Текст книги "Ответный удар (СИ)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Юрий Нестеренко
Ответный удар

Над побережьем ползли тяжелые низкие тучи, почти цепляясь брюхом за верхушку центральной башни; луна лишь изредка проступала сквозь них размытым пятном, несравнимо более тусклым, чем неугасимый огонь маяка. Промозглый ветер с моря, налетая резкими порывами, тоскливо завывал в трубах, швырял холодную морось в узкие окна и бойницы цитадели, трепал трескучее пламя факелов крытой галереи, заставляя тени стражников метаться по стенам. Внизу глухо грохотал о скалы прибой.

– Какая скверная ночь, – произнес молодой человек в синей рясе послушника, вглядываясь в темноту и придерживая рукой терзаемый ветром капюшон.

– Не говори так, Лациус, – строго возразил ученику Патриарх. – Нам должно переносить со смирением всякое испытание, посылаемое нам Единым. А это даже испытанием не назовешь. Пристало ли тем, кто одолел армию Тьмы, сетовать из-за какой-то ненастной погоды?

– Не сочтите за дерзость, Святейший, но армию Тьмы одолели не мы, а наши предшественники. Тысячу лет назад.

– Девятьсот девяноста девять, – старик метнул насмешливый взгляд из-под белых кустистых бровей. – Уж не хочешь ли ты сказать, что нынешние братья уступают в доблести своим славным предкам?

– Нет, Святейший… во всяком случае, я на это надеюсь, – честно ответил юноша. – Но я имею в виду, что, чем так часто вспоминать о прошлой победе, нам бы лучше готовиться к новой битве. Вы же знаете Пророчество – тысячу лет спустя Тьма нанесет ответный удар.

– Ересь! – в раздражении воскликнул Патриарх и даже пристукнул посохом по каменному полу галереи. – Ты прекрасно знаешь, кто и зачем распускает такие слухи. Ладно, пойдем внутрь, – понизил он голос. – Негоже стражникам слышать подобные речи.

Толстая дубовая дверь отсекла их от холода и ветра. Шагая по мраморным плитам коридора в сторону кельи Патриарха, Лациус поймал себя на мысли, что старик, должно быть, рад был поводу вернуться в уют и тепло, не закончив обход периметра. Оно и понятно – в такую погоду и молодому не хочется задерживаться на улице… бедняги караульные, вынужденные мерзнуть и мокнуть всю ночь… но стоило ли при этом патетически говорить об испытаниях? Тем более Святейший и летом облачается в златотканные одеяния из драгоценной горанской шерсти… а ведь первые предводители Братства, согласно «Житиям двенадцати Патриархов», круглый год ходили босиком, в грубой власянице. И аскетизм до сих пор считается одной из добродетелей Светлых. Смешно даже – о подвигах аскетизма написано в книге с золотой обложкой, украшенной драгоценными камнями…

«Грех так думать!» – резко одернул себя юноша и беззвучно, одними губами, пробормотал покаянную молитву Единому. Не какому-то послушнику, пусть даже он считается любимым учеником Патриарха, судить духовных вождей. Богатство и роскошь Братства служат не низменному земному тщеславию, но демонстрации величия и славы Света, а тем самым – и посрамлению Тьмы, это много раз объяснялось на проповедях. Но сколько же можно посрамлять ее таким образом? За тысячу лет либо цель должна быть достигнута, либо средство следует признать неэффективным…

– Ты ведешь отсчет времени от Битвы, а это поверхностный взгляд, – произнес Патриарх, без помощи ключа отпирая дверь кельи. Лациус вздрогнул – была ли то просто проницательность, или Святейший и впрямь прочитал его мысли? Имея дело с верховным магом Светлых, никогда нельзя сказать наверняка…

