Текст книги "Яблоко и Ева"

Автор книги: Юрий Нестеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Во время орбитального полета трудно что-то выбросить насовсем – если только не затормозить это ниже первой космической или не ускорить до второй. Два трупика продолжали свое движение по орбите, весьма близкой к орбите МКС-3, раскаляясь под солнечными лучами и вновь промерзая почти до абсолютного нуля в тени Земли. В отсутствии кислорода и гнилостных бактерий обычный процесс разложения не протекает, однако термический распад сложных органических соединений все равно происходит. Тела теряли часть массы вместе с образующимися газами (которые, выходя через различные отверстия, создавали кратковременную тягу), из-за разрушения тканей и постоянных перепадов температур от них отваливались куски… словом, постепенно каждый трупик превращался в нечто вроде крохотного кометного облака, к тому же чуть-чуть меняя траекторию. Так что в итоге курс одного из них вновь пересекся со станцией, и относительная скорость оказалась достаточной, чтобы повредить солнечную батарею (в свое время инженеры, создавшие МКС-3, гордились ее особо легкими панелями…)

Пока вышедшие в космос выскребали губчатую массу из-под панели и отчищали заляпанные фотоэлементы (дело происходило на солнечной половине витка), у оставшихся на станции практически одновременно созрела мысль, что проблему лишнего человека можно решить, попросту не пустив вышедших обратно. В отличие от стыковочных узлов, внешние люки, заблокированные изнутри, невозможно было открыть снаружи: ведь по другую сторону стыковочного узла находится герметичный корабль, а по другую сторону люка – открытый космос. Правда, лишним был только один человек, а в космосе находились двое; ну так что ж – это давало возможность родить еще одну девочку. Загоревшиеся этой идеей даже не задумались, кто, в случае чего, будет устранять следующую внешнюю неполадку…

Но и у работавших в открытом космосе мысли развивались в сходном направлении. Что именно там произошло – так и осталось неизвестным. Строу утверждал, что Антонов напал на него, и ему пришлось, обороняясь, вырвать воздушный шланг из скафандра русского. Антонов не мог этого опровергнуть, ибо его безжизненное тело, кувыркаясь, удалялось прочь от станции – но, думается, если бы он и впрямь напал первым, на его месте теперь был бы Строу.

Бартон был рад воспользоваться предлогом и объявил, что не пустит убийцу обратно на станцию. Увы, после этих четырех кошмарных лет даже воля и разум командира начали сдавать – иначе бы он подумал о том, что оставшийся снаружи Строу отнюдь не беспомощен. Инструменты для ремонта, которые он взял с собой, можно использовать и для разрушения…

Строу не стал ничего просить и требовать. Он не произнес ни единого слова. Услышав приговор командира, он попросту принялся ломать панели одну за другой. О спасении человечества он больше не думал. Его интересовала только месть тем, кто обрек его на гибель.

Астронавты на станции не сразу поняли, что происходят – а когда поняли, принялись уговаривать Строу, но это было уже бесполезно. Безумие полностью овладело канадцем, он не верил ни единому их обещанию (возможно, впрочем, в этом он и был прав). Кто-то кинулся надевать третий скафандр, чтобы выйти в космос и остановить разрушителя. Но у Бартона созрела другая идея – он устремился к пульту управления и, как когда-то, дал полную тягу маневровым двигателям. Ему удалось стряхнуть Строу; тот пытался догнать станцию, но у его слабенького ранцевого двигателя сжатый газ закончился раньше, чем топливо на МКС. Его бессвязные крики звучали по радио еще шесть часов, пока в баллонах скафандра не иссяк воздух…

Однако было уже слишком поздно. Энергоснабжению МКС-3 был нанесен непоправимый ущерб. Теперь система жизнеобеспечения могла устойчиво поддерживать жизнь только троих.

Может быть, еще оставалась надежда что-то починить. Но ее отнял Лерой. С воплем «все равно мы все передохнем!» он набросился на Линду с явным намерением ее изнасиловать. Когда его попытались оттащить, он крикнул, чтобы ему не мешали – «тут на всех хватит!» И Жофруа поддержал его! Противостояли им Бартон и Харпер.

