Текст книги "Великая сталинская империя"

Автор книги: Юрий Фролов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

И все же ныне, наконец, бесспорно доказано, что стреляли с советской стороны. Есть расхождение только в данных о количестве жертв. В списках личного состава войск, базировавшихся в Майниле 25–27 ноября, количество людей остается неизменным. Высказывалось предположение, что орудийные выстрелы раздались вследствие неосторожного обращения молодых артиллеристов с заряженными пушками. Но тогда почему их зарядили? И почему снаряды упали там, где находились наши бойцы? Или же это было непроизвольное наведение, так сказать – учебное? Тогда почему при учебной наводке орудия оказались заряженными? Словом – замкнутый круг.

Советские бойцы шутили, что уж «Маннергейма-то не обойти»! уже через неделю после начала боевых действий. Что же в действительности представляла из себя знаменитая «линия Маннергейма», где в декабре надолго увязли наши войска, прежде чем прорвались через супероборонительную систему Европы конца 1930-х годов?

«Линия Маннергейма» – это общее название огромной оборонительной территории длиной 130 км и глубиной 90 км. А собственно оборонительная линия, состоящая из дотов и других долговременных укреплений, называлась «позицией Энкеля» – по имени ее создателя, генерал-майора финской армии.

В общем же плацдарм Маннергейма насчитывал 296 железобетонных и 897 гранитных дотов. Широко использовались также и деревянные укрепления. Перед дотами – гранитные надолбы, непроходимые для всех типов легких и средних танков, дополнительно – несколько десятков рядов колючей проволоки. Все подходы к дотам заминированы. На территории укрепрайона были также заминированы все дороги и их обочины. Мины висели чуть не на каждом кусте, выходившем ветвями на дорогу. При отступлении из приграничных городков и сел финны минировали в домах каждую дверь и окно. Зачастую, как показывают многочисленные советские солдаты, финские жители при отступлении сами поджигали свои дома, чтоб они не достались красноармейцам для обогрева в лютые 30—40-градусные морозы и не могли использоваться как оборонительные пункты.

Опасаясь советского вторжения, финны предусмотрели все до тонкостей: даже лед Финского залива заминировали в пределах своей границы, чтобы исключить возможность обходных маневров наших войск. Западные военные эксперты единодушно считали, что в отличие от французской «линии Мажино» или германской «линии Зигфрида» обойти стороной или прорвать «линию Маннергейма» при существующих технических возможностях практически невозможно. Или почти невозможно.

Гитлеру его генералы, побывавшие в Финляндии и видевшие это чудо-оборонительную систему, докладывали, что для ее штурма потребуются усилия титанической армии, а на такие усилия в Европе, включая русских, не способна ни одна армия. Да и штурмовать такую глубокоэшелонированную и искусно спланированную оборону – значит лишиться всей армии. «На подобное никто не отважится», – примерно к этому заключению сводились оценки крупных специалистов по наступательному и оборонительному бою.

И, тем не менее, забегая вперед, скажем, что эта чудо-линия была взята нашими войсками.

Едва только начались советские военные действия против финнов, как Сталин тут же вспомнил о своем политическом маневре в Прибалтике. Во-первых, от исхода кампании зависело, удастся ли ему окончательно «осоветить» Прибалтику, во-вторых, почему бы в случае победы над финнами не пополнить «братскую семью народов» и «Финляндской ССР»? Но по своему опыту Сталин знал, что перемены государственной политической системы совершаются не сразу, так как это может вызвать социальный взрыв и гражданскую войну, а – постепенно. Так что для начала предстояло создать финское просоветски настроенное правительство.

Не дожидаясь, когда падут Хельсинки, Сталин назначил церемонию создания народного правительства Финляндии на 1 декабря 1939 года в только что захваченном поселке Териоки (ныне Зеленогорск). В этот день там было провозглашено создание так называемого народного правительства Финляндской демократической республики во главе с Куусиненом, одним из руководителей Коминтерна. С «правительством» Куусинена без всяких оттяжек был заключен договор о дружбе и взаимопомощи и конфиденциальный протокол, по которому советское правительство в обмен на часть финской территории к северу от Ленинграда и право аренды на 30 лет полуострова Ханко передавало Финляндии территорию советской Карелии площадью 70 тысяч квадратных километров. Оговаривалось также право СССР «держать на арендованной у Финляндии территории полуострова Ханко и примыкающих островов до 15 тысяч наземных и воздушных сил».