Старик нагнул голову, проходя под низкой притолокой; то же сделал и юноша. Издавна во всех храмах и кельях Светлых были низкие двери – простой и эффективный способ лишний раз напомнить входящему о смирении. Внутреннее убранство кельи, однако, сильно отличалось от голых каменных стен и грубого топчана в углу, принятых у первых Патриархов. Под ногами раскинулся мягкий ковер, тяжелая парчовая занавесь скрывала ложе, уютно потрескивал камин, озаряя сквозь кованую решетку громоздящиеся до потолка стеллажи красного дерева, плотно заставленные книгами. Были здесь и рукописные фолианты, и даже печатные тома – изданные, очевидно, еще до того, как Братство Света запретило книгопечатанье как средство распространения еретических сочинений. Поначалу-то, конечно, его хотели оставить для печати благочестивых изданий, но адепты Тьмы, в злокозненной хитрости своей, принялись распространять свои книги, маскируя их обложками и даже первыми страницами разрешенной литературы, так что, от греха подалее, решено было искоренить книгопечатанье как таковое.

Патриарх, сняв плащ и прислонив к стене посох, опустился в стоявшее у камина мягкое кресло с высокой спинкой. Юноша, дождавшись позволяющего жеста, примостился на стуле напротив.

– Все эти Пророчества об ответном ударе Тьмы через тысячу лет придуманы для того, чтобы смущать невежд, – продолжал глава Братства. – На самом деле эти ответные удары не прекращались ни на минуту. Мы победили Тьму на поле боя, но всю эту тысячу лет воюем с ней в душах человеческих.

– Но почему? В древние времена, до Рагарнатской Битвы, говорили, что людей совращают с пути истинного Темные боги. Но мы победили и пленили главного из них и уничтожили его армию. Их храмы разрушены, их культы запрещены, их адепты преследуются под страхом смерти. Уже тысячу лет Светлым принадлежит вся полнота духовной и светской власти. Откуда же берется Тьма в душах?

– Такова природа человека, – пожал плечами Патриарх. – Он способен служить как Свету, так и Тьме.

– Значит, мы боремся против природы?

– Против той ее части, что противна воле Единого.

– Но разве не Единый создал человека со всей его природой?

– Темные боги исказили его замысел.

– Но ведь Он попустил это? Разве не в Его власти было сокрушить Темных богов, не прибегая к помощи смертных? В Рагарнатской битве погибло сто тридцать три тысячи человек, это с одной только нашей стороны!

– Единый, в бесконечной мудрости своей, позволил нам таким образом заслужить его милость, – ответил старик, уже сердито сдвигая брови; он ценил смелость и любознательность молодого человека, но не тогда, когда эти качества вплотную граничили с ересью.

Однако Лациус не пожелал замечать предостерегающего знака.

– Но почему мы должны заслуживать Его милость, словно в чем-то перед Ним виноваты? Ведь мы таковы, какими Он нас сотворил! И потом, неужели нет лучшего способа заслужить милость Светлого бога, нежели смертью – своей или чужой?

– Ну, хватит! – теперь уже старый маг был разгневан не на шутку. – Ты, кажется, возомнил, что своим худым человечьим умом можешь судить Единого! Твое счастье, что твои речи не слышал никто, кроме меня. Лишаю тебя языка на три дня, ибо сказано – не умеющему владеть да не будет дано… Надеюсь, это научит тебя задумываться прежде, чем открывать рот.

Юноша почувствовал, как язык одеревенел у него во рту. Но, даже если бы этого и не произошло, он бы уже не осмелился возразить, что его вопросы – как раз результат размышлений. Лациус покорно поклонился и вышел.

* * *

Четырнадцать человек стояли под дождем на холме и смотрели на высившуюся в миле от них Цитадель Света. Сложенная из белого камня древняя крепость Братства оправдывала свое название и в буквальном смысле: центральная башня, возносившаяся над обрывом на добрых три сотни футов, а над уровнем моря так и на все полтысячи, одновременно служила маяком. Свет его был виден за множество миль, и моряки, бороздившие эти воды в пору осенних туманов и штормов, еженощно благословляли братьев. Грубые плащи стоявших на холме не походили на матросские робы – скорее это были бедные одеяния паломников, не было у них и оружия, однако во взглядах, устремленных на башню, вовсе не читалось смирения.