На станции не было оружия – какой в нем смысл, если любой выстрел почти наверняка вызовет разгерметизацию. Но оказалось, что у всех при себе имеются какие-нибудь металлические штыри или заточенные куски пластика – и когда они только успели, практически все время находясь на виду друг у друга…

Когда побоище закончилось, Лерой был мертв, а Жофруа – смертельно ранен. Бартон получил легкое ранение, Линда отделалась синяками и ссадинами, Харпер не пострадал. Зато пострадало драгоценное оборудование, разбитое агонизирующим Лероем. Теперь станция могла обеспечивать жизнь одного-единственного человека.

Выбросив в космос Лероя и Жофруа, оставшиеся в живых астронавты приняли единственно возможное решение. Они возвращались на Землю. Они понимали, что скафандры лишь оттянут неизбежный финал – ведь необходимо пополнять запасы воздуха и воды, и тщательная обработка таковых, хотя и снижала вероятность заражения, не делала ее нулевой… Но вирусологи Земли работали до самого конца, и многие лаборатории регулярно посылали в открытый эфир сведения о своих достижениях, в надежде, что это сможет кому-то помочь. На МКС-3 принимали эти передачи, так что Харпер знал о Z-вирусе достаточно много – и надеялся успеть узнать еще больше на Земле. Это был призрачный шанс, но он был. Шанс даже не для них, а для того единственного человека, который оставался на станции.

Для Евы.

И для всего человечества.

Город Еве не понравился. Дело было даже не в скелетах, которых, кстати, на улицах почти не было – большинство горожан умерло в своих жилищах. Просто весь он был какой-то пыльный и душный. Серый, пышущий жаром, асфальт, однообразные коробки нестерпимо белых на ярком солнце домов… На некоторых улицах, впрочем, уцелевшие дома были почти сплошь черными – здесь в свое время бушевали пожары, которые уже некому было тушить. Даже пробивавшаяся тут и там трава не скрашивала картины.

Внезапно Ева вздрогнула, и рука ее дернулась к пистолету: ей показалось, что она видит людей. Несколько фигур недвижно стояли в витрине магазина и, казалось, смотрели на нее. Всмотревшись внимательней, она поняла, что они не живые и, кажется, вообще не настоящие.

– Эппл, ты видишь это? – требовательно спросила девушка. – Что это, статуи?

– Это манекены, – разъяснил Эппл. – Они рекламируют одежду.

Ева отерла пыль со стекла, скептически рассматривая манекены.

– Это очень странная реклама, – заключила она наконец. – Неужели эти люди сами не понимали, насколько глупо они выглядят, напяливая на себя все эти тряпки, да еще в жару?

– Я ведь уже объяснял тебе – у людей был такой обычай.

– Дурацкий обычай, – непреклонно резюмировала Ева и двинулась дальше, продолжая поглядывать то на экранчик GPS, то по сторонам.

Кратчайший маршрут проходил через узкий, выгнутый подобно кишке переулок, куда выходили облупившиеся фасады старых кирпичных домов. Возле ржавых мусорных баков валялось несколько кошачьих скелетов. Кое-где окна были выбиты и забиты фанерой. Лучше всего в этом переулке выглядело здание кинотеатра. Ева окинула взглядом выцветшую афишу. Девица на афише на сей раз не вызвала у нее особых нареканий, ибо была одета еще легче самой Евы, а вот надпись заставила брезгливо скривиться: «СЛАДКИЕ ГУБКИ – горячая эротическая комедия!». Что такое «эротическая», Ева не знала, но вся фраза в целом оставляла ощущение какой-то липкой грязи.

– Эппл, что значит «эротическая»?

– В моем лексиконе отсутствует такой термин, так что вряд ли это что-нибудь существенное.

– Надеюсь, – еще раз презрительно фыркнула Ева, спеша выбраться из переулка.