Все разыгрывалось по прибалтийскому сценарию, сочиненному в Кремле: сначала заключение договора о взаимопомощи, а спустя несколько месяцев – полная советизация республики с отставкой прежнего правительства, единодушными выборами «блока коммунистов и беспартийных» и торжественным заявлением сессии Верховного Совета СССР о приеме такого-то государства в качестве республики в состав СССР. Вот так коминтерновец Куусинен, проинструктированный Сталиным, создал самозванное правительство без всенародного ведома и начал торговать землей предков. Сразу скажем, что эта авантюра провалилась, поскольку Финляндия выстояла в войне, хотя и заключила мир на невыгодных для себя условиях, А самозванное правительство Сталин тихо, без лишнего шума распустил.

Когда народ Финляндии узнал о наглом политическом выпаде коммуниста Куусинена, за спиной которого ясно маячила фигура кремлевского вождя, в стране поднялась буря возмущения. Если хладнокровные, выдержанные финны завозмущались, то, ясное дело, авантюра Сталина заранее была обречена на провал. Большинство финнов выступили против коммунистического самозванного правительства и выразили решимость любой ценой отстоять независимость Суоми от диктаторской Москвы.

Слишком свежа была у народа память о времени, когда страна находилась под властью империи: при всех автономных льготах финны тогда не были полностью свободны и независимы. В ответ на ход Куусинена в Госсовете Финляндии начали дебатировать вопрос о возможности создания на территории Финляндии российского правительства, альтернативного сталинскому, во главе которого должен был встать А. Ф. Керенский или JI. Д. Троцкий!

Такого ошеломляющего ответа финнов Москва при всей своей прозорливости не ожидала. Советская пресса, чтобы невольно не вдохновлять уцелевшие в СССР антиправительственные элементы, всячески замалчивала события в финском Госсовете. Наоборот, появились лживые сообщения, будто по сведениям, полученным от трудящихся, перебежавших к Красной Армии, пролетариат и бедное крестьянство Финляндии «горячо одобрило создание правительства Куусинена». На самом деле как раз беднейшее финское крестьянство (которое на деле имело достаток выше нашего середняка до раскулачивания) активно и выступило против возможной большевизации страны. А все потому, что деликатная финская пресса в определенных дозах в свое время информировала население о результатах раскулачивания в СССР. Кстати, СССР так и остался единственным государством, которое признало «марионеточное» прокоммунистическое правительство Куусинена. Просуществовало оно чуть больше времени ведения боевых действий – немногим больше 100 дней.

Парадоксальная фраза «На Карельском перешейке танки использовать нельзя, но можно» родилась у наших неунывающих конструкторов, когда они анализировали результаты попыток широко использовать в финской войне танки. Во-первых, бронетехнику можно применять не на всяких ландшафтах, не при всех природных условиях. Так, вскоре выяснилось, что на Карельском перешейке использование танков почти бесперспективно, убыточно. Танки тонули в болотах, проваливались под лед, подрывались на минах, расстреливались при переправах через реки, вязли в снегу. С точки зрения тактики финны находились в необыкновенно выгодном положении, что позволяло им эффективно вести борьбу с советской бронетехникой. Дело в том, что на перешейке в изобилии встречаются высоты, на которые танк не может забраться из-за болотистой местности. Эти высоты у подножия минировались, и с высот можно было без помех обстреливать боевые машины из пушек. А танковую пушку для дуэли с противником так высоко поднять было технически невозможно.

Болота и озера на Карельском перешейке при постоянных морозах не замерзают до середины января. Многие озера не замерзают вообще. Так что, о каком эффективном танковом ударе по противнику можно было говорить!

И, тем не менее, финский конфликт дал возможность испытать нашу технику в самых суровых условиях, выявить все ее плюсы и минусы. Среди минусов был самый важный: моторы замерзали, из-за чего в ходе кампании более половины машин вышло из строя или их пришлось оставить противнику. После окончания кампании при обсуждении ее результатов в генералитете остро встал вопрос о создании морозостойких сортов дизельного топлива и масел. К 1941 году этот заказ нашими инженерами-химиками, специалистами по топливу и смазочным материалам был выполнен, что позволило при танковых боях с фашистами во время морозов нести меньшие потери в технике.

