Текст книги "Дикая любовь"
Автор книги: Юрий Коротков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
– А что-нибудь осталось? Фотографии?
– Да нет, – пожала плечами заведующая. – Родных-то нет. А нам хранить ни к чему… Вот только, – встрепенулась она, – когда вещи разбирали – да какие там вещи! – у обоих одинаковую фотографию нашли. Артистка, что ли, тогдашняя, вроде Веры Холодной? Я помню, удивилась, оставила, все спросить у кого-нибудь хотела… – она пошарила в ящиках стола, в шкафу и достала, наконец, две пожелтевшие фотографии юной барышни в шляпке с вуалью, протянула одну Максиму, другую – Сью.
Сью осторожно стерла пыль с лица семнадцатилетней Пра.
– Может, вы знаете? – спросила заведующая. – А то мы тут с завхозом поспорили даже.
– Нет, – ответил Максим. – Наверное, артистка…
Когда Сью вышла из кабинета, тетка придержала в дверях Максима за локоть и негромко сказала, пряча глаза:
– Вы не сомневайтесь, мы документы-то оформим, все что положено… Вы же знаете, какие нам деньги собес дает – на еду старикам не хватает, на белье постельное. И гуманитарка не доходит, всю воруют… А тут две пенсии… Я же не себе в карман…
На голом, сиром кладбище без венков и оград они нашли две соседние могилы. Сью, сдерживая слезы, достала фотоаппарат, отошла подальше, чтобы в кадре уместились оба покосившихся креста, речушка за кладбищем в низине и церковь за рекой.
– Я не понимаю, – сказала она. – Они любили одну женщину, и оба ее потеряли. Они должны были любить друг друга в память о ней, а они всю жизнь ненавидели… Я думаю, отец Пра сделал умно, когда увез ее отсюда. Здесь страшно любить. Еще страшнее, когда тебя любят…
Около Галиного дома Сью отдала ему шлем. Максим, как обычно, потянулся поцеловать ее в щеку на прощание, но Сью покачала головой и указала на окна: – Не надо, Галя увидит… Бай! – она помахала от двери и ушла в подъезд.
Максим поправил провода на свечах. Уже включив скорость, хлопнул себя по куртке и вытащил из-за пазухи сумочку Сью…
В подъезде какой-то пацан с интересом разглядывал плакат об экономии электроэнергии.
Лифт тотчас открылся перед Максимом. Он удивленно глянул на табло – второй лифт тоже стоял на первом этаже. Максим поднялся на несколько ступенек по лестнице, крикнул наверх: – Сью!
Тишина.
Он сбежал вниз, тревожно оглядываясь. Толкнул стеклянную дверь в жилой коридор первого этажа – заперто. Шагнул было к обитой жестью двери подвала, и тут пацан неожиданно бросился на него сзади. Максим ударил его локтем. Распахнул дверь, тут же услышал в глубине подвала голоса и побежал, пригибаясь под нависающими сырыми трубами.
В тупичке, тускло освещенном зарешеченной лампой, извивалась на грязном бетонном полу Сью, над ней суетились, толкаясь, мешая друг другу, черные тени. С нее уже стащили джинсы, свитер вместе с лифчиком задран был на голову. Двое раздвигали ноги, прижимая колени к плечам, третий зажимал рот.
Максим с разбега ударил ближнего ногой под ребра. Другой вскочил, щелкнул выкидным ножом. Максим выбил нож, но сзади подоспел пацан из подъезда, и началась молчаливая драка в темноте. Максим упал, тотчас вскочил, прижимаясь спиной к стене.
– Стоять! – рослый парень выхватил наган и медленно двинулся на Максима, прикрывая лицо локтем. – Не дергайся!
Максим медленно отступал в глубь подвала. Один из парней бросился было на него, но тот, что с наганом, перехватил его и отшвырнул назад: – Тихо! Отвал! – держа на стволе Максима, он пропустил своих за спиной к выходу и последним исчез за дверью.
Максим, сбитый с толку их поспешным бегством, настороженно оглядываясь на дверь, побежал к Сью. Она уже сама шла навстречу в разорванной по швам, перепачканной бетонной пылью одежде, бессильно опираясь рукой о стену.
– Я боюсь! Уведи меня отсюда! – захлебываясь слезами, она вцепилась в Максима.
– Все… Все, успокойся… – Максим обнял ее и торопливо повел к выходу. Нажал было кнопку лифта, но Сью отчаянно замотала головой:
– Я не пойду к Гале! Уведи меня отсюда!
