Текст книги "Газета (СИ)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Юрий Нестеренко
(Джордж Райт)
Газета

Томас Франджони не получил вовремя свою ежедневную газету.

Обычно, когда он вставал в туалет во второй раз за ночь (в его 74 его мочевой пузырь работал как часы – в том смысле, что исправно будил Томаса в 2:30 и в 5:30), газета уже лежала на полу под дверью, и на обратном пути Франджони заходил в прихожую, чтобы подобрать ее. Затем шел с ней обратно в кровать, забирался под одеяло, подоткнув подушку под голову, надевал очки и штудировал газету от главных новостей на первой странице до юмористических комиксов на последней. При этом внимательно он прочитывал лишь три-четыре статьи, а остальные скорее просматривал – но все же это занятие отнимало у него полтора часа и навевало достаточно сонливости, чтобы, покончив с комиксами, вновь блаженно откинуться на подушку и спать уже без всяких помех до десяти, а то и до одиннадцати утра. Когда вы на пенсии, вам некуда торопиться, вы понимаете.

Этот ритуал был неизменным на протяжении уже доброго десятка лет, и поэтому, не обнаружив газеты на положенном месте под щелью для почты во входной двери, Франджони почувствовал изрядное раздражение. Он даже потоптался некоторое время на месте, надеясь, что припозднившийся курьер все же исполнит свои обязанности, повздыхал, покряхтел – но, так ничего и не дождавшись, поплелся обратно в спальню.

Он подумал даже, уж не проснулся ли он сегодня раньше обычного – но нет, часы на прикроватном столике показывали 5:42. Вообще-то крайним временем доставки газет было 6 утра, но Франджони специально указал при подписке, чтобы ему доставляли не позже 5:30. И до сего дня всегда так и было. Но все же это было пожелание, а не требование, не дававшее ему формального права жаловаться. Разве что – оставить нерасторопного курьера без чаевых, но Томас и так никогда их не давал, полагая, что и без того платит за подписку более чем достаточно для человека, вынужденного на одну свою пенсию в одиночку содержать дом.

Некоторое время он ворочался, пытаясь уснуть, но без ежедневной дозы «Барлингтон Бюллетень» из этого ничего не получалось. Подушка нагрелась, казалось, с обеих сторон, под одеялом было душно, но и вставать не было совершенно никакого желания. Томас знал, что, если не доспит свое, то потом весь день проведет вялым и разбитым, да и делать в такую рань – кроме как читать газету, разумеется – было решительно нечего. Пользоваться снотворным Франджони всячески избегал, боясь подсесть – да и смешно принимать снотворное под утро.

Когда Томас, не выдержав, все же открыл глаза, на часах было 6:18. И Франджони был уверен, что газету ему так и не доставили. Он оставил дверь спальни открытой и услышал бы, как она шлепается на пол.

Все же он нехотя поднялся, сунул ноги в тапки и сходил проверить. Под дверью действительно ничего не было.

С чувством некоего даже мстительного удовлетворения Франджони уселся в кресло и придвинул к себе телефон. Он ужасно не любил современные автоматизированные системы с их голосовыми меню, но этот парень должен получить по заслугам. Пусть-ка его теперь оштрафуют или что там с ними делают.

– Здравствуйте, вы позвонили в службу поддержки подписчиков «Барлингтон Бюллетень». Если вы хотите продлить или оформить подписку, нажмите 1. Если у вас возникли проблемы с доставкой, нажмите 2. Если…

Узловатый палец Франджони уже жал «2». Не дав автомату зачитать весь список возможных проблем – газета не доставлена, доставлена поздно, доставлена мокрой или поврежденной и т. д. – он выбрал самую первую опцию. А когда система дала ему возможность оставить дополнительный комментарий, ядовито сообщил, что, если он не будет получать газету не позднее 5:30 ежедневно, то отпишется. Разумеется, это был блеф – Франджони был подписан на «Бюллетень» с незапамятных времен и не представлял себе утро без обязательного ритуала – но едва ли угроза потерять старого подписчика понравится боссу того парня. Хотя, наверное, из-за одной жалобы его все же не уволят… но Франджони в этот момент был так зол на курьера, что ему хотелось верить в обратное.