Советский легкий танк Т-26 был в то время самым массовым. Случай позволил ему часто иметь преимущество перед финнами: дело в том, что его по внешнему виду практически невозможно было отличить от финского танка «Виккерс». Этим наши командиры несколько раз умело воспользовались. Финнов-лыжников сбивало с толку то, что их собственные танки не имели опознавательных знаков. Только с января 1940 года финские танки и самолеты стали носить свастику. А танк Т-26 при всех недостатках для боя при крепких морозах все же показал себя надежным, лучше других моделей.

Финны тоже не очень эффективно применяли танки против Красной Армии. Например, в бою под Лебедевкой они потеряли 8 танков и не стали пытаться оттаскивать их для ремонта: приспособили их под долгосрочные бронированные огневые точки, зарыв предварительно в землю.

В ходе кампании, если говорить о наших потерях, но разным причинам около 20 наших танков и бронемашин, а также несколько самолетов оказались захвачены финнами как трофеи. Летом 1941 года эта техника использовалась ими при нападении на СССР.

Что касается технических испытаний, то как раз в финскую кампанию их проходили в боевых условиях новые советские танки КВ и СМК. КВ с честью выдержал испытания и пошел в серийное производство. В начале Второй мировой войны он был лучшим тяжелым танком мира. А танк СМК по странным причинам был создан в единственном экземпляре и был подбит глубоко в финском тылу. Через несколько недель нашим войскам его удалось отбить, потому что финны, тоже но странным обстоятельствам, совсем не тронули танк неизвестной им конструкции. Просто диву даешься: неужели их специалистам неинтересно было узнать, над чем сейчас работают советские конструкторы, чего добились? Ответа на этот вопрос мы не имеем. Но факт в том, что СМК был отбит. Эта модель была признана неперспективной, и ее отправили в Москву, где она и простояла в каком-то ангаре до пятидесятых годов. Потом о танке СМК вспомнили и… порезали его на металлолом. А ведь это был бы неплохой, уникальный экземпляр для музея истории советского танкостроения. Финны же в ходе кампании больше интересовались упомянутыми нашими машинами Т-26 и стремились захватить их неповрежденными.

Подбитый танк Т-26 во время зимней войны

В советских войсках было много татар, казахов и украинцев. Несмотря на суровый климат Северного Казахстана, где зимой тоже бывают сильные морозы, казахи мучились от финских холодов. Мучились и стойкие сибиряки, потому что часто было трудно нарубить дров для отапливания землянки, блиндажа, поскольку дровосеков подстреливали с противоположной стороны передвигающиеся финские снайперы. Те часто меняли позицию, чтобы их не засекли советские пулеметчики и чтобы не замерзнуть на одном месте. Между прочим, вырыть землянку в окаменевшей от мороза земле стоило целому отделению неимоверного труда. А жить в палатках было почти невозможно, потому что к таким боевым условиям у бойцов не было привычки. Обморожения рук, ног, частей лица стали массовым явлением. По словам А. Пияшева, его взвод из-за морозов дважды убывал до половины: обмороженных отправляли в санбат. Из первого набора взвода Пияшев потерял убитыми и ранеными всего пятерых, а 18 человек были обморожены в течение двух недель в январе.

Рассказывают, что почему-то украинские бойцы чаще всего сходили с ума только из-за темных ночей, длящихся на Карельском перешейке 16 часов. Этот факт показывает, что для ведения войны в Предполярье и Заполярье войска предварительно должны проходить и физическую, и психологическую адаптацию. Резкая перемена климата действует губительно на личный состав.

Немало людей в начале войны подорвались на финских минах, которые было трудно обнаружить под глубоким – по пояс, по грудь снегом. Первые миноискатели появились на фронте лишь в январе 1940 года. Это тоже свидетельствует о неподготовленности к войне в северных условиях. Колючую проволоку до конца войны приходилось рвать вручную, примитивными клещами, без специальных удобных приспособлений.