Губан догнал своих в конце двора.
– Разошлись, – вполголоса скомандовал он не оборачиваясь. – Ловите тачку – и быстро в интернат.
– Чего ты рванул? Урыли бы его на месте! – заорал Тарас, держась за разбитую скулу.
– Быстро разошлись, я сказал! Все, вечером увидимся… – Губан, оглядевшись по сторонам, пробежал между домами, прыгнул в машину. Попетляв по переулкам, выехал на проспект, здесь чуть расслабился, достал сигареты, прикурил и несколько раз глубоко затянулся.
– Ну? – спросила Маша с заднего сиденья.
Губан отрицательно мотнул головой.
– Твой мажор приперся… Уехал вроде. Чего забыл, не знаю…
– И что – ничего?!
– Раздели только.
– Подробно рассказывай! – велела Маша.
– Ну, затащили в подвал. Джинсы сняли, свитер…
– Она голая лежала? – допрашивала Маша.
– Да.
– На полу?
– Нет, на ковре персидском, – огрызнулся Губан.
– Он видел?
– Видел.
– Его не трогали?
– Нет.
– Смотри, я ведь узнаю…
Губан затормозил неподалеку от интерната. Вопросительно глянул в зеркало на Машу.
– Ты обещала…
– Ладно, – сказала она, помолчав. – Поехали.
В тесной квартирке Губана стены были сплошь, как обоями, заклеены плакатами с Брюсом Ли и Шварценеггером, обнаженными моделями, вместо люстры посреди комнаты висела боксерская груша, в углу стояла железная качалка со штангой. Из мебели только низкая тахта и столик с телевизором и видаком.
Маша с порога сразу подошла к тахте и встала, опустив руки. Губан, радостно-суетливый, принес с кухни бутылку шампанского и два фужера, поставил в изголовье, включил магнитофон, зажег ночник – сноп светящихся нитей.
– Давай быстрее, мне домой надо, – равнодушно сказала Маша.
Губан обнял ее. Маша отвела лицо. Он робко потянул вверх свитер. Маша досадливо вздохнула сквозь стиснутые зубы, оттолкнула его руки, сама сняла свитер, бросила на тахту и снова замерла, глядя в окно.
Губан медленно провел пальцами по ее плечам, по груди. Опустил руки.
– Я так не могу, – сказал он.
– В тот раз смог – не помер. Я тебе на шею вешаться не обещала.
Губан отступил и сел на тахту, опустив голову.
– Я тебя люблю, – тоскливо сказал он.
– Все? Можно идти? – Маша надела свитер и пошла к двери.
– Что мне делать, Марго? Скажи, что мне делать, я сделаю…
– Застрелись из своей железки, – спокойно ответила она, открывая дверь. – Только зарядить не забудь.
Сью в халате, с мокрыми волосами сидела на диване, обняв себя за плечи, всхлипывала и все никак не могла успокоиться.
– Может быть, вызвать врача? – встревоженно спросила мать из-за двери.
– Ничего не надо! Отстань! – крикнул Максим.
Он погладил Сью по голове, она уткнулась лицом ему в грудь.
– Я боюсь…
– Тихо, тихо… Все кончилось…
– Я боюсь… – всхлипывала Сью, у нее опять начиналась истерика. – Я не хочу к Гале. Я ее боюсь. Она меня ненавидит. Можно, я останусь у тебя?
– Конечно… Успокойся…
– Давай уедем… Я не хочу здесь больше жить, я боюсь. Я писала Пра о тебе, они нас ждут. Давай уедем вместе. Я здесь только из-за тебя. Я тебя люблю. Обещай, что мы уедем… – она, как щенок, тыкалась ему в лицо мокрыми губами, изо всех сил прижимая к себе, цепляясь за него, как за последнюю надежду на спасение…
Сью спала, устало свернувшись под одеялом. Максим осторожно вытащил руку у нее из-под головы и встал.
Сел в крутящееся кресло у стола, глядя на Сью.
Ударил пальцем по клавише – на мониторе компьютера возникло лицо Маши: «Привет!» Нажал еще раз – появилась надпись «Пока!» Заставки были разные: на «Привет!» Маша улыбалась, на прощание озорно подмигивала.
– Знаешь, у Сью неприятности, – сказал Максим.
– Да?.. – без интереса откликнулась Маша.