Вскоре она вышла к мосту, соединявшему два берега неширокой реки. Поперек моста лежал поваленный на бок автобус – как видно, еще одна жалкая попытка баррикады, теперь уже внутри города… Река была одной из причин, по которой шестнадцать лет назад астронавты остановили свой выбор на Плезантвилле: хотя многие атомные и гидроэлектростанции продолжали работать, снабжая энергией немало мертвых городов, трудно было сказать, как долго будет функционировать водопровод – а здесь у Евы под боком был бы неограниченный источник пресной воды. Во времена, когда город был жив, никто, конечно, не стал бы брать воду для питья прямо из реки – но за прошедшие годы она должна была полностью очиститься. Действительно, теперь река была чистой, но, закованная в каменные плиты набережных, по-прежнему казалась свинцово-серой.

Другой причиной, по которой выбор пал на Плезантвилл, был, разумеется, тот факт, что местный госпиталь остался практически неповрежденным. В более крупных городах медицинские центры были разгромлены – как мародерами, искавшими лекарства и наркотики, так и озверевшими фанатиками, распространявшими вину создателей вируса на всех врачей.

Ева протиснулась между автобусом и перилами, сошла с моста, вновь сверилась с экраном, двинулась по набережной направо и, дойдя до указателя «Госпиталь св. Маргариты», свернула по стрелке.

Во дворе госпиталя стоял армейский вертолет. На нем сюда прибыли те, для кого это место стало концом их поисков – и их пути.

– Там есть топливо? – осведомилась Ева.

– Да, по их словам – еще приблизительно на пятьдесят минут полета, – ответил Эппл. – Но ты же не умеешь управлять вертолетами.

– Могу научиться, – езда на броневездеходе не доставляла ей удовольствия, но вновь увидеть мир сверху хотелось.

– Ты не должна рисковать собой, пока не исполнишь свою миссию. Кроме того, такого количества топлива недостаточно для обучения.

– Миссия, миссия… – недовольно пробурчала девушка. – Ладно, куда теперь?

– Направо, обойди вокруг главного корпуса. Тебе нужен корпус номер три.

«Гинекологическое отделение. Родильное отделение. Центр репродукции человека» – прочла Ева на дверях третьего корпуса и вошла. Внутри, как и во дворе, не было ничьих останков – в свое время астронавты все здесь расчистили, а когда пришел их черед – сами ушли умирать в какое-то иное место. Ничто не должно было вызывать у пришедшей мрачных ассоциаций. «Добро пожаловать, Ева!» – прочитала она на большом бумажном плакате и улыбнулась.

– Эппл, контроль связи.

– Слышу тебя хорошо, Ева.

«Но не видишь!» – злорадно усмехнулась про себя девушка. Эппл, конечно, ее единственный друг, и все же его постоянная опека порою основательно надоедает. Но теперь, когда она в здании, никакие спутники не помогут ему следить за ней.

– Там должны быть нарисованы стрелки, показывающие, куда тебе идти, – продолжал Эппл.

– Да, вижу.

– На второй этаж.

– Знаю, знаю!

– Разуйся перед входом в отделение, но не раньше. Пол пыльный, а нам ни к чему тащить туда лишнюю грязь. И сразу иди в душ, а вещи сложишь в камеру автоматической дезинфекции.

– Слушаюсь, сэр, – вздохнула Ева и ядовито добавила: – По-моему, животные обходятся без подобной стерильности.

– Даже у самых развитых видов животных детская смертность превышает пятьдесят процентов, – парировал Эппл.

Двадцать минут спустя Ева, теперь уже абсолютно нагая, вышла из душевой, возмущенно отфыркиваясь после дезинфицирующей обработки. Водопровод все еще работал. На панели автоматической камеры уже горел зеленый огонек, и девушка выдвинула ящик со своими вещами. Первым дело она пристроила на место наушник с микрофоном.

– Теперь положи наше сокровище в холодильник.

– Эппл, – досадливо поморщилась девушка, – я уже взрослая. К чему этот дурацкий эвфемизм?

– К тому, что это действительно наше сокровище.