– Внушительное сооружение, – заметил с кривой усмешкой юноша с узким бледным лицом и выбивавшимися из-под капюшона длинными черными волосами. В длине этих волос был вызов – хотя официальное учение Светлых, гласившее, что все люди суть возлюбленные дети Единого, запрещало всякую дискриминацию по цвету кожи или волос, в суеверном простонародье неизменно жила уверенность, что «бог шельму метит», и что несущий Тьму в своем внешнем облике несет ее и в душе. Вероятно, этот предрассудок не утвердился бы, составляй темноволосые половину населения, но их не набиралось и четверти, а потому многие брюнеты предпочитали от греха выбеливать волосы реактивами, продававшимися в цирюльнях, или же прятать короткую стрижку под головными уборами.

– Сомневаешься в успехе, Эргарт? Еще не поздно вернуться, – откликнулся самый разыскиваемый человек на континенте. На самом деле, разумеется, Магистр Ордена Тьмы уловил иронию в голосе юноши и лишь подзадоривал ученика.

– Какие могут быть сомнения, наш успех, можно сказать, предопределен! – воскликнул другой молодой человек, по имени Аррет. – С тех пор, как выяснилось, что эти светлые придурки неправильно толкуют текст Пророчества…

– Ну да, не «через тысячу лет», а «в тысячный год от Великой битвы», – нетерпеливо перебил Эргарт. – Но год еще не кончился. Нет, я не хочу сказать, что не верю в победу. Просто привык рассчитывать на собственные силы, а не на пророчества.

Темнота и низко опущенный капюшон скрыли улыбку Магистра.

– А все же атаковать в последний день года было бы вернее, – заметила девушка по имени Талла.

– К концу года они сосредоточат все силы, а сейчас мы застанем их врасплох, – возразил Эргарт.

– Ну, не то чтобы совсем врасплох, – уточнил Магистр. – За тысячу лет своего господства Светлые, конечно, обросли жирком, но нести караульную службу еще не разучились. Постоянный гарнизон Цитадели – не менее тысячи мечей, не считая магов из Высших.

– Глупо с их стороны доверять магию только верхушке, – изрек Аррет. – Они были бы куда сильнее, если бы ею владел каждый в Братстве. Светлых погубит их собственная трусость.

– Ну, старый добрый меч в умелых руках тоже многого стоит, – усмехнулся Магистр. – Никогда не следует недооценивать противника. Надеюсь, Светлых погубит именно это. Со своим тысячным гарнизоном они легко пропустят внутрь четырнадцать безоружных.

– Что самое забавное, – хихикнул Аррет, – будь нас тринадцать, у них наверняка возникли бы подозрения. Но четырнадцать – это чистое число, два раза по семь. А то, что получить из четырнадцати тринадцать легче легкого…

– Мы еще не решили, кто отделится, – обеспокоенно напомнила Нелия, еще одна из спутниц Магистра. Она могла позволить себе это беспокойство – никто из сходившихся с ней в учебном бою не заподозрил бы, что она желает стать этим единственным, который останется в комнате для паломников в то время, как остальные будут с боем пробиваться в подземелье. Напротив, этого она не желала, а опасалась. Дочь воина, преданно служившего Светлым, она многое переняла от отца – но только не убеждения.

– По-моему, никому не надо отделяться, – проворчал Хорт. Он был старше большинства в отряде, хотя из-за невысокого роста в сумраке мог показаться совсем мальчишкой. Длиною ног он не вышел, и к тому же хромал на правую, сломанную в юности в застенках Светлой Инквизиции, однако ему не раз доводилось убивать рослых и сильных врагов голыми руками – а уж если в эти руки попадало оружие… – Их и так по 71 на каждого из нас, а будет по 77. Нет, я, конечно, не откажу себе в удовольствии прикончить еще шестерых, но не хотелось бы терять время на развлечение, когда нас ждет дело, – он осклабился, демонстрируя выбитые в задушевной беседе с братом инквизитором зубы.