Они бродили по парку, по тем же аллеям, где недавно еще носились на мотоцикле, распугивая прохожих, и кружились по замершей карусели. Карусель была теперь заколочена наглухо досками, как брошенный дом, а мотоцикл до весны стоял в гараже.
Снега все еще не было, пожухлая осенняя трава на газоне замерзла и хрустела под ногами. Маленький пруд за низкой оградой затянуло льдом. Здесь осталась стая лебедей, опоздавших улететь в теплые страны, они плавали по черной воде у берега, а сторож длинным шестом ломал лед, расширяя полынью.
– У тебя хлеба нет? – спросила Маша. – Надо принести им в следующий раз…
– Представляешь, какие-то придурки напали на нее в подъезде. Хорошо хоть я вернулся, чисто случайно – она сумочку забыла… Она и так в шоке, выходить боится…
Маша молчала. Максим осторожно глянул на нее сбоку.
– Там темно было… Но, знаешь, мне показалось, что я по крайней мере одного из них раньше видел. У вас… Такой восточный…
– Шарипов, – беспечно сказала Маша. – А Тарасу ты классно в глаз засадил. До сих пор с фингалом ходит.
– Погоди… а ты откуда знаешь?
– А это я их наняла, – Маша на ходу тронула желтый лист, непонятно как удержавшийся на ветке до этих пор. – Жалко, ты не вовремя появился, все испортил… А рассказать, как я заплатила?
– Ты что… – Максим остановился как вкопанный, растерянно глядя ей вслед. – Ты серьезно?.. Ты действительно сумасшедшая?!
Максим догнал ее, схватил за руку и развернул к себе. Маша тотчас вскинула на него широко распахнутые глаза.
– А что она думает – приехала из своей красивой Америки, и здесь тоже все для нее? – ожесточенно заговорила она. – Думает, даром все получит, что хочет? Я тебя не отдам! Пусть сперва поживет, как я! Или сразу пусть уматывает! Я еще не такое придумаю!
– Что ты… Успокойся… – Максим не на шутку испугался. Он впервые видел ее такой. – Ты, наверное, подумала… Все равно, зачем же так… Я только тебя люблю, ты же знаешь… – торопливо говорил он, глядя в ее темные, остановившиеся глаза, и видел, что все слова – впустую, мимо.
– Да?.. Где она сейчас?
– Дома. У Гали, – соврал Максим.
– Иди сюда! – Маша подтащила его к автомату. – Звони!
– Успокойся…
– Я спокойна! Скажи все это ей! Ну! – Маша сняла трубку и сунула ему в руку.
Максим не умел врать – не научился, нужды не было. Машу нетрудно было обмануть, и все же он отводил глаза, мучительно медлил.
– Ну!
Он медленно набрал номер.
– Дай! – Маша забрала трубку, дождалась голоса Гали и снова протянула ему.
– Галя? Сью позови, пожалуйста… – Максим опустил глаза под немигающим взглядом Маши.
– Кого? – язвительно спросила Галя. – А может быть, ты мне ее позовешь? Я бы хотела ей сказать пару слов. Кстати, в школе интересуются, почему ее нет. И учти – пока она здесь, за нее отвечают мои предки!.. Алло!..
Максим выдержал достаточную паузу, набрал побольше воздуха.
– Я хочу тебе сказать, что я никогда тебя не любил и не люблю! – отчеканил он. – Я люблю совсем другого человека и буду всегда ей верен!
– И пусть убирается в свою вонючую Америку! – требовательно подсказала Маша.
– Отваливай в свою любимую Америку, и чем быстрее, тем лучше! – закончил Максим и нажал на рычаг.
– Вы совсем там с ума посходили? – опешила Галя. – Алло!.. – она со злостью бросила трубку.
– Ну, теперь успокоилась? – спросил Максим.
Маша мгновенно затихла, снова превратилась в маленького беззащитного ребенка. Она виновато посмотрела на него снизу вверх:
– Ты меня любишь?
– Ты же знаешь.
– До самой смерти?
– Конечно.
– Пойдем к тебе?
– Я же сразу сказал – сегодня нельзя, – отводя глаза, сказал Максим. – Давай еще погуляем…
– Го-орько! – заорал Майк.
– Мимо, – ответил Максим. Они со Сьюзен сидели во главе стола, за которым собрались одноклассники.
– Кончай темнить, Макс! По какому поводу сейшн?
– А тебе обязательно повод нужен?
– Чисто информативно. В наше время без серьезного повода такого, – обвел глазами Майк праздничный стол, – не бывает.