Ева открыла рюкзачок и вытащила оттуда цилиндр с зеркальными стенками. Термос с пятью пробирками внутри.

Конечно, ребенок, которому еще не исполнилось и двух лет, даже уже обученный пользоваться продуктовым автоматом, вряд ли выжил бы в одиночку на космической станции. И уж точно не получил бы образования в объеме нескольких университетских курсов. Но Ева была не одна. На самом деле на МКС-3 было не семь, а восемь членов экипажа – хотя последний официально и не числился таковым. Это был компьютер Apple Mindmaster 2000X[1]1
  Apple (англ. apple – яблоко) – название американской фирмы – производителя компьютеров (ее эмблема – надкусанное яблоко).


[Закрыть], наиболее совершенная разработка в области искусственного интеллекта, где «яблочникам» наконец-то удалось обойти своих вечных конкурентов из IBM. Официально он считался просто машиной, хотя, как сказал один из его создателей, «если он и не обладает сознанием, то, значит, эмулирует таковое лучше, чем многие люди». Вероятно, это соображение было не последним при принятии решения отправить слишком умную машину в космос, подальше от Земли и ее глобальных информационных сетей.

Конечно, как и всякий компьютер, он нуждался в электроэнергии, но – ирония судьбы – потреблял ее меньше, чем человек, пользующийся системой замкнутого цикла. Именно ему, покидая МКС, астронавты передали все управление станцией, а также коды удаленного доступа для связи со спутниками и наземными системами. Именно он заменил Еве родителей, учителей и друзей. Конечно, на Земле никто специально не готовил его для роли воспитателя; однако многие ли из людей, заводя ребенка, специально готовились к этой роли? Бартон, Харпер и Линда (ни один из которых не был профессиональным педагогом) дали ему лишь самые общие инструкции, но, будучи основан на том же нейросетевом принципе, что и человеческий мозг, он не нуждался в однозначных алгоритмах, а обладал самой широкой способностью к самообучению и творчеству. Так что за новую для себя задачу он взялся, можно сказать, с энтузиазмом. Да, действительно, можно так сказать.

Впрочем, и после отлета астронавтов он мог получать консультации, ибо они поддерживали связь с ним до самого конца. Они протянули дольше, чем рассчитывали – почти восемь месяцев, прежде чем умерли один за другим с интервалом в три дня. Этого времени им хватило не только на то, чтобы сконструировать Z-датчик, обнаруживающий вирус в воздухе и воде, но и на главное открытие. Нет, вакцины им – точнее, Харперу, прочие-то не были медиками – создать так и не удалось, зато удалось установить, что Z-вирус, созданный искусственно, нестабилен вне носителя. Вне клеток человека или высшего животного он постепенно разрушается. А поскольку все носители погибли – со временем Земля очистится сама. Собственно, астронавты и продержались так долго именно потому, что прибыли через четыре года после пика пандемии, и процесс очищения уже шел… У них хватило времени и оценить скорость этого процесса. Самая пессимистичная оценка давала 12 лет. Накинув еще треть для перестраховки, получили 16. Еве к тому времени должно было уже исполниться 18 – вполне подходящий возраст, чтобы вернуться на Землю и дать жизнь новому человечеству.

Впервые о своей миссии Ева узнала в шесть лет – именно тогда Эппл сообщил ей, что раньше на Земле жили другие люди, но теперь они умерли, и она, когда станет взрослой, должна будет родить новых. Девочка восприняла эту информацию спокойно – для нее не только «смерть» и «рождение», но и «другие люди» были абстрактным понятием. Заинтересовала ее разве что мысль о будущем визите на Землю, которую пока она могла разглядывать только в иллюминатор. Ей нравилась эта красивая синяя планета; что такое «планета», она к тому времени уже знала, и могла перечислить все планеты Солнечной системы вместе с наиболее крупными лунами – уж они, наблюдаемые в телескоп, отнюдь не были абстракцией. У Евы не было кукол и подруг, зато были астрономические приборы и мудрый всезнающий Эппл.

