Текст книги "Николай Гоголь. Жизнь и творчество"

Автор книги: Юрий Манн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Yu. V. Mann

Nikolai Gogol: His Life and Work

Russian Reader with Explanatory Notes in English

Russky Yazyk Publishers Moscow 1988

Н. В. Гоголь. Рисунок А. Иванова. 1847.

В. А. Гоголь, отец писателя. Портрет работы неизвестного художника. Первая четверть XIX в.

Василий Афанасьевич Гоголь был разносторонне одарённым человеком. Он сочинял комедии, занимался садоводством, был прекрасным рассказчиком.

М. И. Гоголь, мать писателя. Портрет работы неизвестного художника. Первая четверть XIX в.

«Это было доброе, нежное, любящее существо, полное эстетического чувства, с лёгким оттенком самого кроткого юмора.» (С. Т. Аксаков)

Дом в местечке Сорочинцы Миргородского уезда Полтавской губернии, где родился Н. В. Гоголь. Фотография. 900-е годы.

Здесь в доме известного украинского врача Трофимовского (Трахимовского) родился Н. В. Гоголь.

Река Псёл. Фотография.

«…Вижу милую родину, вижу тихий Псёл, мерцающий сквозь лёгкое покрывало.» (из письма Н. В. Гоголя к родителям).

Флигель в усадьбе Д. П. Трощинского, где устраивались домашние спектакли. Фотография. 900-е годы.

«Иногда экспромтом сочиняли комедии и играли в Кибинцах в театре Трощинского… в нём играли и дворовые люди очень хорошо, но больше были благородные актёры…» (из письма М. И. Гоголь С. Т. Аксакову).

Н. В. Гоголь-гимназист. Гравюра по рисунку неизвестного художника. 1827.

«Николая Васильевича Гоголя… я знала мальчиком всегда серьёзным и до того задумчивым, что это чрезвычайно беспокоило его мать…» (из воспоминаний Софьи Капнист, дочери писателя В. Капниста).

Нежинская гимназия высших наук. Акварель О. Визеля. 30-е годы XIX в.

«Уведомляю вас, что я учусь хорошо, по крайней мере, сколько дозволяют силы.» (из письма Н. В. Гоголя-гимназиста родителям).

Малая Морская улица в Петербурге, где жил Н. В. Гоголь в 1833–1836 годы (ныне улица Гоголя).

«Гоголь жил… в двух небольших комнатах, и я живо помню тёмную лестницу квартиры, маленькую переднюю с перегородкой, небольшую спальню…» (П. В. Анненков. «Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года»).

Александринский театр в Петербурге. Литография. 30-е годы XIX в.

На сцене Александрийского театра 19 апреля 1836 г. состоялась премьера комедии Н. В. Гоголя «Ревизор».

Н. В. Гоголь, А. С. Пушкин и В. А. Жуковский в Царском Селе летом 1831 г. Картина П. Геллера. 1880.

«Почти каждый вечер собирались мы: Жуковский, Пушкин и я.» (из письма Н. В. Гоголя его другу А. С. Данилевскому).

«Майская ночь, или утопленница». Ганна. Рисунок М. Деригуса. 1950.

«…Дверь распахнулась со скрыпом, и девушка на поре семнадцатой весны, обвитая сумерками, робко оглядываясь, переступила через порог.» (Н. В. Гоголь. «Майская ночь, или утопленница»).

«Тарас Бульба». Встреча Тараса с сыновьями. Рисунок великого украинского поэта и художника Т. Г. Шевченко. 1842.

«Ну, давай на кулаки! – говорил Бульба… Посмотрю я, что за человек ты в кулаке!» (Н. В. Гоголь. «Тарас Бульба»)

«Записки сумасшедшего». Поприщин. Рисунок И. Репина. 1870.

«Я несколько раз уже хотел добраться, отчего происходят все эти разности. Отчего я титулярный советник и с какой стати я титулярный советник?» (Н. В. Гоголь. «Записки сумасшедшего»)

Н. В. Гоголь в Риме. Рисунок В. А. Жуковскою из его альбома.