– Ма, хватит бегать! – крикнул Максим.
Мать откликнулась с кухни, мимоходом выдернула шнур непрерывно звонящего телефона и тоже села за стол.
– Ну, все сидят?.. – Максим переглянулся со Сью. – В общем, мы собрали вас…
– …господа, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие… – опять встрял Майк.
– Это для кого как, – усмехнулся Максим. – Дело в том, что мы со Сьюзен улетаем, – ровным голосом сказал он. – Так что это – отходная.
– Когда?
– Послезавтра.
За столом стало тихо. Галя, кажется, просто потеряла дар речи.
– Ничего себе… Ну, вы дали!.. – все загалдели разом.
– Я просила не говорить заранее, – сказала Сью. – Мы решили объявить вам сегодня.
– Погоди, Макс, а школа, а экзамены?
– Я должна сказать, что это была моя инициатива, – ответила за него Сью, – Я хотела уехать как можно быстрее. Мы закончим там мой колледж. Это хорошая частная школа. За Максима заплатит компания моего отца. А потом мы вместе будем поступать в университет…
Мать вышла на звонок; вернувшись, чуть заметно кивнула Максиму на дверь и развела руками.
Одноклассники продолжали обсуждать новость, Майк обмахивал кого-то салфеткой, как боксера после нокдауна, только Галя проводила Максима взглядом…
За порогом, прислонившись спиной к стене, стояла Маша.
– Она у тебя?
– Да… Там много народу. Собрались с ребятами… Ты почему не позвонила?
– Я сто раз звонила! Я каждый день звоню! Я не могу без тебя так долго!
– Ну действительно, нет времени! – прижал Максим руки к груди.
– А на нее есть? – указала Маша на дверь. – Я ее убью.
– Тише…
Из квартиры выглянула Галя.
– Что?! – крикнул Максим.
Галя усмехнулась и исчезла.
– Иди сюда, – Максим увел Машу к лифту. – Я хотел с тобой спокойно поговорить. Давай я завтра приеду и…
– Сейчас, – потребовала Маша.
– Неудобно, я там ребят бросил…
– Нет, сейчас!
– Хорошо, – решился Максим. – Я не хотел тебе говорить, пока не узнал наверняка… Только обещай, что ты будешь слушать спокойно, пока я все не объясню. Обещаешь?
– Да.
– Я должен на какое-то время уехать. Ну… года на два, на три…
Маша качнулась назад, в ужасе распахнув глаза.
– Куда?
– В Америку.
– С ней?!
– Да при чем здесь с ней! Что ты заладила – она, с ней! – раздраженно сказал Максим. – Да, с ней, но дело не в этом…
– А я?! Ты меня бросил?
– Да послушай! Ты же обещала… Дело в том, что отец Сьюзен работает в большой компьютерной фирме. Самой знаменитой, самой престижной фирме, понимаешь? Он даст мне работу. Здесь мне ничего не светит, понимаешь? Нам с тобой ничего не светит! Здесь не нужны мои мозги, здесь не нужны программисты, здесь нужны счетоводы! А я хочу, чтобы мы с тобой хорошо жили, чтобы ты ничего не боялась…
– Мне ничего не надо!
– Ты что, не понимаешь? Это другая жизнь, другая планета…
– Мне ничего не надо! – отчаянно мотала головой Маша. – Не бросай меня!
– С чего ты взяла, что я тебя бросил? Я вернусь за тобой. Мне только зацепиться, только забить место для нас, и я вернусь за тобой! Мне никто не нужен, кроме тебя, я клянусь!
– Я тебе не верю! Мне ничего не надо! Я хочу быть с тобой, я умру без тебя! – не слушая, кричала Маша.
Максим устало выдохнул и опустил руки.
– Хорошо, – тускло сказал он. – Я никуда не еду, хорошо. Только успокойся…
– Я тебе не верю! Скажи это ей! Пойдем, ты скажешь это ей!
– Не будь дурой, в самом деле. Там людей полон дом. Самое время для объяснений… Смотри, вот мой билет, – он вынул из кармана яркую книжицу. – Видишь: «Панамерикен», Москва – Нью-Йорк… – он аккуратно порвал глянцевые листы надвое.
Маша выхватила у него обрывки, яростно рванула еще и еще раз и сунула обратно:
– А это брось ей в морду!
– Хорошо, – терпеливо сказал Максим. – Подожди пару дней, ладно? Провожу ее, и все будет по-старому.
