столбе Тишины, в действии Абсолютного Не... мои бутылки благополучно уплывали вверх, во Вселенную. Снег засыпал вертолетную палубу. Спи спокойно, прорастай травой уважаемый капитан Арсалан, выпью на помин души брусничного морсу, поставлю и твой стаканчик полнехонький незабвенного соусированного пива. А сам пойду.

Я не был членом правительства. Я хорошо помню. Я нашел это место в тридцати километрах от трактора, ведомый лишь твердыми сумеречными шариками, несущимися в моей крови. Забил приметные колышки, натянул по памяти бечевку, да, так оно все и должно было быть. Завязал покрепче волосы на затылке, перекрестился на Север, Запад, Юг, Восток, поплевал на ладони и стал рыть Байкал.

Особенно мне нравилась моя лопата: четкая гравировка по неведомому космическому лезвию – "Постигшему Тишину от Совета ветеранов Прыгунов в Абсолютное Не...".