Текст книги "Воспоминания мёртвого пилота (СИ)"

Автор книги: Юрий Собещаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Сергей вопросительно посмотрел на меня, но, помня о моём наказе – "не задавать вопросов", кивнул головой в знак полного подчинения.

Комиссия, о которой я сказал правому лётчику, на этом аэродроме действительно существовала. Она была учреждена во время войны в Афганистане и контролировала самолёты, летающие за границу. Это был дополнительный орган, помогающий таможенникам и пограничникам разобраться в тонкостях военно-транспортных перевозок. Самолёты морской авиации эта комиссия никогда не проверяла. Я об этом знал от своего командира эскадрильи, который не только научил меня летать на Ан-12, но и попутно посвятил в некоторые тонкости транспортной работы. Пришло время проверить, стоит ли количество водки, выпитое с ним за время моей учёбы, объёма знаний, полученных от него.

Я шёл к своему самолёту с разрешением на вылет подписанным диспетчером. Под крылом в ожидании стоял Павел и нервно грыз ногти. Услышав звук моего приближения, он повернулся ко мне, сделал несколько шагов навстречу и спросил:

– Ну что, командир, летим?

– Сейчас груз проверят и полетим, – отвечаю я.

– А без проверки улететь нельзя? – с тревогой в голосе спросил он.

– Можно, – говорю я ему. – За деньги можно всё, что угодно.

Он расстегнул дипломат, с которым не расставался весь полёт и, не показывая мне его содержимого, спросил:

– Сколько?

– Тысячу долларов проверяющему и по сто каждому члену экипажа. За молчание.

– Здесь две тысячи, – протянул мне деньги Павел. – Уладь, пожалуйста, этот вопрос.

Я положил деньги в карман комбинезона и быстрым шагом направился обратно в штаб. На половине пути мне повстречался майор, идущий по своим делам на стоянку самолётов. Зная, что Павел смотрит мне в спину, я решил подкрепить свои слова о предстоящей проверке небольшой сценкой, разыгранной с этим офицером.

– Товарищ майор, – обратился я, к нему перегораживая собой дорогу, – не подскажете, где находится кабинет вашего заместителя командира полка по политической подготовке? – ничего умнее придумать я не успел.

– В штабе. На втором этаже, – пытаясь разойтись со мной, ответил он.

Я должен был остановить его любой ценой. Пришлось перейти на неофициальный язык и сделать ему деловое предложение:

– Слушай, майор, я дам две бутылки водки, если проводишь меня до замполитовской двери.

– Видимо, он тебе действительно очень нужен, – сказал он и, повернувшись, пошёл передо мной.

На втором этаже штаба я дал ничего непонимающему офицеру сумму денег, которой бы хватило на десять бутылок водки, и попросил его несколько минут не выходить на улицу. У одураченного бизнесмена, сходящего от волнения за свою контрабанду с ума, за это время в голове должна была сложиться полная картина особо опасного преступления: "дача взятки должностному лицу в особо крупных размерах", совершаемого мною по его заказу. Офицер ушел, а я постоял несколько минут в коридоре и вышел на улицу. Оглянувшись по сторонам я убедился, что небо как всегда голубое, что в Подмосковье набирает силу весна, и оттого, что я только что стал соучастником преступления жизнь на Земле не остановилась.

Я не спеша шел к самолёту и думал: "По этой дорожке сотни раз ходил первый космонавт планеты Юрий Гагарин приезжавший сюда из Звёздного Городка на полёты, а сейчас вот иду я, простой капитан Григорьев, в кармане у меня была сумма денег, равная моей двухгодовой зарплате, и сердце моё не сжимается от страха, а поет от радости. Что ж "Богу богово, а кесарю кесарево". Нет, пожалуй на кесаря я не тяну. Правильнее было бы сказать "..., а слесарю слесарево".

Не доходя пару десятков метров до стоянки, я жестом приказал пассажирам подниматься в самолёт, а технику дал команду готовиться к запуску двигателей.