Маша обняла его, еще дрожа всем телом…
Мать выглянула из двери и обомлела, увидев целующихся Максима и Машу. Постояла, не зная, что делать, и тихонько прикрыла дверь. Вернулась в комнату, деловито оглядела стол: – Я надеюсь, горячее все будут? На диету еще никого не посадили?
– А Макс-то куда пропал? – обернулся кто-то.
– У нас своя свадьба, у них своя свадьба, – как бы про себя, но достаточно громко сказала Галя.
– Как? – спросила Сью.
За столом все понимали, что происходит, и Сью неловко себя чувствовала под взглядами одноклассников. Она приподнялась было, но мать усадила ее обратно.
– Давай выпьем, Сью, – отец налил ей шампанского. – Когда еще вместе соберемся…
Максим вернулся, сел на свое место рядом с ней.
– Зачем ты порвал расписание? – удивилась вдруг Сью.
Максим только сейчас заметил, что все еще держит в руке глянцевые обрывки.
– Порвал – и порвал! – раздраженно ответил он. – Я что, отчитываться должен?
Сью вскинула на него изумленные глаза.
– Извини, – спохватился Максим. – Под руку попалось…
Ночью за своим столом он быстро просматривал книги и журналы, складывая нужные в стопку.
Сью сидела на диване. Круг света от настольной лампы не доставал до нее, лицо ее было в тени.
– Это она приходила? – негромко спросила Сью.
– Да, – чуть помедлив, ответил Максим, не оборачиваясь.
– Ты говорил, что вы давно расстались…
– Не волнуйся, она больше не придет.
Сью встала и бесшумно прошлась по комнате. Присела рядом с Максимом на корточки, чтобы видеть его лицо.
– Я все замечательно придумала! – она неуверенно улыбнулась. – Я попробую поговорить с отцом… У нас в Америке очень хорошие клиники. Может быть, мы сумеем устроить ее в хорошую клинику недалеко от нас…
– Не лезь в чужие проблемы! – Максим отшвырнул журнал. – Ты все равно ничего не понимаешь!
Сью по-прежнему внимательно смотрела ему в глаза.
– Ты никогда не говорил, как ты ко мне относишься… Ты меня любишь?
– Конечно, – Максим выдержал ее взгляд, улыбнулся и поцеловал ее.
Утром, когда Максим вышел на кухню, мать резала пирог, отец, как всегда опаздывая, одновременно допивал кофе, читал газету и краем глаза смотрел «Новости».
Максим отломил горбушку.
– Не ешь стоя, сядь по-человечески, – сказала мать. – И Сью позови.
– Сейчас… – Максим глянул в сторону своей комнаты. – Па, у меня к тебе просьба. Позвони директрисе, объясни… Я не знаю, что Машка сделает, если узнает. Самолет взорвет! Пусть она присмотрит за ней пару дней.
Отец отложил газету.
– А давай-ка ты сам будешь разбираться с этими делами, – сухо сказал он. – А то не по-мужски получается: попользовался девочкой, а грязь за тобой я должен убирать?
– Грязь? – Максим замер, глядя на него. – Вы же мечтали, чтобы у нас это кончилось! – заорал он. – Вы же оба отпали, когда я сказал, что мы с Машкой поженимся, а теперь – грязь?!
– Тише… – мать торопливо прикрыла дверь.
– Я не знаю, кого мне больше жалко – Машу или эту дуру американскую, которая даже не понимает, что ты ее обманываешь…
– А меня тебе не жалко?
– Тише! – взмолилась мать. – Там же все слышно…
– Ты хоть понимаешь, что такое «Майкрософт»? – понизил голос Максим. – Это… это будто тебя из многотиражки Урюпинского заборостроительного завода приглашают в «Нью-Йорк таймс»! Так понятно? Мы здесь на тридцать лет отстали, и каждый год еще на десять отстаем! Я не хочу всю жизнь в бирюльки играть, я не хочу жрать то, что там давно прожевали и переварили! Я же не за халявой еду, не в бассейне мраморном плавать – я работать хочу!.. – он пошел было, но тут же обернулся. – А эти двое идиотов, несчастные влюбленные, Анциферов с Антоновым! – зло засмеялся он. – Всю жизнь целовали портрет любимой, чтобы сдохнуть в богадельне! А любимая-то умнее оказалась – пока они тут страдали и собачились, она в Америке бизнес делала! Спасибо, это не для меня! Жизнь-то не из одной любви состоит!
– Дело не в этом… – начал было отец.