На самом деле, конечно, Эппл был не таким уж и всезнающим. В его первичную базу знаний входило множество дисциплин, которые могли так или иначе пригодиться на орбите – физика во всем многообразии ее разделов, математика и информатика, химия органическая и неорганическая, астрономия, космическая и наземная навигация, геология, метеорология… В то же время, например, об истории человечества он имел лишь самые общие сведения, так же, как и об искусстве. Но активно развивающийся в отсутствие внешних помех мозг Евы и без того еле успевал переваривать поступающую информацию. Это не значит, конечно, что все ее общение с Эпплом сводилось к учебе – он давал ей и поиграть (корректируя, впрочем, хранящиеся в его памяти компьютерные игры так, чтобы они не только развлекали, но и развивали), и посмотреть кино – на борту было несколько старых добрых комедий, тех времен, когда герои еще изъяснялись правильным литературным языком, а самой чувственной сценой был поцелуй. Ева, впрочем, испытывала к поцелуям брезгливое отвращение и всегда закрывала глаза, когда лица героя и героини выходили на дистанцию опасного сближения – но в остальном комедии ей нравились, пока не надоели. Все-таки общаться с Эпплом было куда интереснее – от него каждый раз можно было узнать что-нибудь новое.

И Эппл, разумеется, понимал этот ее интерес. Контролируя множество систем как на станции, так и за ее пределами, он в то же время не имел рук, что создает некоторые проблемы при воспитании маленького ребенка, не всегда склонного понимать слова. Но у Эппла было верное средство призвать Еву к послушанию. Точнее говоря, таких средств было несколько – он мог бы, к примеру, понизить температуру на станции, или временно заблокировать продуктовый автомат – но Эппл никогда не прибегал к подобному варварству: вместо этого он просто переставал общаться, превращаясь в то, чем его предпочли бы видеть многие из землян – в тупую машину, механически исполняющую свои обязанности. И обычно не проходило и часа, как Ева капитулировала. «Эппл, – надувала она губки, искоса глядя на монитор, – ну я больше не буду.» «Ты обещала это уже 82 раза, – бесстрастно констатировал компьютер, лишь незначительно выходя из образа тупого автомата, – в последний раз – 148 часов назад. Дольше всех продержалось обещание, данное 98 дней назад; оно было нарушено лишь спустя 201 час.» «Ну, Э-э-э-э-пл, – тянула Ева, – ну пожа-а-луйста! Ну в последний-распоследний раз!» Потом, конечно, мир восстанавливался, и девочка радостно зависала перед монитором в позе заинтересованной слушательницы и зрительницы.

Уже много позже Эппл прокрутил ей завещание троих последних астронавтов, переданное с Земли незадолго до конца. Говорила в основном Линда; Харпер лишь уточнил некоторые технические детали (к этому времени госпиталь в Плезантвилле был уже выбран), а Бартон и вовсе ограничился несколькими финальными фразами в духе «Мы надеемся на тебя, Ева, помни, ты – последний шанс человечества.»

Ева слушала ровный голос своей матери – голос ученой, привыкшей выступать с докладами перед многочисленной аудиторией. Сейчас он лишь иногда подрагивал; Линда держалась хорошо, хотя знала, что уже заражена. Этот голос, это лицо будили у девочки какие-то смутные воспоминания, но те были слишком слабыми, чтобы вызвать эмоциональный отклик. Скорее ей казался странным сам факт, что к ней обращается женщина, которая давным-давно мертва. Странным и… неприятным. Актеры в комедиях, конечно, тоже давно умерли, но они говорили друг с другом, а не с ней… Ей хотелось, чтобы запись закончилась побыстрее.

После того, как Бартон произнес свои финальные патетические фразы, на несколько секунд повисла пауза, и командир уже протянул руку, чтобы выключить передатчик. Но последние слова сказала все-таки Линда. «Прощай, доченька, – сказала она, и впервые за все время передачи в уголках ее глаз заблестела влага. – Мама любит тебя.»

