Текст книги "Железные игрушки — магнитный потолок"

Автор книги: Юрий Невский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Вдруг входит Кузнецов! Сам сел к машине, затарабанил по клавишам. Лес цифр становился непроходимым, таинственным, Олег потерял хоть какую-то тропинку смысла. И Антон хмуро потупился, не понимая. Кузнецов что-то втолковывал; он еще находил направление в математических дебрях. Наконец, распечатав снимок неизведанного цифрового массива, они ушли. Кузнецов дал указание Олегу проверить расчеты по таким-то и таким значениям – и желательно, поторопиться. Чувствовалось, обстановка на базе стала нервной, взвинченной. Народ (видно в приоткрытую дверь) засуетился, забегал. Так бывало перед приездом генерального.

…В «Аэроэкологию» Олег пришел по наводке директора прежней фирмы, где проработал восемь лет. Слухи о том, что фирму закроют, подтвердились. Директор свертывал дела и… «будешь искать работу, Олег, – вот телефон, позвони. Ты же с рюкзаком по горам любишь бродить, путешествовать, все такое. А у них выезды на природу, не соскучишься».

Олег созвонился, пришел в офис «Аэроэкологии». Его не стали долго выслушивать: «Ну, если пройдете испытание, тест, то все отлично». Направили в кабинет. Весь заставлен техникой, целая банда компьютерщиков. Один парень дал пластиковый обод с кучей датчиков, наушниками, все это надевается на голову, включено в компьютер («детектор лжи»? никогда не видел такой штуки). Ничего сложного, сейчас будет дан «звук» («бьюис», объяснил парень), он будет громче или тише, разной тональности. Нужно определить, дать оценку, и здесь – щелкнуть по цветовой «области».

И он услышал в наушниках этот «бьюис».

Трепет крыльев? полет? ощущение полета чаек? На Байкале видел их: белых, с оранжевым клювом. Колебание то появлялось, то исчезало… послышался (и привиделся) мятущийся пенистый край белоснежных риз, и как он лежал на берегу, и волна, отбежав – накатывалась восходящим гулом в хрустальных органных трубах, которыми пронизана байкальская глубина. Как будто то, летнее путешествие вновь приблизилось, захватило… Близкие, остро пахнущие звезды, мохнатые лапы стланика, курчавые мхи, облепившие камни, бесчисленные ручьи и реки, вздувшиеся венами, пульсирующие первозданной силой на мускулистых руках гиганта. Услышал ли он это… почувствовал? Но выделил «область», щелкнул по цветовой плашке на экране.

И – был удостоен чести предстать пред очи самого генерального директора!

Невысокий, подвижный господин с седоватой бородкой, модным шейным платком в распахнутом вороте рубашки, время от времени как бы поплевывал на пальцы, будто держал невидимую наживку, насаженную на крючок (так делают рыбаки, перед тем как забросить снасть). Стены кабинета увешаны фотографиями, на всех он обнимается с нынешним президентом РФ. Взглянул пристально (при этом, кажется, косил). На столе перед ним распечатки – видимо, отображение того, как Олег улавливал «звуки неведомого».

– Ага! – воскликнул господин (и поплевал на пальцы). – Значит, мыслишь не трафаретно? Вот это, хм… что это?

Указал на распечатку лежащую перед ним: что-то вроде мутной, черно-белой фотографии в растровых точках. На первом плане волны, а дальше берег, камни, заросли, угол палатки, кострище. Снято как бы с водной поверхности, метров с десяти по направлению к берегу.

– Да это моя стоянка на Байкале, в бухте Окуневая, – признал Олег. – Я отдыхал там три дня. Загорал, купался, ловил рыбу. Это такое место на Земле (волны, камни, огонь, рыба), что, думаю, когда Господь встретит меня на последнем берегу… пусть там будет так, как в бухте Окуневая.

– М-да… но глубокие философские рассуждения мы вынесем за скобки нашего разговора. А что будет, как поведешь себя в нестандартной ситуации, а? Ладно, иди работай. Можешь, кстати, звать меня «дядя Саша». И если что, звони мне прямо на мобильный, не стесняйся. Даже с утра, в полвосьмого, я рано встаю. Запиши-ка номер. И не слушай ты никакие сплетни и разговоры!