Глава 9

Раздираемый любопытством второй пилот, запросивший разрешение на руление к взлётно-посадочной полосе, спросил меня по внутренней самолётной связи:

– Ну, как всё прошло?

Штурман и бортовой техник с любопытством посмотрели на меня. Значит, из-за невыдержанности Сергея придётся делиться долларами и с ними. "Эх, молодость, – подумал я. – Предупреждал тебя, молчи. Теперь весь экипаж будет знать о деньгах". Сделать ничего уже нельзя. Я объявил для всех:

– После разгрузки в Крыму все получат небольшую премию.

В Симферополе, попрощавшись с пассажирами и их грузом, члены моего экипажа принялись дружно уговаривать меня остаться ночевать на благодатной украинской земле. Я считал, что безопасней для нас держаться от мафии как можно дальше. А в том, что мы только что расстались с организованной преступной группой, у меня не было ни малейшего сомнения.

Ночной полёт. Стартовое время, отведённое экипажу от первого взлёта до последней посадки, подходит к концу. Как только мы заняли эшелон маршрутного полёта и включили автопилот, навалилась усталость. Я уселся поудобней в своём кресле и уснул под гул четырёх турбовинтовых двигателей.

"Не могу понять, как я оказался в этом полутёмном помещении. Где я? То ли пустая комната, то ли рабочий кабинет. Свет проникает через узкое окно, расположенное почти под потолком. Наверно это чей-то подвал. Попробовал пошевелиться. С удивлением обнаружил, что не могу этого сделать. Сижу на стуле. Мои ноги привязаны к его ножкам, а руки за спиной перетянуты кожаным ремнём.

– Очнулся, голубь ты наш перелётный. За дураков нас принял. Ну, ничего, сейчас у тебя наши доллары через глаза вылезут, – сказал один из двух бандитов, стоящий рядом со мной.

Где я видел эти тупые рожи? – попытался вспомнить я, но не успел. Невидимый мной, напарник говорившего надел на мою голову прозрачный полиэтиленовый мешок. Когда он затянул его у меня на шее, я задёргался. От недостатка воздуха глаза стали вылезать из орбит, рот открылся, пытаясь вздохнуть хоть немного кислорода.

Казалось, ещё чуть-чуть и я умру", но кто-то толкнул меня в плечо, и я с удивлением обнаружил, что моё туловище отклонилось от вертикального положения, и провод наушников передавил мне шею. Осмотревшись, я с удовольствием увидел вокруг себя привычную картину пилотской кабины. Второй лётчик спит, штурман сидит у себя в стеклянном носу самолета и что-то пишет в бортовом журнале, а борттехник, разбудивший меня, хитро прищурил глаза и сказал:

– Вид у тебя был такой, как будто ты тёщу во сне увидел.

– Замполита, – ответил я, улыбаясь.

Но улыбка быстро сползла с моего лица, когда, повернувшись к приборной доске, я обнаружил, что все навигационные приборы очень странно себя ведут. Стрелка радиокомпаса медленно описывала круг за кругом, гироскопический указатель курса показывал, что мы летим на восток, хотя я точно знал, что Ленинград от Симферополя расположен почти строго на север. И хоть пятнадцать раз меняй название этого города, его географическое местоположение не измениться. Из своей кабины с недоумением на лице выглянул Васильев.

– У тебя то же самое? – показывая рукой на приборы, спросил я его. Он в ответ кивнул головой.

– Где мы примерно находимся?

– Проходим Великие Луки.

– Серёжа, – толчком кулака в плечо я разбудил второго пилота. – Доложи авиадиспетчеру Пскова о пролёте Великих Лук.

Он доложил, но ответа я не услышал. Это означало, что у нас вдобавок ко всему отказала радиосвязь.

– Хорошо хоть двигатели работают, – то ли намекая на моё прошлое, то ли искренно радуясь, сказал борттехник.