«Гоголь не только без устали любовался тогдашним Римом, но и увлекал неудержимо всех к тому же поклонению чудесам его.» (П. В. Анненков. «Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года»)

«Ревизор». Хлестаков. Литография по рисунку П. Боклевского.

Хлестаков – «Один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения». (Н. В. Гоголь. «Ревизор. Замечания для гг. актёров»)

«Ревизор». Бобчинский и Добчинский. Литография по рисунку П. Боклевского.

«Бобчинский и Добчинский, оба низенькие, коротенькие, очень любопытные и чрезвычайно похожи друг на друга.» (Н. В. Гоголь. «Ревизор. Замечания для гг. актёров»)

«Ревизор». Немая сцена. Литография по рисунку неизвестного художника. 30-е годы XIX в.

«/Вся эта/ сцена есть немая картина… Всякому лицу должна быть назначена поза, сообразная с его характером, со степенью боязни его…» (Н. В. Гоголь. «Ревизор. Предуведомление для тех…»)

«Мёртвые души». Ноздрёв. Рисунок П. Боклевского. 1874.

"Лицо Ноздрёва, верно, уже сколько-нибудь знакомо читателю… В их лицах всегда видно что-то открытое, прямое, удалое…" (Н. В. Гоголь. "Мёртвые души")

«Мёртвые души». Чичиков у Собакевича. Рисунок А. Агина, гравировал Е. Бернардский. 1846.

"Это моя Феодулия Ивановна! – сказал Собакевич…" (Н. В. Гоголь. "Мёртвые души")

«Мёртвые души». Чичиков в гостях у Манилова. Рисунок В. Маконского. 900-е годы XIX в.

"Послушай, любезный, сколько у нас умерло крестьян с тех пор, как подавали ревизию?" – "Да как сколько? Многие умирали с тех пор, – сказал приказчик…"

(Н. В. Гоголь. "Мёртвые души")

«Мёртвые души». Чичиков и Кувшинное рыло. Чёрная акварель А. Лаптева. 1951.

"Чичиков, вынув из кармана бумажку, положил её перед Антоном Ивановичем, которую тот совершенно не заметил и накрыл тотчас её книгою." (Н. В. Гоголь. "Мёртвые души")

Здание бывшей университетской типографии, где печаталась поэма «Мёртвые души». Ныне – улица Пушкина в Москве.

Гоголь. Портрет работы Ф. Моллера. 1841.

"Его (Гоголя – Ю.М.) портрет, писаный Моллером, – верх сходства; мне пришлось два раза гравировать с него." Ф. И. Иордан, художник и гравер.

Дом на Никитском бульваре в Москве, где жил в последнее время и умер Н. В. Гоголь.

"Помню день нашего посещения: 20-го октября 1851 года… Комната его находилась возле сеней, направо. Мы вошли в неё – и я увидел Гоголя…" (И. С. Тургенев. "Гоголь")

Посмертная маска Гоголя, снятая Н. Рамазановым 21 февраля 1852 г.

"Гоголь умер!.. Какую русскую душу не потрясут эти два слова? Он умер… Потеря наша так жестока, так внезапна, что нам всё ещё не хочется ей верить…" (И. С. Тургенев. "Письмо из Петербурга")

Данилов монастырь, где был похоронен Гоголь. Фотография 1987 г.

Вначале Гоголь был похоронен на кладбище Данилова монастыря. Затем тело Гоголя перенесли на Новодевичье кладбище, где оно и покоится поныне.

Памятник Н. В. Гоголю перед домом на Никитском бульваре. Скульптор Н. А. Андреев. 1904.

Николай Васильевич Гоголь (1809–1852) – один из величайших русских писателей. Вместе со своим старшим современником Пушкиным^{1} он сформировал облик новой русской литературы, предопределил пути её развития.

Трудно назвать русского писателя, который бы не испытал воздействия Гоголя, не развивал бы его традиции или не полемизировал бы с ними. Гоголевское начало вошло в плоть и кровь всей русской культуры. Да и только ли русской? Факты нового и особенно новейшего времени говорят об его возрастающем мировом значении.