Рассказывают, как солдатам на марше давали поспать. Это потрясающая сцена, если ее представить. В нее даже с трудом верится, но это – истинный факт. Для того, чтобы спать на холоде, наши солдаты становились вплотную друг к другу по 40–50 человек. После этого их обвязывали канатом. Те, кто находился внутри круга, могли поспать стоя (!) в относительном тепле. Каждый час люди в круге менялись местами, не давая замерзнуть насмерть тем, кто находится снаружи. Не удивительно, что из-за таких условий для сна, когда нормально отдохнуть невозможно сутками, из-за сильных, доводящих до полной апатии морозов, люди сходили с ума…

Непосредственно в боях нашим пехотинцам доставляли массу неприятностей финские лыжники. Они практиковали способ бега без палок, чтобы оставлять руки свободными для оружия – в основном для автоматов «Суоми». При отходе они поворачивали автомат стволом назад. У наших солдат руки были заняты лыжными палками, а оружие висело за спиной. При неожиданном столкновении с противником в лесу требовалось время, чтобы освободить руки и взяться за оружие.

Как тактики, финны – большие мастера обходного боя, но как только сталкивались с таким же способом ведения войны, то сразу отступали, чтоб избежать больших потерь. Например, когда батальон финских лыжников при попытке «ударить в тыл» одной из наших окруженных дивизий в свою очередь вдруг сам был атакован с тыла советскими лыжниками, то не выдержал боя. И, не успев отступить, был уничтожен до последнего человека.

В воспоминаниях участников финской кампании часто мелькают эпизоды об участии в боевых действиях финских лыжниц. Их звали по разному: «ведьмы метели», «снеговые ведьмы». Они действовали как санитарки, связистки и радистки в составе мобильных финских подразделений. За радисткой в походе рацию нес мужчина, чтобы она не уставала. Стреляли они метко, порой не хуже снайперов, что подтверждают свидетельства самих финнов. В основном эти женщины – добровольцы из семей охотников. Но воевало их мало – не более трех рот на всех участках фронта. Так что рассказы о том, что это были специально подготовленные «налетчицы» и «снайперы» из боевых групп – обычный окопный вымысел. Женщины просто быстро передвигались на лыжах, умели отступать в критической ситуации и при этом из автоматов наносить урон красноармейским подразделениям. За всю кампанию, насколько известно, ни одна из таких лыжниц не попала в советский плен, но наши офицеры после боя видели убитых женщин-бойцов. Это уже их черное или белое везение. Вот так и родилась легенда об отчаянных «ведьмах метели».

В сильные морозы туго приходилось и советским пулеметчикам. Заправка водой кожуха пулемета «Максим» была делом невыгодным. У ручных пулеметов при долгой стрельбе ствол раскалялся так, что лопался на сильном морозе от резкого перепада температуры.

А советским артиллеристам немалых потерь из орудийного расчета и прикрывающей пехоты стоили уничтожения, подавления огневых точек. Бетонные доты финнов не пробивались с безопасного для нас расстояния ни танками, ни полевой артиллерией. Поэтому начальник Главного артуправления командарм первого ранга Г. И. Кулик приказал выводить на прямую наводку гаубицы, что противоречило всем правилам применения этого вооружения. Гаубицы вручную (каторжный труд, когда они тонут в снегу) подтягивались на расстояние 300–400 метров до цели. В результате прикрывающая пехота и члены расчета оказывались как на ладони перед снайперами, находившимися среди обороняющих дот. Потому при такой тактике без потерь было никак не обойтись. Но иного выхода не было, чтобы разрушить дот, мешавший наступлению пехоты.

В опасных, непривычных для советских солдат, особо суровых условиях средние и крупные подразделения, целые соединения несли огромные по сравнению с финнами потери. Иногда, чтоб занять какой-то небольшой плацдарм, наши части теряли в пять раз больше, чем отступившие потом финны, Естественно, что в наших войсках особого воодушевления не было уже к началу января 1940 года. Большие потери означали трибунал для командиров. Причем приговоры выносились жестоко, без учета обстоятельств, которые ни один даже трижды талантливый командир не смог бы переломить в свою пользу.

Вот один из таких мрачных примеров. Под Суимуссалми в окружение попала 44-я стрелковая дивизия советских войск. Из окружения удалось вырваться, но дорогой ценой: дивизия потеряла почти треть состава, а у финнов было менее тысячи убитых. Судьба командира и его помощников ясна из следующего приказа:

«Совершенно секретно

Начальнику Генерального штаба Красной Армии т. Шапошникову.

Докладываем: Суд над бывшим командиром 44 СД Виноградовым, начальником штаба Волковым и начполитотделом Пахоменко состоялся 11 января в Важенвара под открытым небом в присутствии личного состава дивизии. Обвиняемые признали себя виновными в совершенных преступлениях…

…Приговор к расстрелу был приведен в исполнение немедленно публично взводом красноармейцев. Выявление предателей и трусов продолжается. В 44 СД работает комиссия Военсовета, на обязанности которой лежит детальное расследование всех причин и обстоятельств поражения 44 СД.

Чуйков, Мехлис.

11 января 1940 г.».

С фамилией Мехлис мы уже сталкивались в главе о репрессиях против военных. Из приведенного доклада со вздохом можно заключить: если Мехлис взялся искать в 44 СД «предателей и трусов», то он найдет их и там, где их нет. Как-то один репрессированный, но выживший в лагерях полковник времен Отечественной В. Гарников сказал в годы «оттепели»: «Мехлис нашел бы «врагов» и среди больных стариков и грудных детей, если бы ему это поручил Сталин», – тем самым подчеркнув предвзятость и безжалостность, с которой действовал верный, но недалекий прислужник вождя…

В воспоминаниях о кампании особенно много уделяется внимания финским снайперам «кукушкам», которые, если верить некоторым источникам, чуть ли не переполовинивали советские пехотные взводы. Говорят о них и простые участники боев, дожившие до начала 90-х годов. «Кукушками» называли снайперов, ведущих огонь с дерева. По самой распространенной версии «кукушки» прятались в густых вершинах сосен в специально изготовленных тонкостенных деревянных коробках с запасом патронов и сухого пайка. С помощью хитро замаскированных вдоль ствола стропов снайпер мог самостоятельно в случае опасности быстро опустить короб на снег, встать на лежавшие в коробе лыжи и скрыться от преследования. Еще говорили об удобствах, с какими обустраивались «кукушки», безжалостно и метко косившие наших бойцов десятками за день.

Финский снайпер якобы был одет в две шерстяные теплые кофты, двойные ватные штаны и толстую куртку с мехом внутри и брезентовым верхом. Брезентовый верх куртки не коробился от сырости в резкую оттепель, как наша шинель. Из продовольствия у финна было несколько плиток шоколада, пачек печенья, сушеное мясо – пеммикан, термос с горячим кофе и фляга с водой или водкой. Весь день вражина прятался в коробе на дереве, изводил наших героев, а ночью спускался и уходил на лыжах тайными тропами греться в схрон. На «кукушек», если поверить, списывали порой до трети смертей.

Но сами финны относятся к этой версии не то что скептически, а иногда с неудержимым смехом. Потому что, если вдуматься, при таком способе ведения боевых действий прячущиеся либо рядом с передовой на нейтральной территории, а то и на нашей, практически не имели шансов на отход при его обнаружении.

Ведь обнаружить снайпера смог бы любой охотник, призванный в армию. «Кукушки» неминуемо бы становились мишенями для красноармейских автоматчиков, снайперов и мастеров стрельбы из ручного пулемета. А в камикадзе финны превращаться не хотели.

Когда после 1991 года еще более расширились наши контакты с финнами по всем культурным, научным и техническим отраслям, то группа наших историков довольно долго пробыла в Финляндии, исследуя вопросы советско-финской кампании 1939–1940 годов. Историкам удалось найти немало финских ветеранов этих событий. И все они утверждали, что «кукушки» на деревьях, тем более в лютые морозы, – просто фронтовой вымысел, легенда. Сами ветераны заверяли, что в жизни не встречали ни одного фронтового побратима, который бы говорил, что в 40-градусный мороз целый день просидел на дереве.

А советские ветераны настаивают, что «кукушки» были самым страшным оружием финнов в борьбе с нашей обмороженной, вязнувшей в снегах пехотой. И, тем не менее, своего рода «кукушки» были, только… наземные. В каждом доте, как правило, среди группы защитников находился один меткий стрелок, считай – снайпер. Вот такой «соколиный глаз» и наносил урон нашей пехоте, пока та по глубоким снегам подбиралась к доту, окружала его, пока советские артиллеристы подтягивали орудия на прямую наводку, чтоб «выкуривать» противника.

А вообще, честно говоря, вопрос «кукушек» – один из самых загадочных в короткой истории «странной зимней войны». И он ждет своего исследователя, который даст на него полностью исчерпывающий ответ. Впрочем, к «кукушкам» мы еще вернемся под конец нашего рассказа о «непопулярной» в советском народе финской кампании.