Неожиданно прямо по курсу, ярко засветились облака. Столб света шириной в несколько сотен метров, простояв полминуты, медленно угас. В гробовом молчании мы продолжали лететь в неизвестном направлении. Через несколько минут показания курсовых приборов восстановились, и в наушниках послышался треск радиопомех. Затем мы услышали голос авиадиспетчера аэропорта "Псков". Он сделал нам замечание за то, что мы не доложили о пролёте очередного пункта маршрута. Серёжа уже был готов нажать на кнопку радиостанции для ответа, но я опередил его и извинился перед наземной службой за нашу невнимательность.

– Чего ты оправдываешься перед ними? – в полголоса возмутился мой помощник Сказал бы всё, как есть.

– Что я должен был сказать? Про яркий огонь появившийся перед нашим носом или про отказ приборов и радиосвязи? Пока мы сами не придём к единому мнению о том, что мы видели, докладывать ни о чем не следует. Как ты думаешь, Серёжа, что это было?

– Похоже на старт ракеты или на сверхмощный прожектор, – ответил он.

– Согласен, очень похоже. Только вот временный отказ электромагнитных приборов плохо с этим вяжется. Давай подумаем вместе. О грозовой деятельности в этом районе синоптики нас не предупреждали. Значит, это была не молния. Кроме того, в этой зоне нет ни магнитных аномалий, ни космодромов. Мало вероятно и то, что противовоздушная оборона страны запустила свою ракету в пределах воздушного коридора, используемого самолётами гражданской авиации. Ничем другим кроме, как встречей с неопознанным летательным объектом, это происшествие объяснить я не могу.

– Так бы и сказал авиадиспетчеру, что мы пропустили доклад о пролёте Великих Лук из-за встречи с инопланетянами, – стараясь скрыть улыбку, подсказал бортовой техник.

– И сразу же после посадки оказался бы в сумасшедшем доме, – ответил я.

И чтобы развеять повисшее в воздухе недоумение пояснил:

– Я ещё не встречал продолжающих летать лётчиков, кто рассказывал бы о встречах с НЛО. Таких смельчаков сразу снимают с лётной работы. А если они продолжают настаивать на своём, то их прячут в психиатрические больницы подальше от людей.

Штурман в знак одобрения моей позиции кивнул головой и от себя добавил:

– Только один или два космонавта открыто говорили о чём-то подобном. Так то они, Люди с "большой буквы", при жизни приравненные к богам. А это мы, скромные воздушные извозчики.

– Всё иронизируешь? Скажи лучше, во сколько рассчитываешь посадку, извозчик, – спросил Вадима радист.

– На аэродроме Пушкин славной Ленинградской области наш доблестный экипаж должен благополучно приземлить свою крылатую машину, – во время своего длинного вступления он производил подсчёты на штурманской линейке, сверяя записи в бортовом журнале с показаниями приборов, и, наконец, разродился точной цифрой, – через восемнадцать минут.

– Ура! – сказал второй пилот. – Я думал, что мы всю жизнь будем лететь.

– Да, денёк сегодня выдался длинный, но закончится он только в гостинице. Прекратить посторонние разговоры и приготовиться к снижению, – поставил я точку в их остроумных пикированиях друг на друга.

Уменьшая обороты двигателей, я прислушался к шелесту винтов. Намного приятней летать на самолёте, на котором работу силовых установок можно контролировать визуально. Только слегка повернул голову влево и пропеллеры стали видны через боковую форточку. Видимо, всю оставшуюся жизнь, переводя самолёт на снижение, я буду взглядом контролировать их: "Крутятся ли?"

Глава 10

Военная гостиница города Пушкина располагалась в самом центре города на четвёртом этаже здания, построенном в девятнадцатом веке. Поднявшись по крутым ступеням винтовой лестницы в офис, я позвонил в звонок вызова дежурного администратора, и пока мы ожидали Её Величество, у нас было время осмотреть интерьер предполагаемого места нашего проживания.

Последний раз гостиницу ремонтировали сразу после Второй мировой войны, а, возможно, после Первой, или ещё раньше, после Крымско-Турецкой.