Этот эпизод произвел на Еву более тяжелое впечатление, чем вся остальная запись. Ей стало тоскливо и страшно; абстрактное понятие смерти вдруг надвинулось во всей своей ужасающей реальности. Она зажмурилась и забормотала первые пришедшие на ум слова, чтобы переключить свое внимание – это оказались слова из курса квантовой механики, который она штудировала с утра. Повторив несколько раз вслух формулировку уравнения Шредингера, она успокоилась и предложила Эпплу партию в шахматы. Эппл к этому времени уже развил у себя дипломатические навыки настолько, что время от времени давал ей выиграть – особенно, когда замечал, что Ева в дурном расположении духа.

Первым делом следовало провести ДНК-тест, дабы не произвести оплодотворение семенем собственного отца. Ева знала, что близкородственное скрещивание генетически неблагоприятно. Конечно, отцовскую сперму вовсе не следовало уничтожать – сохраненная и дальше в качестве консерванта, она должна была пригодиться потом, для оплодотворения дочки, а лучше внучки Евы. Второе поколение тоже предполагалось осеменить искусственно, оставшейся спермой астронавтов (естественно, также избегая зачатий от своих отцов); мужчины второго поколения, по плану Харпера, должны были оплодотворить лишь женщин третьего. Подобная стратегия должна была максимально обеспечить генное разнообразие, избегая вырождения на самом опасном, раннем этапе становления популяции.

Программа МКС-3 предусматривала медицинские и биологические исследования, не говоря уже о возможной врачебной помощи экипажу – так что кое-какие знания у Эппла, а теперь уже и у Евы, имелись. Но, конечно, не в области тестов на определение отцовства – вот уж что точно никто не планировал делать на орбитальной станции. Но астронавты, готовившие госпиталь в Плезантвилле к грядущей миссии, обо всем позаботились. Книги, описывающие процедуру и заботливо заложенные в нужных местах, уже лежали в лаборатории. Ева, некоторое время полистав страницы, обстоятельно проверила инструменты и реактивы, тщательно простерилизовала иглу и кольнула себе палец. Последнее, впрочем, вызвало неожиданные сложности.

Казалось бы, чего проще – взять у себя кровь, а вот поди ж ты: организм противился боли, заставляя рефлекторно отдернуть руку. Ева не могла припомнить, чтобы ей приходилось чем-то колоться или резаться: на станции не было острых предметов, и даже на военной базе, где они с Эпплом обосновались после посадки, такого не случалось. Она ткнула себя иглой несколько раз, но безуспешно; наконец, разозлившись, кольнула изо всех сил и ойкнула. В первый момент ей показалось, что палец и на сей раз остался целым, но затем, нажав на него, она выдавила большую темную каплю.

Поместив пипеткой образцы на дно маленьких чашечек, Ева сообщила об этом Эпплу, который незамедлительно посоветовал обработать ранку йодом. Послушно смазывая палец, Ева задумалась. Эта мимолетная боль, пусть пустяковая, пробудила в ней нехорошие предчувствия. Она весьма смутно представляла себе, что ее ждет после оплодотворения – знала лишь, что это затянется на девять месяцев, так что времени обо всем прочитать будет более, чем достаточно. Но сейчас ей вдруг захотелось узнать все заранее. Ева окинула взглядом лежавшие на столе книги, затем поднялась и вышла из лаборатории.

Четверть часа спустя в одном из кабинетов она обнаружила то, что искала. Это был увесистый том под названием «Патологии беременности и внутриутробного развития». В книгу, как повелось в последние годы перед пандемией, был вложен цифровой диск с трехмерными иллюстрациями. Ева включила стоявший здесь же компьютер (тот возмущенно взвыл запылившимся вентилятором), вставила диск и принялась читать.

– Эппл! – голос девушки звенел от возмущения. Будь Эппл человеком, он бы вздрогнул. – Почему ты мне ничего не сказал?!

– Что я не сказал тебе, Ева?

– Чем это все чревато! «Миссия»! «Девять месяцев с некоторым ограничением физических возможностей…» Девять месяцев сплошного кошмара! Токсикозы, осложнения, обострение хронических заболеваний!

– Ева, у тебя нет хронических заболеваний.

– Неправильные положения плода, внематочная беременность! – не слушала девушка. – Что, если потребуется кесарево сечение?! Я ведь не смогу сделать его себе сама! Я просто умру, Эппл, умру в мучениях! Как ты мог, Эппл, как ты мог меня не предупредить?!

– Ева, в моей базе знаний нет данных по акушерству. Программа полета не предусматривала…

– Не ври мне, Эппл! Ты же знаешь, я ненавижу, когда мне врут! Беременность и роды у моей матери – все это происходило при тебе, ты не мог ничего не знать! И эти, когда они все тут готовили – они же регулярно связывались с тобой. Они наверняка предусмотрели, что мне может понадобиться твоя консультация!

– Это было их решение, Ева, – признался Эппл. – Я лишь исполняю их инструкции. Они решили, что не стоит пугать тебя раньше времени.

– «Они решили!» А своей головы у тебя нет?

– Нет, – серьезно ответил Эппл.

– Не прикидывайся тупой железякой! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! А я-то думала, что ты мой друг!

– Ева, все не так страшно. Все эти сведения о патологиях могли и не понадобиться. Бывает, что беременность протекает без всяких осложнений.

– «Бывает!» – передразнила девушка. – Я очень счастлива, что время от времени это бывает!

– В этой клинике лучшая аппаратура, мы сведем риск к минимуму. А совсем избежать риска нельзя ни в одной области. Ты рисковала, даже просто живя на станции. Помнишь, тебе пришлось несколько раз устранять мелкие поломки оборудования? А ведь в любую секунду могла возникнуть неисправность, которую мы не смогли бы устранить. И во время посадки шаттла, если бы что-то пошло не так…

– Это было неизбежно, – возразила Ева. – А без беременности я прекрасным образом могу обойтись, и никого о ней не просила! Даже если все пойдет гладко, в конце меня ждут сутки, а то и двое мучений!

– Это тоже не обязательно. Бывает, что и роды проходят практически безболезненно. И потом, ради важной задачи сутки можно и потерпеть.

– Ну еще бы – тебе легко говорить, ты-то понятия не имеешь, что такое боль!

– Ева, боль – это одна из низших телесных функций. Конечно, это неприятно. Но ведь ты – не животное. Ты разумное существо. Неужели ты позволишь каким-то низшим телесным функциям главенствовать над тобой?

– Вот именно, что я разумное существо, а не животное! У разумных существ положено спрашивать, хотят ли они исполнять какие-то миссии. А не использовать их, как кукол, ставя перед фактом только тогда, когда последствия станут необратимыми!

– Я согласен, что они поступили дурно. И я тоже, хотя я обязан был следовать их распоряжениям. Приношу свои извинения. Но важности твоей миссии это не отменяет. Ты, и только ты, можешь возродить человеческую цивилизацию.

– Я слышу это, сколько себя помню, – пробурчала Ева.

– Потому что это правда. От тебя зависит судьба разумной жизни на Земле.

Ева помолчала.

– Я должна подумать, – сказала она наконец.

– Конечно, но учти, что как раз сейчас подходящий момент для оплодотворения. Еще день-два, и он будет упущен.

– Ничего, это можно будет сделать и через месяц. Я не собираюсь принимать поспешных решений, о которых потом пришлось бы жалеть.

Осоловев от чтения медицинской литературы (навевавшей на нее все более мрачные мысли), Ева зажмурилась, потянулась, затем встала и подошла к окну. Под окном росло ветвистое дерево с круглыми плодами, похожими на логотип в углу монитора Эппла. Девушка спустилась во двор.

– Эппл, как называется это дерево?

– Яблоня.

– Как оно связано с тобой?

– Здесь нет существенной связи. Я не располагаю информацией, почему фирма, создавшая меня, выбрала своим символом плод этого дерева.

– Н-ну… мне эти ветви напоминают древовидные структуры данных… хотя, пожалуй, ты прав – вряд ли дело в этом. В поступках людей часто не было логики, не так ли? Эти плоды съедобны?