Что это, «если что»? И какие «нестандартные ситуации»? Зачем звонить директору в полвосьмого? Странно. Никакие сплетни и разговоры он не мог слышать по определению, поскольку сидел в наушниках.

С самого начала, как приступил к работе, было спокойно. Просматривал автомобильные журналы (кажется, весь этот рекламный глянец накупил тот, кто работал до него). В единственном журнале, посвященном туризму и отдыху, нашел интересную статью. Путешественник отправился в самое сердце Черной Африки, сплавлялся на лодке с туземцами-проводниками, пока не заблудился (проводники и вовсе сбежали). Река превратилась в огромное заросшее озеро, потом в болото. На этого парня выпрыгивали ядовитые лягушки, он прорубал путь в непроходимой гуще зарослей. Чего только не натерпелся этот искатель приключений! Олегу понравилась одна фотография: на ней местный рыбак из затерянной в джунглях деревушки держит на весу рыбину в половину своего роста. И это речное чудище незнакомо (и уж как он поймал его?) – и способ, каким, видно, уже его приготовил. Рыбина распластана вдоль хребта, подвяленная или подкопченная? – распялена на растяжках, в обруче из гибкой лианы. Как будто приподнял янтарный, с прожилками лист – и лучи солнца, пробив тропическую зелень, просвечивают его насквозь. Да этот старик-африканец по-настоящему счастлив! Поймал рыбу, приготовил ее. Знает эти места, у него есть необходимые снасти (и даже лодка, наверное) и хижина на берегу. Хотя не скажешь, старик ли на самом деле? Можно дать и тридцать лет, и все шестьдесят. Смугло-коричневый, мосластый, волосы всклокочены, борода паклей. Улыбается во весь рот с парой оставшихся зубов. Одет в невообразимую рубаху, вроде армейской (когда-то цвета хаки, а теперь полуистлевшую, перекошенную с боку на бок). Линялые джинсы оборваны по колено, вьетнамки на босу ногу. Олег сканировал фото, обработал, увеличил, вывел на цветном принтере. Прикрепил на системный блок. Пусть улыбается старик!

Но, оказалось, это подкололо господина Присягина. По поводу фотографии он поинтересовался, как это делал обычно (даже если по работе что надо), процедил через губу: «А это что еще за чудо-юдо?» (Имел в виду, скорее, африканскую рыбину.)

Олег же ответил, что это его дядя, живет в Псковской области, в деревне Черное, на одноименной речке. Во какую рыбу поймал! И снимок прислал, летом в гости зовет.

А Присягин, как оказалось потом, – заядлый рыбак, у него к такому улову взыграла ревность. Сам он проработал давным-давно, в «проклятые» (ныне) годы совзастоя, пятнадцать лет инструктором и спасателем на Волге, на одной номенклатурной турбазе. В раю, можно сказать. А уж рыбы он переловил! И катер у него был «Амур», и все что полагается (водка, лодка и молодка). Он, было, подал заявку (в профсоюз, наверное), чтобы ему катер в три раза больше купили, в пять раз мощнее, на подводных крыльях. Его просьбу рассмотрели, дали согласие, и уже деньги выделили. Но тут – бац! Перестройка. Какой катер? Ни тебе турбазы, ни профсоюза, ни страны, ни крыльев… хотя бы и подводных. Эпохальное событие прокатилось железным колесом по судьбе человека.

Он спросил, Присягин: «У вас там что, в Псковской области, все такие?»

Какие такие?

Ну, типа, чуды-юды.

Да на себя бы посмотрел! Сам-то похож – на новогоднюю елку у анархистов. Лысинка блестит, блестят очки в золотистой оправе; носит черную рубаху с блестящими пуговками. В кармане блестящая авторучка, расческа (?), мобильник с нашейным поводком. Еще один мобильник, в черной кобуре, прицеплен на клепаном ремне. Черные джинсы, какая-то цепь через пузо. На груди позолоченный крест с цепочкой в мизинец толщиной. На левом запястье позолоченные часы. На правом – позолоченный браслет. Перстень на пальце. И когда он вынул позолоченный портсигар с позолоченной зажигалкой, Олег (увидев Присягина впервые) подумал, что курит он, наверное, сигареты «Ява золотая». Так и было.