Вдоль длинного коридора, стены которого были выкрашены в тёмно-синий цвет, располагались высоченные двери десятиместных номеров. Легкая тошнота подкатывалась к горлу при взгляде на железные кровати с продавленными панцирными сетками. Хотя причиной этого неприятного ощущения мог быть и запах из общего туалета, расположенного в конце коридора. Дверь его висела на одной петле и поэтому не закрывалась.

Всё это придавало военной гостинице вид общежития революционных времён. Для полноты картины не хватало только матроса в чёрном бушлате с маузером в деревянной кобуре, сидящего под красным флагом у входной двери.

Толстая администраторша, увидев в начале первого часа ночи мой экипаж, произнесла:

– Принесло вас на мою голову. Предупреждаю сразу – отдельных номеров у меня нет. Размещу вас только с подселением.

– Мы не можем жить в одном номере с чужими людьми, – запротестовал я. – У нас вся полётная документация на руках. А она под грифом "для служебного пользования". Кроме того личные вещи членов экипажа могут представлять интерес для посторонних.

– Да пусть ваша документация будет хоть под грифом "совершенно секретно". Мне до этого нет никакого дела. Оставляйте кого-нибудь в комнате, когда будете уходить. Администрация ответственности за сохранность вещей постояльцев не несёт, – невозмутимо сообщила она.

– Мы собираемся прожить здесь четверо суток, что же мне, по-вашему, вооруженный караул в комнате ежедневно выставлять?

– Молодой человек, делайте, что угодно. Можете отправляться и искать себе гостиницу по своему вкусу. А тут я командую. Так, что если вы останетесь у меня, то жить будете там, где я вам укажу, – пресекла она мою попытку отстоять наши права.

Я и раньше встречал такого рода ненавязчивое обслуживание и поэтому твёрдо знал, что дальнейшие переговоры не только бесполезны, но и опасны. Администраторша в любой момент может позвонить командиру военного гарнизона, размещённого в уютном городе Пушкин, и мой экипаж будет обвинён в поведении, порочащем высокое звание офицеров.

– Пошли отсюда, ребята. Пока машина, любезно предоставленная нам дежурным по аэродрому, не уехала, попробуем найти себе жильё лучше этого, – сказал я экипажу.

Вернувшись в микроавтобус, мы поинтересовались у водителя о возможности поселения в столь поздний час в другом месте.

– Отелей в городе много, но вам не все подойдут, – ответил он.

– В "Интурист" мы, конечно, не поедем, но в таком свинарнике как военная гостиница оставаться не хочется. Отвези нас, пожалуйста, в тихое место, подальше от центра города, – попросил я.

– Есть другая идея, – сказал наш ночной сопровождающий. – В ста метрах отсюда, в бывшем царско-сельском лицее, открыли новую гостиницу. До революции, работавшие на царской кухне китайские повара жили в своей небольшой деревне. Построили её по приказу царя Павла Первого прямо в парке. Недавно, администрация музея переоборудовала эти домики в отдельные коттеджи для туристов. Вам даже не придётся ежедневно встречаться с администрацией. Каждый домик имеет отдельный вход. Единственное неудобство заключается в том, что после одиннадцати входные двери коттеджей должны быть закрыты.

– Это, пожалуй, даже преимущество, а не недостаток, – заметил я. – Когда в подчинении такие молодцы как мои, то лучше иметь дополнительные рычаги управления ими.

Полусонные ребята даже не улыбнулись. На мою шутку они прореагировали дружным согласием поселиться где угодно, но только побыстрее.

Глава 11

Телефонный звонок прервал мой замечательный сон. Мне снилось, что моя жена и Мухина Светлана сидят вместе в большой ванной джакузи, обнимают и ласкают друг друга, а, увидев меня, они машут мне руками, предлагая присоединиться к ним. Я иду. По пути снимаю с себя одежду. Вхожу к ним в теплую воду и... тут трещит этот проклятый телефон. Кому и что нужно от меня в это прекрасное пятничное утро? Штурман даже не попытался поднять трубку, хотя телефон стоит на его тумбочке. Знает Васильев, что если это звонят нам, то сто процентов спросят командира.