– В этом! Всю жизнь хотите и рыбку съесть, и… красиво выглядеть! «Грязь»!
– Не смей на меня голос повышать! Щенок!
– Давайте, в конце концов, я позвоню в интернат, – сказала мать.
– Не надо! Без вас обойдусь! – Максим схватил телефон и ушел в гостиную, захлопнув за собой дверь.
Решительно набрал номер.
– Здравствуйте, Раиса Николаевна. Это Максим…
– Давно тебя не слышала. А Маша на уроках. Я передам, чтобы она тебе перезвонила.
– Не надо, Раиса Николаевна. У меня просьба к вам… Я завтра улетаю в Америку. И я хочу вас попросить… – Максим все-таки замялся, засуетился. – Вы понимаете… Я не хотел бы, чтобы Маша…
– Алло, не слышу! Маша на уроках, но я могу ее вызвать.
– Раиса Николаевна! Алло!.. – Максим нервно дернул шнур. – Так слышно?.. Раиса Николаевна, я завтра улетаю! Надолго! – раздельно, по словам, начал кричать он, оглядываясь на дверь. – И я вас прошу…
– Не слышно!
– Я перезвоню сейчас!
– Максим, если ты меня слышишь: здесь барахлит телефон. Если что-то срочное – зайди сам, дорогу знаешь. Если нет – я передам Маше, что ты звонил, она тебя найдет…
Максим бросил трубку.
– Что-нибудь случилось? – спросила Сью, когда он вошел в комнату.
– Ничего. Все о’кей… – Максим надевал куртку. – Я сейчас вернусь.
Воровато оглянувшись, он перелез через ограду у глухой торцевой стены интерната и пошел вдоль стены, чтобы не маячить под окнами. В вестибюле, отступив под лестницу, переждал шумную компанию старшеклассников, бегущих в спортзал…
– Слушаю тебя, – вежливо улыбаясь, сказала директриса. Она внимательно смотрела на сидящего напротив Максима.
В приемной у секретарши противно скрежетал принтер.
– Раиса Николаевна, – негромко, четко начал Максим. – Я хотел сказать, что завтра я улетаю в Америку. Маша не знает, что все уже решено. Если она узнает, она придет и… Вы понимаете, вы ее знаете… Она ничего уже не сможет изменить, у меня билет на руках, виза… В общем, я не хотел бы, чтобы были какие-то эксцессы. Я думаю, вы тоже не хотите.
– Что же мне – под арест ее посадить? – спросила директриса.
– Не знаю. В конце концов, вы за нее отвечаете.
– А ведь ты обещал мне, помнишь?..
– Я не могу быть всю жизнь ее нянькой. В конце концов, у меня есть свои планы, моя профессия…
– Я все прекрасно слышала по телефону. И все поняла, – спокойно сказала Раиса Николаевна. – Просто я хотела посмотреть, с какими глазами ты все это будешь говорить, мальчик… А ты молодец. Пришел. Я думала – не придешь… Во всем надо быть последовательным. Даже в подлости.
Она поднялась. Максим тоже встал.
Директриса неторопливо обошла стол, размахнулась и изо всех сил ударила его – хотела по щеке, получилось пятерней по всему лицу, Максим даже качнулся.
– Это от нее, – пояснила она деловито. – Поскольку у нее не будет возможности. А теперь – пошел вон! – она распахнула дверь. – Пошел вон, подонок!!
Секретарша с жадным любопытством выглядывала из-за компьютера.
Максим стоял на месте, опустив голову.
– Я могу надеяться, что… – начал он.
– Не бойся, мальчик. На тебя мне наплевать, но я не прощу себе, если потеряю ее. Из-за такой мрази. Пошел вон!
Она захлопнула дверь кабинета. Максим исподлобья глянул на секретаршу, повернулся на негнущихся ногах и вышел.
Маша с директрисой, обе в рабочих синих халатах и косынках, с кисточками и ведром краски спустились в закуток под лестницей. Стены здесь были изрезаны ножом и ребром монеты, густо исписаны шариковой ручкой: инициалы, несложные уравнения интернатской любви, «Раиса – сука», похабные рисунки, следы от затушенных бычков, даже на потолке кружки копоти от брошенных на пластилиновом шарике спичек.
Раиса оглядела вернисаж.
– Когда это у Шарипова с Криворотовой любовь была? – удивилась она. – У нее вроде с Тарасовым уже два года.
– Да не любовь – так… неделю… – откликнулась Маша. – Летом, когда Тарас в КПЗ сидел.