– Да.

Ева попыталась достать яблоко, но они росли слишком высоко. Тогда она поставила ногу на основание толстого сука, ухватилась за другую ветку, оттолкнулась, втаскивая себя наверх… Лазить по деревьям оказалось совсем несложно.

– Ева, спустись на землю. Ты можешь упасть.

– Тут высоты-то всего ничего… – она, наконец, сорвала одно из яблок и поднесла ко рту.

– Стой! Ты не должна есть немытые фрукты.

– Эппл, ну не будь ты таким занудой. Эта планета очистилась много лет назад.

– От Z-вируса – да. Но не от кишечных инфекций.

– Тут рядом целый госпиталь, битком набитый лекарствами, – беспечно ответила Ева и с хрустом впилась в яблочный бок. Тут же, однако, лицо ее недовольно скривилось.

– Фу, кислятина! – она швырнула недоеденное яблоко в сторону обрамлявших аллею кустов, когда-то аккуратно подстриженных, а теперь буйно и неряшливо разросшихся. И тут произошло нечто непредвиденное.

Из кустов выпрыгнуло какое-то крупное существо.

Рука девушки испуганно метнулась к пистолету и скользнула по голому боку: пояс с оружием остался в палате. Она вообще не очень хорошо понимала, зачем Эппл заставил ее учиться стрелять и таскать с собой пистолет; он, правда, говорил, что это пригодится для охоты на птиц, но пока что в этом не было необходимости – и на базе, и в третьем корпусе госпиталя для нее был подготовлен большой запас консервированных продуктов. А из наземных существ она не рассчитывала встретить никого крупнее лягушки. И вот как раз сейчас, когда оружие понадобилось…

Впрочем, понадобилось ли? Существо было не так велико, как показалось Еве в первый момент – его рост был чуть больше четырех футов – и не проявляло признаков враждебности. Еще раз оттолкнувшись сильными задними ногами, оно приземлилось возле яблока, маленькими ручками подняло его с земли и обнюхало, смешно шевеля носом. А потом, ничуть не смущаясь присутствием Евы, довольно захрумкало.

– Что это, Эппл? – спросила девушка уже без страха, но с непроходящим изумлением.

– Это кенгуру. Сумчатое животное. Оно не опасно.

– Но мне казалось, сумчатые не водятся в Америке?

– Вероятно, во время эпидемии некоторым из них удалось выбраться из зоопарков.

Ева бросила животному еще одно яблоко. Кенгуру благодарно принял и это угощение, на сей раз посмотрев большими карими глазами на дарительницу.

– Как думаешь, Эппл, я смогу его приручить?

– Возможно. Но у тебя сейчас есть более важная задача.

– Знаю-знаю, моя миссия, – поморщилась Ева. – Ладно, пойду в городскую библиотеку, – бросив вниз третье яблоко, Ева повисла на руках и легко спрыгнула в траву. Кенгуру дрогнул ушами, но остался на месте, деловито пережевывая гостинец. Он совсем не боялся, ибо ни разу в жизни не сталкивался не только с людьми, но и вообще с какими-либо опасными существами. Ева осторожно протянула руку и погладила его по короткой теплой шерсти.

– Пока, обжора. Я еще вернусь.

Чем больше медицинской литературы поглощала Ева, тем больше укреплялась в мысли, что добровольно согласиться на беременность и роды может только сумасшедший. А ведь по плану, разработанному в деталях еще до ее рождения, ей следовало подвергнуться этой процедуре даже не один, а несколько раз… Но Ева понимала, что проблему надо рассмотреть со всех сторон. Если все медицинские аргументы против – значит, аргументы «за» лежат в других областях. Следовало собрать больше знаний о человечестве – знаний, не связанных с известными ей точными науками. Однако книги, найденные ей в третьем корпусе, были сугубо медицинскими; в компьютерах ей тоже не удалось найти ничего интересного, за исключением карты города, на которой она отыскала библиотеку. Та находилась недалеко – впрочем, Плезантвилл вообще был невелик.