Затем он вернулся в кровать и некоторое время щелкал пультом от телевизора – как и следовало ожидать, в эти утренние часы там не было ничего подходящего; молодые люди обоего пола в хороших костюмах и с тщательно ухоженными прическами что-то вещали бодрыми голосами, помогая Америке проснуться, а вовсе не решить прямо противоположную задачу, да еще на паре каналов крутились детские мультики. Без толку проворочавшись в постели еще не меньше часа, в конце концов Томас все же умудрился заснуть.

Проснулся он далеко за полдень и, как и следовало ожидать, с тяжелой головой. Подниматься не хотелось, но Франджони по опыту знал, что, если этого не сделать, дальше будет только хуже. Вяло поплескав холодной водой в лицо (особого облегчения это не принесло), он поплелся на кухню. Кофе он не пил принципиально, опасаясь за сердце, и крепкого чая на всякий случай тоже – так что, как обычно, вытряс из коробки в тарелку хлопья и залил их молоком. В хорошие дни это был вполне подходящий завтрак, но нынче Томас доел его чуть ли не с отвращением – попутно отметив, что молока осталось последние полпакета.

Голова, само собой, не прошла, хотя и не болела настолько, чтобы оправдать прием таблетки (с тех пор как Франджони прочитал, в каких муках умирают при передозировке парацетамола, таблеток от головной боли он избегал еще старательнее, чем снотворного). Томас тоскливо посмотрел в окно. Погода не радовала – конец октября, как-никак – но, по крайней мере, дождя не было и, похоже, в ближайшее время не ожидалось. Что ж, можно немного пройтись. Тем более что все равно надо купить молока, да и хлеб тоже заканчивается. Обычно в такие хмурые холодные дни он заказывал доставку из «Волмарта» на другом конце города, но, раз уж ему все равно нужно проветриться, можно сходить в «Олди», тем более что это обойдется дешевле, а идти даже его небыстрым шагом всего минут пятнадцать.

Выйдя на крыльцо, Томас увидел газету.

Она лежала на верхней ступеньке, перетянутая резинкой. Выходит, ему ее все-таки доставили. Только бросили на крыльцо вместо того, чтобы просунуть в щель для почты.

Разумеется, Франджони ни на секунду не пожалел о своей жалобе и уж тем более не подумал о том, чтобы позвонить и отменить ее. Да, обычно курьеры кидают газету именно на крыльцо, но ведь он ясно указал, куда ему доставлять его «Бюллетень». И если этот парень проигнорировал столь недвусмысленное указание, он сам виноват. До сих пор, однако, ни разу не игнорировал… Возможно, это новый курьер? Или старый решил намекнуть таким образом насчет чаевых? Ну уж нет, не дождется! Уж за плохую работу – тем более нет, это просто наглость! А новый или старый – указания они все наверняка получают одинаково.

Подбирать газету Томас не стал, решив, что сделает это на обратном пути.

Однако, когда сорок минут спустя он вернулся обратно уже в заметно лучшем настроении – прогулка все-таки улучшила его самочувствие, и к тому же в «Олди» была акция, позволившая ему сэкономить полтора доллара – газеты на крыльце не оказалось. Франджони даже обошел вокруг крыльца, высматривая, не сбросил ли ее ветер – хотя для этого понадобился бы настоящий ураган. Но, как и следовало ожидать, газеты нигде не было. Очевидно, ее украли. Франджони с трудом представлял себе, как можно пасть столь низко, чтобы воровать с чужого крыльца газету стоимостью в один доллар, но он слышал, что иногда такое случается. И какая к тому же наглость – сделать это среди бела дня! Хотя… если кто и видел вора, полиция ведь не станет затевать расследование по столь ничтожному поводу. Что ж – тем более веская причина требовать доставки через щель. Войдя в дом и сняв пальто, он вновь позвонил в службу доставки и оставил комментарий, подчеркивающий это требование.