Директриса указала на крупные каракули: «Марго – смерть за измену!», обмакнула кисть и закрасила первым мазком. Маша начала от лестницы, старательно водя кистью вверх и вниз. Директриса двинулась ей навстречу.
– Знаешь, – сказала она, – я раньше поражалась вот этому, – кивнула она на картинную галерею. – Устроим субботник – все вместе, глаза горят, красим, только брызги летят. Кто быстрее, у кого лучше выходит? Чисто, красиво, все рады… А наутро уже порезано, еще высохнуть не успело… Я понять не могла, кричала, разорялась. Ведь свой дом! Неужели на роду у нас написано в грязи жить? Или чистота глаз режет – пока углы не засрешь, душа не успокоится?.. А потом перестала удивляться. Стала просто брать краску и красить. И так всю жизнь – крашу, крашу… Они режут, а я крашу…
Весь дом был на уроках, только на втором этаже, у малышей, время от времени перекатывался из конца в конец коридора гулкий топот.
– Когда первый год работала, только после училища – планы грандиозные, куда там Макаренко… Подружилась со своими пятиклашками, они, как утята, за мной ходили. Старшие к ним не совались – знали, за любого из них по стене размажу… Как-то зашла в номер к мальчишкам – в Риге, я экскурсию для них из шефов вытрясла – а они вдруг налетели вдесятером… Четверо на руки, на ноги сели, один голову держит, остальные одежду по лепесточку сощипывают… И знают, гаденыши, что я ни на помощь не позову и ничего им не сделаю – на меня же помои польются: взрослая тетка со шпингалетами не справилась… Нормальные причем пацаны, не шпана, все хорошо потом устроились, никто не сел. У одного дочка в балетном училище… Думала, не переживу… – она усмехнулась. – Ничего. Закрасила… Никому никогда не рассказывала. Только вот тебе…
Дирекриса помолчала.
– Но, знаешь, чем дальше, тем больше кажется, что все – краска кончается…
Под лестницу заглянула секретарша. Маша встрепенулась было ей навстречу.
– Раиса Николаевна, контейнер с гуманитаркой пришел.
Директриса положила кисть.
– Ты продолжай пока, – кивнула она Маше. – Вернусь – догоню… – она ушла за секретаршей, деловито уточняя что-то на ходу.
Через минуту чужие острые каблуки быстро простучали мимо по коридору, вернулись и остановились у Маши за спиной. Она оглянулась: Галя, насмешливо склонив голову, разглядывала ее забрызганный краской наряд.
– Красишь? – спросила она. – Ну-ну…
Маша медленно окунула кисточку в ведро, сняла лишнее о край.
– А между прочим, твой любимый сегодня улетает с ней. Насовсем… В полвторого самолет, из Шереметьева… Если, конечно, тебе это интересно.
Маша с деревянной спиной молча продолжала работу.
– А летом поженятся. Мать ей уже платье шьет… Платье – абзац, она мне в каталоге показывала: вот здесь кружева, а снизу воланы, воланы до самого пола. Шляпка тоже кружевная, с вуалью, и перчатки до локтя. В церкви будут венчаться…
Маша, как робот, размеренно водила кистью вверх и вниз, вверх и вниз по одному и тому же месту.
– Думаешь, мне тебя жалко? – спросила Галя. – Да ни капли! Ни капельки! Так тебе и надо, дура! Одно слово – придурочная! Я не знаю, что бы я сделала, если бы у меня вот так парня увели. А ты крась, крась…
Только когда шаги ее затихли, Маша опустила кисть и обернулась, с застывшим, как маска, белым лицом и темными глазами…
Уже без косынки и халата, в одних тонких трениках она спрыгнула в палисадник из окна. Поодаль, у крыльца стоял трейлер с яркими надписями на чужом языке, оттуда слышался командирский голос директрисы…
Маша нетерпеливо звонила в дверь к Губану.
– Марго? – остолбенел тот на пороге с глупой улыбкой.
Маша молча прошла в квартиру, встала, привалившись спиной к зеркалу в прихожей.
– Что случилось? – Губан тревожно заглянул снизу ей в лицо.
Из кухни высунулся стриженый парень с бычьей шеей.
– Чего там?.. О-о! – оценил он Машу. – Что за телка!
– Отвали! – крикнул Губан. – Что случилось, Марго? – Он встряхнул Машу за плечи.
– Пусть уйдут, – сказала она.