Творческая биография Гоголя сложна, очень сложна. Войти в мир его помыслов, дум, намерений, свершений непросто. Но есть у гоголевской биографии свойство, которое облегчит нам эту задачу. Я имею в виду целеустремлённость писателя.

Один из героев М. Ю. Лермонтова* говорил о себе: "Я знал одной лишь думы власть, Одну, но пламенную страсть". Эти слова мог бы сказать о себе Гоголь. Да и говорил он действительно нечто похожее и не раз. Например: "Вы не почтёте ничтожным мечтателем того, который около трёх лет неуклонно держится одной цели и которого насмешки, намёки более заставят укрепнуть в предположенном начертании".

Он признавался: "Мне всегда казалось, что я сделаюсь человеком известным, что меня ожидает просторный круг действия и что я сделаю даже что-то для общего блага".

Менялись представления Гоголя о том, какой "круг действия" его ожидает, что принесёт ему признание и славу, но сама идея "общего блага", служения соотечественникам и человечеству оставалась неизменной. И раскрыть, хотя бы в скромной мере, творческий путь писателя – значит проследить развитие и изменение его "пламенной страсти".

Глава I
На родине

Род Гоголя. Отец. Мать. Детство. «Украинские Афины». «Из него будет большой талант». Годы учения. «Служба государственная». «Дело о вольнодумстве».

Род Гоголя

Одно из первых произведений Гоголя, повесть «Пропавшая грамота», начинается так: «Так вы хотите, чтобы я вам еще рассказал про деда? Пожалуй… Эх, старина, старина! Что за радость, что за разгулье падёт на сердце, когда услышишь про то, что давно-давно, и года ему и месяца нет, деялось на свете! А как ещё впутается какой-нибудь родич, дед или прадед… чудится, что вот-вот сам всё это делаешь, как будто залез в прадедовскую душу или прадедовская душа шалит в тебе…»

"Пропавшую грамоту" рассказывает некий дьячок* ' ' ' кой церкви, вымышленный, или, как говорят, фиктивный повествователь. Таких повествователей немало в произведениях Гоголя, особенно в ранних. И необязательно, конечно, чтобы все поступки и высказывания подобного персонажа соответствовали фактам биографии самого автора: таковы уж законы художественного вымысла. Но слова, которые мы только что привели, имеют отношение к биографии Гоголя. Оттого они пронизаны взволнованным, трепетным откровенно-личным чувством.

Гоголь тоже очень любил "старину" – героическую историю родного края – Украины*. И он готов был без устали слушать рассказы о случившихся в прошлом чудесных событиях, о подвигах запорожцев*, о борьбе с иноземными захватчиками. И этот интерес тоже подогревался и усиливался некоторыми личными и биографическими мотивами.

Род Гоголей считался именитым и старым: по мужской линии его возводили к Евстафию Гоголю, полковнику подольскому, а затем Могилевскому. Евстафий Гоголь был известным в свое время человеком. Он прожил бурную жизнь… В 1674 году вместе со своим сыном Прокофием он поселился в деревне Ольховец. Так что слова: "как будто залез в прадедовскую душу или прадедовская душа шалит в тебе" – Николай Васильевич вполне мог отнести к самому себе.

Правда, в семейных документах полковник Гоголь фигурирует под именем не Евстафия, а Андрея. Есть и другие противоречия: полковник Гоголь (согласно "Дворянскому протоколу") был пожалован имением, деревней Ольховцем, польским королём Яном Казимиром в 1674 году; между тем последний отрёкся от престола ещё шестью годами раньше… Скорее всего семейные предания несколько исказили и приукрасили родословную – такие вещи происходили часто.

Впрочем, конкретными лицами своей родословной Гоголь интересовался мало – в отличие, скажем, от Пушкина. Один из гоголевских биографов В. Шенрок верно заметил, что писатель "увлекался больше общим поэтическим колоритом родной старины". Его фамильная гордость была не столько индивидуальной, сколько общей. Будущий писатель чувствовал себя наследником и хранителем древних традиций своего народа.