Следующей ночью, выходя их туалета в половине третьего, он услышал звук мягкого падения в прихожей.

Выглянув туда, он убедился, что ему не послышалось. Свежая газета лежала на полу под дверью. Выходит, на сей раз ее доставили даже раньше, чем всегда – обычно это происходило где-то между первым и вторым Туалетным Походом. Возможно, парню и в самом деле сделали хороший втык. А может, даже действительно уволили и взяли нового. Из-за одной жалобы, конечно, этого произойти не могло – но кто знает, вдруг он вчера подвел не только Томаса, но и других подписчиков?

Так или иначе, теперь его газета была на месте. Но она не нужна была ему прямо сейчас. После первого Туалетного Похода он засыпал без посторонней помощи. Нет, она понадобится только после Второго. Тем не менее, раз уж он все равно вышел в прихожую, он подобрал газету, чтобы отнести ее на прикроватный столик.

И едва не выпустил ее из рук. Ему совсем не понравилось ощущение того, к чему он прикоснулся. Во-первых, газета была холодной. Конечно, там, за дверью, была промозглая октябрьская ночь, наверное, никак не больше 40 по Фаренгейту, но бумага такой холодной не бывает, даже если внести ее с мороза. Это же не железо, в конце концов. А во-вторых – по крайней мере, в тех местах, которых коснулись указательный и средний пальцы Томаса – она была еще и влажной… нет, не просто влажной – слегка скользкой и липкой. Словно… (эта ассоциация, совершенно неуместная, тем не менее возникла в голове Томаса очень ясно)… словно он трогал не бумагу, а кожу полуразложившегося мертвеца, только что извлеченного из-под земли… или из-под воды.

«Чушь, – сказал себе Франджони. – Чертов парень просто уронил газету в сырую траву, вот и все».

Некоторое время он думал, не позвонить ли с еще одной жалобой – на сей раз на мокрую газету – но затем решил, что все же не стоит быть таким придирчивым. Бумага не была сырой насквозь – лишь слегка влажной, и если бы он подобрал ее, как обычно, в 5:30, то ничего бы не заметил – к тому времени она давно бы высохла. Чувствуя удовлетворение от собственной справедливости, он отнес газету на столик и улегся в постель.

Когда мочевой пузырь потребовал своего во второй раз, Томас первым делом попытался нашарить в темноте лежавший на столике «Бюллетень». Желание убедиться, что это самая обыкновенная бумага, оказалось неожиданно сильным; впрочем, на миг у Франджони мелькнула мысль, что на самом деле он никакой газеты вообще не подбирал и все это ему просто приснилось. Но нет, она лежала тут, на столике – и, конечно, на ощупь была столь же обычной, как и тысячи ее предшественниц. Успокоенный, Томас отправился в свой Второй Поход, а по возвращении включил лампу, надел очки и приступил к своему обычному ритуалу. Как, наверное, и во всякой местной газете, заголовки на первой полосе «Барлингтон Бюллетень» в разные дни оставались неизменными по стилю, но при этом очень сильно варьировались по содержанию. С одинаковым энтузиазмом газета информировала читателей и о сенсациях мирового и национального масштаба (если таковые имели место), и (в отсутствие таковых, что случалось гораздо чаще) о рождении медвежонка в барлингтонском зоопарке или урожае тыкв у местных фермеров. Причем, если новости мирового уровня обычно сходили с первых полос уже на следующий день, то какие-нибудь истории со вскрывшимися финансовыми махинациями местного суперинтенданта или превышением уровня асбеста в местной средней школе могли тянуться неделями, по мере того, как расследование скандала подбрасывало новые подробности, а оправдывавшиеся или каявшиеся городские чиновники делали новые заявления.