– Наш главный союзник уже внутри, – сумрачно заметил Эргарт. – И когда мы освободим его, Светлым мало не покажется, сколько бы их там ни было.

«Боюсь, нам тоже, – подумала Талла, но не решилась высказать это вслух. – Представляю, в какой он будет ярости после всех этих лет… сумеет ли он отличить друзей от врагов?»

– Дело не в том, что нас должно быть тринадцать, – пояснил Магистр. – Кто-то должен остаться и прикрывать нас, создавая иллюзию, что мы вместе с ним, иначе Cветлые маги могут почувствовать, что комната для паломников пуста. Конечно, скорее всего они вовсе не станут нами интересоваться, но вдруг… лишний боец не столь полезен для нас, сколь вредна преждевременно поднятая тревога.

– Но разве темная магия прикрывающего не привлечет внимание Светлых еще вернее? – спросил молодой охотник по имени Хиннар. В ряды Темных его привел запрет, который Братство наложило на охоту, поставив тем самым самого Хиннара и его стариков-родителей на грань нищеты. Дело было не в том, что лесным животным грозило истребление; дичи было вдоволь, просто Светлые решили «наконец-то положить конец бессмысленным убийствам», полагая, что люди должны довольствоваться для своих нужд земледелием и скотоводством. Хиннар, впрочем, не был уверен, что скотоводы и мясники не станут следующей жертвой милосердия Светлых. Он был непревзойденным лучником и метателем ножей, благодаря чему и попал в отряд, но к Ордену присоединился совсем недавно и еще не был знаком с премудростями Темных. Товарищи встретили его слова улыбками, кое-кто хихикнул в голос над его наивностью.

– Магия не делится на темную и светлую, – снисходительно пояснил Эргарт.

– Как это? – удивился охотник. – Ведь во всех легендах говорится…

– О да – надежный источник информации, – усмехнулся Магистр. – Особенно учитывая, что в наше время большинство циркулирующих среди простого народа легенд придумывают вон там, – он кивнул в сторону Цитадели. – Вот скажи мне, Хиннар, лук – он темный или светлый?

– Лук – он и есть лук, – буркнул юноша. – Сам по себе он никакой. Он служит своему хозяину, а уж хозяин может быть Темным или Светлым.

– Или тоже «никаким», – подхватил Магистр, – скажем, простым охотником, которого волнует лишь еда для своей семьи, а не идеология. Светлые ведь лукавят, записывая в свои ряды всех, кто не с нами – на самом деле большинство народа точно так же и не с ними… И заметь, Хиннар – лук ничуть не изменится, перейдя от одного хозяина к другому. Стрелы, конечно, могут полететь иначе, но это будет определяться исключительно искусством стрелка и его целями, а не свойствами лука, как такового. С магией все совершенно так же. Хотя, конечно, это не значит, что Светлые не могут ее почувствовать. Тщательнее всего нас прощупают при входе, поэтому мы и не взяли с собой не только оружия, но и каких-либо магических амулетов. И должны будем затаить свои способности. Потом прикрывающий будет пассивно слушать эфир. Если он почувствует, что комнату прощупывают, создаст в ответ иллюзию. Не раньше. Тогда они ничего не заметят.

– Почему? – не отставал Хиннар.

– Ну в простых аналогиях это можно уподобить звуку и эху, – пояснил Магистр. – Для того, чтобы услышать чужой звук, надо молчать самому. Молчащего не заметят, пока он молчит, хотя он и может слышать. Если же они пошлют сигнал, который должен отразиться от нас, как эхо – вот тогда прикрывающий «крикнет» в ответ, имитируя отражение.

– Так кто останется прикрывать? – вернулась к теме Нелия.

– Мы решим это на месте, – ответил Магистр. – Не забывайте, наши сведения о том, как обстоят дела внутри, могут нуждаться в уточнении. Ну что, пока ни у кого нет новых вопросов? Тогда в путь, господа.

У Светлых такое обращение было сильно не в чести, ибо «несть Господина, кроме Единого»; Темные же руководствовались принципом «каждый мыслящий – сам себе господин».

«Откуда он вообще знает, как там обстоят дела?» – подумал Эргарт. Наличие внутри Цитадели осведомителей было крайне маловероятным. Верховные маги Братства регулярно проверяют на лояльность гарнизон крепости – выборочно, разумеется, но все равно риск для решившего заделаться шпионом слишком велик. Разве что кто-то проболтался случайно… где? Защитникам Света не положено напиваться в кабаках, да и вообще они редко покидают Цитадель, особенно в одиночку… Но задавать вопросов Эргарт не стал, прекрасно понимая, что нелегальное положение Ордена требует хранить подобное в секрете.

Прошло не менее получаса, прежде чем хлюпающий по грязи отряд подошел к стенам Цитадели. Вид у вымокших под холодным дождем путников был к тому времени достаточно жалкий, каковой и полагалось иметь смиренным паломникам. Постучались они, конечно, не в главные ворота, предназначенные лишь для членов Братства, а в низкую калитку в восточном бастионе крепости.

– Кто вы, пришедшие, и в чем ваша нужда? – донеслось из-за двери.

– Дети Единого, блуждающие в сумерках, алчут Света, – ответил ритуальной фразой Магистр. Фраза звучала бы так же, даже если бы они пришли в полдень.

Дверь бесшумно отворилась, выплеснув в ночь яркий свет множества светильников. Некоторые из пришельцев невольно зажмурились. На этом фоне фигура служителя в проеме, несмотря на его белую рясу, казалась почти черной.

– Отрекаетесь ли вы от Тьмы? – строго спросил он.

– Отрекаюсь отныне и вовек, – спокойно ответил Магистр. За ним ту же фразу по очереди повторили остальные. В свое время многие из них активно возражали против произнесения формулы отречения. Но Магистр объяснил им, что слова – не более чем пустая формальность, «истинные клятвы и отречения дает дух, а не уста».

– Войдите, во имя Единого.

Пригибая головы, пришельцы по одному вошли в проем и оказались в не слишком большом, сильно пахнущем светильным маслом помещении, вдоль стен которого неподвижно, словно статуи, застыли стражники. Начищенные доспехи и обнаженные мечи ярко горели, отражая огни светильников. Магистр знал, сколь обманчива эта неподвижность. Стражники бросились бы в атаку по малейшему сигналу второго человека в белой рясе, стоявшего у внутренней двери комнаты. От привратника его отличал высокий острый клобук и длинная серебристая борода. Светлый маг. Вошедшие ощутили, как словно бы цепкие пальцы тщательно ощупывают их сознания. Они были к этому готовы, но меры, предпринятые ими – исключая Хиннара и Гаута, еще не овладевших магическими способностями – были сродни задержке дыхания. Вздумай Светлый прощупывать их подольше, они бы не смогли скрыть свою силу. Но дежурный маг, как и предполагал Магистр, не стал затягивать осмотр, давно ставший для него рутинной формальностью.

– Свет и милосердие да будут с вами, – изрек он. – Вас проводят и дадут кров и пищу.

Внутренняя дверь отворилась, так же не издав ни звука, и Эргарт, пряча усмешку, подумал, что идеальная смазка сослужит Светлым плохую службу – дверной скрип мог бы загодя предупредить караульных. Но Светлые слишком стремятся к безупречности, к искоренению любых недостатков, не задумываясь, что порою умнее обратить недостатки в достоинства…

Из-за двери показался еще один служитель, одетый так же, как привратник; он и четверо стражников проводили гостей по коридору. Коридор был коротким – помещения для паломников располагались в этом же бастионе, за пределами внешней стены Цитадели. Паломникам позволяли проходить и внутрь крепости, дабы они могли поклониться святыням Светлых, но только днем, специальными группами, причем, как объяснил Магистр, общедоступные святилища располагались вдали от жизненно важных центров Цитадели и, конечно, вдали от входа в подземелье. Прорваться к цели таким путем было нереально.

В комнате, куда привели пришельцев, стояли в два ряда 16 двухъярусных нар; в проходе между нарами располагался узкий и длинный дощатый стол. Магистр надеялся, что в промозглую слякоть межсезонья паломников в Цитадели окажется немного, и вновь прибывшей большой группе отведут полностью свободную комнату; но увы – уже у входа они услышали громкий храп. На дальних нарах спал какой-то неопрятного вида мужик, тощий и обросший бородищей. Больше, впрочем, в помещении никого не было.

Едва провожатые покинули пришельцев, Эргарт бросил вопросительный взгляд в сторону мужика, но Магистр так же молча велел ему оставаться на месте. Темные расселись по нарам, прислушиваясь; храп не мешал им, ибо слушали они не ушами. Через несколько минут дверь вновь отворилась, и трое молодых послушников внесли котел с похлебкой, каравай хлеба и горку глиняных мисок, вложенных одна в другую. Гости оживились, с видом заправских паломников вытаскивая ложки кто из котомки, кто из-за голенища сапога – хотя, по правде говоря, запах варева был не самым аппетитным. Хлеб, впрочем, оказался совсем свежим. Но, едва послушники удалились, даже те, кто успел оторвать кусок от каравая и запустить ложки в похлебку, отодвинули еду в сторону. Не то чтобы они боялись отравления, но сытый желудок – плохой союзник воина.

Вот теперь Магистр беззвучно подошел к спящему и склонился над ним. Храп прекратился.

– Он его убил? – не без испуга прошептал одними губами Хиннар, обращаясь к Ларку, своему соседу. Тот отрицательно качнул головой.

– Просто усыпил покрепче, – так же беззвучно пояснил он.

Хиннар понимающе кивнул. Впрочем, он догадывался, что, не будь иного способа гарантировать, что мужик не проснется в неподходящий момент, паломника бы не пощадили. И нельзя сказать, чтобы юноше это нравилось. Он без колебаний всадил бы стрелу в горло любому из Светлых, но простые паломники… такие же, как крестьяне его родной деревни, многие из которых ходили поклониться святыням Светлых… При определенных обстоятельствах на месте мужика мог оказаться даже кто-то из родни Хиннара. Впрочем, юноша тут же выбранил себя за неподобающие мысли, напомнив себе одно из правил, которое уже успел выучить – «Темный руководствуется целесообразностью, а не гневом и не жалостью. Гнев и жалость суть две стороны слабости».

Магистр, вернувшись на место, подал знак к началу последнего обсуждения. Нельзя было исключить, что помещение прослушивается, и потому никто не произносил ни слова, ограничиваясь жестами и чтением по губам. Магистр изложил уточненный план операции с учетом нынешнего местоположения группы. Прикрывающей он назначил Таллу. Названная девушка вздрогнула – едва заметно, но от Магистра это не укрылось. Заметил он также и полный благодарности взгляд, брошенный на него Арретом. Нелия довольно улыбнулась. Больше никто не проявил эмоций – приказ командира во время операции не подлежал обсуждению.

Наконец роли и задачи были распределены. Двенадцать Темных подошли к двери и остановились; первую фазу предстояло в одиночку выполнить Нелии. Девушка вышла из комнаты и, не таясь, двинулась по коридору, огибавшему по окружности внутренние помещения бастиона. Изгибающийся коридор имел свои плюсы с точки зрения обороны крепости – атакующие не смогли бы применить в нем стрелы или иное метательное оружие и не увидели бы раньше времени, кто и где поджидает их за поворотом; но в то же время и гарнизону Цитадели пришлось бы расставить посты слишком часто, чтобы каждая пара караульных могла видеть своих соседей. В условиях опасности так бы, очевидно, и было сделано, но, как успели заметить Темные по пути в отведенное им помещение, ныне Светлые явно не ждали угроз в самой укрепленной крепости своего Братства от горстки безоружных паломников. Что ни говори, а тысяча лет безраздельного владычества расхолаживает…

«Семьдесят семь, семьдесят восемь, семьдесят девять…» – считала про себя Нелия. Наконец коридор уперся в дверь, охраняемую двумя стражниками в доспехах. Скучающие на посту караульные рассматривали приближающуюся девушку с интересом, но без опасения.

– Куда это ты собралась? – усмехнулся один из них. – На поклонение пустят завтра днем.

– Да я знаю, – Нелия изобразила смущение. («Девяносто, девяносто один…») – Я просто ищу, где тут… ну, вы понимаете… – бормоча все это, она приближалась к стражникам, замедляя шаг. Остановившись перед ними, она дернула за тесемку, и ее убогий серый плащ паломницы распахнулся. Одежды под плащом не было.

Оба стражника вытаращились на открывшееся зрелище; один даже чуть подался вперед. Их руки не сделали и движения в сторону оружия. И в тот же миг быстрее атакующей кобры острые ногти Нелии вонзились в жадно округлившиеся глаза. Это были единственные уязвимые точки на их телах: доспехи надежно защищали их, кольчужный воротник прикрывал горло, шлемы берегли от удара в висок. Пальцы девушки – два на левой руке, два на правой – мгновенно вошли в глазницы на полную глубину, вспарывая плотное теплое желе мозга. Стражники умерли, не успев издать ни звука. Удерживая трупы изнутри за кости черепа, Нелия плавно опустила их на каменный пол, не позволив доспехам загреметь.

«Девяносто девять, сто». Точно в срок; Нелия знала, что в эту самую секунду открылась дверь комнаты паломников, и остальная группа выходит в коридор. Брезгливо обтерев пальцы о плащ, девушка присела рядом с мертвецами и принялась сноровисто расстегивать ремни их доспехов.

Менее чем через минуту бесшумно подоспели ее товарищи. Четверо из них помогли быстро облачиться в доспехи двоим, Эргарту и Клоссу.

– Аскеты, – презрительно хмыкнул Аррет, кивнув Нелии на трупы. – Пялились так, что глаза полопались, – он широко осклабился собственной шутке.

– Не путай лицемерное воздержание Светлых с настоящим бесстрастием, – строго заметил Магистр. – Тот, кто на самом деле освободил свой разум от страстей, не боится наготы. Она для него значит не больше, чем камень у дороги. Стесняются и смущаются не те, кто невинен, а те, кому есть чего стыдиться.

Пока он произносил эту сентенцию, последние пряжки были застегнуты, и теперь уже двое Темных, отперев дверной замок трофейным ключом, двинулись вперед, оставив товарищей ждать за дверью. Разумеется, караульные второго поста тоже позволили своим «сослуживцам» подойти слишком близко… Полторы минуты спустя путь из бастиона внутрь Цитадели был свободен, а Темные обзавелись уже четырьмя комплектами оружия и доспехов.

Отряд оказался в новом кольцевом коридоре, проложенном в толще главной крепостной стены. Через каждую сотню ярдов коридор перегораживали тяжелые опускные решетки; стражи возле них не было – как видно, Светлые считали, что они достаточно надежны сами по себе. Действительно, толстые прутья не поддались бы даже удару алебарды, зато шум от такого удара, благодаря тщательно рассчитанной акустике коридора, разнесся бы достаточно далеко, чтобы поднять тревогу.

На сей раз вперед выступил Ориус, старший из членов отряда, чье лицо было обезображено ожогом. Некогда трибунал Светлых приговорил его к сожжению вместе с его лабораторией за «преступные богомерзкие опыты, чья гнусность превосходит воображение». Целью Ориуса было создание новых лекарств, не зависящих от магии Светлых, и улучшение человеческой природы, но для этих экспериментов ему требовались подопытные. Иногда он привлекал нищих бродяг и пьяниц, готовых за краюху хлеба и бутылку вина на что угодно, но периодически материалом для его опытов становились нежеланные младенцы, купленные у родителей, не способных или не желавших кормить плоды собственных плотских утех. Далеко не все они выжили после экспериментов, но Ориуса это не смущало; он исходил из того, что ни один человек не помнит себя с рождения, а следовательно, разум появляется в возрасте года-двух, новорожденный же младенец ничем не отличается от животного. Разумеется, Светлые, считавшие священной даже жизнь умственно неполноценных и нерожденных младенцев в утробе (более того, к тем и другим Светлые испытывали особое благоговение, «ибо не способны сии на сознательное зло и не подвластны искушениям Тьмы»), никак не могли принять такие аргументы. Ориусу, однако, удалось подкупить своих тюремщиков и получить изъятую при обыске склянку с огнеупорным составом, которым он пропитал свое одеяние осужденного грешника. Ему удалось выжить в огне, хотя он получил сильные ожоги и почти задохнулся в дыму. К счастью для него, палачи не стали проверять руины лаборатории, будучи уверенными, что в таком пожаре никто не мог уцелеть.

Сейчас Ориус извлек из-под одежды потертую флягу, в которой на первый взгляд не было ничего необычного. Любой стражник мог отведать ее содержимое (или заставить сделать это Ориуса) и убедиться, что там простая вода. На самом деле стенки фляги были двойными: внутри, окруженная водой, находилась стеклянная колба, заполненная бесцветной маслянистой жидкостью. Особым образом повернув крышку, можно было лить из горла фляги не воду, а содержимое колбы.

Именно это Ориус и проделал, щедро полив прутья решетки. Послышалось шипение, метал окутался едким паром. Ориус и остальные поспешно отступили, задерживая дыхание. Через пару минут все было кончено: казавшиеся несокрушимыми прутья осыпались мокрой трухой.

Следующим препятствием стала тяжелая, окованная металлом дверь, ведущая из кольцевого коридора в радиальный. Кислоты бы на нее всю не хватило; лить таковую в замочную скважину тоже было бессмысленно – это никак не повлияло бы на уходящие в стену стальные стержни запора.

Теперь настал черед Каны, еще одной молодой женщины в отряде. Рожденная в буквальном смысле под забором, она была воровкой 18 из 25 лет своей жизни. Редкий гребень, извлеченный ею теперь из густых каштановых волос, на самом деле в ее руках представлял собой набор отмычек.

Кана справилась со своей задачей меньше, чем за минуту; превосходно смазанный замок сработал практически беззвучно. Распахнув дверь, Темные столкнулись нос к носу с изумленными стражниками, охранявшими проход с другой стороны. Один из них открыл рот, но закричать уже не успел; нож Хиннара вонзился ему прямо в глотку, и воин упал, захлебываясь собственной кровью. Несколько крепких рук тут же схватили второго; Клосс, самый сильный в отряде, зажал ему рот и нос и спокойно, даже добродушно, смотрел в вытаращенные глаза агонизирующего человека, пока в них не угасла последняя искра жизни.

– Пока нам везет, – пробормотал Магистр. – Но вряд ли это продлится слишком долго. К сожалению, Светлые слишком умны, чтобы делать в своих крепостях темные ниши, куда удобно прятать трупы. А дальше пойдут кордоны посерьезнее, для начала с паролями… Здесь мы подождем смены караула. Разводящего брать живым.

Это было рискованно – хотя, по расчетам Магистра, время смены стражи должно было наступить уже совсем скоро, существовала опасность, что Светлые обнаружат проникновение врага раньше и с легкостью запрут диверсантов в узких глухих коридорах, как в ловушке. Но, в конце концов, вся операция была сплошным риском.

Магистр отобрал из своих спутников-мужчин двоих, Норба и Ларка, которые наиболее походили на только что убитых стражников. Разумеется, сходство было лишь отдаленным, однако столетия жизни в подполье научили Темных не пренебрегать актерским мастерством. Любой из них даже без специальных приспособлений способен был менять свою внешность в довольно широких пределах; конечно, магия дала бы более совершенную иллюзию, но применить ее сейчас значило дать магам Светлых неплохой шанс почуять противника.