Возвращаясь же к родословной Гоголя, надо вспомнить ещё об одной видной фигуре – полковнике Василии Танском. Он известен и как писатель, автор комических пьес из украинской жизни – интерлюдий. Произведения Танского были довольно популярны, заслужили автору репутацию "малороссийского Мольера", но до наших дней, к сожалению, не дошли.

Чем ближе ко времени Николая Гоголя, тем достовернее и обильнее сведения об его предках, но таких видных фигур, как полковник Гоголь или писатель Танский, среди них уже не встречается.

Прапрадед Николая Гоголя по отцовской линии Иоанн был священником в Лубнах, городе, расположенном недалеко от Полтавы, а затем в селе Кононовка. Священником был и прадед писателя Дамиан (или Демьян) Иоаннович Яновский. Сын же его Афанасий Демьянович, дед писателя, стал уже называться Гоголь-Яновский. Двойной фамилией будет затем некоторое время подписываться и Николай Васильевич.

Несмотря на то, что Афанасий Демьянович получил духовное образование (учился в семинарии и в Киевской духовной академии), он изменил семейной профессии – стал полковым писарем и дослужился до звания секунд-майора*. Он отличался решительным и пылким характером, что проявилось в истории его женитьбы.

Приглянувшаяся Афанасию Демьяновичу девушка происходила из богатого рода Лизогубов, и её родители не давали разрешения на брак. Тогда Афанасий Демьянович склонил невесту к бегству из дома и тайному венчанию. Семейные предания рассказывали, как "она забрала свои золотые и серебряные и прочие вещи, ушла из родительского дома, где-то повенчалась; за это родители рассердились: ничего ей не дали…" Потом братья сжалились над беглянкой и выделили ей хутор Купчинский в Миргородском уезде Полтавской губернии; хутор стал родовым имением новой семьи.

Историки литературы давно уже заметили, что романтический эпизод биографии Афанасия Демьяновича находит соответствие в одной из ранних гоголевских повестей – в "Старосветских помещиках". Герой повести Афанасий Иванович (кстати тоже секунд-майор) в молодости был "молодцом": "он даже увёз довольно ловко Пульхерию Ивановну, которую родственники не хотели отдать за него…" Так что и тут в повествование, если вспомнить выражение писателя, впутался "какой-нибудь родич", а точнее – дед.

Татьяна Семёновна – так звали жену Афанасия Демьяновича – оказалась женщиной довольно способной: она хорошо рисовала, и её рисунки, вставленные в рамы, под стеклом, украшали комнату, в которой прошло детство писателя. Была Татьяна Семёновна и искусной рассказчицей старинных преданий и легенд. В ней проявилась та художественная "жилка", та эстетическая одарённость, которые, видимо, отличали многих потомков Василия Танского. Ещё ярче вспыхнула эта одарённость в её сыне Василии, отце Николая Гоголя.

Отец

В молодости Василий Афанасьевич Гоголь служил почтовым чиновником при так называемом «малороссийском почтамте». Двадцати восьми лет он уволился в отставку с чином коллежского асессора. Это был чин восьмого класса, соответствующий воинскому званию майора. В провинции человек с таким чином занимал довольно заметное и прочное положение.

Василий Афанасьевич вышел в отставку в год своей женитьбы. Видимо, он решил посвятить себя семейным заботам, хозяйственной деятельности, укрепить то родовое гнездо, основой которого стал хутор Купчинский. Теперь хутор получил другое – причём двойное – наименование: по имени своего владельца он назывался Васильевкой, а по его фамилии – Яновщиной.

Богатым хозяйство Гоголей не назовёшь, но всё же и бедным оно не было. У них насчитывалось свыше тысячи десятин* земли и свыше трёхсот душ крестьян* обоего пола. По более поздним данным (1835 года) крестьян было триста восемьдесят с лишним.

Василий Афанасьевич затратил много сил для того, чтобы повысить доходность имения. Он даже устраивал у себя в Васильевке ярмарки. Но ощутимых результатов это не принесло: крепостное натуральное хозяйство* было неденежным, накоплению и обороту капиталов оно не способствовало.

Практические заботы не заглушили в Василии Афанасьевиче художественных способностей и интересов, – наоборот, пожалуй, ни у кого ещё в роду не проявлялись они столь широко и разнообразно.