Вот и на этот раз материалы первой полосы выглядели скучно (что, впрочем, вполне устраивало Франджони, совсем не жаждавшего острых переживаний). Здание старой обувной фабрики (закрывшейся двадцать лет назад и с тех пор зиявшее выбитыми стеклами прямо напротив детского парка на Мэпл Стрит) будет, наконец, демонтировано – город достиг соглашения с его владельцами; очередной раунд дебатов между сторонниками и противниками бурения окончился ничем (эти дебаты тянулись уже шесть лет, с тех пор, как в округе обнаружили газовое месторождение; аргументы сторон оставались неизменными, «прибыль и новые рабочие места» – «вред для экологии», и добрый десяток экспертиз, проведенных за это время и в основном показавших беспочвенность экологических страхов, не сдвинул ситуацию ни на йоту – «Мы не знаем, что может вырваться из-под земли на этот раз», патетически заявил на дебатах лидер местных «зеленых»); в городском совете Барлингтона состоялось обсуждение налоговой реформы, предложенной мэром Дрэйзеном…

Эту заметку Франджони стал читать подробнее. От налоговой реформы он не ждал ничего хорошего. Город давно уже испытывал серьезный бюджетный дефицит (как, впрочем, и страна в целом, и что вообще идет хорошо в наши дни?), и, как водится, демократы предлагали решить проблему поднятием налогов, республиканцы – сокращением социальных выплат и муниципальных должностей (включая не только городских чиновников, но и полицию, штаты которой предлагалось урезать чуть ли не на треть).

Франджони не устраивали оба варианта. Он предпочел бы, чтобы вообще ничего не менялось – в конце концов, с чего бы это вдруг у величайшей в мире страны перестало хватать денег, если их всегда хватало раньше? – но планы демократа Дрэйзена пугали его больше. Если они поднимут налоги на недвижимость, из каких шишей, по их мнению, он будет платить за собственный дом? Поэтому, неприязненно скользнув взглядом по обычному бла-бла-бла мэра про «жертвы, необходимость которых мы все понимаем», он принялся с надеждой читать, что там заявила в городском совете кандидат в мэры от республиканцев Дебора Рид:

«Глубоко неверно, как делают наши оппоненты, сводить нынешние трудности к одним лишь экономическим аспектам. Тем самым мы игнорируем более глубокие причины, коренящиеся в падении моральных устоев нашего общества. Если бы не падение нравов среди молодежи, не ведущаяся уже десятилетиями пропаганда добрачных сексуальных отношений, контрацепции и абортов, мы вполне могли бы вернуться к ежегодному налогу в одну

(См. НАЛОГИ на странице 5А)»

«В одну что?» – недоуменно подумал Франджони, перелистывая страницы. Если бы речь шла о процентах, там стояло бы число с процентным значком. Или, может, имеется в виду что-то типа «в одну треть от нынешних»? Нет, слишком уж оптимистично. И главное, при чем тут нравы молодежи (которые, впрочем, Томас тоже решительно не одобрял)? Ага, вот продолжение:

«НАЛОГИ

(Начало на стр. 1А)

девственницу с улицы», заявила миссис Рид. В ответ на это советник мэра…»

Франджони оторопело поморгал. Может быть, это продолжение другой статьи? Да нет, вот же написано – «НАЛОГИ». Тогда, может, он пропустил фразу? Или даже целый абзац? Он вновь перелистнул газету в начало, потом опять на пятую страницу. Нет, все именно так: «Мы вполне могли бы вернуться к ежегодному налогу в одну девственницу с улицы».

Видимо, фразу или абзац пропустили в типографии, решил Томас. Он, правда, никогда прежде не видел в «Бюллетене» настолько серьезных опечаток – но, раз уж все портится, от мировой экономики до работы курьера… Франджони скорчил раздраженную гримасу и попытался читать статью дальше, надеясь все же понять, что на самом деле предложили республиканцы.

Но понял лишь то, что его разумная гипотеза не выдерживает критики.