Присягин приземистый, накаченный. На голове и на лице шрамы: и уже зарубцевавшиеся и недавние. С самого начала он как-то «ненавязчиво» подчеркнул, что (выражаясь языком героя поэмы «Москва-Петушки») он здесь «Каин и Манфред, а все остальные грязь у него под ногтями». Ну, мало ли, подчеркнул! По работе они не связаны, но это с одной стороны… А с другой, ведь Олег сидит на складе: Присягин же этим складом заведует. (Хотя, «заведует», это тоже условно; он руководит «технической группой», постоянно находится на выездах; а то – у него отгулы за эти выезды.) Но никого из этой «технической группы» никогда не видно. Присягин привозит оборудование, ему самому надо затащить все наверх – или наоборот, спустить вниз, загрузить в машину. С некоторыми тяжестями: металлическими трубами (они собираются в высоченные мачты), сетью в рулонах, прожекторами, аккумуляторами – одному не справиться. Конечно, Олег помогал ему на погрузке и разгрузке. Вот бы и сказал этот господин что-нибудь человеческое, когда, бывало, сделают вместе работу. Ну, постоять, покурить, обсудить что-то.

Одну из причин своей неприязни Присягин озвучил. В разговоре с кем-то по телефону (возможно, нарочито громком? специально для того, чтобы Олег услышал?) он говорил, что вот, мол, он здесь с самого начала, оттрубил лет десять, а начинал и-то… несколько человек, крохотная комнатка, зарплата – смех и слезы, вкалывали по восемнадцать часов. Теперь же приходят, без году неделя, а им и компьютер, и сиди в тепле, и денег сразу, чуть меньше чем у него.

…Олег прервал свои воспоминания.

По коридору нарастал гул и топот. Вбежал побледневший Антон. За ним Кузнецов. И вдруг ввалился генеральный со всей свитой! Прямо к нему, на склад! Кузнецов тихо прошелестел какое-то вступление. Тут же кто-то из «могучей кучки» прощелкал на клавиатуре компьютера увертюру. Другой приближенный, сменив первого, выдал почти этюд. Потом дошла очередь до целого концерта. Что они привязались к его компьютеру? Эти вычисления – всего лишь звено в цепи… но откуда и куда она ведет? Или от него это скрывают? Или сами ничего не знают толком?

– Ага… ну так работаешь, значит? работаешь?! – через какое-то время «дядя Саша», наконец, заметил Олега (хотел по привычке поплевать на пальцы, но раздумал). – Работаешь! работаешь!! – довольно ощутимо толкнул в плечо, будто проверяя, устоит ли? Или, похоже, как хозяин стал бы трепать щенка: ага, растешь!! подрастаешь!!! (А он что, должен перевернуться на спину, задрыгать лапами, завизжать?)

– Ну, не ясно, что ли?! – директор указал на экран, оглядев своих. Все молчали, пребывая, можно сказать, в некой прострации.

– Ведь они… летят, а? Летят же!! ЛЕТЯТ!!!

Олегу это показалось чем-то запредельным.

Все стояли, объединенные невысказанным – но тем, что витало, было выражено математическими символами на экране. А там записана, похоже, партитура какой-то надмирной музыки Сфер.

Да, Присягин – это не проблема, конечно.

Но так было, пока Олега не отправили в командировку. Вместе с Присягиным.

Оказывается, людей никого нет, послать некого. Антон сообщил Олегу о командировке в понедельник, на следующей неделе после той пятницы, когда на склад ворвался «дядя Саша» со своими приближенными. «Вот вы и поедете, – распорядился Антон. – Сами же спрашивали насчет командировок? За них полагаются отгулы. День на выезде – два отгула». Антон, по сути, сдержал слово, сказав, что подумает насчет отпуска.

Ничего себе командировочка!