У Василия Афанасьевича была, например, страсть к садоводству. Он устраивал затейливые гроты, возводил мостики, подстригал деревья. Каждой аллее присваивалось своё название, вроде "Долины спокойствия". Так что наименование беседки Манилова в "Мёртвых душах" – "Храм уединённого размышления" – тоже, вероятно, было подсказано Гоголю впечатлениями детства.

Любил Василий Афанасьевич и птичье пенье. Прислуге и крестьянам было строжайше запрещено громко стучать, чтобы не разгонять соловьёв; с той же целью не разрешалось стирать бельё в пруду, расположенном в центре сада.

Был ещё у Василия Афанасьевича дар рассказчика, унаследованный от матери. В соединении же с радушием и гостеприимством, столь свойственными украинским помещикам, эта способность получала дополнительную притягательную силу. Дом стал маленьким культурным центром, куда съезжались близкие и дальние соседи, чтобы послушать всякие занятные и смешные истории, обменяться новостями, побалагурить.

Василий Афанасьевич и сам сочинял комедии – и небезуспешно. Хотя из написанного им уцелело немного, но учёные дав-40 но уже и по праву отвели автору видное место в истории украинской литературы. Живой ум, наблюдательность, комизм, искусство построения острых, динамичных сцен – всё это отличало его произведения.

Комизм составлял особенно важную черту пьес – да и всего облика, всего поведения Василия Афанасьевича. Это был, хотя и в зачатке, тот несравненный, неподражаемый комизм, который унаследовал и развил его гениальный сын. Комизм простодушный, наивный, чурающийся всякой искусственности. Комизм, не преследующий видимой цели насмешить или развлечь и оттого казавшийся ещё смешнее. Комизм, который легко переходил, с одной стороны, в язвительную уничтожающую издёвку, а с другой – в грустную задумчивость или чувствительность.

В душе Василия Афанасьевича скрывался изрядный запас лиризма, граничившего порою с сентиментальностью. Ведь он был сыном восемнадцатого века, усердным читателем русской и западноевропейской сентиментальной беллетристики, навевавшей на него сказочные грёзы, уносившей воображение в "долины спокойствия". Женитьба его, кажется, не сопровождалась ничем романтическим, вроде похищения невесты и тайного венчания, но всё же в своём роде была замечательной. Ведь ему, человеку, по отзывам окружающих, некрасивому, досталась первая красавица Миргородчины.

Мать

Мария Ивановна – так звали жену Василия Афанасьевича – происходила из богатого помещичьего рода Косяровских.

Ко времени замужества ей едва исполнилось четырнадцать лет. "Она ещё не успела испытать, что такое любовь, – рассказывает дочь Марии Ивановны – Ольга Васильевна, – она была занята ещё куклами, но по приказанию или по совету тётки должна была повиноваться…"

Несмотря на насильственный выбор жениха, брак оказался счастливым. Марья Ивановна, мягкая и добрая по натуре, привязалась к мужу. Василий Афанасьевич относился к ней с трогательной ласковостью, звал Белянкою – за белый, необычайно нежный цвет кожи.

Портрет Марии Ивановны, выполненный неизвестным художником, передаёт её тонкие черты лица, с узким овалом, маленьким ртом и спокойным взглядом продолговатых глаз. Цвет этих глаз – светло-карий – унаследовал Николай Васильевич Гоголь.

В 1840 году, когда Гоголь был уже прославленным писателем, её впервые увидел С. Т. Аксаков* и так передал свои впечатления: "Взглянув на Марью Ивановну… и поговорив с ней несколько минут от души, можно было понять, что у такой женщины мог родиться такой сын. Это было доброе, нежное, любящее существо, полное эстетического чувства, с лёгким оттенком самого кроткого юмора. Она была так моложава, так хороша собой, что её решительно можно было назвать только старшею сестрою Гоголя".

"Эстетическое чувство" Марьи Ивановны, конечно, не следует преувеличивать. Много было в нём наивного, провинциального. Печать ограниченной сентиментальности заметна была на Марьи Ивановне ещё сильнее, чем на Василии Афанасьевиче. Впоследствии это даже давало повод для лёгкого неудовольства, которое обнаруживал Гоголь по отношению к своей матери. Несколько раздражала его и неумеренная восторженность, с какою следила Марья Ивановна за успехами сына. Впрочем, её можно было легко понять: сына она обожала. С мужем она прожила двадцать лет: в 1825 году Василий Афанасьевич внезапно умер, оставив Марью Ивановну молодой вдовой (ей едва исполнилось тридцать четыре года). Все её помыслы, все её надежды, вся любовь сосредоточилась теперь на детях, особенно на старшем из них – Николеньке, Никоше…

Николай не был первенцем: Марья Ивановна несколько раз рожала, но дети были слабыми и, не прожив нескольких месяцев, а то и дней, умирали. Поэтому в ожидании новых родов напуганная мать переехала из родной Васильевки в Большие Сорочинцы, где жил знаменитый в то время на Украине врач Трахимовский (Трофимовский). Кроме того, она дала обет: если родится сын, назвать Николаем, в честь Николая Чудотворца. Точнее, в честь его иконы – находившегося в местном храме образа Николая Диканьского, к покровительству которого прибегла Марья Ивановна.

Мальчик родился 20 марта 1809 года. Начался жизненный путь Николая Гоголя.

Детство

Скудны сведения о ранних его годах.

Ребёнок рос молчаливым и замкнутым, скрывая в душе глубокую привязанность к матери, отцу, к близким, к родному краю. Потом в годы учения и вынужденных долгих разлук с отчим домом он станет говорливее и будет изливать свои чувства в письмах родителям. "…Вижу всё милое сердцу, – вижу вас, вижу милую родину, вижу тихий Псёл, мерцающий сквозь лёгкое покрывало…" (На реке Псёл, притоке Днепра, находилось ещё одно небольшое имение Гоголей – хутор* в Яресках).

У Николая было четыре сестры и один брат. Сестёр звали Марья, Анна, Лиза и Ольга; брата – Иваном. Было ещё две сестры, но они умерли в раннем детстве.

Будучи старшим из детей, Гоголь рано привык ощущать бремя ответственности перед семьёй.

С детства Гоголь был погружён в атмосферу героической истории и народной поэзии. Этой атмосферой дышало всё вокруг – не только семейные предания, но и песни, которые пел кто-нибудь из крестьян или из соседских помещиков.

Недалеко от Васильевки располагались известные места – Будище, Диканька, Ахтырка, куда стекались по храмовым* праздникам жители чуть ли не со всех Полтавской и Харьковской губерний.

Особенно интересна была Диканька – родовое имение знаменитого на Украине семейства Кочубеев. В начале XIX века оно принадлежало князю Виктору Павловичу Кочубею, видному чиновнику, дослужившемуся до должности председателя Государственного совета и Комитета министров. Прадед же его был тот самый Кочубей, который пытался известить Петра I о готовящейся измене Мазепы* и поплатился за это мученической смертью.

В церкви, находящейся в Диканьке, во времена Николая Васильевича можно было увидеть сорочку с выцветшими пятнами крови – в ней, по преданию, был казнён Кочубей. Среди же огромных диканьковских дубов гостям показывали так называемый "мазепинский дуб", возле которого, по преданию, гетман-отступник назначал свидания Матрёне, своей любовнице, дочери Кочубея.

История их любви и измены украинского гетмана была воссоздана в поэме А. С. Пушкина "Полтава". Здесь же находим и упоминание Диканьки. Один из сподвижников Мазепы говорит заключённому в темницу Кочубею:

 
Мы знаем: не единый клад
Тобой в Диканьке укрываем.
Свершиться казнь твоя должна;
Твоё имение сполна
В казну поступит войсковую —
Таков закон. Я указую
Тебе последний долг: открой,
Где клады, скрытые тобой?
 

Кочубей не «открыл» своим палачам тайну этих кладов, которые, может быть, навсегда остались схороненными в диканьковской земле…

Ко времени пребывания юного Гоголя на родной Полтавщине поэма Пушкина, правда, ещё не была написана. Но можно представить себе, с каким волнением, с каким радостным чувством узнавания знакомого читал впоследствии Гоголь "Полтаву"…

Следует ещё добавить, что это была именно та Николаевская церковь, которой писатель обязан был своим именем.

Вероятно, всё это вспомнилось Гоголю, когда он позднее писал свою первую прозаическую книгу. Повести, составившие её, якобы рассказаны и услышаны "близ *Диканьки". Именно здесь проживает мнимый издатель "Вечеров" пасичник* Руды́й Панько́, который в простоте душевной пригласил всех своих читателей к себе в гости: "Как будете, господа, ехать ко мне, то прямёхонько берите путь на столбовой дороге на Диканьку. Я нарочно и выставил её на первом листке, чтобы скорее добрались до нашего хутора. Про Диканьку же, думаю, вы наслышались вдоволь".

«Украинские Афины»

Недалеко от Васильевки располагалось еще одно примечательное место – Кибинцы, родовое имение Дмитрия Прокофьевича Трощинского.

Он приходился Гоголям родственником по женской линии: тётка Марии Ивановны, матери писателя, была замужем за одним из Трощинских. Родство не такое уж близкое, но оно давало Гоголям право (а иногда и налагало на них обязанность) бывать в Кибинцах.

Хозяйство у Трощинских было большое, богатое. Достаточно сказать, что у них насчитывалось 6 тысяч душ крестьян и 70 тысяч десятин земли, а движимое имущество* оценивалось в 4 миллиона рублей. У Трощинских было в 70 раз больше земли и в 15 раз больше крестьян, чем у Гоголей. При Дмитрии Прокофьевиче последние чувствовали себя в положении бедных родственников со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Трощинский был не только богат, но и знаменит; имя его знала вся Россия.

Начал он свою службу полковым писарем – так же, как и Афанасий Демьянович, дед писателя. Но если Афанасий Демьянович дальше секунд-майора не пошёл, то его родственник добрался до высших ступеней царской бюрократии. При Екатерине II он занимал должность статс-секретаря и члена Главного почтового правления. При Павле I стал сенатором и президентом того же почтового правления, но вскоре, правда, впал в немилость и был отстранён от дел. В царствование Александра I началось новое восхождение Трощинского. Он действительный тайный советник (высший гражданский чин в дореволюционной России), в 1802–1806 годах – министр уделов*. Но в 1806 году вышел в отставку, вернулся на родину и поселился у себя в Кибинцах. Окрестные помещики не могли оставить без внимания столь видного человека и в 1811 году избрали его маршалом полтавского дворянства, то есть своим предводителем (в это время отец Гоголя исполнял при Трощинском обязанности секретаря). Потом он снова служил при дворе, занимая пост министра юстиции. В 1817 году Трощинский окончательно вышел в отставку и поселился в Кибинцах.

Умный и образованный вельможа, повидавший жизнь, знакомый со многими выдающимися людьми своего времени, Трощинский превратил родной дом в своеобразный культурный центр. Этот центр был важнее и значительнее, чем Диканька. Там оживали предания старины, здесь же было средоточие умственных интересов, знаний, культурных запросов. П. Кулиш*, один из первых биографов писателя, сказал, что Кибинцы – это "Афины времён Гоголева отца".

В Кибинцах были большая библиотека, коллекция произведений искусства, устраивались спектакли и музыкальные вечера.

Театр представлял собою главную достопримечательность; именно для сцены в Кибинцах писал отец Гоголя свои комедии. Случалось ему и Марье Ивановне играть на подмостках этой сцены.

В доме Трощинского обсуждались литературные и политические новости, велись беседы – порою весьма опасного свойства. Заезжали сюда и будущие участники декабристского движения. Здесь, по свидетельству современника, "находились безотлучно один из Муравьёвых-Апостолов, сосланный впоследствии на каторгу, и Бестужев-Рюмин, кончивший жизнь на виселице".

Но таковы уж были гримасы помещичьего, крепостного быта, что либерализм уживался с барством, а культурные запросы – с деспотизмом и попранием человеческого достоинства. За долгие годы государственной службы Трощинский привык к подобострастию и лести, требовал их и от своих гостей. И те волею и неволею шли навстречу его желаниям.

Рассказывают, что среди актеров домашнего театра был известный писатель В. Капнист с дочерью – они представляли перед Трощинским Филимона и Бавкиду. "И когда спадывала с них изорванная одежда, то они в новом своём виде подходили к Трощинскому с приличными приветствиями в стихах". Трудно сказать, какие чувства в это время испытывал Капнист. Тот самый Капнист, который написал "Оду на рабство", комедию "Ябеда" – произведения, в которых он смело обличал беззаконие и несправедливость, выступал в защиту совести и чести.

Если такие, как Капнист, должны были оказывать хозяину подобающие знаки почтения, то что же говорить о крепостных и людях зависимых.

В Кибинцах, по обычаю старых времён, водились даже шуты, вроде некоего Романа Ивановича, которого упоминает Гоголь в одном письме. Шутов дразнили, над ними издевались ко всеобщему удовольствию и потехе.

Конечно, Василий Афанасьевич и Мария Ивановна чувствовали всю двусмысленность своего положения, болезненно переживали за висимость от благодетеля. Сохранилось более позднее письмо Марьи Ивановны, из которого видно, чего стоили семье заступничество и помощь знатных родичей.

Дмитрия Прокофьевича к тому времени уже не было в живых (он умер в 1829 году); в права наследства вступил его племянник Андрей Андреевич. Речь шла о делах прошлого: "Ангел мой, благодетель Дмитрий Прокофьевич (Трощинский), – писала Марья Ивановна, – платил за меня в казну и редко от меня принимал и, видно, для памяти писал у себя, сколько я ему должна, и вышло 4060 рублей серебром, и сия записка нашлась. И мне платить сии деньги. Но так как никакого средства их нет мне уплатить, то я предложила Андрею Андреевичу (наследнику) принять Яреськовское моё имение, состоящее из 10 десятин. Он согласился, но только не даёт и по 30 р. за десятину, и выходит, что имения лишусь и долгу не уплачу. Но да будет воля Божья!!"

И, конечно, всё это не могло скрыться от взгляда чуткого впечатлительного мальчика. В одном из писем гимназической поры к дяде Гоголь говорит о житье-бытье в родной Васильевке и невольно вспоминает Кибинцы. Он пишет о том времени, "когда мы вместе составляли дружное семейство, как работали в саду, трудились и наконец собиралися к домашнему незатейливому обеду гораздо веселее и с бо́льшим аппетитом, нежели к тамошнему – в Кибинцах – разноблюдному* и огромному". Словом, лучше скромная жизнь под родной кровлей, чем обременительная роскошь в чужих палатах.

Впечатления, вынесенные будущим писателем из пребывания в Кибинцах, оказались сильными и противоречивыми. С одной стороны – книги, произведения искусства, волшебные превращения на театральных подмостках, блеск и великолепие; с другой – самодурство, произвол, унижение слабого и беззащитного.

«Из него будет большой талант…»

Художественные способности мальчика проявились рано и многообразно. Сказалось влияние отца, давних и прочных семейных традиций.

Очень полюбил Николай садоводство: умел по примеру отца красиво разбивать клумбы, прокладывать затейливые изломанные дорожки.

Вероятно, к детским годам относится первое увлечение Гоголя рисованием. Рано проявилось и его умение копировать речь, жесты и манеру поведения окружающих, обнаружилась способность к актёрскому искусству.

Сочинять Гоголь начал тоже очень рано, но ничего из написанного им в детстве не сохранилось.

По преданию, в Васильевку приехал Капнист, чьё имение Обуховка находилось по соседству, и попросил мальчика прочитать стихи. Стеснительный и скрытный, тот долго не соглашался. Но потом прочёл. Когда мальчик ушёл, взволнованный Капнист объявил родителям: "Из него будет большой талант, дай ему только судьба в руководители учителя-христианина!" Об этом Марья Ивановна впоследствии рассказывала писателю Г. Данилевскому, историку и журналисту М. Погодину.