Слова о «необходимых жертвах» не были фигурой речи. В статье действительно обсуждались человеческие жертвоприношения. Как можно было понять из контекста, для них совсем не обязательно требовались девственницы, но снижение качества жертв необходимо было компенсировать их количеством. Обсуждалось все это спокойно и деловито, как всем привычная и само собой разумеющаяся вещь. Как… налоги, да.

Растерянный взгляд Франджони скользнул на соседнюю заметку.

«ФАБРИКА

(Начало на стр. 1А)

дюжин детей было потеряно в подвалах фабрики только за последние десять лет. Все попытки установки защитных ограждений оказывались неэффективными. В конце концов под давлением разгневанных родителей городские власти вынуждены были начать новые переговоры с Хозяевами, которые завершились соглашением в минувшую среду. Детали сделки не разглашаются, хотя, судя по всему, городу пришлось заплатить значительную цену. «По крайней мере, теперь этот кошмар позади, – заявил преп. Полстер, возглавлявший городскую комиссию на переговорах. – Это все, что я могу вам сказать, и молитесь за то, чтобы не узнать большего». Как ожидается, снос здания фабрики начнется в ближайшее новолуние. Жителей близлежащих домов просят проявлять осторожность, а автомобилистов выбирать пути объезда».

Эта статья выглядела не так дико, как предыдущая, и если бы Франджони прочитал ее первой, то, вероятно, не обратил бы на нее особого внимания – но теперь он задумался о странностях. Фраза насчет «молитесь» могла, конечно, быть обычной иронией, но ведь «преп.» – значит «преподобный». Почему комиссию по чисто хозяйственному вопросу выкупа недвижимости возглавлял священник? Опять же, что значит фраза о детях, которые «были потеряны»? Сначала он понял ее так, что дети заблудились, играя в подвалах огромного заброшенного здания. Мальчишек всегда привлекают подобные места, и никакие ограждения не способны их остановить, тут автор статьи прав. Но – долго ли можно блуждать в подвалах, даже погруженных в вечную темноту? Это все-таки не лес и не целый город. Не может быть, чтобы дети, достаточно взрослые, чтобы гулять без родительского присмотра, не смогли найти оттуда выход самостоятельно. Но если они его нашли – что стало причиной гнева родителей? Взрослые бы даже не узнали, что их чада нарушили запрет и лазили в такое место… Где-то там во мраке произошел несчастный случай? Дюжины несчастных случаев?

Франджони не слышал и не читал ни об одном из них – что, конечно, делало версию невероятной: если бы в таком небольшом городе, как Барлингтон, пострадал хоть один ребенок, Томас наверняка узнал бы об этом если не от соседей, то из «Бюллетеня». И все же он почувствовал иррациональную уверенность, что «было потеряно» следует понимать буквально. Ни один из этих детей не вернулся из подвалов фабрики – ни сам, ни с помощью спасателей. Не были найдены даже тела. Все они просто… исчезли там.

И слово «Хозяева», напечатанное с большой буквы, означает не просто владельцев заброшенной и разрушающейся недвижимости. Скорее его следует интерпретировать как «Владыки» или «Властелины»…

Бред, тряхнул головой Франджони. За окнами по-прежнему было темно, и теперь он точно знал, что не заснет. Не отважится выключить свет и закрыть глаза (кто сказал, что зажмуриться – лучшее лекарство от страха? Томас с детства знал, что так, когда не видишь, становится только страшнее). Но что же все это значит?!

Он вновь перевернул газету на первую страницу. Что там еще было – кажется, про бурение… «мы не знаем, ЧТО ЕЩЕ может вырваться из-под земли…» А может, это вовсе и не газета? Недаром же ее доставили в необычное время. Может, это рекламная акция какого-нибудь нового фильма ужасов?

Нет, вверху стояли привычные буквы «Барлингтон Бюллетень». Ниже дата: «Четверг, 31 октября 2013».