Почти сутки Олег трясся в грузовом отсеке микроавтобуса, заваленном оборудованием. Присягин, разумеется, впереди. Под конец дорога стала убитой гребёнкой, затем колеей, разъезженной, кажется, лесовозами. Невозможно понять, куда приехали, что за места? Там, где стали выгружаться – разбит лагерь. Вдали горы, вокруг дикий лес. В лагере все чисто, прибрано, красивые палатки… И расположились, как он понял, южнокорейские миссионеры. Но что они здесь делают? Корейцы (не молодежь, люди в возрасте), мужчины и женщины в синих ветровках, спортивных костюмах, бейсболках с крестом, раскрытой книгой, надписью по-русски «Евангелие Живое Слово», никакого интереса к ним не проявляли.

Палатки высокие, стационарные, с просторным удобным тамбуром. От площадки под тентом, где установлены генераторы, проброшено освещение. Резервуары с водой, контейнеры для мусора, пластмассовые кабинки туалетов. Несколько палаток из серебристого отражающего материала поставлены отдельно, огорожены сеткой. Павильон из непрозрачного пластика, видимо, душевая (а, скорее, напоминает «пункт дезинфекции»). Все это больше похоже на лагерь «спасателей», врачей-эпидемиологов, даже что-то военизированное. К Присягину подошел представительный кореец, по виду руководитель. С ним белокурая женщина скандинавского типа (почему-то хотелось назвать ее главврачом) и высокий мужик в спортивном костюме, переводчик. Трехдневная «модная» небритость, темные очки (ну, понятно, фээсбэшник чистой воды). Они отошли под навес столовой, присели на легкие пластмассовые стулья, столики там такие же.

С Букаревым, водителем, Олег разгружал машину. Таскали оборудование в специально отведенную палатку. Может, Букарев что знает? По ходу Олег попытался разговорить его. «А что эти корейцы здесь делают?»

– Корейцы-то? Ну, слово Божье проповедуют. Они же идейные, за свои услуги почти не берут ничего. Так, на бензинчик им подкинуть, на пропитание. Да и клюют-то, как птички. Завтра или послезавтра, когда у вас по плану

(по плану, что за план?)

если там все нормально пойдет… Там, на горе. То здесь, сколько этих самых будет, «королев красоты»?! А наши? Куда наших поставить… охранять? У нас и так бардак, а из этого вообще невесть что выйдет. Поэтому и братья-евангелисты. Для них – это Чудо. Вот, мол, Господь и такое может. Рекламная акция для новообращенных по полной программе.

Непонятный ответ вызвал одно недоумение.

Под вечер уже не было сил думать о чем-то, выдвигать версии. Покормили в столовой, еда в пластмассовых коробках. Салат, пюре, куриная ножка, оладьи, джем. В палатке раскладные кровати, все приготовлено. Олег не прикоснулся к подушке – вдавил ее свинцово отяжелевшей головой, провалился в сон. Ночью натянуло тучи, с утра моросило, мокрый лес, обступивший поляну, шумел тревожно. В восемь часов завтрак. Братья собрались на молитву, завели свои песнопения. Олегу было ясно: раз привезли столько оборудования, надо его тащить, разворачивать… Скорее всего, на горе, о чем говорил Букарев. Для Присягина, любителя блестящих аксессуаров и технических прибамбасов, наступил просто праздник какой-то. Нацепил на себя, кроме двух мобильников (которые здесь не принимали), пару радиотелефонов, GPRS-навигатор, планшетку с картой, не выпускал из рук спутниковую трубку. С самым таинственным видом отлучался в «штабную» палатку. Ждал сигнала, команды? Букарев завалился спать. Команда миссионеров ушла с пилами и топорами в лес. Чуть позже Олег и Присягин стали стягивать рулоны сетки по нескольку в связку, чтобы удобнее нести. Присягин набил свой штурмовой рюкзак: фонари, батарейки, инструмент. И у Олега такой же, взял со склада. А еще непромокаемую рабочую куртку, штаны, грубые ботинки на толстой подошве, перчатки «краб» с пупырчатым покрытием «антискольжение». Присягин выдал ему «скоросшиватель» (так объяснил), что-то вроде «степлера» со встроенным барабанчиком красной синтетической ленты. «Я тебе новый даю, – он это подчеркнул. – Новый! Еще муха не сидела. Смотри, верни такой же, в целости и сохранности, понял?» Если обвести ленту из «степлера» вокруг чего-то, соединить концы и щелкнуть клавишей-курком, лента будет спрессована, и пробит штрих-код. Штука довольно увесистая.