Дежурный по целлюлозно-бумажному комбинату сообщил мне, что семь тонн газетной бумаги для нашего флота готовы и загружены в машину. Однако водитель этой машины на работу не вышел, так как у его сына сегодня свадьба. Поэтому, раньше чем в понедельник доставить груз на аэродром невозможно. Пока я слушал весь этот бред, голова моя была занята мыслью – чем занять экипаж в предстоящие три дня?

– Что будем делать в выходные, Вадим? – спросил я штурмана.

– Поехали в Ленинград, – ответил он.

– А остальные? – меня не покидали сомнения: стоит ли оставлять ребят без присмотра.

– Сами себя развлекут, не маленькие, – штурман знал их гораздо дольше чем я.

– Резонно. Тогда сходи, пожалуйста, пригласи всех членов экипажа в нашу комнату. Я для вас приятный сюрприз приготовил.

Васильев ушёл будить ребят, а я достал из ношеных носков спрятанные там доллары и отсчитал по сотне для каждого из них. С неудовольствием отметил про себя, что мне могло бы остаться больше, но у моего помощника Коваленко язык как помело. Он сначала говорит, а только потом начинает думать. Спрятав оставшиеся деньги в вонючий тайник, я придумал короткую речь о материальных интересах экипажа.

Через десять минут, ещё не отошедшие ото сна ребята стояли у стола посредине моего гостиничного номера.

– Если кто-то не доспал, прошу извинить, – сказал я. – Завтра и послезавтра доспите. Собрал я вас с утра пораньше чтобы объявить вам две новости.

Хорошую и плохую? – спросил Серёжа Коваленко.

– Нет, Серёженька, ты не угадал. Я имею для вас хорошую новость и очень хорошую. Сегодня мы ни куда не летим. Вылет переносится на после обеда в понедельник. У нас есть три дня на отдых. Это хорошая новость. Перед тем как сообщить вам очень хорошую новость я хочу сказать несколько слов. – Я подчеркнул важность момента минутной паузой. Народ стоял молча не зная куда я клоню. – Я никогда не спрашивал вас как вы решали "шкурные" вопросы летая под руководством Войцеховского. Это не моё дело. Сейчас я у вас командир, и я считаю, что раз мы в полётах делим риск поровну, то и деньги упавшие нам под ноги мы будем делить поровну. Но не забывайте о том, что быть членом моего экипажа это не только привилегия получать равную долю, но и обязанность хранить в тайне всё, что выходит за рамки служебных дел. – Я обвёл их взглядом. – А теперь каждый из вас получит по сто долларов.

Я подошел к столу вынул из кармана семь купюр и разложил перед ребятами. Последнюю я положил перед собой.

Коля Оноприенко взял со стола лежащую перед ним бумажку, посмотрел через неё на висящую над столом лампу и положил её обратно на стол.

Глазам не верю, – сказал он и протёр кулаками глаза.

Ребята дружно рассмеялись, забрали деньги и разошлись по своим комнатам, а мы со штурманом отправились в самый красивый город России.

Своим великолепием Ленинград не уступит Парижу и Вене. Построенный в начале восемнадцатого века царём Петром Алексеевичем Петербург на двести лет стал столицей Российской империи. Каждый последующий царь или царица старались сделать его похожим на лучшие европейские города. Здания и мосты, дворцы и музеи, всё, что составляло центральную часть города, является, без преувеличения, исторической и культурной ценностью мирового значения.

Мы шли по Невскому проспекту. Недалеко от Дворцовой площади наше внимание привлёк рекламный плакат, призывающий всех горожан и гостей Ленинграда посетить выставку неформальных художников. Заплатив чисто символическую цену за входные билеты, мы с большой долей скепсиса принялись осматривать произведения искусства наших современников. Я должен честно признаться: "рембрандтов" среди них не было. Останавливаясь у некоторых картин, мы вполголоса обменивались впечатлением. Большинство наших критических замечаний сводилось к тому, что мы и сами могли бы нарисовать "Чёрный квадрат", не хуже чем Малевич. Отдельным работам нельзя было отказать в смелости идеи, но в погоне за ней художник забыл о технике, на других же картинах техника была в порядке, но под слоем краски кое-где просматривались вертикальные и горизонтальные линии решётки, начерченной карандашом. То ли мастер очень спешил, то ли он абсолютно не уважал публику, понять было сложно. Не хотелось признаваться самим себе в отсутствии у нас вкуса. И мы продолжали искать ту работу, которая могла бы удовлетворить "дремучих дилетантов", взявшихся судить о новом изобразительном искусстве. Я уже начал жалеть о пяти рублях, отданных мной за входной билет, как вдруг нашёл ту единственную вещь, ради которой через месяц после описываемых событий привёл сюда весь свой экипаж.

На отдельном столике, в самом дальнем от входа углу зала, стараясь не привлекать лишнего внимания, стояла деревянная дощечка размером сорок сантиметров в длину и тридцать в высоту. На вырванном из западногерманского журнала двойном развёрнутом листе профессиональным фотографом были запечатлены: колбасы и буженина, сосиски и сардельки, прожаренные отбивные и мясо птицы, бараньи рёбрышки и филе из дичи, а на заднем плане стояли три бутылки хрена. Реклама просто кричала: "С этим хреном вы можете съесть всё, что угодно". А в левом верхнем углу этой залитой бесцветным лаком дощечки, был приклеен талон Ленинградского Городского Исполнительного Комитета на один килограмм сахара за март месяц 1985 года. Глубина мысли художника пронзала сердце русского человека насквозь.

Где справедливость?

В побежденной Красной Армией и впоследствии разграбленной союзниками Германии, хрен рекламируют к изобилию деликатесов, а в вымершем на две трети от голода городе, через сорок лет после победы, сахар по талонам распределяют, по одному килограмму в месяц.

Мы ушли с выставки в подавленном настроении и решили в следующий свой прилёт в Ленинград привести сюда наших ребят. Я даже деньги с собой привёз, с твёрдым намерением приобрести этот шедевр мысли. Но меня ожидало глубокое разочарование с одной стороны и гордость за свой вкус с другой. Когда я, в окружении членов своего экипажа, попросил администратора выставки помочь найти картину под названием "Хрен", он развёл руками и сказал, что она давно уже продана. Я, желая показать свой неподдельный интерес к этой работе, спросил его:

– Извините, я тоже хотел её купить, не могли бы Вы сказать, за какую цену она была продана?

– Это не секрет, – он открыл свой журнал и, найдя в нём нужный каталожный номер, прочитал: – Приобрела её Шведская национальная галерея современного искусства за сорок пять тысяч крон.

Я не имел ни малейшего понятия, дорого это или не очень, но понимал, что сорок пять тысяч каких-то шведских крон это больше, чем тридцать "полновесных" советских рублей, приготовленных мною для этой покупки.

Поздно вечером мы с Васильевым возвращались на электричке в Пушкин. Вадим положив свою голову на моё плечо и уснул. Я отрешенно смотрел на дверь, ведущую в другой вагон. В тамбуре стоял молодой парень. Он улыбался и смотрел на меня. Я улыбнулся ему, а он в ответ призывно кивнул головой, приглашая составить ему компанию. Я оглянулся, предполагая, что он зовёт не меня, но за моей спиной никого не было. Прислонив голову штурмана к окну вагона, я собрался подняться со своего места, когда сидевшая рядом со мной старушка спросила меня:

– Вы что, молодой человек, гомосексуалист?

От неожиданного оскорбления таким вопросом я, не найдя подходящих слов для ответа этой недобитой аристократке, отрицательно замотал головой.

– А ему от вас именно это и нужно. Он приметил, как ваш товарищ уснул на вашем плече, и принял вас за своего.

– Спасибо, женщина. Я из провинции, у нас там такого нет.

– Такое есть везде, – с сожалением в голосе сказала она. – Только в провинции они пока скрывают свою сексуальную ориентацию, а у нас, наоборот, выпячивают.

Глава 12

Субботний день начался с обильного застолья. Оставшиеся вчера в Пушкине члены экипажа решили отпраздновать первую командировку с новым командиром корабля грандиозной пьянкой. Не сказав мне о своих планах ни слова, они купили десять бутылок водки, две бутылки коньяка и двадцать бутылок пива. Всё это нам предстояло выпить сегодня. Задача была не из лёгких, поэтому мы решили не откладывать это мероприятие на вечер и уселись за стол в гостиничном номере радиста, когда часы показывали половину одиннадцатого утра. К восьми часам вечера я уже не мог ни пить, ни есть и предложил Вадиму немного прогуляться по парку. Не успели мы отойти от «китайских домиков» на сотню шагов, как нам повстречались две очаровательные молодые женщины.

– Добрый вечер ребята, – приветливо сказала одна из них. – Вы не сильно заняты?

– Для вас, девушки, мы свободны всегда, – ответил штурман и, чтобы не упасть, опёрся на меня рукой.

– Вы нас извините, – вступился я за него. – Мы с Вадимом перебрали слегка, но если мы можем вам чем-то помочь, то минут через сорок будем в полном порядке.

– Сомневаюсь я, что-то, – сказала вторая девушка.

– А зря, – Вадим старался изо всех сил казаться трезвее, чем был.

– Вы расскажите, в чём проблема, а потом мы вместе оценим наши силы, – как я себе нравился в тот момент.

– Сегодня утром мы приехали на автобусе из Москвы, на двухдневную экскурсию по Ленинграду. Весь день наша туристическая группа провела в музеях, а на ночь нас привезли в этот город и разместили в той же гостинице, где живёте вы. Но тратить время на сон жалко и мы решили собрать желающих съездить ночью в Ленинград посмотреть, как над Невой разводят мосты. Водитель автобуса сказал, что если наберём двадцать человек, то поедем, а если нет, то он даже ключ в замок зажигания вставлять не будет.

– Ну, и сколько вы уже собрали? – пьяным голосом спросил Васильев.

– Если вы согласитесь, то с вами будет четверо.

– Не густо, – подытожил я несложный арифметический подсчёт. – Давайте сделаем так: мы пройдёмся по парку и через час вернёмся сюда, а вы попробуйте уговорить кого-нибудь ещё. Если получится, то мы едем с вами, а если нет, то придумаем что-нибудь взамен разведённых мостов.

Получив от девушек согласие, мы с Вадимом пошли по широкой аллее Екатерининского парка среди вековых дубов и старинных скульптур.

К моему удивлению через час прогулки штурману стало значительно лучше. Но ещё больше меня удивило то, что когда мы подошли к гостинице, девушки нас уже ждали. Не трудно было догадаться, что поиски желающих провести ночь под открытым небом, даже в таком прекрасном городе как Ленинград окончились полным провалом. Моё предложение пройтись по парку нашло дружную поддержку искательниц приключений и мы, теперь уже вчетвером, отправились на прогулку вновь.

Я коротко рассказал о том, кто мы с Вадимом и чем зарабатываем себе на жизнь, предоставив возможность нашим новым знакомым рассказать о себе как можно больше.

Марина взяла меня под руку и увлекла в темноту парка. История её семьи была необычной и интересной. Одно только отчество, носимое ею, могло заинтересовать любого слушателя. Не так уж и часто встречаются в средней полосе России Марины Себастьяновны.

* * *

Себастьяну Хосе Веласко было всего лишь шесть лет, когда его и ещё три сотни таких же испанских мальчишек и девчонок вместе с ранеными советскими офицерами, воевавшими на стороне революционной армии Испании, погрузили на большой пароход в порту Барселоны. Шёл 1936 год. Его отец, командир пехотного коммунистического полка, погиб в боях под Мадридом за несколько месяцев до этого переломного дня. Мать, оставив сына на попечении своей сестре, ушла на фронт мстить «франкистам». А тётка отвела племянника в приют для сирот, откуда Себастьяна вместе со всеми остальными детьми забрали русские.

Четыре долгих дня шёл пароход от испанских берегов в Советскую Одессу. Чужие дядьки и тётки, говорившие на непонятном для него языке, два раза в день приносили детям еду. Сначала он не мог её есть. Всё казалось ему невкусным. Но вскоре голод вынудил его принимать пищу. Сойдя с корабля, Себастьян поездом доехал до Иваново, где и провёл следующие десять лет, учась в школе-интернате. Уже через месяц после приезда макароны и варёная картошка казались ему самой любимой едой на свете. После Великой Отечественной войны он переехал жить в Москву. И всю свою оставшуюся жизнь абсолютно искренне считал, что это самый лучший город в мире.

* * *

О себе внучка испанского командира полка, рассказывала менее охотно, чем о деде и отце. Типичная судьба москвички. Школа, институт, замужество, сын, работа. Инженерная должность на одном из оборонных предприятий. Верная подружка и ещё три или четыре временных подруг. Всё как у всех. Но душа постоянно просит чего-то большего. Праздников, фестивалей, танцев, карнавалов и, конечно же, приключений – обязательно с интригами.

"Да ты просто находка! – подумал я, радостно потирая руки. – Будут тебе и приключения, и интриги".

Вечер решили продолжить в гостях у девушек. Так было больше уверенности, что пьяные члены нашего экипажа не найдут нас со штурманом с предложением выпить с ними "на посошок".

От кофе, выпитого за несколько часов непринуждённой беседы, сердце билось так, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Спать не хотелось, но ложиться в постель было давно пора. Все ждали этого момента, но никто не решался сказать об этом прямо. Одно дело, встреча любовников где-нибудь в уютной квартире и совсем другое, когда такие же отношения развиваются при свидетелях. Мы со штурманом особыми принципами не страдали, но отсутствие подобного опыта явно сказывалось, и тогда я решился на импровизацию.

– Уходить нам с Вадимом не хочется, – начал я издалека. – Спать в свои постели вы нас не приглашаете, а время уже два часа ночи. Поэтому моё предложение будет таким: – я сделал паузу в надежде, что они всё же проявят инициативу. – Мы ложимся на одну кровать, а вы на другую.

Большей глупости придумать не смог бы даже последний идиот. Но я предполагал, что дурацкое положение, в которое я пытался поставить четверых взрослых людей, приведёт к критическому моменту, и всё разрешится само собой.

Так мы и поступили. Пролежав в одной кровати с Вадимом несколько минут, я понял, что рассчитывал на смелость девушек напрасно. Они лежали молча и, казалось, что если ничего не предпринимать, наша дружная компания уснёт. Всё это напоминало очень старый анекдот про охотников, которые, взяв с собой на охоту водку, принесли её назад только потому, что штопор забыли дома.

Я тихонько встал из постели, подошёл к подружкам, осторожно взял Татьяну за руку и вытянул её из-под одеяла. Когда она послушно поднялась, я, не теряя ни секунды, лёг на её место. По полу в направлении кровати Васильева зашлёпали комнатные тапочки девушки.

Остаток ночи пролетел быстрее реактивного истребителя.

Глава 13

На следующий день, ближе к вечеру нас разбудил мой сокурсник по лётному училищу Олег Сергеев. Москвички давно уехали на экскурсию, оставив на столе записку, что вернутся не раньше девяти вечера. В надежде, что нас никто не побеспокоит, мы с Васильевым решили выспаться на их кроватях. Но ошиблись.

Наш непрошеный гость служил командиром Ту-16-го на одном из аэродромов Черноморского флота. Прилетев на Пушкинский авиаремонтный завод в пятницу после обеда, он два дня разыскивал меня. Не обнаружив командира в его комнате и не получив вразумительного ответа от членов экипажа о предполагаемом месте моего нахождения, он решил обойти все гостиничные номера "китайской деревни", и ему наконец-то улыбнулась удача. Я смотрел на него и думал: "Чего это ты такой приветливый? Большими друзьями во время учёбы мы не были, за пять лет после выпуска из училища ни разу не встречались, откуда такое радушие? Даже две бутылки коньяка с собой принёс".