Черт, ну конечно же! Хэллоуин! Франджони совсем забыл об этом. То есть, конечно, не совсем забыл – попробуй забудь, когда три четверти домов на твоей улицы украшены тыквами, тряпичными привидениями и искусственной паутиной – но вся эта бутафория начала появляться еще несколько недель назад, а за точными датами Франджони перестал следить с тех пор, как вышел на пенсию. Сам праздник он не любил с детства. Его родители, строгие евангелисты, считали обычай наряжаться нечистью «сатанистским», и, естественно, вечером 31 октября дверь их дома оставалась запертой – как для детворы снаружи, так и для маленького Томми изнутри. Лишенный возможности веселиться и собирать конфеты вместе с другими, Томми поневоле проникался угрюмой ненавистью и к самому развлечению, и к его участникам. Строгое воспитание, впрочем, не сделало его столь же ортодоксальным в вере – женившись на Марджори (ныне уже семь лет как покойной), он с легкостью перешел в католичество, а в последние годы и вовсе считал себя агностиком – как не раз бормотал он, читая газету или смотря новости по телевизору, «и они хотят сказать, что все вот это творится по воле всемогущего и всеблагого бога?» Тем не менее, к Хэллоуину он по-прежнему относился отрицательно, полагая, что это дурной обычай, который учит детей попрошайничать и хулиганить. Своих детей у них с Марджори никогда не было, о чем сожалела она, но не он. (В конце концов, когда давно миновали уже все отпущенные природой сроки, в ее матке все же начало кое-что расти… но это не было дитя. Томас порою думал, что если бы она не мечтала о ребенке так упорно, то не вынянчила бы его зловещий антипод, убивший ее в неполные 63).

Соответственно, и дети окрестных домов знали, что стучаться в дверь дома номер 7 по Шиллер Стрит бесполезно. Никаких обещанных традиционной присказкой «гадостей» они не делали – времена безнаказанных шалостей канули вместе с эпохой, когда не было ни мобильных телефонов, ни бдительных мамаш, видящих педофила в каждом посмотревшем в сторону детской площадки незнакомце – просто обходили этот дом стороной. Впрочем, надо отдать должное этим мамашам, в последние годы и другие дома слышали под дверью классическое «Сладость или гадость!» все реже. Позволять маленькому ребенку без присмотра ходить по соседям, да еще и на ночь глядя – нет, что вы. Пусть лучше посмотрит мультики про Хэллоуин по телевизору.

Но, в любом случае, все праздношатания (как определял их Франджони) должны были начаться лишь вечером. А сейчас было только раннее утро, если судить по часам, а если по темноте за окнами, то и вовсе ночь, и Томасу подсознательно казалось, что прошлый день все еще не завершился. Но с точки зрения газеты, даже если она и была напечатана чуть раньше полуночи (так это или нет, Томас не знал), было уже, конечно, полноценное 31 число.

Франджони неодобрительно пожевал губами. В прежние годы «Бюллетень» такого себе не позволял – ни в Хэллоуин, ни даже в День Апрельского Дурака. На странице комиксов, пожалуйста, шутите сколько угодно, но в серьезных статьях? Опять какие-то дурацкие нововведения. Все зло в мире от нововведений… ну, почти все.

Он снова принялся переворачивать страницы. Разворот, целиком посвященный некрологам, он всегда пролистывал, не глядя, и с максимальной поспешностью; хотя некоторые в старости приобретают особый, даже болезненный интерес к теме смерти, Франджони, напротив, старался избегать любых упоминаний этой темы. Но его взгляд против его воли скользнул по странице и, прежде чем Франджони успел ее перелистнуть, зацепился за одно из имен: Комбопьяно, Энтони Ф.