Губан кинулся на кухню, там начался крутой разговор. Мимо Маши прошли к двери трое в спортивных костюмах, одинаковые, как кегли.
– С телкой кувыркаешься, а счетчик стучит… – недовольно сказал один.
– Потом, ладно, завтра разберемся… Пока, давай! – Губан суетливо выпроводил их и провел Машу в комнату. – Ну?
– Он меня бросил… – бесцветно сказала Маша.
– Кто? – спросил Губан, а физиономия его сама собой уже расплывалась в счастливой улыбке. – Мажор твой? Пижон дешевый? Я тебя предупреждал! Я же сто раз говорил – попользуется, падла, и отвалит!.. Хочешь – пойдем! – он кинулся натягивать куртку. – Только из дома его вызови, я его, как Бог черепаху…
– Уже улетел с ней…
– С кем? С этой рыжей? – Губан счастливо засмеялся. – Да он же дурак, Марго, дурак! Он же сам себя наказал! Марго, бедная моя, милая… – он схватил Машу, стал торопливо целовать. – Никому тебя больше не отдам! Сам пойду к Раисе, уломаю. Я тебя теперь не отпущу! Хочешь, завтра прямо распишемся…
Маша чуть заметно кивала.
– А про него забудь!.. Ну, хочешь, уедем? Долги соберу, займу еще, и рванем в Сочи – там тепло, люкс на двоих, балкон на море, халдеи на цыпочках… Я тебя, как куклу, одену, только пальцем будешь показывать, чего хочешь, только на тебя пахать буду… – он дрожащими руками расстегивал ей блузку.
Маша вяло оттолкнула его.
– Разит от тебя, как от козла. У тебя воды нет?
– С тачкой весь день возился, – виновато засмеялся Губан. – Сейчас… Подожди, я сейчас… – он выхватил из стенного шкафа новое полотенце и кинулся в ванную. – А я ждал… Не поверишь, каждый день ждал, что придешь – хоть сейчас, хоть через год. А иначе – не по правде, несправедливо, иначе – за что мне?..
Он еще что-то говорил, захлебываясь словами, но как только послышался шум воды из душа, Маша вдруг ожила. Она быстро огляделась в квартире, обшарила куртки в прихожей, нырнула в шкаф. Нашла толстую пачку денег. Ощупала стопку постельного белья, потом принялась вываливать шмотье с полок на пол. Опрокинула ящик с кассетами, содрала покрывало с дивана. Метнулась на кухню…
Уже в толстой кожаной Губановой куртке, достающей ей почти до колен, она тихонько закрыла на щеколду дверь ванной, где слышался еще душ и счастливый голос Губана, и выскользнула из разгромленной квартиры.
Она отчаянно махала мчащимся мимо машинам, бросалась прямо под колеса. Машины визжали тормозами, шарахались в сторону, шоферы беззвучно матерились за стеклом. Наконец остановился новенький белый «мерседес». Маша распахнула дверцу: – Шереметьево!
– Сколько? – лениво отозвался водила, повернув к ней узкие темные очки.
– Тысяча, – наугад сказала Маша, она ни разу в жизни не ездила на такси, не знала, сколько надо платить и где аэропорт.
Тот молча врубил скорость.
– Десять! – крикнула Маша.
– Поехали.
Маша прыгнула на сиденье.
– Только быстрее. Пожалуйста! Я вас очень прошу, быстрее, быстрее…
Машина с места бесшумно набрала скорость. Маша сидела, напряженно подавшись вперед, глядя на дорогу. Водитель покосился на нее и только теперь заметил дешевые треники с пузырями на коленях и стоптанные туфли на босу ногу. Когда остановились на красный, подозрительно спросил: – А деньги-то у тебя есть?
– Что? – обернулась Маша.
– Бабки покажи!
Маша вытащила пачку. Водила присвистнул. Маша и сама только сейчас увидела под рублями зеленые долларовые бумажки. Комкая, запихнула деньги обратно в карман.
«Мерседес» миновал пост ГАИ на границе города и помчался дальше по шоссе. Ночью наконец выпал первый снег и уже шел не останавливаясь, валил крупными хлопьями, будто наверстывал потерянное время; в городе его сразу закидали рыжим песком, сгребли с тротуаров, закоптили выхлопными трубами, а здесь он лежал на полях до горизонта, на еловых лапах, на каждой самой тонкой веточке. Яркий белый свет слепил глаза, он погасил все остальные краски – за одну ночь мир стал черно-белым.