Дождь так и не собрался, к обеду тучи разошлись и – дело не в погоде, конечно, – но была дана, видно, команда приступать. Все, времени нет, засуетился Присягин. Давай, быстрей поворачивайся! Взгромоздили на себя «блины» (подставки под мачты), самое тяжелое из оборудования, по тропе углубились в лес, стали подниматься в гору. Тропа хорошо пробита, потрудились корейцы. Распилены поваленные стволы, срублены нависшие ветки. Километра через полтора вышли к их стоянке, расчищенной поляне, обнесенной нейлоновой сеткой. Братья расположились там, молились (хотелось бы, чтобы и за их путь наверх). Олег и Присягин продолжили подъем по едва намеченной тропе. Тащить железяки по бурелому и зарослям, без прорубки, оказалось мучительно. Перед вершиной дебри в основном кончились. Предстал заросший разнотравьем и кустарником, в россыпи камней, купол вершины. На него не полезли, бросили «блины», осмотрелись – и вниз, за другой партией. И – туда-обратно, до самой темноты. Братья, пока они сновали челноками, обработали тропу до верха, стало легче.

А Присягин в работе – зверь! Сколько раз Олег готов был рухнуть без сил, но видя его впереди, все так же неутомимо шагающего, заведенного как автомат – пересиливал себя, не сбрасывал темп, не желал уступать. Конечно, в походе таскал рюкзак, штурмовал перевалы… Но как сравнить поход – и работу? Знал, на второй-третий день мышцы привыкают к нагрузкам, приходят в тонус. Но сразу, с разгону… И потом, не рюкзак же, не свое, родное. Какие-то бесчувственные железяки!

И следующий день.

К полудню отнесли на вершину оставшееся оборудование, стали монтировать. Корейцы уже здесь, на склоне, вблизи вершины, расчистили поляну, обнесли своей сеткой, выгородили «вольер» (его застлали сетью; уложенная в несколько рядов, она скрыла неровности; получилось довольно упругое покрытие). Стволы вдоль тропы они «окольцевали» светоотражающим скотчем: очень удобно, в темноте будет заметно.

С монтажом одна морока. Собрать-скрутить трубы в мачты и поднять их (а они высотой от четырех до шести метров), забить стойки, закрепить тросы-растяжки. На склоне трудно установить «блин»-основу, нужно выбрать грунт, отбросить камни. Но приноровились: Присягин пошел вперед, готовя площадки для «блинов», Олег устанавливал и закреплял мачты, закрепляя растяжки, но не натягивая во всю силу. Поднимаясь с восточной стороны, постепенно охватывали купол вершины. Затем, между мачтами нужно натянуть сеть, отрегулировать растяжки – и крепить основательно. Возвращались в полной темноте, не помня себя от усталости; и Присягин сник. Олег же, как в бреду подсчитывал… пять дней – десять отгулов… Плюс четыре выходных. Пять дней – десять – плюс четыре. Потом выезд растянулся до ста дней. Отгулов уже двести. Выходных сорок. Все смешалось.

Только добрел до кровати, сразу канул в сон.

И тут же Присягин. Подъем! На часах два ночи. Тарахтел генератор, в лагере чувствовалось скрытое движение, приглушенные голоса. Похоже, никто не спал. В палатках проблескивали фонари, отбрасывая изломанные силуэты, как в каком-то зловещем театре теней. Несло едким запахом дезинфекции. Присягин, видимо, получил самое последнее телефонно-спутниковое распоряжение. В полной экипировке вышли с ним из лагеря, поднимались по тропе, следуя пунктирам отсвечивающих полосок скотча. Тропа расчищена, путь знаком, но все же ночью в лесу особо не разбежишься. Добрались до «вольера». В лунном свете все казалось зыбким, нереальным. Присягин нервничал, то и дело смотрел на часы, что-то отрывисто каркал в радиотелефон. Снизу, на тропе слышались голоса, треск веток, движение поднимающихся к своей первой стоянке братьев-евангелистов. Лес серебристых мачт с каскадом стеклянно бликующих сетей вздымался уступами, как фантастическое кладбище гигантских стрекоз, прилетающих умирать на эту гору. Под шатром постепенно сереющего неба все стихло, оцепенело, замерло. И само время, казалось, клочкастыми облаками тишины и предчувствий чего-то грозного, неотвратимого – проплывало над этим склоном, отчего томительно сжимало сердце. Неожиданно прошуршавший травами ветер рассыпал стрекот неведомых насекомых или горсть мелких-мелких монеток

(и сильный порыв смел с верхушек деревьев серебристую паутину снов, небо оказалось распахнутым на миг каким-то протяжным вжикающим звуком – из разомкнувшейся бреши в пространствах полыхнули зарницы)

в руках у Присягина вдруг оказалась голая девушка! Ее тело бледно светилось, волосы распущены… Он вытащил ее откуда-то из кустов, клацнул «скоросшивателем» у нее на щиколотке, подхватил, бросился с ней через кусты к «вольеру». Вторая бледная голая звезда скользнула, шлепнулась о сетку, покатилась вниз (ты чего! разобьется! лови!) заорал Присягин. На голове его налобный фонарь и – похожий на циклопа – он вырвался из скомканной, исковерканной тьмы, растопырил руки, рванулся к еще одной, запутавшейся в сетке. Олег нырнул, как в ледяные волны, сердце обожгло, дыхание захватило, он поймал распластанное тело, извивающееся у черного дна… Теплая, живая, земная плоть! Вскинул, поднял девушку. Она в каком-то лунатическом сне: глаза широко открыты, но взгляд отрешен, невидящ. «Косяком! косяком пошли!! давай всех сюда!!!» Присягин надрывался в радиотелефон, вызывая команду миссионеров. Тянул еще одну, клацал степлером. И тут же к нему: «Да ты что встал, давай к вольеру, бирку пробей!» Олег рванулся с девушкой на руках к ограждению. Присягин наловил уже с десяток. Они сидели съежившись, подтянув колени к подбородку, обняв себя руками, некоторые прикрывались распущенными волосами. «Мачты, мачты покорежило, поправляй быстро

(при этом слышалось: МЕЧТЫ, МЕЧТЫ покорежило)

а то поубиваем!» – кричал он. Олег бежал в металлический лес мачт, некоторые накренились от падения тел, завалились на следующий ряд, смяли сетку. Незаметные в темноте растяжки срезали под ноги. Девушки запутались, надо было освобождать, вытаскивать, спасать. Они все прибывали, скользили с розовеющего неба. Не летели, конечно, реактивными снарядами… или как что-то механическое, бездушное… Плавно снижались над верхушками деревьев, траектория их гасла, сходила на нет. Это было невыразимо красиво! Наверное, самое красивое, что он видел в жизни… ну, еще закаты на Байкале, их ни с чем не сравнить. Ветер сминал кроны. Девушки, янтарные рыбы, тихо и ровно светящиеся изнутри древесные листы с золотом прожилок, шли мощным потоком. И это был праздник на Земле. Иван Купало! Языческое неистовство и ярость, с которыми мир праздновал силу мужчин и нежность женщин. Хотя, небо не пылало каким-то священным заревом, все было обычно, с востока занимался розоватый свет. Пляски, прыжки через костер, огни. Вопли, треск, суета от метаний Присягина. Он стал в три раза больше, в пять раз мощнее, с подводными крыльями, с ослепительным оком во лбу, полосующем тьму.

Ну да… Олег повторял про себя на бегу… откуда же им взяться… с неба, конечно! И надо было городить вокруг этого невесть что?! Так сразу бы прямо и сказали! Стало понятно, куда бежать, какую девушку подхватывать в первую очередь, где крепить мачты или оборвать запутавшуюся сетку. Рюкзак с инструментом бил по спине. Олег мчался по склону прыжками, перепрыгнул одну растяжку, другую… но ненадежный камень выскользнул из-под ноги. Олег полетел через голову, пытался зацепиться за что-то, остановить падение. Перекинувшийся рюкзак настиг ударом в затылок. Черный вал неотвратим. Смял, закрутил его, утянул на дно.

Кажется… размытые в белесой мгле фигуры в блестящих балахонах химзащиты, с намордниками респираторов, мягко приподняли его и, покачивая треугольными головами, повлекли за собой по сверкающему, продернутому в чащобе пунктиру, нисходящему в бездну.

Неземной хор голосов. Пение ангелов.

Он видел самого себя как бы сверху. Вмятый во что-то белое… и на голове белый… шлем? чалма? ну не нимб же? Он уносился (сам от себя), становился все меньше. И при этом раздваивался. Видел не одного (себя), а сразу… как бы две головы в белых намотанных чалмах. Вдруг понял: это же отражение в зеркальных очках! Кто-то, склонившись к нему, внимательно разглядывал, не сняв очки.

«Ну что, очнулся? пришел в себя, турист?» Мужик в очках отстранил (небритое) лицо, распрямился, отошел в сторону. Высокий, в спортивном костюме. А ведь где-то он уже… встречал его? Спортивный и зеркальноглазый что-то искал в нагроможденных вокруг коробках, в составленных на них белых шкафчиках, открывал и закрывал дверцы.

«Нет, это не жизнь после смерти, – поведал демонический персонаж. – Это палатка из желтого капрона, и солнце просвечивает, погода разгулялась. Ты в медпункте для пострадавших

(да где же они его запрятали? ведь было же, было! при мне ставили, точно)

навязчиво повторял он одно и то же. Олег чувствовал: его голова плотно забинтована, руки и ноги вроде целы. Из-под повязки сочился запах чего-то горького, полынного; во рту неприятный железистый привкус. Постепенно стал соображать, приходил в себя. Ой лежал на походной кровати, мягкий желтый свет наполнял палатку. Все, что видно вокруг, заставлено коробками с иероглифами, белыми медицинскими шкафчиками (похоже, это собрано, приготовлено к отъезду). С трудом оглядевшись, заметил слева, на низкой коробке, плошки с едой, сок. По другую руку тоже коробки, табурет, на него брошена его рабочая куртка, сверху фонарик, пассатижи, степлер – то, что было в карманах. Тишина обволакивала, но между тем была наполнена слаженным пением…

– Что, турист, как ты? Я тебе завтрак принес, есть будешь? Да не будешь, знаю, какая жратва! У тебя, вроде, сотрясение. Кореец, лекарь здешний, тебе голову вправил, он пальцами лечит, суджок-терапия, мазь свою втер. Мне тоже как-то вправлял башку, когда переклинило. А братья на молитвенном собрании, слышишь, поют. И за твое здоровье помолятся

(ну спирт же был, бутыль, да куда они его замыкали?)

ты, это, Олег, да? А я Игорь, будем знакомы. Какой фээсбэшник? Думал, я фээсбэшник? Я, почему говорю, турист, ведь ты все бредил. Какие-то камни, камни, тропа… берег Байкала… Потом ты идешь где-то, вспоминал, наверное, как заблудился. Какой-то последний берег! И опять по новой

(не обращай внимания, я за спиртом, ну и тебя проведать, сейчас спиртику тяпну, а вообще, я рядом сидел, пока тебя кореец лечил) он наконец нашел вожделенную медицинскую бутыль. – Придется твоим завтраком закусить, но ты не в обиде? У братьев сухой закон, а я, как пообщаюсь с ними, на пятый день меня аж трясет всего. И насмотришься здесь всякого.

– Ты… переводчик у них? – едва прошептал Олег.

– Ну да, переводчик, давно с ними работаю.

Он нашел стаканчик, откупорил бутыль,

открыл сок. – Ладно, вода есть, но безвкусная, соком запью. Твое здоровье! С мягкой, как говорится, посадкой… эк-х-ма! – опрокинул в себя спирт. – Во продирает!

– А наши где? все остальные?

– Твои-то? Мужики спят. Корейцы лагерь сворачивают, машины пока еще не подошли. Ха! смешной человек! Сейчас про то, что ночью было, начнешь спрашивать? Что за девицы прилетали? Ты, главное, не заморачивайся по этому поводу!

– Я и не заморачиваюсь, с чего ты взял? – голос у Олега постепенно окреп. – Пусть с неба прилетают. Пусть из пены морской выходят. Из лунного света будут сотканы. Мне бы вот только это… сколько отгулов дадут? И чтобы больничный оплатили.

– За это не беспокойся. Тут такое бабло в руки идет, что и премию подкинут, и отгулов дадут, сколько попросишь. Или деньгами, если надо, компенсируют. А там, на горе, многие бьются, – с сочувствием (несомненно, фальшивым) вздохнул зеркально-темноокий. – Ночь, камни, растяжки натянуты, а тут еще девки голые с неба падают! Некоторые мужики, как увидят, сразу в глухую неадекватку уходят. Башню напрочь сносит! Ну, я тебя не имею в виду. Ты-то запнулся, склон пропахал… да? С кем не бывает. А то, может, тебя кто по затылку приложил?

О чем это он? Как это вывел так ловко?

– Нет, я про тебя ничего не говорю. – «Спортсмен» присел на корточки подле, подцепил из плошки куриную ногу, с аппетитом обгладывал. Отчетливый запах спирта, еды, смачный хруст были неприятны, как-то неуместны здесь. – А то некоторым Присягин почему-то поперек горла становится. Не трожь! гад! мое! так нельзя! красоту! своими перчатками! в сетки! в вольер! продавать! гад! нашу красоту! так не бывает! не может быть! Х-ха! Присягин тут при чем? Еще ему голову норовят расколошматить, весь в шрамах, видел? Главное, степлером хотят долбануть, штука такая, бирки ставит. Он удобный, как кастет, по руке подходит, вес приличный. Присягин менять замучился эти степлеры, разбивают ему об башку – вдрызг! А ты, я так понимаю, в поход собрался?

Он был как-то странно осведомлен о его делах.

– Ты даже в бреду нес… о, тропа моя, тропа! о, рюкзак мой, рюкзак! о, камни мои, камни! Заблудился в походе, да?

– Ну да, в поход собрался, в общем… А на Байкале был в прошлом году, но погода подвела. По прижимам там не обойдешь. И сейчас наметил, все же пройду тем маршрутом, дай Бог.

– А… да и я, точно так же. Только я тачки люблю раздалбливать. Каждые полгода новую тачку покупаю, потом раздолбаю ее – в жесть! Гонки на выживание. У меня, когда скорость… тачка просто поет подо мной… Все! мне ничего не надо! потом бац! в жесть!

Корейский спирт действовал очень быстро, снося мозги набекрень. Переводчик опьянел буквально за несколько минут. Понаоткрывал еще плошек с рисом, овощами, рыбой, ел сразу из всех, бормотал при этом, не прожевав, словно боясь не успеть.

– А девиц увезли еще с утра. На автобусах, два автобуса заранее подогнали. И сестры с ними из лагеря, они сопровождают. А куда увезли? Государству сдадут. Это же, считай, наш золотой фонд. Почище любой валюты. Чем Россия богата? Нефть да икра, да березы, да краса ненаглядная. Ну, они кто мисс Мира, кто мисс Вселенной станет, кто «лицом» какого-нибудь Дома моды. А нам – гордость! И прибыль немалая. Не все же, как нефтеперекачка работать. В жены, опять же, разным шейхам, саудовским принцам пойдут. Геополитические ходы ведь надо протачивать, на перспективу работать. Но мы-то с тобой… мы, Олег! Что нам эти Лолиты, верно?!

Лолиты? Да уж скорее, «Аэлиты»! И «мы»? При чем здесь, «мы»? Он и видел-то этого «переводчика» третий раз, наверное. Олег соображал с трудом, никак не мог понять то один, то другой посыл странного собеседника. Но ведь и не просил ни о каких «беседах»! И девушки ему небезразличны. Однако, во-первых, он на работе; во-вторых, не в таких же обстоятельствах знакомиться? В каком-то диком лесу, на рассвете, когда сам потный, небритый, в рабочей спецухе.

– А мужиков клинит конкретно, когда такое увидят! Эй-уй! Давай бегать! Думают, что у них все впереди. То есть, впереди еще что-то шевелится. Но это и есть, как его… кризис среднего возраста… А что это такое? Это то, что мы сели не в тот поезд. Или этот поезд идет совсем не туда. Вот ты, Олег, тебе важно… важно вернуться в те места, на тропу, пройти маршрут? А если не пройдешь? Зачем это нужно? Рюкзак тяжеленный, по горам таскаться, под дождем мокнуть? Брось ты это все!