Томас мысленно вздрогнул и почувствовал холод в животе. Тони Комбопьяно, живший по соседству, был ему не то чтобы близким другом – таковых у Франджони не было – но, по крайней мере, добрым приятелем на протяжении многих лет. Когда-то они ездили вместе на рыбалку, а их жены тоже дружили, и обе пары регулярно приглашали друг друга на обед (и Марджори, и Эмма Комбопьяно любили готовить, но Эмма, надо отдать ей должное, делала это особенно хорошо – в особенности ей удавались мясные блюда). Но с возрастом оба приятеля утратили вкус к путешествиям на природу, а после смерти Марджори нарушилась и традиционная симметрия взаимных визитов. В первый месяц после похорон соседи, правда, зазывали к себе Томаса даже чаще прежнего, считая, как видно, своим долгом поддержать его в это нелегкое для него время, но, кажется, обеими сторонами это воспринималось именно как долг; прежняя непринужденная атмосфера ушла, и визиты сами собой сошли на нет. Все же, встречаясь где-нибудь на улице, Томас и Тони останавливались поболтать. Из этих разговоров Франджони знал, что, в отличие от него самого, оставшегося в старости в полном одиночестве, ситуация в доме его соседа прямо противоположная – экономический кризис вынудил его сына с семьей (женой и двумя детьми) вернуться под родительский кров. Места на всех вроде бы хватало, и в разговоре Тони бодрился, повторяя что-то вроде «вместе веселее», но Франджони сомневался, что тот и в самом деле так уж доволен происходящим. Возможно, Эмма, похоже, и впрямь не чаявшая души во внуках, но не Тони, желавший на старости лет тишины и спокойствия.

И вот, выходит, теперь он обрел вечный покой.

«Энтони Комбопьяно, 73, 28 октября упокоился в муках в своем доме…»

Томас моргнул. Как видно, ему показалось под влиянием всех этих прочих заметок. Должно быть – «упокоился в мире». И даже если Тони умер от рака или чего-то в этом роде – хотя, когда они виделись в последний раз, он не выглядел больным – так все равно не пишут. Написали бы что-то вроде «покинул нас после тяжелой болезни». Томас стал читать некролог сначала.

«…упокоился в муках в своем доме на Шиллер Стрит. Он был съеден своей женой Эммой, своим сыном Майклом, своей невесткой Лайзой, своими внуками Дэннисом и Вэлери и своим котом Чаком».

На сей раз никаких сомнений и опечаток быть не могло. Вместо обычного «пережит» было четко напечатано «съеден». Совсем другой глагол.

Дальше шло несколько обычных биографических строк, как в нормальном некрологе, а затем: «Светлая память о его мясе сохранится в наших желудках. По решению семьи похоронная служба проводиться не будет».

Франджони с проклятием отшвырнул газету. Нет, это уж слишком! Конечно же, это все идиотские хэллоуинские шуточки, но на этот раз они зашли чересчур далеко! Одно дело – придумывать истории про анонимных пропавших детей и принесенных в жертву девственниц, и совсем другое – использовать для своих розыгрышей реальную семью! Уж если ему, Франджони, так неприятно это читать, то каково будет прочесть это Тони и остальным Комбопьяно! На их месте он подал бы в суд и отсудил кругленькую сумму за моральный ущерб! В конце концов, у старого человека от такой заметки и вовсе может случиться сердечный приступ!

Томас почувствовал, что его собственное сердце колотится чересчур сильно, и велел себе успокоиться. Через пару минут к нему вернулась способность рассуждать здраво. Едва ли «Бюллетень», всегда бывший приличной газетой, а не таблоидом, рискнул бы и впрямь нарываться на иск. Наверное, эта шутка согласована с Комбопьяно. В конце концов, обычные некрологи в газету посылают родственники покойного – вероятно, так было и здесь, это идея самой семьи. И Тони, соответственно, в курсе. Хотя, может, и нет. Может, это проказа его внуков, не понимающих, какие забавы допустимы, а какие – нет. По телефону в редакции вполне могли принять детский голос за голос Эммы…

Но в любом случае, настроение Франджони было испорчено окончательно. Он даже не стал смотреть остальные рубрики, а сердито смял газету и, выбравшись из кровати, отнес ее в корзину для мусора. Затем прошаркал тапками на кухню, зная, что теперь уже точно не уснет сам, и все-таки принял снотворное. В надежде, что оно не просто позволит ему оставить все это по ту сторону сна, но и избавит от сновидений.

Он снова проснулся после полудня, но на сей раз чувствовал себя лучше, чем накануне.

Завтракая, он даже подумал, уж не приснились ли ему все эти гадкие заметки. Может быть, настоящая газета все еще лежит в прихожей? Или даже вновь на крыльце, если курьер оказался еще тупее, чем он думал?

Но нет. Смятая газета лежала в мусоре поверх картонной упаковки из-под хлопьев, какого-то рекламного каталога и прочего бумажно-картонного хлама, пригодного для переработки. При желании Томас мог бы достать ее и убедиться, что прочитанные им ночью статьи по-прежнему на своих местах и выглядят точно так же, как и прежде – но такого желания он не испытывал. Напротив, он хотел окончательно избавиться от этой пакости как можно скорее. Завтра пятница, значит, как раз с утра приедет мусоровоз. Вот и хорошо. Повод вынести весь мусор на улицу. Обычно он делал это в четверг вечером, но какая разница?

Вытряхнув корзину в желтый контейнер со значком переработки на боку, Франджони повернулся, чтобы вернуться в дом – но задержался на крыльце, глядя в сторону дома Комбопьяно. С крыльца на него злобно скалилась здоровенная тыква. Ну понятно – если в доме дети, без хэллоуинских украшений не обойдется… Ему вдруг подумалось, что он и в самом деле не видел Тони несколько дней. В этом не было ничего необычного, теперь они порою не пересекались по неделе или больше – тем более в такую промозглую погоду, когда на улицу выходишь лишь по необходимости – и все же в животе неприятным щекочущим чувством разлилась тревога. Какое там было указано число? Кажется, 28?

Словно почувствовав взгляд Франджони, дверь соседнего дома открылась, и оттуда вышла Эмма. В руке у нее лоснился черный пластиковый мешок. Как видно, она тоже решила сегодня вынести мусор пораньше.

– Привет, Эмма! – Франджони помахал ей рукой и пошел в ее сторону, чтобы не кричать.

– Привет, Том, – она, похоже, только сейчас его заметила. – Как ты?

– Хорошо, – по привычке ответил Томас, хотя это была неправда, – а ты?

– Хорошо, – ответила она, опуская мешок в высокий бак для пищевых отходов. Она делала это с усилием – мешок явно был довольно тяжелым.

– А как Тони? – продолжал светский ритуал Франджони.

– Тони? – показалось ли ему, или ее голос и впрямь прозвучал несколько нервно? – С ним все в порядке. Немного приболел…

– Вот как? – Томас ускорил шаг. – Так, может, я зайду его навестить?

– Нет, – ответила Эмма как-то слишком поспешно.

– Нет? Почему нет? – Франджони уже почти подошел к ее крыльцу. Эмма стояла двумя ступеньками выше и смотрела на него сверху вниз.

– Я имею в виду, что его нет дома.

– Вот как? – повторил Томас. – Настолько плохо? Он в больнице?

– Да нет, я же говорю, с ним все в порядке. Он просто уехал…

– Куда он мог уехать, если он болен?!

– Не он, – теперь в голосе Эммы явственно звучало раздражение. – Ты просто не расслышал. Это его брат болен, а Тони поехал его навестить.

– Брат? – подозрительность Томаса нарастала с каждым новым ответом. – Тони никогда не говорил мне, что у него есть брат.

– Не родной брат. Кузен. В… Канзасе.

– Так Тони улетел в Канзас? И когда он вернется? – теперь Франджони стоял у подножья крыльца. Эмма шагнула еще на ступеньку вверх, словно не желая подпускать его ближе.

– Не знаю. Когда его кузену станет лучше. Том, извини, мне надо идти. У меня там обед подгорит, – она повернулась к двери.

– Ты читала сегодняшний «Бюллетень», Эмма?

– Мы отписались еще несколько месяцев назад. Майки все новости узнает из интернета, а нам с Тони тоже стало как-то не до того. Ты понимаешь, дети и все такое… – она взялась за дверную ручку. В этот момент Томаса осенила идея, достойная сыщиков из сериалов: